Через час после встречи с Роксаной в саду Птолемей посетил гавань в сопровождении посыльных, членов военного совета и группы, состоявшей из аристократов, писарей, чиновников, жрецов и слуг. Он жестом повелел своей свите удалиться и пошел вдоль причала вместе с Гектором Пеллой, адмиралом южного флота.
Птолемей делал вид, что осматривает военные корабли, но на самом деле его мало интересовали ранги моряков или ежедневные учения, проводимые на флоте. Это была забота Гектора. Все, что интересовало Птолемея, — это результат. Тот, кто владел морскими путями Средиземного моря, был там властелином, и он стремился получить эту власть.
«Как мы, наверно, странно смотримся вместе…» — подумал Птолемей. Царь, облаченный в роскошные одежды из тонкого льна и сияющий золотом, и босой командующий флотом в заштопанной, покрытой пятнами тунике, доходившей до бедер. Но даже в таком одеянии Гектор выглядел мужественно, кроме того, он был умен и беззаветно предан. Птолемей знал его уже более двадцати лет. Они сражались бок о бок, вместе развлекались с портовыми девками и оба обладали талантом повелевать людьми. Гектор пользовался редким доверием Птолемея, которого женам царя никогда не удавалось удостоиться.
Птолемей лишь в пол-уха слушал подробный доклад Гектора о флоте Кассандра и о стычке близ Кирены. Он не мог не думать о Роксане, о ее нежных губах и мелодичном смехе.
Мысли о ней будоражили его. Он был рад, что носит громоздкий пеплос, который обычай повелевал ему надевать поверх туники. Складки льняной ткани целомудренно скрывали его физическое состояние от посторонних глаз. Скорее бы наступил вечер, когда он сможет войти в опочивальню Роксаны…
— …и отправили их на дно, — говорил Гектор.
Притворяясь заинтересованным докладом, Птолемей остановился, пытаясь подавить нарастающее желание, и стал смотреть на торговые суда, входящие в укрепленную гавань. Корабли шли за кораблями, тяжело груженные богатыми товарами из Африки и провинций побережья Эгейского моря: слоновой костью, специями, скотом, золотом, рабами, Оливковым маслом, маслинами, вином, бронзой, пшеницей.
«Да, так лучше», — подумал Птолемей. Ему надо сосредоточиться. Время пойдет быстрее, если он будет думать о торговле и возможных осложнениях в отношениях с Карфагеном, а не об аромате, исходившем от Роксаны, или о ее шелковистой коже.
Бесконечный поток полуобнаженных людей двигался под обжигающим солнцем от доков к повозкам, запряженным быками, и к караванам мулов и верблюдов. Спины людей блестели от пота, носильщики сгибались под тяжестью мешков с зерном, корзин с рыбой, связок шкур животных. Чайки и морские птицы, оглушительно крича, дрались за рыбу. Корабельные повара, писари и городские чиновники сновали в толпе моряков, солдат, жрецов, беспризорных мальчишек, шлюх, продавцов пива. Раздавался рев быков и мулов, лай собак, крик птиц, томящихся в клетках.
— Клянусь Зевсом, ну и грязное же это место! — произнес Птолемей, с трудом отвлекаясь от своих размышлений и пытаясь скрыть то, что не слышал ни слова из сказанного Гектором. — Здесь ни глотка свежего воздуха! Иногда я думаю, не лучше ли было вернуться в Македонию и стать там крестьянином.
Адмирал усмехнулся. Он был человеком средних лет, невысоким, худым, как жердь, его кожа под действием солнца и ветра приобрела оттенок темного пива.
— Не могу представить вас за плугом, ваше величество.
Глаза Гектора были голубыми, но выцветшими, как и вся его внешность, однако в них светился проницательный ум. Птолемей хорошо знал цену своему адмиралу, и в его интересах было оказывать этому человеку уважение, которого тот заслуживал.
— Я так долго не держал меч в руках… — признался Птолемей, подстраиваясь под дружеский тон. — Никто не может похвастаться, что легко иметь дело с этими раболепствующими волокитчиками или самодовольными послами.
— Да, ваша правда, — согласился Гектор. — Хотя хороший порт может сторицей вознаградить за долгие недели жизни на одном пиве и черством хлебе.
— Но здешний смрад!.. — воскликнул Птолемей. — Как ты можешь выносить это зловоние после чистого морского воздуха?
Адмирал рассмеялся.
— Есть города и похуже. А здесь, по крайней мере, есть сточные трубы.
Зубы Гектора, золотые и цвета слоновой кости, блестели на солнце. Остатки волос с проседью были коротко подстрижены. На чисто выбритом лице отчетливо проступали глубокие шрамы после оспы. Впечатление портила обвисшая щека, пронзенная стрелой, выбившей ему зубы и зацепившей мускулы.
— Александрия пахнет деньгами, — сказал Гектор. — И властью. Какой другой город может сравниться с ней? Какая другая страна? И все благодаря вам, мой царь.
Птолемей фыркнул, но в глубине души он был польщен. Рассказы Гектора о Карфагене и проведении кампании на юге были утешительными, а новый флот уже почти создан. Скоро ему не придется бояться Кассандра. Через два года Македония будет платить дань Египту, то есть ему! Он снял с большого пальца руки тяжелый золотой перстень и вручил его Гектору.
— Продай это и купи себе пару сандалий, — сказал он. — Пусть меня поразит Посейдон, если ты не выглядишь как пират, а не мой адмирал! Если бы я повстречал тебя в темной; аллее, то схватился бы за меч.
Гектор принял перстень и проверил качество золота на зуб. Птолемей, громко расхохотавшись, хлопнул его по плечу.
— Завоюй мне Карфаген, и я сделаю тебя правителем! Ты проведешь остаток своих лет в роскоши.
— Тогда мне придется оставить свою жену в Греции.
— Которую из них? Старую Цирцею? А может, финикийскую красотку или ту нубийскую принцессу, которую, как я слышал, ты прячешь в…
Гектор прервал его крепким словцом.
— Вы знаете чересчур много, — сказал он, искренне смеясь. — Вы знаете, что о вас говорят, ваше величество? Говорят, что никому от Афин до Персеполя не удавалось задавить блоху без того, чтобы соглядатаи не донесли вам о ее размере и весе и чтобы вы не смогли извлечь выгоду из этого убийства.
— Неужели? — рассмеялся Птолемей, — А я…
Пухлый евнух с обритой головой и выбритыми бровями бросился вперед и лег ничком на палубе.
Гектор выхватил изогнутый кинжал, висевший на поясе, и направился к нему.
Птолемей жестом остановил друга.
— Чего ты хочешь? — спросил он.
— О великий и славный царь! — завыл посланец. — Самый прославленный и достойный…
— Обойдемся без формальностей. Чего тебе надо? Говори, или Гектор разрубит твою башку и все, что в ней есть, скормит рыбам, — пригрозил Птолемей.
Посланец прижался к дощатому настилу.
— Ее величество царица Артакама, возлюбленная дочь Исиды, верховная жрица богинь Бастет, Тауэрт и Нехбет, просит прийти вас к ней при первой же возможности.
Пухлая рука с мясистыми пальцами указала на украшенное цветами судно, стоявшее на якоре близ кораблей флота. Знамена царицы Египта, жены Птолемея, развевались над баржей, на которой был ярко нарисован глаз бога Гора и золотые цветы лотоса.
— Что ей нужно? — спросил Птолемей и рассмеялся. — Если бы ты и знал, то не осмелился бы мне сказать, не так ли, надушенный болван? — Он посмотрел на Гектора и пожал плечами. — Видишь ли, царские жены так же докучливы, как и остальные. Можешь предоставить корабль и гребцов, которые доставят меня к ее судну? Если я не попаду к ней, она отомстит мне тем, что потребует построить еще одну гробницу. А та, что я построил недавно, стоила немалых средств.
Гектор отсалютовал.
— Сейчас же, мой царь!
Он поманил помощника, и через несколько минут Птолемей взбирался по веревочной лестнице на палубу роскошного судна царицы Артакамы.
Охрана царицы, вооруженная луками, копьями и дубинами, стояла неподвижно, а хор рабынь пел приветственный гимн. Одетые лишь в цветочные гирлянды, обвивавшие их бедра, девушки опустились на колени и посыпали путь царя цветками лотоса. Птолемей остановился и огляделся в поисках жены. Он видел жриц, танцовщиц, музыкантов, гребцов, евнухов, кошек, но Артакамы нигде не было.
Пожилая придворная дама, в которой он узнал одну из фавориток жены, вышла к нему навстречу и распростерлась на палубе.
— Ваше величество, царица Артакама просит вас…
— Да, я знаю, — перебил ее Птолемей, которого все сильнее раздражала эта сцена. — Где она сейчас и что ей нужно?
Египетская аристократка улыбнулась и изящным движением указала на задрапированный павильон, расположенный рядом с кормой баржи. Двое огромных евнухов, облаченных в персидские шаровары и тюрбаны, стояли на страже. У каждого в руке был топор.
Не обращая на них внимания, Птолемей отодвинул занавесь, вошел и замер, глядя перед собой. Он чуть не открыл рот от изумления, но в последний момент взял себя в руки и просто произнес имя жены.
— Артакама…
Она не отвечала и оставалась неподвижной, стоя на коленях, прикрытая лишь длинными черными волосами. Он сглотнул, потому что у него внезапно пересохло в горле. Он знал, что она брила голову и что это всего лишь парик, но эффект получился ошеломляющий!
Тело Артакамы было намазано маслом и посыпано золотой пылью. Когда она медленно подняла голову, он увидел, что глаза ее подведены сурьмой — это подчеркивало длину и густоту ресниц — и губы накрашены ярко-красным цветом.
Он торопливо вдохнул влажный морской воздух.
Он ошибся. Не только роскошные черные волосы украшали ее. На шее сверкало ожерелье из чеканного золота, усыпанного кроваво-красными рубинами, от которого к браслетам, обвивавшим ее изящные запястья, шли тонкие золотые цепочки. На их звеньях были вырезаны крошечные иероглифы, на ожерелье и браслетах вычеканены изображения любовных пар, с необычайным мастерством и фантазией предававшихся любовным утехам.
— Я прошу у тебя прощения, могучий буйвол, — сказала она на ломаном греческом. — Я чем-то обидела тебя. Прости меня, о муж мой!
— Ты ничем…
Он запнулся, когда она облизала красные губы кончиком языка. От нее исходил аромат мускуса и чего-то неуловимого, опьяняющего и соблазнительного. Ее темные ресницы затрепетали.
— Ты не приходишь в мою опочивальню, — прошептала она. — Поэтому я знаю, что совершила что-то…
— Нет, ну что ты!
Он подошел ближе. Его охватило острое желание.
— Я вела себя очень плохо, — сказала она. — Меня следует наказать. — Из груды подушек она извлекла кожаную плетку с серебряной ручкой и вручила ему. — Прошу тебя, — прошептала она, — научи меня быть покорной.
Его пальцы сжали тонкую рукоятку. Плеть казалась игрушечной, но кожаные ремни могли причинить сильную боль. На его лбу выступили капельки пота.
У ложа стояла жаровня, из которой курился фимиам. Медленно, соблазнительно Артакама отвернулась и спрятала лицо в подушки, представив его взгляду роскошные обнаженные бедра и окрашенные хной ступни ног. Ее упругий зад блестел от масла, копна волос черным опахалом лежала на теле.
Птолемей застонал и сбросил одежду. За стенами опочивальни музыканты ускорили темп, но он не замечал этого. Его кровь пульсировала все быстрее, все неистовее становились удары кожаных ремней по телу Артакамы, и все громче ее стоны.
Ребенок Геспер спал, когда она поздним вечером вернулась в дом мужа, расположенный на окраине Александрии. Она не стала принимать ванну и переодеваться в чистую тунику, а сразу прошла в спальню малыша. Внезапно самым важным для нее стало убедиться, что он в порядке.
Прохладный бриз с озера пронесся через просторную комнату. В закрепленной на душистых кедровых перекладинах колыбели, сплетенной из тростника и выстланной шелком, раскинулся полуторагодовалый Ясон, посасывая палец розовым ротиком. Свекровь Геспер, госпожа Алисса, сидела рядом на табурете, инкрустированном слоновой костью. Рядом расположилась преданная македонка, кормилица Ясона.
— У него нет жара? — спросила Геспер.
Госпожа Алисса улыбнулась ей.
— Нет, дочь моя. Он в полном порядке. Лучше и быть не может. — Она вздохнула, и ее круглое лицо просияло от счастья. — Ты и представить себе не можешь, сколько радости доставляет мне он, сколько радости доставляешь мне ты. После стольких разочарований у меня наконец есть здоровый прекрасный внук!
— Да благословит его Исида! — прошептала рабыня, на коленях стоящая перед колыбелью. — Пусть всемогущая богиня хранит его и даст ему сто лет жизни!
— Тот зубик еще не прорезался? — спросила Геспер у няни.
С трудом справляясь с желанием взять ребенка на руки, она кончиками пальцев погладила его по головке, наслаждаясь прикосновением к шелковистым темным волосам. Кормилица покачала головой.
— Нет, госпожа. Его десны опухли, но нового зубика пока нет.
— Ты выглядишь усталой, — заметила госпожа Алисса. — Что, трудно ухаживать за чужестранкой?
— Нет, напротив, — ответила Геспер. — Она очень приятный человек. Вам бы она понравилась.
— Пойдем, пусть он поспит. — Госпожа Алисса поднесла два пальца к губам, поцеловала их и приложила ко лбу Ясона. — Следи за ним как следует.
Кормилица пробормотала слова повиновения. Геспер отдала последние распоряжения и прошла за свекровью в ее покои. Госпожа Алисса велела рабыне принести жареного цыпленка, фрукты, маслины и сыр и пригласила Геспер устраиваться поудобнее.
— Что беспокоит тебя, о возлюбленная дочь моя? — спросила госпожа Алисса. — Ты не должна переживать за мужа: ему ничто не угрожает, когда он развлекает этрусских мудрецов.
Геспер покачала головой. Мать Арго хорошо приняла ее и прекрасно относилась к невестке, несмотря на то что ей долго не удавалось забеременеть. Она заменила ей родную мать, проявляла участие и уважение. Но Геспер не знала, как много можно рассказать, чтобы не навредить своей семье.
— Говори же, — произнесла госпожа Алисса, — Ты знаешь, что в этом доме нет секретов. Бремя нести легче, если разделить его с кем-то. — Она с нарастающим беспокойством смотрела на Геспер. — У тебя началось кровотечение? Ребенок, которого ты ждешь…
— Нет, госпожа, — успокоила ее Геспер. — Пару часов назад я чувствовала, как он бился. Этот малыш будет таким же крепким, как и Ясон. Нет, это нечто более опасное… для меня и для этого дома.
Старая госпожа знаком приказала Геспер молчать, поднялась и вывела ее в окруженный изгородью сад. Она ничего не говорила до тех пор, пока они не добрались до дальнего угла за блестящей гладью бассейна. Здесь она взяла Геспер за руку.
— Расскажи мне, что случилось.
Геспер вздохнула.
— Когда-то давно эта женщина, которую Птолемей называет госпожой Майет, спасла жизнь моего брата. И мою тоже, как мне кажется. По крайней мере, ее сострадание спасло меня от нищеты и я получила хорошее приданое.
— Я думала, твой брат Ясон погиб.
— Да, он погиб, но это случилось намного позже, во время войны. Военачальник Юлиан и его жена взяли меня в приемные дочери, у них не было собственных детей. Они относились ко мне как к родной. А до того Ясон и я жили… — Она покачала головой. — Я не помню, что было в то время, и не хочу даже вспоминать. Единственное, что я помню, — это то, что мы часто голодали. А еще помню, что у меня был щенок, но его съели волки.
— Тогда ты должна быть счастлива, что служишь госпоже Майет!
— Да, должна, — сказала Геспер. — Но я знаю кое-что из ее прошлой жизни. — Она поколебалась немного и добавила: — Я знаю то, чего не может вспомнить она.
— Почему же опасно рассказать ей об этом?
— Из-за царя Птолемея.
— Ах, вот оно что. — Пожилая женщина скрестила руки на груди. — Ты стоишь на распутье и разрываешься между; необходимостью быть верной своему царю и своим долгом по отношению к этой таинственной незнакомке?
— Да, так и есть.
— Но этот долг еще не оплачен!
— Вот именно! — Она сжала руку свекрови. — Что мне делать? Я не могу нанести вред ни вам, ни мужу, ни этому малышу, ни малютке, который только появится на свет. Но совесть не дает мне забыть, чем я обязана ей!
— Тогда ты должна слушаться велений своего сердца, Геспер. Если в этом мире есть что-то ценное, так это честь. Наш дом, всегда хранил верность правителям. Делай то, что нужно делать, но только то, что нужно. И не делай того, что выше твоих сил.
— Когда я в первый раз увидела ее, мне захотелось убежать…
— Но ты не сделала этого!
— Да. Наверное, я трусиха. Вероятно, ей не следовало помогать мне и Ясону, тем самым сделав нас должниками… Хватит ли у меня смелости помочь ей?
— Пойди завтра в храм Геры и принеси жертву. Пообещай богине… двух белых быков и трех рабов. Я дам их тебе. Гера покровительствует женщинам и детям. И она милосердна. Она подскажет, что нужно делать.
Сенби прошел через западные ворота летнего дворца царицы Беренисы, пересек улицу и оказался на аллее, которая вела к недавно построенному храму богини Деметры. Неподалеку от выхода стоял грек, одетый в униформу царской охраны.
— Ты Сенби?
— Не произноси имен, глупец! — воскликнул евнух.
— Принес?
Сенби открыл суму и высыпал на ладонь охранника серебряные монеты достоинством в четыре драхмы, на которых было вычеканено изображение Александра Македонского.
— Сделай это сегодня вечером. И сделай как следует! Иначе…
Солдат согласно кивнул.
— Ты уже дважды повторял это. Уж как-нибудь я смогу избавиться от больной женщины.
— Смотри, не ошибись. Чтобы не осталось никаких следов.
— Я уже сказал, что сделаю это.
— Или кинжалом, или петлей, или подушкой. Это не имеет значения, если тебя не поймают. Если же поймают и ты посмеешь упомянуть мое имя или имя…
— Не старайся! Я уже исполнял такие поручения.
— Хорошо. Если ты просчитаешься, тебя ждет ужасный конец. А если все сделаешь правильно, то еще такая же сумма и, разумеется, новые возможности исполнить роль палача.
Солдат вырвал суму из рук Сенби и ссыпал монеты назад.
— Она умрет сегодня вечером! А завтра вечером ты будешь ждать меня здесь с остальными деньгами, иначе в полночь крокодилы перекусят твоими внутренностями, ты, грязное жирное чучело…
— Договорились, — произнес Сенби и, улыбаясь, пошел в направлении дворца.
Пусть этот греческий пес говорит все, что угодно! Да, Сенби придет на место встречи в назначенное время, но придет не один. Ее величество велела, чтобы все концы были спрятаны. Он, Сенби, существенно пополнит свои доходы серебряными драхмами, а убийца той женщины никогда уже не сможет выболтать ничьих имен.