Вершинина в сортире били двое. День начался неудачно.
Все утро Вершинин пытался дозвониться до полковника Шизданова. Сначала звонил на сотовый, затем в комендатуру, желая узнать данные запроса о профессоре Данлопп. Бесполезно. Сотовый оказался вне зоны доступа. В комендатуре сказали, что полковник на объекте, спрашивали, что передать и не и не сообщали, когда куратор вернется.
Потом у Вершинина сломался туалет. Напрочь. Умер.
Вершинин позвонил на ресепшн и конечно нарвался на Инессу Соплянову, лучшего ресепсиониста в мире и окрестностях.
— Общий туалет имеется на этаже! — отрезала злая тетка.
— Там бактерии! Почините унитаз в номере! — требовал следователь.
— Запишу вас в очередь на ремонт! — смилостивилась Инесса.
Она оказалась из разряда тех, чья жизнь становится слишком пресной без скандала.
Делать неча, пришлось плестись в конец коридора. Где его благополучно и поймали.
Их было двое. Бритые наголо. Камуфляж. Фамилии благоразумно убраны с липучек. Один как бы пониже, но наглее. Второй выше ростом, основательнее. Второй здоровее, но бить будет малой. Тем неприятнее.
Нет, Вершинин знал, что история с пинальщиками не может не иметь продолжения, единственное, чего он не знал, что его припрет к стене плюгавый прыщавый идиот.
— Ты чего тут воды налил? — делано возмутился тот.
Точно идиот, понял Вершинин и спросил:
— Какую воду? Куда налил?
— Он еще и отпирается? — изгалялся плюгавый. — Разделся до пояса и моется тут! Здесь тебе не душ!
Понятное дело, бить морду вовсе без причин заподло, а так хоть повод имеется.
Вершинин огляделся и втиснулся спиной между двумя давно не работающими осушителями.
— Чего вам надо, пацаны? — напряженно спросил он.
В голове уже навязчиво крутилась картинка, как он мухой ползает по полу, размазывая кровавую юшку по полу. Картина получалась неэстетичная.
— Пацаны в парадных бычки собирают! А мы гвардейцы!
Из культурной столицы, понял Вершинин услышав кодовое слово.
— Ты на войне то был, гвардия? — вырвалось у него.
Не хотел ведь обострять. В общении с сумасшедшими надо вести себя миролюби…
Плюгавый неожиданно сильно для его скромной комплекции прижал Вершинина к стене и взял пальцами за подбородок. Рука воняла селедкой.
— Что здесь происходит, мистер? — раздался голос.
В туалете возникло новое действующее лицо. Данлопп.
И вел он себя не совсем правильно.
Увидев начинающуюся потасовку (громкое слово, точнее, избиение одного следователя двумя отморозками), он должен был по крайней мере либо в самом начале выразит небольшую растерянность.
Вместо этого профессор спокойно ждал продолжения. На лице даже обозначился некий интерес. Будто ему на самом деле должны были поступить некие разъяснения.
— Вали отсюда, макака! — дружелюбно посоветовал плюгавый.
— Макака — род приматов из семейства мартышковых! — уточнил Данлопп.
— Сэм, объясни тупому профессору про мартышек! — велел плюгавый.
Поняв, что профессора будут бить и возможно ногами, Вершинин посоветовал:
— Стэн, вам на самом деле лучше уйти. Про мартышек я сам им… Нет, Стэн! Нет!
Профессор не послушал и с размаху зарядил здоровяку кулаком в тулово. Вершинин сомневался, что это нанесет тому вред, при его габаритах вообще трудно было нанести какой-либо вред, но Стэн видно куда-то там попал, в солнечное сплетение или под ложечку. Здоровяк стал неуверенно клониться вперед. Тогда профессор вцепился ему в волосы и дернул вниз, используя массу всего тела. Здоровяк окончательно потерял равновесие и уже всем своим весом обрушился на раковину, разбил лицом санитарный фаянс и в фонтане хлынувшей воды кулем свалился на пол.
— Это чего… — опешил плюгавый.
Вершинин занял свою любимую позицию-позицию стороннего наблюдателя. Он профессионально отметил, что Данлопп дерется нарочито замедленно. Нарочито старательные удары, слишком широкий замах. И при этом максимальная эффективность. Как если бы человек был специалистом рукопашного боя, но старался изо всех сил скрыть это и затянуть схватку.
Данлопп оторвал плюгавого от Вершинина и влупил негодяю серию из простецких пинков в бока и живот, не давая тому передыху. Удары хоть и были простецкие, но опять-таки эффективные в своей простоте. Плюгавый с каждой полученной плюхой делал шаг назад, пока не уперся спиной в дверь кабинки. Тогда Данлопп зарядил ему такого окончательного пенделя, что дверь проломилась внутрь, перекосившись и повиснув на одной петле, а плюгавый улетел в кабинку, споткнулся об унитаз и наконец упал.
И наступила тишина.
— Мне лучше уйти сейчас! Я все-таки иностранец! — озабочено проговорил профессор.
— Да, да, конечно! — благополучно пребывая в шоке, кивнул Вершинин.
Он оглядел место побоища. Из оголённых труб хлестал фонтан. Под фонтаном обняв разбитую раковину возлежал в нокауте здоровяк.
В сортир ввалились весело галдящие пинальщики, но веселье было прервано криками «Помогите!» плюгавого, застрявшего в невообразимо тесном пятачке между унитазом и стеной.
Все еще находясь в шоке, Вершинин зачем-то умылся в уцелевшей раковине и когда пошел на выход, гвардейцы почтительно расступились.
— Хринасе! — почтительно вырвалось у кого-то.
Когда Вершинин вошел в столовую, профессор Данлопп завтракали как ни в чем не бывало.
— Я вам место занял! — кивнул он.
Место было в самом углу, и на него и так никто не зарился. Вершинин взял комплекс и направился к нему. По пути никто не заступил ему дорогу, и никто не плюнул под ноги. Это был плюс. Но минус все же был гораздо весомее. Перед глазами стоял профессор, трамбующий пинальщиков, не меняясь при этом в лице. Этакий боевой профессор. Академик рукопашного боя.
Вершинин поставил поднос на стол, сел и некоторое время тщательно изучал котлету, будто на свете не было ничего важнее.
— Вы в своем праве доложить о произошедшем в комендатуру, и тогда меня естественно арестуют! — произнес Данлопп обыденным тоном, каким вполне можно было произнести нейтральный текст типа. — Сегодня хорошая погода, не правда ли?
Вершинин промолчал.
— С другой стороны, если бы я не вмешался, инцидент мог закончится совсем плачевно! — продолжил профессор. — Вас бы избили, а потом засняли на телефон в нереспектабельном виде. Скажем, без штанов. Или совсем уж ужасно, с членом во рту.
Вершинин снова промолчал. Данлоп, не дождавшись, спросил напрямую:
— Так что вы скажете насчет драки?
— Какой драки? — спросил Вершинин.
На допросе присутствовал Николай Шебутаев. Поначалу я хотел его выгнать, затем передумал, опер мог пригодиться.
— У тебя есть знакомые в комендатуре? — поинтересовался я.
— Так, по мелочи.
— Узнай, пожалуйста, про полковника Шизданова. Целый день на связь не выходит, а он мой куратор.
— Стучишь ему про нас? — спросил Николай.
— Нет, ему про меня! — уточнил я.
Конвой привел задержанного Пальгуева, дело которого вел Гапонов. Пальгуеву исполнилось 32 года, жилистый, худое нервическое лицо как у начинающего шизофреника. Кличка у него была почему-то Дрозд.
— Боримир Аскольдович, есть какие-либо жалобы? — начал я.
Жалоб у него не было.
— Только Гапонову я уже все сказал! — произнес он взвинченным нервическим тоном. — Кражу в ларьке признаю, но только одну! И там дверь была открыта, гражданин следователь!
— Я здесь по другому поводу! — оборвал я.
На столе стоял миниатюрный магнитофон, уже остановленный на нужном месте. Включил. В комнате возник приятный голос мертвеца.
— Допрос остановлен в 14.32.
И без паузы (для магнитофона).
— Допрос возобновлен в 14.50.
Остановив магнитофон, я спросил.
— О чем вы говорили целых 18 минут?
Пальгуев осклабился, ошибочно считая улыбку обаятельной и сказал:
— В уборную я ходил, гражданин следователь!
Тут не выдержал Шебутаев (как он до сего момента сдерживался только):
— Колись, гнида! Чего аппарат выключали? О чем базар был?
И продемонстрировал намерение расквасить задержанному нос. Я его остановил:
— Держите себя в руках, капитан!
Затем повернулся к задержанному:
— Слушай меня внимательно, Дрозд! Убит следователь Комитета. Ты еще можешь соскочить как свидетель. Но если начнешь врать и волынку тянуть, пойдешь по 105-й части второй и уже к вечеру будешь висеть на виселице!
— Не имеете права! — истерически взвизгнул Пальгуев.
Я достал удостоверение и предъявил в раскрытом виде.
— Видишь дополнительные значки допусков? Видишь знак виселицы?
— Где? Где? — Пальгуев чуть глаза не сломал.
— ! — отрезал я. — Так что имею право без суда отправить тебя в петлю! Тут кстати ее не намыливают, говорят, приговоренные сильно мучаются, верёвка заедает, и вот когда она проходит через узел, получается так…
— Я все скажу! — заорал Пальгуев. — Его интересовали бумаги Мракобоя!
Далее я продолжил уже спокойно. А чего глотку драть? Клиент созрел.
— И что конкретно? Не тяни резину!
— Он спрашивал, где их можно купить!
— Они до сих пор продаются? — удивился я.
— Ну не как красная пыль[13] или луноходы. Тут любитель нужен.
— Что ты напел Гапонову?
— Дал адреса нескольких барыг, чтоб отстал, но зуб даю, предупредил, что товар штучный, бумаги находят редко.
— Почему Гапонов заговорил о бумагах именно с тобой?
Пальгуев энергично выругался.
— Наседка в аквариуме настучала! Я еще думал, чего бабайка базар завел про бумаги, вместо того, чтобы по делу дать расклад, ну и раззвонил как бажбан!
— Ну и чего ты такого ему напел?
— Да ниче особенного. Я и бумаги видел всего один раз!
— Как они выглядят? Эти бумаги!
— Как? — Дрозд изобразил мучительное раздумье. — Как обычная тетрадка! В желтой такой обложке! Я думал, что фуфло, а следак как услышал крышей и поехал! Где, грит, видел? Когда?
— Сам бумаги читал?
— А мне оно надо?
— Зачем ему бумаги, он говорил?
— Я ему не кум по душам разговаривать!
Шебутаев одернул:
— А ну поговори у меня!
— И последний вопрос! — сказал я. — Кто покупает бумаги и как они за периметр вывозятся?
Дрозд усмехнулся.
— Ну начальник! Начни я вопросы задавать и академика изображать, сразу на перо поставят! Одним жмуром больше, одним меньше. Москва большая, помоек много!
— И все-таки!
Дрозд опасливо продолжил. Даже в здании МВД он чего-то боялся.
— Наезжают жаверы, при котлах да ксивах. Не барахольщики, а жирные фраеры! Базарят, хорошие бабки за бумаги дают!
Когда Пальгуева увели, я спросил у Шебутаева:
— Кто такой Мракобой?
— Это местная легенда. Типа Эльдорадо для современных кладоискателей. В последнее время на рынке кипеж по поводу всего, что связано с Мракобоем! — сказал он. — Ходят слухи, что в самом начале войны, в период безвременья, много добра прилипло к его рукам, и он его надежно припрятал, а место указал в неких бумагах. Ведь тогда, после Конфликта, из Москвы много чего не успели вывезти. Банки, музеи остались без охраны. Сам я в его «наследство» не верю, слишком много времени прошло, почти 80 лет. Если что и было, давно к рукам прибрали. Странно, что такой серьезный следователь как Гапонов на это клюнул.
— Гапонов никогда не упоминал Мракобоя?
— Я бы удивился, если бы упомянул. Повторяю, он был серьезный чел. Я думаю, Пальгуев врет, цену себе набивает.
— Пальгуев говорил про богатых покупателей этих бумаг. Это хоть правда?
— Есть такое дело, — нехотя согласился опер. — Мутные фраера.
— И это все, что можешь о них сказать? Неужели не хотелось разобраться?
— А я не в частной лавочке работаю! — огрызнулся опер. — Сунулся было, так Наволоцкий настучал Тартаковскому, а тот по башке уже мне. Уволить обещал.
— Имеет свой интерес?
— Откуда мне знать. Я не УСБ!
Походу, хоть Шебутаев говорил правду.
Странно, что Гапонова заинтересовали какие-то спрятанные много лет назад деньги и золото. Но судя по всему, они его ОЧЕНЬ сильно заинтересовали, раз он пошел на служебный подлог и магнитофон выключал. И покупатели эти мутные. Мания какая-то.
Или там были не только деньги?
Я попал к себе в номер поздно, и желание было только одно-завалиться спать не раздеваясь. Поэтому на стук в дверь я не отреагировал, но дверь открыли без разрешения, я в запарке забыл ее запереть.
— Так не годится! Надо кушать, Жак! — сказал Данлопп.
Кроме него никто не мог ввалиться ко мне в номер. Надо же парадокс. Центр Москвы, вокруг целая армия соплеменников, а вошел ко мне единственный иностранец в округе.
— Не хочу есть, Стэн!
— Уверен?
— Уверен, как и то что дважды два четыре!
— А я могу в два счета доказать, что вся ваша математика ошибочна!
— Ну ка! — оживился я. — И почему математика наша?
Профессор протянул мне мою сброшенную рубаху и сказал:
— Вся современная математика базируется на понятии нуль. Как известно нуль изобрели в Индии в 5 веке нашей эры!
— Мне неизвестно! — буркнул я.
— Индийцы назвали нуль «сунья», а арабы перевели как «сыфр». Отсюда и пошли цифры!
— И что же тут неправильного?
— Индийцы называли нуль пустотой, но получается если в пустоту добавить единицу, что получится? Пустота! Она ведь никуда не денется!
— Ноль плюс единица — это единица! — угрюмо заявил я. — Об этом в арифметике за первый класс написано!
— Аргумент! — с серьезным видом согласился Данлопп. — Я тебе больше скажу. На нуль у вас можно делить! На пустоту! Как можно делить на то, чего нет? Так у вас еще и получается бесконечность! Про бесконечность я тебе тоже могу сказать, что это также неправильное понятие!
— Увольте! Не надо меня на ночь грузить! — взмолился я. — Я согласен отужинать с вами, пан философ!
Они ужинали в непривычно пустой столовой с зевающими раздатчицами.
— Вы так и не сказали, чем занимаетесь в Москве? Изучаете дислокацию наших военных? — спросил я.
— Ваша дислокация отель Шератон! — ухмыльнулся профессор. — Меня интересует философия древней Москвы! Легенды и герои!
Я насторожился. Еще один поклонник Мракобоя? Нереальная популярность у этого героя!
Так и должны рассуждать все, не допущенные к тайнам Проекта.
В Пантанале у меня не самый высокий допуск, да и то верно, допуск вынужденный, который офицеры отдела П выдали мне с большим скрипом, потому что не могли не выдать. Пока они в своих пыльных ангарах пытались изучать артефакты Капитанов, я столкнулся с инопланетной аппаратурой воочию. Да не с архивной, а действующей.
По данным аналитического отдела Капитаны прибыли в Москву сразу после бомбежки и эвакуации. Иначе как объяснить резкое уменьшение радиоактивного излучения и ограниченность разрушений. Практическое отсутствие ударной волны.
Причины вмешательства Капитанов так и остались неизвестными. Почему выступили на стороне России? Почему уничтожили Америку? Почему именно мы?
Мы им больше понравились, как бездоказательно заявил мой друг, майор Бекк.
Есть свидетельства, что и после этого Капитаны Москву не покидали некоторое время и развили бурную деятельность, цели которой неизвестны, как и все, что связано с Пантаналом.
И если допустить существование Мракобоя, то он просто обязан был пересечься с Капитанами. А что, если предположить, что они не только как-то пересеклись, но и сотрудничали. Это объясняет, как Мракобоя не замочили во время большой Резни, и он успел протянуть столько, что его успели запомнить и сделать легендой.
Из этого делаем вывод. Когда Капитаны выполнили свою только им ведомую миссию, они, как водится, оставили всю свою чудо-аппаратуру, на крайняк, спрятали под землей, как они это любят делать.
А что, если допустить, что Мракобой вполне мог знать про тайное место и указал в своих рукописях, как до него добраться. Тогда и интерес серьезных клиентов становится вполне объясним.
И что, за столько лет никто так до клада и не добрался? Или другой вариант, добрался и сложил там буйную головушку?
Капитаны обожают прятать свои игрушки под землей. И взять их не так просто. До войны под Москвой было полно ловушек естественных в виде метановых ловушек и искусственных как-то роботизированные пулеметные расчеты, срабатывающие от датчиков движения.
Смелому диггеру достаточно было пукнуть, чтобы превратиться в решето.
Капитаны по любому должны были озаботиться о том, чтобы оставить достойную охрану своему «незамутненному счастью».
И вот теперь пан философ озаботился древними тайнами. Несерьезно для профессора гессенского университета.
Я так и сказал.
— О чем это вы, Жак? — профессор сделал вид, что не понял. — Вы слышали о боярине Кучке?
— Это было до или после войны? — мрачно буркнул я.
— До! — серьезно ответил Стэн. — В XII веке!
Великий князь Ростово-Суздальский застудился.
Места тянулись болотистые, и многие из княжей дружины стужились.
Поначалу занедужили пешие, а затем и конные дружинники. Вечерами у плохо разгоравшихся от сырости костров раздавался кашель, который не смолкал даже по ночам.
Воевода Кулик уговаривал князя повернуть вспять в Суздаль, но тот упорствовал, несмотря на жар: до Поганого озера оставалось всего поприще[14].
Там, в усадьбе боярина Степана Кучки его ждала важная встреча.
Славная княжья дружина в походе ступала споро. Впереди отряд витязей во главе с Илией. Конные, в пластинчатых доспехах, с тяжелыми прямыми булатными мечами-гроза тевтонов. Каждого витязя сопровождал рында из знатного рода.
Илию князь нанял недавно и не доверял ему полностью, придав в пригляд ведуна Белозара. Но силой богатырь обладал немерянной. За то и взяли.
За витязями следовала старшая дружина числом четыредесять[15], старшая по возрасту и меньшая по числу, составлявшая круг ближайших советников и сотрудников князя, членов княжеской думы-княжих мужей и бояр во главе с боярином Градибором.
Сам князь ехал в середине младшей дружины, состоявшая из гридей[16].
Гриди несли личную охрану князя, исполняли его поручения и составляли ядро княжеской вооруженной силы. Числом их было полторы реци[17]. Возглавлял гридей искусный воин Колояр.
Дружина князя не хуже тевтонской. С такой сам Ярило велел править в Киеве. О том и должен был пойти важный разговор в Москве.
Шли до поздней ночи, но до Москвы не добрались. Шли до тех пор, пока кони не стали оступаться в сумерках, а в арьергарде не отстал один из гридей. Стал поправлять конскую упряжь, да и сгинул вместе с конем. Сколь не кричали, не отозвался.
— Надо встать лагерем! — опасливо упредил Белозар. — На ногайцев не похоже. Те конными ристают! Гриди нашли на суглинке след голого пеха[18]! Тот пех более человечьего!
Стали лагерем. В центре княжий шатер. Вкруг гриди, далее старшая дружина. Всю ночь жгли костры. Почти никто не спал.
Кони испуганно пряли ушами. Вкруг лагеря в тумане кто-то ходил, шумно вздыхал в темноте, будто мехи кузнечные раздували.
Илия обнажил меч и встал против ночи:
— Выходи на честный бой!
В ответ яро взревела невидимая тварь.
Белозар в ужасе остерег витязя:
— Не гневи чудище! Это мытарь! Нам с ним не сладить!
Илия лишь усмехнулся, но понапрасну злить мытаря не стал. Упредил лишь в темноту:
— Не убоюсь тебя, вымесок[19]!
Белозар прошел к княжьему шатру и, испросив разрешения, вошел. Князь в кафтане, подпоясанном вышитым поясом, возлежал на атласных подушках. Перед ним на столе с короткими ножками стояли плошки с турецкой кашей, редькой-ломтихой, вареной репой, рыбой и дичью. Были также и сладости: смоква[20] и нарезанный кусками затвердевший кисель.
— Что надо? — грубо спросил князь.
Не угодил ему ведун. Все нехорошее нагадывал. Вот и сейчас Белозар опять за свое:
— Ваша светлость, хочу упредить, вижу дурное нас ждет в землях боярина Степана Кучки! Погряз тот боярин в блуде и грехе, а усадьбу свою поставил на Ведьминой горе, в подземельях которой таится Царь-Пещера. В той пещере живет морок погибельный.
— И что? Дружина моя крепка! Один Илия стоит целого войска! Самого Соловья одолел в Брынских[21] лесах!
— Ваша светлость, моё дело упредить!
— Твое дело разогнать своим умением злые чары и принести мне Киев на блюдечке! — разозлился князь. — Не зли меня более, иди делай свое дело! Или я прикажу изготовить для тебя треску[22] потолще!
— Слушаюсь, светлейший!
Белозар в поклоне удалился. Гриди из стражи потешались над ним. Глупые смерды, они не видели того, что видел ведун на многие годы вперед. И отравленного князя, и зарезанного наследника.
Но он знал также, что без встречи с князем Святославом Ольговичем, которая должна была состояться в Москве, князю Юрию Долгорукому Киева не видать.
По утру хватились трех коней. Гриди пошли было по следам, но те сгинули в болоте, будто глупая скотина сама ушла в топь.
— Стало быть, так тому и быть! — махнул рукою князь.
Дружина выступила без задержек.
Местность улучшалась на глазах. Исчезали болотца, вместо них раскинулись богатые грибами и ягодами леса, где в несметном количестве водилась дичь. Реки кишели рыбой, в них встречались бобры.
Рай на земле, да и только.
К князю подъехал боярин Градибор.
— Благословенно место сие! Вижу, встанет град превелик треуголен, и распространится вокруг него царство твое великое.
— Блазнишься, боярин! — окоротил князь. — Это земли Степана Кучки!
— Купи! — не отставал Градибор. — Злата у тебя полна мошна!
Промолчал князь.
Дружина споро двигалась по лесу. Илия с витязями вели по едва приметным звериным тропкам. Затем стали попадаться тропы уже натоптанные людьми. А вскорости и колеи от телег, что указывало на близость человечьего жилья.
Илия повел носом:
— Дымом пахнет!
Вскорости дружина вышла к большому селению. Добротные дома, собор, барские хоромы.
Холопы ломали шапки, смотрели с интересом, но без пуганности, что князю не по нраву.
— Гордые, как и домовит[23]! — подзуживал Градибор.
От крестьян дружинники узнали, что деревня называется Кулишки, и что есть у них хозяин — богатый и гордый боярин Степан Иванович Кучка, у которого собственная дружина и свои служилые люди. В Кулишках боярина сейчас нет, он уехал в поместье на берегу реки Смородины.
Скакать оказалось недалече. Не успело солнце сдвинуться, как перелесок закончился, и дружина оказалась на берегу реки Смородины, через которую был перекинут деревянный мост. На том берегу окруженные бревенчатым частоколом виднелись многочисленные срубы, торчала маковка церкви, а выше всех высилась покатая крыша поместья боярина Кучки[24].
В церкви ударили колокола. На вершине частокола замелькали холопы. Илия поспешил послать вперед гридя, чтобы упредить охрану не закрывать ворота.
Так дружина вошла в город.
Поместные высыпали на тесные улочки. Особливо глазели на витязей и их исполинских коней. Тяжелые орловские рысаки оставляли глубокие следы на земле, а когда попадались редкие дощатые мостки на улице, то разбивали их в щепы.
Дом Степана Кучки стоял на высоком крутом Боровицком холме недалеко от реки. Дружинники подъехали к нему и оказались перед могучими дубовыми вратами. Врата оказались заперты. Никто даже не вышел поприветствовать князя!
Илия ударил в ворота пудовым кулачищем в железной рукавице.
— Нет места в хоромах! — донеслось с той стороны.
— Отворяй ворота, не то перетяну тебя говяжьей жилой, смерд! — закричал Илия. — Великий князь пришел!
— Вот василиск! Совсем вящего не чтит! — изгалялся Градибор.
Ворота загремели и отворились. Во главе многочисленной челяди дружину встречал воевода Кулояр. Сам боярин встречать князя не вышел, дерзок не по чину и не выказывал Юрию Долгорукому необходимого почтения.
Князя и бояр пригласили в господский дом к столу. Слуги без устали подавали мед. Играли гудцы[25].
Князь и Кучка сидели рядом. Рядом с боярином жена Беляна[26].
Князь пил мед и все больше хмелел.
— Продай мне свои земли, — повелительным тоном сказал великий князь.
Степан усмехнулся:
— Ни пяди не отдам! Сейчас все беглые из владимиро-суздальских вотчин приходят ко мне. Скоро мы будем вровень с тобой, князь.
Кучка на самом деле мог поспорить богатством и знатностью с Юрием Долгоруким, однако не знал он, каким коварством князь отличался. Не стоило боярину связываться с тем, кто не привык отступать от задуманного.
Между тем Юрий Долгорукий не только заинтересовался землями дерзкого боярина, но и приметил его жену-красавицу.
Глаз его налился кровью. Дыхание сделалось тяжелым. Но в пиршеском зале служилых людей Кучки было числом поболее, и князь велел Градибору позвать Илию с витязями.
Градибор набрался изрядно. Вышел, покачиваясь, в сени господского дома, не оглянувшись и не заметив следующую за ним тень.
— Ты куда из-за стола? — вкрадчиво спросил Кулояр.
— Не твое, собаки, дело! — отрезал боярин.
Кулояр мягко погрузил ему нож в шею. Боярин даже не крикнул. Воевода наклонил тело к стене и вынул ножик. Рокоча, на стенку хлынула кровь.
— Вот и любо! — спокойно произнес Кулояр. — Кафтан лепый, умельцами шит, неча добру пропадать!
Он велел слугам обобрать покойника, а затем вынести через малую дверь и бросить псам на псарню. Злобные волкодавы грызли даже бычьи кости словно хлебные сухарики.
Сам вернулся за стол и как ни в чем не бывало, продолжил пиршество. Лишь взглядами с Кучкой перекинулся. Все, мол, хорошо.
Дружинникам с самого начала подмешивали в медовуху сон-траву. Многие уже клевали носом. Только князя трава не брала. Он во все глаза глядел на Беляну, и тяжелая похоть не позволяла заснуть.
В самый разгар пира боярина прошла к задней двери в полатях и рукой позвала за собой.
— Не ходи, светлейший! Ведьма она! — упредил Белозар.
Ведун не ел и не пил, чуял неладное. Грядущее встало пред его очами в крови и злобе.
— Уйди, собака! — послал его князь. — Чего хочу, того не убоюсь!
Закрывшаяся дверь отсекла пьяный ор, и князь оказался перед красавицей.
— Беляна! — начал он.
Она закрыла ему рот ладонью и повела в глубь господского дома. Они прошли через несколько темных комнат, и в каждую кто-то входил, едва они ее покидали, но князю страсть застила глаза.
Наконец они оказались в спаленке. Боярыня стала снимать сарафан, князь рывком развернул ее спиной, поднял одежку и грубо вошел. В спаленку ворвался кто-то из господских холопов. Не прекращая, князь взял его лицо в руку и выкинул вон. После чего запер дверь на щеколду.
С той стороны заполошно забегали, в крик закричали. Послышался гневный голос Кучки.
— Отворяй! И я не убью тебя!
— Ты на кого лай поднял? Как смеешь ты мешать великому князю?
Беляна попыталась вырваться. Он выровнял ее и продолжил.
— Недолго тебе княжить! Сейчас дверь на слом! — упредил Кучка.
— Конечно, недолга! — издевался князь. — Пару раз ишо!
Дверь стали ломать.
— Хороша… дверь! — князь с шумом закончил.
Дверь рухнула. Во главе многочисленной челяди в спаленку ворвался рогоносец.
Князь как был без штанов схватил дубовый табурет и выбил окно. В него вцепились, но он выскользнул из кафтана и нырнул в проем.
— Илия! — крикнул он.
Витязи бежали от гостевого дома. Полуодетые, но с мечами.
Они вернулись в господский дом. Далее летописец пишет:
«Иные из княжих бояр были пьяны, иные убиты. Боярин заперся в подвале и гостей не пустил. Тогда князь приказал ломать дверь. Дружинники ворвались в подвал. Завязалась сеча со стражниками. Напуганный Кучка с оставшимися воинами бежал в подземелья. Витязи гнались за ним до самой Царь-Пещеры, многих слуг настигли и убили. Но тела боярина не нашли. Его забрал Хозяин Царь-Пещеры, от которого сами витязи чудом спаслись сами. Всю семью боярина схватили и привели к князю. Юрий Долгорукий родню боярина разогнал, а жену сделал своею любовницей.
Детей Кучки отослал во Владимир к своему старшему сыну Андрею Боголюбскому. Прекрасную дочь Степана Улиту насильно выдали за него замуж, а сыновья Яким и Пётр служили при дворе князя. Владения Кучки нарекли Москвой по названию реки. Но за дурные дела рано или поздно нужно держать ответ. Через тридцать лет сын Юрия Долгорукого расплатился за деяния отца. В собственной опочивальне его зарезали родичи боярина Кучки во главе с Улитой».
— И что ты хотел сказать своим рассказом о делах давно минувших дней? — спросил Вершинин. — Какая твоя главная мысль, Стэн?
— Ты обратил внимание на одну деталь? На упоминание о Царь-Пещере? — вопросом на вопрос некультурно ответил Данлопп.
Тут одна из раздатчиц, недовольная, что им не дают спать, шумнула.
— Мисс, можно потише! — прикрикнул профессор.
— То, что Москва стоит на огромной пустоте, давно известно! — пренебрежительно заметил Вершинин.
— Сейчас я не об этом! — отмахнулся Данлопп. — Я о хозяине Царь-Пещеры!
— Мало ли легенд!
— Если только это не легенда о Капитанах! — азартно возразил профессор. — Ты в курсе, что есть множество свидетельств об активности Капитанов в послевоенной Москве? Гессенские специалисты считали, что Капитаны прибыли на Землю во время войны. По большому счету они ее и начали. Но что если Капитаны появились на земле задолго до войны?
И задолго до проекта Пантанал, чуть было не вырвалось у Вершинина, но он прикусил себе язык. Интересная загогулина получается. Если Проект не Капитанов, тогда чей? Или Капитаны доселе не вмешивались в земную историю, а в войне решили вмешаться на стороне России? Почему до этого ничего не предпринимали? Так и сидели в своей очень большой пещере?
— Нет, не может быть! — вырвалось у него. — Ты ошибаешься, пан философ!
На что тот парировал:
— Это не только мое мнение, но и мнение многих других философов!
Он оглядел пустой ресторан и продолжил:
— Кстати, ты в курсе, что в создании Вселенной заложена существенная ошибка и Вселенная вследствие чего создана неправильно? Я могу обосновать!
— Э, нет! — сказал Вершинин. — На сегодня достаточно. Я еще твой ноль не переварил!