Мракобой

10. Первый день войны

Сомнений не имелось никаких. Диана в опасности! Эта мысли огнем горела в мозгу, заставив отбросить все сомнения.

Уже много лет спустя, когда Александр Иванович Пестель стал тем, кем стал, он понял, что подспудно с самого начала драпа, именуемого красивым похожим на медицинский термином словом эвакуация, подспудно ждал некоего тайного сигнала, адресованного лично ему и который понял бы только он и остался.

Он аккуратно поерзал, чтобы освободиться из-под жирного бока пахучей тетки. Ничего не вышло, к тому же ногу придавили неслабым грузом, да и сверху вроде навис чей-то грязный башмак.

Автобус продолжал разгоняться. Ему не было дела до чьих-то там трудностей. Дорога хоть и оставалась загруженной, но Кутузовский есть Кутузовский.5 полос в одну сторону. 5 в противоположную, по которой смельчаки также ехали на выезд. Смельчаков становилось все больше. Автобус разгонялся. Высотки за окнами мелькали устрашающе быстро.

Водила ни за что не остановится, в панике подумал Пестель.

Паника придала решимости, словно невидимые путы сбросил.

Спихнул с себя теткины телеса. Выдернул ногу из-под баула и ботинка. Крикнул:

— Остановите автобус!

К нему повернулись озадаченные лица.

— Пьяный что ли?

Он уже встал в проход, заваленный чемоданами и клетчатыми сумками, заставленный людьми.

— Остановите! Мне плохо!

Никто даже не пошевелился.

— Сейчас тебе совсем плохо станет! — пригрозил мужик, из-под ноги которого он вытащил ногу.

— Занимай место, пока не заняли! — Пестель кивнул на освободившееся место.

Мужик был здоровый и бояться ему было нечего.

— Мое место никуда не денется! — грубо сказал он. — А ты урод сейчас заткнешься либо тебя заткну я!

Бабы и мужики послабже подобострастно заухмылялись. Неожиданную поддержку Пестель получил от жирной.

— Какое это твое место? — сварливо проговорила она. — На твою жопу 2 надо! Как мы тут усядемся?

— Захлопни пасть! — посоветовал мужик. — А то я тебе захлопну!

Жирная посмотрела на него и коротко и точно послала. Мужик назло плюхнулся рядом и энергично задергал тазом, вдвигая телеса тетки на положенное ей 1 место. Баба заверещала. Автобус загалдел, качнулся-и Пестель увидел просвет почти до самого водилы.

И полез вперед.

Его крыли, пихали.

— У меня ребенок там остался! — оправдывался он.

В очередной раз его достали по-настоящему больно. Оглянувшись, Пестель увидел давешнюю старуху, злобно пихающую его клюкой.

— Ты чего? — опешил он. — Разве можно так?

— Настрогали ублюдков! Все беды из-за детей! — шипела старуха.

Она делала попытки уколоть его еще раза, он схватился за палку. Та оказалась неприятно жирной и липкой на ощупь.

Пассажиры вступились за старуху.

— А ну отдай палку! Справился со старой женщиной? Справился?

Особенно напирала девчушка на вид не больше 15-ти, но крашенная в 33 слоя.

Пестель плюнул, отдал палку и стремительно отдалился, чтобы она его не достала.

Это был тот еще процесс. По ощущениям он длился несколько часов, а пихающихся пассажиров были сотни. Автобус вызверился на глазах. Пестеля в открытую хватали и пытались бросить под ноги. Затопчут, с неприятным для себя спокойствием подумал он.

Пестель уже видел водителя. Тот тоже его заметил и с особым остервенением нажимал на газ. Еще немного и начнет пихать едущие впереди автомобили.

На плечах Пестеля висели гроздья цепких рук, и они пересилили. Он начал заваливаться назад. Как Останкинская башня, подумал он.

И тут как по заказу впереди возникла пробка. Задники множества автомобилей окрасились красным светом стоп-сигналов. Водила нажал на тормоз. Пестеля кинуло вперед, и он упал на лобовое стекло.

— Откройте дверь, пожалуйста! — прокричал он куда-то в перевернутый мир.

Автобус стоял. Гвалт перекрыл истеричный выкрик:

— Выпустите эту сволочь!

— Да че мне жалко, что ли? Валите хоть все! — с этими словами водила нажал кнопку, и передняя дверь с сожалеющим вздохом распахнулась.

А за ней виднелась свобода.

Вообще то это был жаркий асфальт с пятнами масла и жирными следами шин, но он воспринял его вид именно так.

Он вывалился мимо ступеней и шагнул на дорогу. Эйфория была такой, словно он уже нашел Диану.

Сплюснутые лица прилипли к окнам автобуса. Он и не догадывался, что тот настолько переполнен. Старая карга беспрестанно шевелила губами, грозя палкой. Походу колдовала, чтоб он скорее сдох.

— Не дождетесь! — крикнул он.

И тут вокруг одновременно заурчали сотни автомобильных моторов. Пробка рассосалась, и все это стадо готовилось прийти в движение и размазать его по асфальту.

Он перехватил сумку, которую по невероятной удаче еще не потерял, и рванул через 5 полос на четную сторону. Он не был спортивным человеком, вернее, ему никогда не приходилось демонстрировать свои физические данные. Да и данные эти были заурядные, а заурядные потому что никогда не пригождались в современной жизни.

Он выскочил на тротуар за секунду до того, как его чуть не сбил массивный черный седан. Только ветром по ноге шарахнуло, он потерял равновесие, но устоял.

Бесконечная автомобильная река обреченно протекала мимо, таща горы барахла на багажниках и прицепах. Изнутри на него пялились тысячи глаз, словно говоря, какого ты делаешь, паря, спасайся, дурик.

Машин было так много, что не было видно дороги, а по крышам автомобилей можно было гулять, не перепрыгивая.

Пестель решил позвонить Диане, глянул на сумку-и увидел ровную прорезанную полосу. Где это я так умудрился порезаться, ещё не понимая наивно подумал он. Сунулся в сумку. Пропали деньги и документы, завёрнутые в файл. Вся заначка. Остались только те, что в кошельке в кармане. Он нищий и без документов в военной Москве!

Невероятно, радиация возрастает, люди спасают жизни, а в это время ублюдки делают свое темное дело как ни в чем не бывало. Где совесть или даже инстинкт самосохранения у людей?

А когда же им еще обделывать свои делишки, как не в эпоху большого хаоса, одёрнул он себя. Кому война, кому дивиденды!

Всполошная мысль заставила его мгновенно вспотеть от предчувствия недоброго.

Он порылся еще-и не нашел и телефона. Это была катастрофа. Телефон Дианы он не помнил.

Мост на 3-м Транспортном пропускал только на выезд, и ему пришлось идти до Новоарбатского моста.

Он никогда не был за границей, но в первую минуту ему показалось, что он выбрался из автобуса где-то в Нью-Йорке. Перед ним сверкал панорамными окнами новый многоэтажный комплекс сбербанка. Шевелящийся от бесчисленного множества машин проспект огибал его, вздымаясь на эстакаду. Далее дорога уходила на Новоарбатский мост, в стороне которого словно редко торчащие зубы старого пердуна ни к селу, ни к городу возвышались небоскребы Новой Москвы. У подножия великанов карликами виделись обычные девятиэтажки, и сама Новая Москва смотрелась отнюдь не новой, а неким чужеродным образованием, точно выкопали несколько билдингов где-то за «большой лужей» вместе с фундаментом, да и перенесли через океан. Нате вам.

По тротуару тоже шли люди, те, у которых не было машин. Катили коляски, тачки, несли детей. Пестеля охватила тоска. Мир оказался чересчур велик для них с Дианой и встретиться им было ох как тяжело. Нереально. Невозможно.

На глазах его выступили слезы. Он 30-ти летний мужик стоял и плакал.

Одна из шедших мимо сухоньких старух остановилась и протянула конфетку, которую он от неожиданности взял. А старуха пошла дальше как ни в чем не бывало. Как будто не было ничего странного во взрослом плачущем мужике.

Не было так будет. Сейчас много чего будет, чего раньше не было, подумал он.

Спасительная мысль заставила его забыть об охватившей его безнадеги. Какая безнадега, господа? В квартире остался старый телефон, а в нем сохранены все телефоны, включая и Дианин.

Он решительно вскинул сумку на плечо, прижав разрез рукой, чтоб не вывалились его богатства. Со стороны центра навстречу двигался плотный поток пешеходов, тогда он направился ближе к сберу. И чуть не влип.

Когда он сказал, что теперь много чего будет, он как-то особо не задумывался над этим. Привык не обращать внимание на слова. Вернее, на то, что слова могут иметь важное значение для некоторых ценных для него вещей, например, собственной жизни.

Ведь какие угрозы были в довоенной жизни? Ну толкнет грубиян в метро. Водила крикнет через окно машины ругательство, когда они ненароком встретятся на пешеходке. И все. А чтобы что-то угрожало жизни? Мы в цивилизованном обществе живем, господа!

На стоянке сбера застыли разнокалиберные машины, вокруг которых суетились сотрудники.

— БС[27]! — усмехнулся Пестель.

Автоматически двери работали беспрестанно, то впуская, то выпуская БС.

Война началась, а они работают, идиоты, подумал Пестель.

Он обратил внимание на стильно одетую даму, которая выкатила из распахнувшихся дверей тележку Корбис на гремучих колесиках, груженную канцелярскими папками. За ней бежал охранник, крича «Не положено!»

Интересно, он знает, что Останкинская упала, подумал Пестель.

Охранник вцепился в тележку, дама дернула, и тележка упала на бок. Из нее вывалились папки… и пачки денег. Последовал короткий стоп-кадр-и началась свалка. Все забыли о своих делах, побросали открытые машины и кинулись собирать купюры.

Некоторые бумажки отнесло к ногам Пестеля, но он даже не пошевелился.

Мимо проехала пассажирская газель с номером 103. На Мосфильмовскую идет, прикинул Пестель и ему даже сделалось смешно. Происходящее казалось невероятным. Еще одной постановкой умершего российского кино.

Газель подъехала вплотную к боковым дверям, из которых показался толстый солидный мужчина. Видно большой начальник, потому что охранник кинулся к нему:

— Господин Оберхаузен! Смотрите что творится!

Охранник был уже изрядно помят, фуражку потерял.

Оберхаузен презрительно поморщился;

— Не мешайте работать!

Охранник растерялся:

— Как же так? Там деньги!

Из раскрытых дверей показался нос платформенной тележки, которую с трудом толкал мужчина в костюме, белой рубашке с галстуком. Явно не грузчик. Даже не клерк. Скорее руководитель среднего звена. Лицо было запыхавшееся, и сам он был вспотевший. Пот выступил даже поверх дорогого костюма.

Тележка была до самого верха заставлена тюками в прозрачном целлофане. Сквозь прозрачную обертку внутри просматривались банкноты. Очень много банкнот.

— Как же так? — растерялся охранник. — Господин Оберхаузен, я вынужден…

Что он был вынужден осталось неизвестным.

Открылась дверца газели, водила высунул руку с пистолетом, раздались несерьезные хлопки, как от глушителя старого авто. Хотя до охранника было всего несколько метров, водила сперва промахнулся. Униформа на охраннике разорвалась, а по боку точно гигантским алым фломастером провели. Зато второй пришелся прямо в лицо. Голова несчастного неопрятно разбрызгалась, и охранника отшвырнуло точно сломанную куклу.

Все завопили и стали разбегаться.

Побежал и Пестель.

Новоарбатский мост имеет протяженность полкилометра и 8 полос движения. Движение по мосту было гораздо свободнее, чем по 3-му транспортному. И машины неслись как-то нервно.

Пестель, голова садовая, не сразу заметил причину. Вернее, заметил сразу, но мозг отказывался воспринимать жуткую картину. Справа от моста все было, как всегда. Торчал шпиль сталинской высотки-гостиницы Украина. Вдали зубья Новомосковской «шестеренки».

А вот слева…

Ракета высокоточного действия попала в центр Дома правительства. На месте здания высотой 119 метров возникло пепелище диаметром 200 метров. Черное пятно застывшей лавы накрыло часть набережной до самой реки. Из воды торчали бетонные балки и остовы снесенных ударной волной машин.

Бывшее здание СЭВ также пострадало. 31 этажное здание раскололось в нескольких местах, потеряло почти все панорамные окна и держалось каким-то чудом, но чувствовалось это ненадолго.

Зрелище полного и безоговорочного погрома в центре города завораживало. Пестель даже забыл о возможной радиации.

Население спешило удалиться от опасного места. Из-под эстакады тянулся поток пеших с чемоданами на колесах. Один из мужчин запыхался и остановился перекурить рядом со стоящим Пестелем. Вообще он чувствовал себя отщепенцем и чужеродным элементом. Все бегут, спасаются, а он один никуда не спешит и даже, вот дурак, идет в обратную сторону.

— Тут не пройти! — размышлял он.

— Офигительно вдарили! — сказал остановившийся мужчина. — Точно в яблочко и нет правительства!

Он говорил с неуместным воодушевлением, но Пестель не стал делать ему замечание. Мало ли что за тип. Опять же стресс. Все-таки война началась. Запсихует, да и сунет нож под ребра. Или просто побьет. Пестелю нечего противопоставить с его «музыкальными» пальцами.

— Мне никогда наш министр не нравился! — признался мужчина. — Голова как крутое яйцо, похож на пид… а. Когда говорил, шлёпал губами как старая лошадь!

Пестель пытался вспомнить, о ком это, но он политикой никогда не увлекался. Лежал на любимом матрасе, смотрел фильмы из интернета.

А теперь политика пришла за ним.

— Теперь эта сука там, под пятном, а наши бабки тю-тю: в американском банке! — зло сказал мужик.

А потом повернулся к Пестелю:

— Что там у тебя?

— Где? — не понял тот.

— Дуркуешь? — неодобрительно процедил мужик. — Ну-ка дай сюды!

Он вырвал сумку из рук Пестеля и вывалил содержимое на асфальт. Труселя и майки его не заинтересовали. Зато заводную бритву он забрал, а найденный бутерброд сразу стал есть.

Все это время Пестель стоял и смотрел как его грабят.

— Молоток! Не убежал! — одобрительно заметил мужик, обыскал его, выудил кошелек, открыл. — Что-то ты совсем вшивота!

Вытряс из кошелька всю мелочь, швырнул пустой на землю-и пошёл катить свою сумку на колесах дальше.

Даже не попрощался!

Прошло всего несколько часов с начала войны, а его уже 2 раза ограбили. Быстро смывается культурный слой, подумал он.

Он решил идти по набережной Тараса Шевченко до моста Багратион, а там перейти на ту сторону, на Пресненскую набережную. Мост был крытый, с расположенными внутри магазинами. Он там был пару раз до войны, батарейки покупал.

Как мы быстро стали привыкать считать войну неким мерилом. До войны. После. Это как женщины считают события до родов старшего, или после родов младшего. Это для них знаковое событие, мерило. У мужиков такого не было, теперь будет. Это было до войны! Звучит?

Он постарался быстрее миновать место напротив пепелища. Интересно, большая там радиация? Подставлял ладони. Где-то вычитал, что от сильного излучения руки начинает жечь. Ерунда все это!

Ничего не пекло, не жгло, но внутренний голос криком кричал «Убирайся оттуда!»

Он шел не один, а в толпе таких же торопящихся людей с колясками, чемоданами на колесах и баулами на колесах. Стоял сплошной скрип нагруженных подшипников. Параллельно по дороге ехали сплошняком машины, среди которых попадались даже фуры. В некоторых задние борта были распахнуты, и в кузовах тоже сидели люди.

— Боже, как во время войны! — вырвалось у кого-то.

Тотчас кто-то залился истерическим смехом. Где-то вспыхнула драка. Кто-то гортанно кричал.

Сумасшествие, от этого надо бежать, подумал Пестель.

На противоположном берегу, по Пресненской набережной тоже двигались толпы людей и машин. Над ними всеми висело синее марево выхлопных газов.

Откуда в Москве столько народу, недоумевал Пестель. Где они скрывались все это время.

Вход на мост находился в многоэтажном полуконусе с синими панорамными окнами. Над множеством карусельных дверей красовалась надпись: «Багратион. Торгово-пешеходный мост».

Очередной шедевр гениев от купи-продай, саркастически подумал Пестель. Новый тип моста. Не хватает торгово-железнодорожного моста.

В двери медленно выдавливалась бесконечная колбаса людской массы, и Пестель ни за что бы ее пересилил и не вошел, если бы не тип дверей. Они беспрестанно вращались, ему достаточно было шагнуть, чтобы они втянули его и выплюнули уже внутри.

Эскалаторы не работали, лестницы были также забиты людьми, двигаться против общего встречного потока было тяжело, но можно. Находящиеся наверху бутики были разгромлены вдрызг. Под ногами хрустело битое стекло. Валялись манекены, оборванные тряпки. Так впервые Пестель увидел последствия действия мародеров. Люди чрезвычайно быстро превращались в неорганизованное стало.

Пестель вышел на Пресненскую набережную аккурат перед небоскребами Новой Москвы, которые его отнюдь не заинтересовали, и устало побрел в сторону родного Мукомольного проезда.

Дом по реновации выглядел бестолковым и беспомощным. Возможно именно таким и был задумал Босяниным и его любимыми аффилированными фирмами. Железные двери подъездов были обесточены и распахнуты. По пустынному двору ветерок нес всякий мусор. Помнится, какие были драки за парковочные места! Теперь вон их сколько, никому не нужны.

Хоть и идти надо было на 17-й этаж, Пестель чувствовал легкость на душе. Он вернулся домой. В брошенный, без света и воды, но дом.

Он поднимался по лестнице, когда на одном из этажей услышал шум. Вот опять. Хлопнула дверь. Шаги.

Пестель кожей чуял, надо тихо убираться отсюда. Милиции здесь нет и еще долго не будет. Надеяться на взаимопонимание с мародерами глупо и недальновидно. Его при свидетелях 2 раза ограбили, а что будет без свидетелей? Ограбят, зарежут и еще поимеют пока тепленький!

Он сам удивился своим циничным мыслям, но поспешил тихо убраться подальше от опасного места.

И вот он напротив родной квартиры. Показалось или нет, но повеяло теплом и запахом пищи.

Какой пищи? Он и в мирное время редко готовил.

Дверь не имела повреждений. Да и зачем ее ломать, ведь он специально оставил ее открытой.

Пестель теперь радовался своей дальновидности. Не надо думать о людях плохо и ждать от них лишь одних мерзостей, благодушно подумал он, толкнул дверь и вошел.

В прихожей было грязно и стояли прислоненные к стене метлы и алюминиевые лопаты. Из самой квартиры доносились невнятные голоса.

Мародеры!

Он хотел сразу сбежать, но тут из кухни с керосинкой в руке показался Равшан.

Вообще то его звали не Равшан, и Пестель даже знал, как его зовут правильно, но забыл. Равшан работал дворником в их доме. Был он узбеком по национальности, но родом из Таджикистана. Имел высшее педагогическое образование. Добрейшей души человек. Пестель не чурался с ним поболтать, чувствуя себя по крайней мере меценатом и благодетелем. Многие жители даже не замечали доброго узбека, а иногда демонстративно отворачивались. Но Пестель не из таких. В каждом из мигрантов он уважал человека и личность.

— Салам аллейкам! — радостно поздоровался Пестель. — А я уже испугался, что чужаки в доме!

«Равшан» повел себя странно. Не ответил на приветствие, а раньше при встречах руку к сердцу прижимал, и Пестель испытывал гордость за свое великодушие к маленьком узбеку.

Буркнул лишь «Аллейкам!» да и замолк, напряжённо ожидая продолжения.

— На улице такая толкотня! — продолжил Пестель.

На лице Равшана отразилось полное равнодушие к толкотне на улице.

Эффект неожиданности схлынул, и до Пестеля начало доходить, что чего-то тут не так. Этакий небольшой дискомфорт.

— А чего вы делаете в моей квартире? — дошло до него.

Равшан пробормотал смущенно.

— Что? — не понял Пестель.

От неловкого движения Равшана дверь в единственную комнатенку приоткрылась, и стал виден один из сыновей Равшана, лежащий в обуви на его постели. Он развлекался тем, что доставал из конвертов грампластинки и пускал их планировать по комнате. У Пестеля была обширная коллекция.

Мир разом обрушился на Пестеля. До него донесся запах жареной пищи из кухни. Оттуда же сильно пахло керосином.

В ванной кто-то пытался разобрать сантехнику.

— Как же так? — вырвалось у потрясённого Пестеля.

— Уходи! — сказал Равшан.

— Но это моя квартира!

Со стороны кухни показался старший сын Равшана, что-то не особенно тщательно прячущий за спиной.

— Уходи, брат! — на лице Равшана читалось отчаяние.

— Ну почему?

Пестель уже и сам знал, почему. Равшанов сын вытягивал из-за спины руку, и в ней хищно блеснул нож.

Пчах по-узбекски, вспомнилось очень кстати.

Равшан уже выталкивал его на площадку.

— Прошу, брат!

И дверь захлопнулась у него перед носом. Такая знакомая, такая родная и чужая одновременно. Его дом отобран чужаками и изнасилован. Как-то так.

И Пестель заплакал как ребенок навзрыд.