Не знаю, долго ли я была без сознания, но, очнувшись, я сразу об этом пожалела. Лучше бы и дальше в обмороке лежала. Голова раскалывалась, во рту стоял сладковатый привкус крови, все тело болело так, словно меня долго и методично били. Застонав, я приподнялась на руках, ожидая увидеть толпу зевак или больничную палату… и тут же резко села, увидев склонившуюся надо мной ветку с розовой хвоей и синими шишками.
Правда, сразу вскрикнула от пронзившей меня боли. Истерзанное тело яростно протестовало против таких энергичных действий. Впрочем, звук собственного голоса и охватившая меня паника помогли слегка приглушить неприятные ощущения, и я, стараясь не делать резких движений, медленно повернула голову, разглядывая окружающий меня лес.
Лес?!
Это что? Это я где? А где город, асфальт? Катька где? Она не могла меня бросить в таком странном месте!
Розовые ели с синими шишками…
Я что, опять сплю?
Или это у меня бред такой?
Я прекрасно помнила и летящую на меня машину, и свое падение, и ничем иным, как галлюцинацией находящегося в коме мозга объяснить окружающее не могла.
Ладно, галлюцинация, так галлюцинация. Значит, это ненадолго. Сейчас мне врачи вколют что-нибудь взбадривающее, приведут в чувство, и этот бред закончится.
Лишь бы они меня в медицинскую кому не отправили. Долго смотреть на этот сюрреалистический пейзаж охоты нет.
Впрочем, лежать всю кому на одном месте я тоже не собиралась. Может, я в ней месяц пробуду. Что, так и торчать под этой елкой? Нет уж, раз оказалась в таком интересном месте, нужно его исследовать. Да и есть что-то хочется. Не кормят меня в больнице, что ли? Голодом заморить решили?
Покряхтывая от боли, я оперлась на темно-лиловый ствол стоящей рядом ели и медленно встала, собрав на волосы уйму осыпавшейся хвои.
Чего она так сыплется-то? Зимнюю шубу на летнюю меняет? Ох, и колючая, зараза!
Начала стряхивать хвою и запуталась рукой в пышной гриве. Недоверчиво потянула завиток и округлившимися глазами уставилась на длинную рыжую прядь.
Не может быть! Я ж всегда коротко стригусь. Недавно в парикмахерской была, так зарасти за несколько дней бы не успела. Да и цвет странный. Я всю жизнь темно-русой была, с чего вдруг рыжей стала?
Впрочем, мой бред, как хочу, так и выгляжу. Всегда мечтала о длинных густых и волнистых волосах. От родителей мне волосы достались хоть и густые, но тонкие и прямые, висящие сосульками и абсолютно не держащие завивку. Поэтому и делала всегда короткие стрижки. А в бреду, видимо, решила оторваться на всю катушку, вот и вообразила себе шикарную копну на голове.
Да и рыжий цвет мне всегда нравился. Пару раз даже хотела в него покраситься, но что-то так и не решилась. А зря, наверное.
Стряхнув, насколько получилось, хвою, осторожно сделала шаг, выбираясь из-под ели на простор, огляделась настороженно, высматривая, не висит ли поблизости меховой шарик из моего кошмара, и, никого не увидев, опустила глаза, чтобы поглядеть, сильно ли я пострадала и почему у меня все болит. И снова чуть не вскрикнула от неожиданности.
Гулять я пошла в джинсах, футболке и босоножках на невысоком каблуке. А сейчас на мне была длинная, до земли, страшно грязная и порванная чуть не на лоскутки, юбка и перемазанная кровью бывшая когда-то белой блузка. Один рукав блузки был оторван и болтался на ниточке, на локте второго красовалась большая дыра. Вместо пуговиц или молнии от ворота к груди шла шнуровка, сейчас тоже грубо порванная. А еще я была босая: из-под юбки выглядывали грязные пальцы.
Я приподняла подол и осмотрела ноги. Никаким педикюром там даже не пахло. Вместо ухоженных ножек с аккуратными, покрытыми бледным лаком, ногтями, увидела стоптанные ступни. Подняла ногу, провела пальцем по коже стопы, потом постучала по ней.
Дубовая просто. С такой кожей можно по углям, гвоздям и битым стеклам безбоязненно ходить. Даже неудобства не почувствую.
Эх, зря я, выходит, два дня назад столько денег в салоне оставила!
Вздохнув, опустила ногу и взглянула на руки.
Хм, а я-здешняя не белоручка, точно. Мозоли на ладонях явно не от вышивания. Но вот ногти ухоженные… были, пока я в грязи не перемазалась, как поросенок, до лужи дорвавшийся.
Что ж я такая чумазая-то? В каком болоте меня валяли? И, главное, кто?
Повела плечами, вдохнула глубоко, пытаясь понять, сильно ли меня избили.
Переломов, вроде, нет. Дышать могу, руки-ноги шевелятся. И даже тело уже болит не так яростно. Боль как-то приглушилась, превратившись в нудное, но вполне терпимое нытье.
Что ж, пора выяснить, где я нахожусь. Бред бредом, но ходить грязной и голодной галлюцинацией приятного мало. Нужно привести себя в порядок и найти еду, раз уж врачи не озаботились моим пропитанием.
Оглядевшись, увидела, что стою рядом с тропинкой, выбегающей из оврага и скрывающейся в лесу.
В овраг я, конечно, сейчас не полезу. Не с моим здоровьем по оврагам лазить.
И пошла в лес. Но с каждым шагом во мне все ярче крепло убеждение, что я делаю ошибку, иду не в том направлении. Идти становилось все сложнее, ноги, словно получив самостоятельность, двигались тяжело и неохотно. А в мозгу внезапно запульсировала мысль: не туда идешь, не туда!
Я скрипнула зубами: да что ж такое! Кто тут раскомандовался?
Но все же остановилась и задумалась.
Я всегда доверяла своей интуиции. Единственный раз не прислушалась к ней, когда мы с Катькой в парк пошли, и вот чем это закончилось. С самого утра ведь чувствовала непонятную тревогу, но списала ее на приснившийся кошмар, вот и вляпалась по самое не могу. А сейчас интуиция — кто ж еще? — буквально вопила об опасности. И кто я такая, чтобы это предупреждение игнорировать? Мало мне случившегося, захотела еще приключений на свою пятую точку?
Поморщившись от неприятных воспоминаний, решительно повернулась и направилась к оврагу. Ноги сразу скинули с себя тяжесть и обрадованно побежали в заданном направлении, а в голове, вместо сердитого ворчания зазвучала легкомысленная мелодия.
Так.
Я снова остановилась и сердито уставилась на свои конечности.
Это что такое? Кто из нас хозяин своего тела: я или ноги?
«Слишком много думаешь, — раздался в голове насмешливый голос. — Иди уже. И радуйся, что жива осталась».
Честно говоря, слушать в голове посторонние голоса я была не готова. Мало мне комы, еще и шизофрения начинается?
— Ты кто? — голос дрогнул, и я сердито сжала губы.
Точно — шизофрения. Сама с собой уже разговаривать начала.
«Увидишь — узнаешь, — усмехнулся голос. — Не стой, а то догонят».
— Кто? — совсем перепугалась я.
«Кто тебя убить хотел, тот и догонит. Поторопись, ведьма».
— Сам ты ведьма, — возмутилась я.
Голос помолчал, потом с легким недоумением спросил:
«У тебя что, мозги отшибло?»
Я хмыкнула: хороша картинка. Стою я, босая, грязная и лохматая посреди леса, и сама с собой вслух разговариваю. Эх, Катьку бы сюда, она бы объяснила мне истоки моего бреда. Наговорила бы опять уйму непонятных слов, засыпала бы психологическими терминами, и прочистила бы мне мозги.
«И правда отшибла, — грустно отозвался на мои рассуждения голос. — Какая Катька? Если ты Картаринку имеешь в виду, так она еще долго не вернется. И потом, ты ее всегда Ринкой называла, а не Катькой».
— Какая Картаринка? — простонала я. — Все, хватит! Вытрясайся из моей головы, надоел со своими поучениями!
«Я-то вытрясусь, да только чтоб тебе от этого хуже не стало, — хмыкнул голос.
— Иди уже, пока колдун не спохватился и за тобой не вернулся».
Колдун? Ух, ты! А мой бред начинает мне нравиться!
Но голос прав, предстать перед колдуном в таком чумазом виде приятного мало. Ладно, если он седой, бородатый и уродливый старик. А если молодой и симпатичный парень? А я тут — чучело чучелом. Его ж кондрашка от моего вида хватит.
И я заторопилась к оврагу.
Склоны оврага оказались достаточно круты и спускаться напрямик было бы сложно. Но тропинка бежала вниз, извиваясь, как змея, обходя валуны и растущие на склоне кусты, и я хоть и поскользнулась пару раз, но благополучно достигла его дна и, перебравшись через небольшой ручей, начала подниматься наверх.
Боль, как ни странно, уже совсем прошла, тело подчинялось мне легко и охотно, и я даже успевала головой по сторонам крутить, рассматривая окрестности.
Розовые ели с голубыми шишками росли стеной по обе стороны оврага, не давая ему расширяться дальше. Склоны его поросли стелющейся по земле бирюзовой травой с мелкими белыми цветочками. Кусты, мимо которых я проходила, топорщились длинными и острыми колючками, и я порадовалась, что очнулась в лесу, а не в кустарнике. Из него я бы так просто не выбралась.
Последние метры оказались самыми тяжелыми: склон оврага внезапно превратился в почти отвесную стену, и пришлось попыхтеть, карабкаясь по ней, цепляясь за высунувшиеся из земли корни деревьев. Но я и с этим справилась.
Выбралась из оврага, выпрямилась, тяжело дыша и утирая выступивший на шее под волосами пот. И получила шишкой по макушке.
— Что за… — вскинула я голову, и увидела висящий на ветке вниз головой пушистый зеленый шарик, глядящий на меня огромными глазами.
— Мама, — пискнула я, попятившись. Мой кошмар начинал приобретать реальные черты. Это что ж, я сейчас обратно в овраг полечу? Искалечусь же окончательно!
— Не мама, а Пушистик, — почему-то не гулким басом, как в моем сне, а вполне приятным баритоном сообщил меховой шарик. — Мама твоя умерла уже лет десять назад.
— Чего? — обалдела я. — Когда умерла?
— С тобой все в порядке? — поинтересовался шарик и спланировал вниз, зависнув у меня перед глазами. — Тебя так стукнули, что память отшибло?
Кажется, в этот раз пушистик есть меня не собирался, и я осторожно перевела дух и опасливо спросила:
— Ты кто?
— Здорово тебя приложило, — пробормотал глазастик. — Вообще-то я — твой фамильяр.
— Фа… кто?!
— Фамильяр, — недовольно проговорил шарик и встопорщил шерстку, увеличившись в размерах. — И меня это жутко злит.
— Почему? — удивилась я. Во всех книжках, которые я раньше читала, фамильяры были довольны своей участью, любили хозяев и всячески им помогали.
— Потому, — хмуро ответил фамильяр. — Пошли уже домой, пока тебя снова на костре не сожгли. Восстанавливай тебя потом из пепла. Я тебе не раб, так меня эксплуатировать.
У меня ослабли колени, и я с трудом удержалась на ногах:
— На… на ко-о-стре? Со… сожгли?
— Слушай, — пушистик медленно облетел меня, внимательно разглядывая, и вернулся на прежнее место: — А ты и правда какая-то не такая. Что-то мне это не нравится. Пошли-ка в избушку, там поговорим.
— По… о… шли, — голос не слушался, заставляя заикаться.
Страшная какая-то сказочка у меня получается. Вот нет чтобы мне любовными романами увлекаться. А то — фэнтези. А там постоянно кого-то убивают, на кострах сжигают, мечами разрубают… Хотя и фэнтези бывает безопасное. Что бы мне на отбор невест для принца не попасть? Я бы там на балах танцевала, принцу глазки строила. Нет же, угодила в какой-то кошмар!
Кто я тут? Ведьма?
Видимо, раз уж меня на костре сжигали. И, судя по словам моего фамильяра, не однажды.
Но это же больно!
Нет, бежать отсюда! Бежать, пока не поздно!
Я сделала шаг, но тут же остановилась и застонала от осознания: бежать-то мне некуда! Я ж в коме, и пока из нее не выйду, никуда отсюда не денусь. Так что нужно просто послушаться Пушистика и побыстрее убраться от оврага в неведомую мне избушку.
— Куда идти-то? Веди давай! — откуда только такие командирские нотки в голосе прорезались? С перепугу, не иначе.
— Нет, все-таки это — ты, — хмыкнул Пушистик. — Раскомандовалась.
И поплыл впереди меня, помахивая загнутым, как у белки, хвостом.
А лапки у него, оказывается, есть. Тоже пушистые, с коготками на конце. Хорошими такими коготками… когтищами…
И с чего он мне подчиняться вздумал, с таким-то арсеналом: зубы, когти, летать умеет. Как я его заставила?
Хотя, нет, не я. Какая-то ведьма.
Некоторое время мы шли молча, а потом я все-таки нарушила молчание:
— Как хоть меня зовут?
Пушистик с недоумением покосился на меня, что-то буркнул себе под нос, но все-таки ответил:
— Василинка.
— Васька, значит, — вздохнула я.
Ох, и бедная у меня фантазия! Даже в бреду не смогла себе имя поинтереснее придумать!
— Вспомнила, что ль? — Пушистик бросил на меня настороженный взгляд, но я только головой в ответ мотнула, и мы опять замолчали.
Так, в молчании, дошли до развилки, и тут мой фамильяр внезапно нырнул в густо растущие кусты. Я растеряно затопталась на месте. Лезть в колючки не хотелось, но и оставаться одной в незнакомом мире тоже было неприятно.
— Ну, чего застряла? — послышался сердитый голос, и я, решившись, шагнула следом.
Как ни странно, я просочилась сквозь кусты, ни разу не зацепившись и не оцарапавшись. Прошла сквозь заросли, как нож через масло.
— Тыж их сама заколдовывала, кровью поила, — проворчал ожидавший меня Пушистик, встретив мой недоумевающий взгляд. — Иди уже.
И снова полетел вперед. Я поплелась следом. Но на этот раз мы шли без всяких тропинок, и я печально думала, что без Пушистика дорогу обратно не найду. У меня — топографический кретинизм, меня в лес без провожатых пускать нельзя, в трех соснах заблужусь.
Вскоре деревья расступились, открыв небольшую полянку, посередине которой росло высокое и чрезвычайно толстое дерево с ярко-малиновыми листьями и темно- синими плодами, напоминающими очень крупную вишню.
Да что ж это здесь все такое разноцветное? Сюрреализм какой-то.
— Сама так захотела, — буркнул Пушистик, которому мои мысли, видимо, тайны не составляли. И это мне не понравилось. Мало ли о чем я подумать решу. Не обо всем этому шарику знать нужно.
— От шарика слышу, — опять разозлился фамильяр, и я вспомнила голос в голове и встрепенулась:
— Слушай, это ты со мной разговаривал, когда я только очнулась? «Радуйся, что жива осталась», «Поторопись, ведьма»?
— А кто еще? — фыркнул фамильяр.
Ну, слава богу. А то я всерьез думала, что у меня шизофрения началась. Но, значит, мы с фамильяром можем мысленно переговариваться, да еще и на расстоянии? Это радует. Но надо проверить.
«Я что, действительно ведьма?» — мысленно спросила я.
«Угу», — Пушистик даже качнулся в воздухе, подтверждая мои слова. Это он так головой кивнул?
Но то, что мы умеем общаться телепатически, радует. При такой опасной жизни, как у здешней ведьмы, это умение может понадобиться.
Мы подошли к дереву, и я остановилась, с удивлением разглядывая небольшую дверцу, вырезанную прямо в его стволе.
Странно, я же, вроде, ведьма, а не эльф, чтобы в стволе жить. Ведьмы — они в избушках обитают, у печки травы сушат, в горшках отвары варят. А в дупле этом, поди, и печь не разожжешь?
— Чего встала? Заходи! — приказал Пушистик.
Интересно, чего это он раскомандовался? Кто из нас фамильяр: я или он? Кто кого слушаться должен?
Но любопытство победило, и я, пообещав себе разобраться с этим хамом позже, дернула ручку, открыла дверь и вошла внутрь.
И поморщилась, увидев захламленную донельзя комнату. Ощущение складывалось, что здесь ни разу уборку не делали.
По углам висела паутина с застрявшими в ней засушенными мухами, потолок был какого-то грязно-серого цвета, как и белье на незаправленной кровати, одежда кучами валялась на стульях и на полу, на замызганном столе и не менее заляпанном подоконнике стояли вперемешку немытые чашки и плошки, колбочки и пробирки, ручные весы и пакетики с порошками. А вдоль стен висели пучки высохшей и уже пропылившейся травы.
— Это что? — возмущенно спросила я. — Это я тут живу?
— Угу, — весело подтвердил Пушистик. — Настоящее ведьмино жилище.
— Понятно, — я задумчиво огляделась. Я, конечно, чистюлей никогда не была, мама меня частенько ругала за бардак в комнате, но такого безобразия я не допускала. Я тут и есть не смогу, побрезгую.
Значит, для начала наводим порядок, а потом уже будем обедать и разговаривать.
— Где тут ведро и тряпка? — я решительно закатала целый рукав, а тот, который висел на ниточке, просто оторвала, чтобы не мешался. Переодеваться буду, когда уборку закончу. Все равно сейчас вся перемажусь.
Пушистик поднялся под потолок и хмыкнул:
— Понятия не имею.
Вот ведь… фамильяр недоделанный. Нет, чтобы помочь! Впрочем, может ведьма никогда не прибиралась и у нее этого ведра просто нет?
Я снова обвела взглядом комнату.
Надо же, и печка есть, правда, крохотная, но, чтобы прогреть эту комнатушку, ее мощности хватит. И еду, наверное, на ней же готовят? Хм, я ее хоть растопить-то сумею или придется ягодами с дерева питаться?
Желудок недовольно что-то буркнул, вспомнив о еде, но я прислушиваться не стала. Да и мысли о растопке из головы выбросила. Об этом я подумаю, когда время подойдет. Сейчас нужно найти ведро и тряпку.
Все нужное для уборки нашлось в закутке за печью, таком же пыльном и грязном, как и вся комната. Пока выкапывала из-под кучи хлама ведро, подняла тучу пыли, да еще в паутину вляпалась. Вылезла оттуда, чихая, как ненормальная. Эх, маску бы сюда медицинскую, а то точно аллергия на пыль начнется.
Прочихавшись и с трудом стряхнув прилипшую паутину, взглянула на так и висящего под потолком и с насмешливым интересом на меня смотревшего Пушистика.
— Где тут воды набрать можно?
— С другой стороны поляны ручей течет, — фамильяр махнул лапой в сторону печки.
Я подхватила ведро и вышла из ведьминого жилища.
Ручей искать не пришлось. Обойдя ствол дома-дерева, сразу увидела бегущий по краю поляны быстрый, глубокий, но не широкий ручей. Перешагнуть не получится, а вот с разбега перепрыгнуть — запросто. Но, видимо для большего удобства, рядом с ручейком лежала толстая доска: клади на набросанные вдоль берега камни и перебирайся со всеми удобствами, ног не замочив.
Вода в ручье оказалась чистая и холодная. Родниковая, что ли? Нужно будет позже посмотреть, откуда он течет.
Зачем вот только это мне надо? Какая разница — откуда, главное, за водой ходить недалеко.
Следующие три часа я упорно приводила ведьмину халупу в порядок. Пыли наглоталась по уши, исчихалась вся, пятнами красными покрылась, но красоту навела. Стряхнула пыль с пучков травы, протерла стены и окна, разогнала пауков, сложила одежду в скрипучий шкаф, выгребла сажу из печки, отскоблила грязь с пола и только после этого, подняв голову, вспомнила про потолок.
Да, туда я не залезу.
Зацепилась взглядом за болтающийся над головой меховой шарик. Пушистик так и провисел вверху, с интересом разглядывая мои телодвижения. Вот пусть теперь тоже поработает.
— Эй, хватит на меня глазеть. Не в музее. Протри-ка лучше потолок.
— Зачем? — флегматично отозвался фамильяр.
— Чтоб чисто было. Я бы и сама это сделала, но очень уж высоко, не доберусь.
Фамильяр пожал плечами… я не знаю, где у этого шарика плечи, но то движение, которое он сделал, очень походило на пожатие плечами. Что-то пробормотал, перевернулся на спину, развел лапки в стороны и засиял зеленоватым светом. А потом выплеснул из себя этот свет, как я — воду из ведра. Свет растекся по потолку и погас, а потолок оказался белоснежно-белым и заблестел так, что на него стало больно смотреть.
Я смотрела на это представление круглыми глазами, восхищаясь умениями моего фамильяра. А когда все закончилось, до меня потихоньку начало доходить, что меня попросту нагло и жестоко поимели. To, на что я, чумазая и голодная, потратила уйму времени, Пушистик смог бы сделать за пять минут. И я бы уже давно приготовила ужин, помылась и переоделась.
— Ах, ты, скотина… — выдохнула я и с силой бросила в этого наглого гада тряпку, которую до сих пор держала в руках.
Пушистик ловко увернулся, а на свежевымытом потолке остался грязный отпечаток.
— Вот и помогай тебе после этого, — фыркнул наглый шарик, зависнув в дальнем от меня углу.
— Ты… ты… — злость внезапно прошла. Я устало сгорбилась, махнула рукой, подняла ведро и, идя к двери, мрачно закончила: — Гад ты после этого, а не фамильяр.
И вышла из комнаты.
Как следует вымыла в ручье ведро, оттерев песком налипшую на стенки грязь, набрала чистой воды, умылась сама, с грустью помечтав о горячем душе, и потом долго сидела, слушая чириканье и трели невидимых в листве птиц, подставляя разгоряченное лицо теплому летнему ветерку.
В дом зашла, когда смеркаться начало. Есть уже хотелось невыносимо, и я с грустью вспомнила маму: что она сегодня на ужин приготовила? Макароны или сырники? Или вообще готовить не стала, а заказала пиццу? Когда мама волновалась, у нее постоянно что-то подгорало, поэтому в такие моменты папа предпочитал ужинать в кафе или заказывать еду на дом. А сегодня мама наверняка здорово переволновалась.
А мне сейчас придется еще долго возиться, чтобы ужин на печи приготовить. Я даже не уверена, что смогу ее разжечь, никогда подобным не занималась. А на фамильяра надежды мало. Я уже поняла, что на него где сядешь, там и слезешь.
Что ж мне так с фамильяром-то не повезло? Такой, вроде, симпатяшка, а характер поганый. Недаром он меня в моем сне едва не съел. Ладно, хоть наяву не покушался. Впрочем, как говорят — еще не вечер. Может, он пока сыт был. А как проголодается, так мне конец и придет.
Тяжело вздохнув, я открыла дверь… и застыла на пороге. Комната блестела чистотой. И не той, что я навела. Я тот еще уборщик, как ни старалась, a, например, разводы на полу так и остались. Небольшие, правда, но были. Да и протереть стены до самого верха не получилось.
А сейчас стены были стерильно чисты, пол блестел под светом лампы, а посуда, которую я еще не успела помыть, сияла отполированными боками. И белье на кровати, которое я не сменила просто потому, что не нашла чистого, было белоснежным и лежало без единой складочки.
А еще в доме упоительно пахло свежеприготовленной едой. В печке потрескивали поленья, а в чугунке пыхтела, пуская пузыри, какая-то каша.
Я подняла взгляд на сидевшего на печи Пушистика и растеряно произнесла:
— Это ты постарался?
— А кто же еще, — буркнул он, настороженно глядя на меня и, видимо, готовый к любой моей реакции.
Он что, думает, что я его за самовольство ругать начну?
Я сглотнула голодную слюну и слабо улыбнулась:
— Спасибо.
А потом пол почему-то ушел из-под ног, в глазах потемнело, и я потеряла сознание. Вот уж не ожидала, что я такая нежная. Но, видимо, слишком необычные впечатления и чрезмерное количество проделанных на голодный желудок усилий, подорвали мою хрупкую нервную систему.
Очнулась я от того, что кто-то вливал в меня силу.
Что? Это я подумала? Откуда мне известно, как силу вливают?
Откуда, откуда… Романов начиталась, вот и знаю.
Открыла глаза и увидела сидящего у меня на животе Пушистика. Прикрыв свои огромные глаза так, что от них остались узкие щелочки, он сосредоточенно месил меня передними лапками, от которых шло явно ощутимое тепло, наполнявшее меня спокойствием и силой.
Некоторое время я молча наблюдала за его работой, потом решила подать голос. А то очень уж деловито фамильяр по мне топтался, еще синяки останутся. Или когтями поцарапает, вон они у него какие длинные. Как еще меня не проткнул до сих пор?
— Ты чего делаешь? — просипела я.
Пушистик подскочил от неожиданности, зависнув в воздухе в нескольких сантиметрах надо мной, а потом дернулся в сторону и снова настороженно взглянул на меня:
— Силой делюсь.
— А чего испугался-то?
Фамильяр промолчал, но немного расслабился.
Я медленно, прислушиваясь к себе, села на кровати.
На кровати? Я, вроде, у двери отключилась.
— Это ты меня перенес?
— А кто ж еще? — снова буркнул фамильяр.
Да что ж он такой сердитый? Бурчит постоянно, как старый дед. А еще — пугается из-за каждого пустяка, словно постоянно какого-то подвоха ожидает. Чем его ведьма так запугала?
Я взглянула на свою изодранную юбку, перевела взгляд на белоснежную простынь и тяжело вздохнула: разве можно такую грязную меня класть на такую чистую постель? Полежала бы на полу, не развалилась.
Все, хватит! Нужно, в конце концов, переодеться! Сколько можно чумазейкой ходить!
— Слышь, фамильяр, а ты можешь воду в ведре быстро подогреть?
Пушистик молча пустил луч в ведро.
— А теперь — отвернись! Или нет, лучше — вообще снаружи подожди.
Фамильяр хмыкнул и не спеша выплыл из комнаты.
А он вообще ходить может, или только летает? Забавно — лапы есть, а не ходит, крыльев нет, а летает.
Через полчаса, относительно чистая, насколько можно отмыться в тазике, поливая себя из ковшика, и одетая в — ура! — целые юбку и блузку, я сидела за столом и жадно хлебала жидкую кашу.
Почему она жидкая, я не поняла: то ли здесь так положено, то ли Пушистик пожадничал и мало крупы положил, или просто пропорции не рассчитал? Но спрашивать не стала, чтоб снова не нарваться на сердитое ворчание. Какая разница, главное — было невероятно вкусно.
Или это я просто жутко голодная?
Пушистик примостился рядом, усевшись прямо на стол, и аккуратно слизывал кашу розовым язычком. На его зубы я старалась не заглядываться.
Ела и думала, что надо бы мне побольше узнать о мире, в котором я очутилась. А для этого нужно порасспрашивать фамильяра. Кто еще сможет мне полно и подробно ответить на все вопросы? Только он.
Хотя, фамильяр у меня тот еще фрукт. Опять разворчится, язвить начнет… Да ладно, поворчит и перестанет. А мне источник информации нужен, как воздух. Так что вот сейчас поем, а потом устрою ему допрос с пристрастием.
Но, съев последнюю ложку каши и с трудом удержавшись от вылизывания тарелки, я вдруг почувствовала, что дико хочу спать. Глаза закрывались сами собой, и я поняла, что допрос придется отложить. С трудом добралась до кровати, стащила свой наряд, под который, по счастью, после мытья догадалась надеть нижнюю рубашку и, рухнув на постель, уснула прежде, чем голова подушки коснулась.