Мракобой

22. Пестель

Пестель прикинул, что его теперешнего положения до Измайлово, где жила Диана, километров 20. В мирное время минут 40 на газели превращались в целую геологическую эпоху во время войны. На силовые структуры рассчитывать не приходилось. Где они эти силовые структуры.

Он вспомнил откормленные холеные морды «гвардейцев». Однажды в пекарне двое таких стражей набирали пирожки, и один предупредил продавца:

— Мне как пенсионеру тут полагается скидка 5 процентов. Сам я ходить к вам не буду, вы ее моему молодому напарнику делайте в следующие разы[46]!

Пестель тогда не выдержал и сказал:

— Вам Босянин 100 тысяч зарплату сделал. Что не хватает?

Старшой сверил его презрительным взглядом и нахально спросил:

— Чего тебе, быдло?

— Уже ничего! — сказал Пестель. — Кушайте на здоровье!

Как его не повязали, одному богу известно. Полицаи в городе тогда опасались лишь диаспор, местных могли и за бесплатно отбуцкать. Легко.

Пестель Москву знал и примерно прикидывал свой маршрут. В первую очередь надо было выйти к высотке на Котельнической набережной. Потом двигаться вдоль Яузы по набережной. Путь предстоял долгий. И так до Большой Черкизовской. Затем Щелковское шоссе. Там надо будет не пропустить поворот на Сиреневый бульвар. По бульвару остается километра 2. Но далее самое сложное — отыскать в переплетении малых улиц пресловутую 3-ю Прядильную. Не Первую, заметьте. Не Вторую даже, а Третью.

Пестель проснулся в бывшем африканском посольстве. Шуша только этого и ждала-прыснула в дверную щель. Он кинулся за ней и увидел смешно подкидываемую попу уже в конце коридора. Ушастый мгновенно втерся в еще одну щель.

Пестель подбежал, распахнул дверь-это оказалась туалетная комната. Несколько кабинок в идеальной чистоте, раковины из речного камня, дозаторы с жидким мылом, бумажные полотенца. В кранах была вода! Он и сам напился, и в ваучер набрал. Вот бы еще поесть. Такое шикарное здание и ни крошки еды. Хоть Шушу вари. Тушку в кастрюлю, соль по вкусу.

Ушастый, сидящий на краю раковины, возмущенно пискнул.

— Я пошутил! — поспешил оправдаться Пестель.

Однако надо было отправляться в путь.

Его поймали почти сразу.

Ему удалось пройти лишь метров 200 и выйти на Новокузнецкую, когда он услышал шум машины. Вдоль улицы сплошная стена домов, некуда юркнуть даже ушастому. Он кинулся к единственному укрытию в виде подземного перехода, но реальность его жестоко обломила. Это оказался вход в метро, и вход был намертво замурован.

Едва не переломав ноги, он скатился по ступеням вниз, чтобы уткнуться в массивные дурные видом гермоворота. Он слышал, что такие имеются на каждой станции подземки на случай войны, и вот теперь столкнулся воочию с этим безобразным творением.

Машина на верху тем временем приблизилась и остановилась. Пестель вжался в ворота и неожиданно услышал изнутри утробный вой. Возможно, это были вентиляторы, нагнетающие воздух для дыхания, или несся поезд по перегону, но звук оказался гнетущий.

Шаги тем временем приблизились. Его обнаружили.

Их было двое. Коренастые, бородатые. В вязанных тюбетейках гафиях. В камуфляжных брюках и куртках из разных комплектов. В руках автоматы.

Не к месту будет сказано, Пестель вспомнил вдруг террориста из американского боевика в исполнении Траволты. Стильный типок с кучей татуировок на шее, похожий на педика из элиты позднего московского периода. Этакий бандито модерно.

Эти же двое были одеты как крестьяне. Вестники смерти. И пахло от них смертью. Кровью и чем-то животным. Возможно звериной жестокостью.

— Амбец! — подумал Пестель.

Шуша с визгом подпрыгнула на месте на метр и бросилась в угол, едва не расшибив себе башку в панике.

— Крыс! — один из бачей навел ствол на беззащитное животное.

Пестель стоял ни жив не мертв. В мыслях он двигался, заслонял собой Шушу, что-то кричал, о чем-то молил. В реальности он прирос к месту, не смея разинуть рот. Я трус, понял он.

— Не трать патроны, Бабак! А ты иды сюда! — крикнул второй бача.

Пестель пошел наверх на негнущихся ногах. Пару раз поскользнулся и упал. И как ему удалось слететь вниз, ни разу не оступившись?

— Имран, зачем тебе эта русская свинья? — спросил Бабак.

— Пусть карман покажет! Не хочу в его кишках копаться! — пояснил Имран.

О Пестеле говорили, как о предмете. Предметный разговор, подумал Пестель. Мысли текли тягучие. Казалось, эта сцена просто замерла.

Его обыскали. Наземь полетело все, что было в карманах. Бабак покрутил в руках эмулятор.

— Зачем настоящий мужик зеркало? — он ругнулся и зло шваркнул его об асфальт.

Эмулятор — чудо технологической мысли, оказался бессилен против варварства, и разлетелся с жалобным звоном.

От Имрана пахло чем-то домашним, хлебом, едой. И смотрел он спокойно, без агрессии. Нормальный человек, успокоился Пестель. Просто так не обидит. Да и не за что его обижать.

— Ну что, урус! Пора помирать пришел! — без эмоций произнес Имран, выуживая автомат, висящий дулом книзу.

Пестеля парализовало от ужаса, и он не сразу услышал:

— Стой, брат!

К ним спешно приближался еще один бача. Был он в гражданском костюме с потными пятнами под мышками. В руке, как и положено джигиту автомат.

— Чего тебе, Бута? — недовольно произнес Имран.

— Не надо его сектым!

— А что надо? Бешбармак дать покушать?

Бачи ухмыльнулись.

Пестель с холуйской поспешностью улыбнулся тоже, за что сразу и схлопотал. После короткого тычка в живот, упал на колени и выблевал комок, очень напоминающий печень. Но ему удалось воспользоваться моментом и затолкать несколько желтых тетрадок обратно в карман.

— Старый знакомый! Нашел свой Диана? — Бута поднял его как котенка и встряхнул.

Пестель узнал его. Это был тот бача, что зарезал его соседа в первый день войны. Теперь он стал его спасителем.

— Кончай ныть, как шлюха, с нами поедешь!

Пестель понял лишь одно. Резать его сейчас не будут.

Наверху замер знакомый прицеп «Кони». Кичи ухмылялся, оглаживая редкую бородёнку.

— Я твой там эще видал! — признался он.

Пестель не успел подумать, что он нормальный парень, как Кичи со всей дури въехал ему прикладом автомата в живот. Пестель никогда в жизни не дрался и это было в первый раз, когда его били по-настоящему. Он свалился на землю, но полежать ему не дали, подняли за шиворот и втолкнули в фургон. Он хотел упасть, но было некуда. Фургон был забит плотно стоящими людьми. Бачи закрыли двери, отсекая звуки, и только тогда стали слышны тихие всхлипывания изнутри.

Как рабов везут, подумал Пестель. И никто даже не пытается ничего сделать. Неужели мы победили Гитлера?

Перевозчики нисколько не озаботились плавностью езды, и коневозка подпрыгивала на каждом ухабе. Людей кидало из стороны в стороны. Натыкаясь на острые локти Пестель вскрикивал каждый раз. Его пихали, кляли последними словами. В основном вокруг были женщины, но пахло от них ничем не лучше, чем от бачей. Потом, грязью, даже мочевиной. Дамы враз потеряли свою природную привлекательность.

Возможно это и есть наша настоящая сущность, думал Пестель. Достаточно было прийти бачам, пугануть смертью и вот мы физиологически голые. До трясучки стремящиеся жить.

Их привезли и выгрузили у неприметного 4-х этажного здания. Их встретили еще трое бачей, от которых сильно воняло насваем и анашой. Они собственноручно ощупали женщин и отделили непривлекательных. Бабак повел их куда-то за дом.

Хозяйственные работы должно быть.

Один из бачей уставился на Пестеля.

— А этот на хрена здесь? — спросил он на своем языке.

— Это мой! — поспешил Бута.

— Ну так забирай русскую свинью! — бача сильно толкнул Пестеля.

Бута повесил автомат на плечо и велел идти к дверям заведения. Это была кальянная. Кругом сновали вооруженные бачи, автоматы держали на плече, а то и за спиной. Никто не обращал на них внимания. В кино герой бы бросился на Буту, завладел автоматом и полоснул по этой сволочи.

На деле Пестель едва переставлял негнущиеся ноги и старался не упасть.

Крыльцо было в темных пятнах, которые оттирала тряпкой седая женщина с изможденным взглядом. Она посмотрела на проходивших пустым взглядом. Ради жизни она была готова на все, но с ней и сделали все. Она была вся в синяках, ноги в крови.

— Шлюха! — проходя, Бута пнул женщину.

Даже не со злобой, а так, для проформы.

В кальянной было полно народу. Кроме бачей, Пестель увидел и их женщин в хинжабах, напоминающих монашек. Одна их них сильно пихнула неповоротливого Пестеля. Бута прикрикнул на нее. Тогда ханум набросилась на женщину славянского вида-уборщицу и отхлестала по щекам.

Бута провел Пестеля по залу, потом на лестницу. Затем был небольшой коридор с несколькими отдельными комнатами. Бута постучал в одну из дверей.

— Калимат, это я, Бута!

Изнутри что-то каркнули. Бута отворил дверь, кивнул Пестелю:

— Гет!

Тот и зашел. Он уже начал отходить от шока и некие отмершие от липкого ужаса чувства начали постепенно реанимироваться.

Комната оказалась запущенной в хлам. В ней имелось окно: грубо замазанное то ли краской, то ли обычной грязью и не пропускающее света. Из мебели панцирная койка у стены с дырявыми одеялами. И все. На полу на коврике сидела старуха. Ей было лет сто, не меньше. Лицо в глубоких морщинах. Беззубый рот приоткрыт. В темном балахоне, из-под черного платка торчат две косы яркого ржавого цвета. На груди бусы. В руках четки.

— Это тот, которого ты велела привести! — доложил Бута.

Он обращался со старухой с осторожной почтительностью. Как человек обращался бы с притаившимся ядовитым пауком. Вроде не трогает, но может цапнуть в любой момент.

— Будет тебе садака! — старуха провела ладонями по лицу. — Каржин принесет в твой дом баракат!

— Иншалла! — Бута тоже провел ладонями по лицу.

Калимат жестом отпустила его, и здоровенный бугай подчинился беспрекословно. Когда он прикрыл за собой дверь, старуха неожиданно пала ниц и припала лицом к грязным кроссовкам Пестеля.

Пестель торопливо выпалил:

— Вы меня с кем-то путаете! Я не тот, кто вам нужен!

— Ошибки нет! — возразила старуха. — Великая Каржин выбрала тебя!

— Не знаю никакой Каржин! — торопливо отрекся Пестель.

— Это не важно! Лунные часы на горе Талку запущены! Что бы мы не делали, что не предпринимали, через 40 дней мы все умрем! Так велел великий Тенгри! Рекул эбел — мать земли просила не убивать ее детей-людей, на что Тенгри сказал: Что же никто не попросит за тебя? Рекул эбел пожаловалась, что просить за нее некому, нет такого человека на земле. На что Тенгри сказал, что придет человек, идущий за Божественной, припадите к ногам его, молите о пощаде!

Старуха совсем того, понял Пестель. Ему долго не удавалось оторвать от себя старуху. Она молила простить ее, и только пообещав это, он наконец избавился от нее.

Калимат неожиданно быстро успокоилась, вытерла сопли неведомо откуда достаным платком.

— Когда этот ишак Бута стал хвалиться внизу, что встретил того, кто идет за Дианой, я сразу поняла, кто это. Бута большой и глупый, он умрет первый! А ты ведь спасешь меня?

— Сделаю все что смогу! — твердо пообещал Пестель, не уверенный, что сам доживет до вечера. — А почему вы не уедете?

— Зачем, азиз[47]?

— Аксакалы договорились с Босянин-аглы. Он сам не русский и русских ненавидит так же, как и мы, обещал всех русских из города вывести, остальных мы быстро зарежем, и у нас будет свой справедливый халифат. Без русских свиней, без водки и шлюх, которые юбки надевать забывают.

— Тогда зачем вам я?

Калимат цикнула языком и закатила глаза.

— Ты совсем другое дело! С людьми: русскими, язерами или нохча мы сами справимся. Наш народ самый многочисленный в городе. А вот с убрами нам одним не справиться. Великий Тенгри отвернется от нас, если Идущий за Божественной, не поможет нам.

— Но что за убры? Кто-то их видел?

— Никто! — ответила Калимат, не моргнув глазом. — Но люди уже начали пропадать.

Пестель вспомнил произошедшее на Красной площади и сказал:

— Даже если что и произошло, то они этого не хотели. Это получилось случайно.

— Не случайно! — покачала старуха головой. — Я тут бросила кости на грядущее. Нам отпущен всего месяц, и в городе не останется ни одного живого человека!

По приказу Калимат им принесли еды: каурму[48] и лаваш. Плиточный чай.

Насытившись, Пестель спросил, знает ли она Аксацева.

— Кто не знает Кази Аксацева? — спросила Калимат, и сама же ответила. — Все знают Кази Аксацева! Кази главный имам диаспоры в городе! Все мы слуги его. Если Кази скажет, все станут за него!

Пестель помнил давешний разговор, что сын Аксацева Имран собирается жениться на Айне Иназовой! Он засомневался, что время для свадьбы выбрано не совсем удачное.

— Тут долгая история! — заявила Калимат. — Эти две великие семьи враждуют многие годы, если не века! И это принесло много бед и горя нашему народу. И все бы ничего, если бы семьи были «тирес»[49]!

— Хорошие по отдельности, они терпеть не могли друг друга по отдельности! Плохие люди этим пользовались (включая русских джан во времена кавказской войны). Зарежут молодого Аксацева да подбросят Иназовым. Или наоборот. Малолетку украдут, попользуют стадом, да на арче повесят. А Иназовы хоть и малочисленнее Аксацевых, но спуску не давали никому. Вот и резали друг дружку. Аулами вырезали.

— Какой кошмар! — вырвалось у Пестеля.

И столкнулся с откровенно ненавидящим взглядом старухи.

— Ты не должен так говорить! Ты Идущий за Божеством! Еще немного и я усомнюсь, что сделала правильный выбор, что спасла тебя!

Пестель усиленно закивал.

— Конечно, в этом есть своя правда! Зло не должно быть безнаказанно!

Сам представил пустые села с полностью вырезанными женщинами и детьми, и его едва не стошнило. Но что делать, если его никчемная жизнь полностью в руках проклятой старухи.

Калимат помолчала и продолжила:

— Последние годы Аксацевы и Иназовы не враждуют!

— Это же хорошо!

— Ничего хорошего! — выкрикнула старуха. — Эта свадьба совсем некстати. До своей невесты молодой Имран встречался с Узлипат Ганидоевой! Что это значит?

— Судя по фамилии последней ничего хорошего! — пробормотал Пестель.

— Вот и кости говорят об этом! Только мудрую Калимат никто не хочет слушать. Кто я? Безродная старуха.

— Думаете, Ганидоевы способны выкинуть что-нибудь этакое и возродить древнюю вражду?

Старуха прижала палец к губам.

— У Ганидоевых везде глаза и уши!

Айна Иназова приехала ближе к обеду.

Пестель как раз провожал Калимат в отхожее место. Во двор въехали два тонированных джипа, из которых высыпала куча бородатых бачей. Один без затей стал палить в белый свет как в копеечку. На шум из кальянной выскочил старший «товарищ» и стал орать на стрелявшего «Ишак!» На что первый назвал его «Сыном ишака». Неизвестно, чем бы кончилось дело, но вмешалась девушка, появившаяся из одного из джипов.

На ней было безумно дорогое платье от Лоренцо Серафини и босоножки их натуральной кожи на высоком каблуке Сержио Росси. Черные волосы спадали до плеч. Совершенно европейский тип лица, губки бантиком и самое примечательное-обалденно красивые глаза темно-синего цвета.

Она что-то сказала, улыбнулась и взяла спорящих бачей под руки-те и поплыли как пластилин на горячей плите. Пестель думал, что бачи покрепче будут.

— Айна! — одобрительно сказала Калимат, перед тем как шагнуть в уборную.

САМОЕ ВРЕМЯ ИСЧЕЗНУТЬ.

Хоть корпус эмулятора сейчас лежал разбитый далеко отсюда, но благоприобретенные возможности никуда не делись. В частности, в виде огненных подсказок перед глазами, которые видел лишь он.

Однако Пестель не мог себе позволить бросить Калимат. Пол в уборной был выломан вместе с недействующим унитазом, и он опасался, что старуха свалится в яму и не сможет вылезти.

Айна прошла в кальянную и ее усадили в гордом одиночестве на почетное место. Тут Пестель и спалился.

Еще в бытность свою Диана предупреждала его, что женщины чувствуют чужие взгляды. Пестель никак не мог в это поверить.

— Да как ты не поймешь! — кипятилась девушка. — Это же просто! Когда на тебя смотрят, ты просто чувствуешь и все!

Пестель так и не смог этого понять. Многие элементарные вещи всегда доходили до него с трудом. Например, пока они с Дианой жили рядом, отбоя не было от желающих их подвести. Он удивлялся, сколько вокруг отзывчивых добрых людей.

Однако стоило девушке съехать, Пестеля подвозить резко бросили от слова совсем. Даже те, кто жил в одном с ним доме.

Но это все отступления. Стоило Пестелю уставиться на красотку Айну Иназову, как она сразу среагировала и подняла на него взгляд. Темно-синие ее глаза сияли такой чистотой и глубиной, что Пестель невольно залюбовался, забыв, что на кавказских девушек так смотреть нельзя. На русских можно, даже осыпать неприличными предложениями и лапать можно, а так-нет.

Один из бачей с грохотом оттолкнул стул и пошел к нему, громко топоча ботинками. Заступаться за честь девушки тоже было положено громко, чтоб все видели и не приняли за труса.

— Кто это? — с ужасом подумал Пестель, смотря на приближающегося папуаса.

ЗАМАН.

С готовностью ответил эму, хотя по большому счету его ни о чем не спрашивали и вопрос был чисто риторический.

— Русская свинья! — Заман занес руку для удара.

И застыл.

За спиной Пестеля возникла Калимат. Тяжелый подбородок торчит полумесяцем. Набрякший носяра свисает до верхней губы.

Вроде ничего не делает, не угрожает, но Заман сдулся на глазах.

— Проклятая колдунья! Забирай свою свинью! — Заман опустил руку.

— Пошли, Идущий! — Калимат больно вцепилась ему в руку.

Пестель был уверен, что старуха мстит ему специально и охнул.

— Почему вы русских обзываете свиньями? — спросил он. — Потому что свинья — это грязное животное?

— Не знаю! В Коране об этом ничего не написано! — ответила Калимат. — Написано только, что нельзя есть свинину, а почему, зачем, никому не ведомо. Но Священная книга на то и священная, что знает неведомые всем нам истины!

Она не могла не приехать. Обязана была приехать. Все законы жанра этого требовали. Искусство обожает контрасты.

Пестель за день, проведенный среди людей, обмяк. Это были бандиты, клейма ставить негде, но люди все же. Они его замечали, всё время обзывали свиньей, но это был, как выражались политики электорат. Человеческая общность. Опять же, когда тебя обзывают, это тоже в какой-то степени общение.

И Пестель поплыл. С самого начала войны он впервые позволил себе расслабиться.

Он настолько осмелел, что решил выйти из кальянной во двор осмотреться. Ага, осмотрелся.

Дело шло к вечеру. Бачи жили по своим волчьим законам, так что вместо того, чтобы мирно ночевать в кальянной, постепенно рассосались по окрестностям. Пестель получил возможность незаметно просочиться на улицу.

Однако совсем незаметно не получилось. Едва он шагнул на улицу, раздался окрик:

— Стоять!

И в нос шибануло табачищем.

Пестель затравлено втянул голову в плечи, ожидая увидеть очередного бородача, но вместо этого узрел миниатюрную девицу.

Узлипат. Он сразу узнал ту из джипа на Красной площади.

На ней были черные легинсы и леопардовый кардиган. Короткий кардиган полностью открывал ноги. Уж лучше бы она этого не делала. Сказать, что ноги были кривые, значит, ничего не сказать. Это были ноги кавалериста, полукругом охватывающие невидимую лошадь. Редкие волосы двумя неопрятными прядями ниспадали на несуществующую грудь.

— Стоять, раб!

Красотка была крепко выпивши.

— Куда собрался, Иван?

Пестель забормотал, но был остановлен.

— Заткнись, урюк!

Урюк это засушенный абрикос, подумал Пестель и заткнулся.

Узлипат покровительственно ухмыльнулась. Выпустила в него струю дыма. Вместе с никотином прилетело амбре нелеченых зубов и неухоженного ЖКТ[50]- этакий легкий фекалийный флер. Пестеля едва не вывернуло наизнанку.

— Хочешь меня, сволочь? — продолжала Узлипат.

Если бы не испугался, Пестель бы облевался. Явственно представил красотку без штанов, крутые кавалерийские ноги, жилы на икрах, дикие луга между ног. Но картина, как его поймают бачи за запретным общением и что после этого сделают позволила держать себя в руках.

Как и всякая некрасивая девушка Узлипат была уверена в своей красоте.

— Вижу, как ты возбудился! — продолжала она. — Иди к своей мамочке, уродец!

Пестель шарахнулся с крыльца. Вслед ему полетел отвратительный смех. Будто старая ворона закаркала.

Пестель торопливо скрылся за угол кальянной, в непроходной дворик.

Те, кого сюда водили бандиты, никуда не делись и все были здесь.

Они лежали в одной бесформенной куче, по которой ползали сонмы мух. Асфальт был ровный, не побитый пулями. Бандиты аккуратно резали людей как баранов.

У Пестеля последовал провал в памяти, и он вернулся к реальности уже в комнате Калимат, мокрый, дрожащий, ничего не соображающий.

— Уходить тебе надо! — сказала старуха.