Мракобой

16. Резня на Большой Никитской

Большая Никитская закатана в асфальт словно рыцарь в броню. Ни одного газона, ни одного деревца. Ни травинки. Она тянется до Кремля. Здесь тусовалась элита. Центральный дом литератора с пьяными никому не нужными писателями, консерватория с кучей евреев, скрипящих на скрипках, ТАСС-телеграфное агентство преданного и издохшего мамонта, музеи всякие. Что ни дом-мемориальная доска.

Тут Пестель увидел первые трупы. Они лежали кучками и поодиночке. Все в странных позах. Рубашки-платья приподняты, штаны наоборот приспущены, точно после смерти их хотели поиметь. Тут же стояли брошенные машины. С выбитыми стеклами и пробитыми баллонами.

Спасенные шиншиллы к утру разбежались, и лишь одна увязалась за ним. Он назвал ее Шуша.

Смешная зверюшка. Напоминающая крупную мышь с большими ушами, выросшая в неволе и ничего не видевшая кроме клетки, Шуша не могла похвастать хорошей координацией. Ее крупную попу время от времени заносило и тогда Шуша смешно заваливалась на бок. В такие моменты ее охватывала паника, она подскакивала на метр в воздух и кидалась наутек, забиваясь в любые щели.

В этом деле Шуша была виртуозом. Могла лезть боком, становясь практически плоской. После очередного побега Пестель был уверен, что она застрянет и отстанет, но она каждый раз догоняла, даже оказываясь впереди. Смотрела черными бусинками глаз.

У Шуши имелись две крохотные передние лапки, которыми она ничего путного не могла удержать. Пестель недоумевал. Какой от них толк, пока не увидел, как Шуша коротким движением утирает себе носик.

Не привыкшая долго бегать, Шуша скоро устала, остановилась и жалобно запищала. Пестель вздохнул и подхватил ее. Шуша сразу извернулась, но не спрыгнула, а забралась на плечо.

Пестель осмотрел из-под руки улицу в оба конца. Тишина. Только ветерок несет пыль.

Не радиоактивная ли? Обеспокоился Пестель.

Шуша снова заскулила.

— Жрать хочешь! — понял Пестель.

Он прихватил сухой корм и сено из зоомагазина. Шиншиллы не ели ничего, что ели нормальные животные.

Двери во множестве своем еще оставались закрытыми. Предыдущие хозяева еще надеялись вернутся, в очередной раз обманутые. Это уже потом Москва будет открыта нараспашку. Что дворец съездов, что пентхауз мироеда.

Пестелю удалось найти незапертую дверь и войти в подъезд. Дом был 4-х этажный, на каждом этаже лишь одна элитная квартира, и Пестель заробел. Он и представить себе не мог, что может вломиться в чужое жилье, хоть и брошенное.

Устроился на подоконнике в подъезде, достал шуршащие пакеты из сумки. Шушу охватила истерика. Она лезла в сумку, и морда ее делалась плоской и вездесущей.

Если еда для Шуши имелась, то сам Пестель голодал и пил лишь воду. Он так и не смог заставить обыскать скарб убитого палача. Был выше этого. Догадываясь, что в квартирах в паре шагов от него может быть еда, много еды, он знал, что никогда не войдет туда.

Я наказан, я не имею права брать чужое, думал он.

И вообще. Хорошо бы уйти в монастырь.

Шуша первой учуяла опасность.

Она грызла семечку тыквы, удерживая ее передними лапками. Смешно и старательно кусала, и после каждого укуса на семечке оставался крохотный аккуратный след.

Неожиданно она перестала жевать, уронила семечку и молнией взметнулась Пестелю на загривок. Тот кубарем слетел с подоконника и спрятался за стену. Уже потом услышал шум машины.

Чего я испугался? Может, подвезут, подумал он.

За окнами остановилась несоразмерно длинная «Мазда кунг» с грубым прицепом с надписью «Кони».

Водитель, бородатый кавказец, открыл дверцу и наружу вырвалась песня «Девушка падажди, я без тибя ни магу!».

— Кичи! Давай бистро, а! — прикрикнул водила.

Открылась задняя дверца. Сначала показался тощий недоразвитый горец, у которого и борода толком не росла. Он выволок из кабины бесформенный тюк, сбросил на дорогу и с шумом помочился на него.

— Кичи, сын ишака! Не ссы на машину! — возмутился водила.

— Извини, брат!

Кичи выудил ключи из кармана штанов, отпер коневозку и под громкий вой выволок за волосы женщину в разорванной одежде. Снова запер. Поволок девушку за волосы по асфальту, втолкнул в кабину. Она словно птица из клетки рванулась наружу. Сзади в нее вцепились цепкие руки, втащили внутрь. Кичи, хохоча, кинулся следом.

— Неугомонный! — делано вздохнул водила.

Дверца захлопнулась, отсекая «Девушка, падажди…», и мазда уехала, гремя клеткой на прицепе.

Пестель глянул на неожиданно заболевшие руки. Оказалось, он до крови сжал кулаки, и на ладонях остались глубокие следы.

Шуша соскользнула с плеч и кубарем скатилась по лестнице. Пестель кинулся за ней. Куда там. Она выскользнула на улицу через неплотно прикрытую дверь.

Пока Пестель выходил, шиншилла уже сидела перед тем, что выбросил из кунга Кича. Пестель отвернулся и стал блевать, потому что это была мертвая девушка. Она была голая, но из-за неисчислимого количества синяков казалась одетой. А я ведь мог спасти ту другую девушку! Подумал Пестель, облегчившись.

Оружие, ему нужно оружие!

Пестель вернулся в подъезд чрезвычайно решительно. Распахнул дверь в крайнюю квартиру. Просторные комнаты, без мебели, в стиле манимализма, белые как медкабинет. Он осмотрел все, оружия не нашел. Тогда стал искать холодильник. Надо признать, это оказалось сложной задачей, холодильник был спрятан среди похожих шкафов на кухне. Как и вся аппаратура в квартире он был выключен, а провод свернут и зафиксирован. Хозяева оказались аккуратными и не только. Это он понял чуть позже.

Холодильник был полон продуктов. Почти все в вакуумной упаковке, которая гарантировала долгую сохранность. Он набивал ими сумку, когда почуял неладное. Продукты вываливались через дыры в упаковке, их не стала есть даже Шуша. Безнадежно испорчены. Полный холодильник, десятки упаковок, и все аккуратно надрезаны, чтобы не достались никому.

Пестель вывалил погань обратно и пошел искать фотографию хозяев. Хотелось посмотреть им в глаза.

Шум шагов с улицы отвлек его от этого безусловно необходимого сейчас занятия. Надо сказать, окна были разбиты, почему-то в послевоенной Москве первым делом начали бить стекла. С улицы тянуло дымком, и брели какие-то люди.

Это Пестеля удивило. Увиденное в последние дни заставило уверовать, что в Москве остались лишь бандиты и их жертвы.

Нет, по улице передвигались обычного вида мужчины и женщины. Многие со скрипом катили тележки, детские коляски с грузами, чемоданы на колесах. Общий поток двигался в сторону Манежной.

— Что случилось? — крикнул он в окно.

Обернулась одна из бабок.

— Гуманитарку дают!

Пестель почувствовал облегчение. Жизнь возвращается в нормальное русло. То, что он видел, всего лишь эпизод.

Он позвал Шушу. Она мгновенно проявилась, уставилась бусинками глаз. Он поймал ее и сунул в сумку. Что-то говорило ему, что при таком раскладе Шуша скоро перейдет в разряд еды, и в ней станут видеть лишь тушку для бульона. Шуша возмущенно пискнула в сумке. Ей не понравился ход мыслей Пестеля.

Он вышел из подъезда и присоединился к общей толпе. Рядом оказался мужичок с непропорционально длинным лицом.

— Прибарахлился? — он кивнул на сумку Пестеля, в которой болтанулась Шуша.

— Куда там? Хозяева всю еду специально испортили! — пожаловался Пестель.

— Евреи! — понимающе кивнул длиннолицый. — Эта еврейский квартал!

Пестель ничего против евреев не имел. Жаль, что фотку хозяев не нашел, пожалел он. Тогда бы точно удалось установить национальность сволочей. Почему-то это было важно.

Дыма на улице стало больше. Люди заходились в кашле, дышали через платки.

— Консерватория горит! — пояснил длиннолицый. — Говорят, там всех евреев поубивали!

Он был явно неравнодушен к этой нации.

Не знаю, как насчет евреев, но пожар консерватории на Большой Никитской стал одним из первых в череде пожаров в Москве. Город горел целый месяц. Горели огромные торговые молы и отдельные жилые дома. Бензозаправки и гаражи. Отдельные машины и ларьки. Пожары пытались тушить, пока пожарные машины не привели в негодность, или банально слили бензин, а сами пожарники либо сбежали, либо их поубивали мародеры, приняв за форму за русгвардейцев. Да и сами «пинальщики», набранные по Босянинскому призыву в отдаленных районах Калмыкии и Тувы, вскоре самоорганизовались в вооруженные банды.

— Говорят, муку по килограмму дадут! — продолжал тем временем длиннолицый. — Только надо смотреть, чтобы с червями не подсунули! Запасы из Госрезервов, а они все под контролем евреев! Они хорошую муку уже давно продали и разбодяжили с порченной!

На фига мне мука, я и печь не умею, подумал Пестель.

Людей становилось все больше. Они выдавливались из разбитых подъездов, стекались из переулков и дворов. Двигались молча или тихо переговариваясь. Тени людей. В толпе присутствовали разные национальности и даже расы. Вместе с русскими шли азиаты, кавказцы, и даже негры с китайцами. Хотя Пестель не был уверен, что это китайцы, но что узкоглазые и желтокожие, это точно.

Изредка толпу прореживали легковые автомобили. В них сидели зажиточные нерусские либо русские бандиты, оба племени мало нуждалось в гуманитарке, но целенаправленно перли в сторону Манежной.

— Ни одного еврея в Москве не осталось! — констатировал длиннолицый. — Прям как в 41-м! Эти крысы чуют, когда надо бечь!

— Что ж они из Польши в 39-м не сбежали? — возразил Пестель, хоть он сам имел немецкие корни, но обвинения в адрес детей Сиона стали раздражать.

— Их Гитлер обманул! — уверенно заявил длиннолицый. — А у нас Босянин всю свою кодлу в Израил увез! Они там сейчас прожирают наше бабло!

Он нарочито произнес: «Израил» без мягкого знака.

— В правительстве Москвы не одни евреи были! Там даже татарин был! — уточнил Пестель.

— Тоже еврей! — выкрикнул длиннолицый.

На них стали оборачиваться. Волей-неволей Пестель становился объектом внимания, чего терпеть не мог. Он всю жизнь был тенью Пестеля. Незаметный и тихий.

Пока не появилась Диана.

До романа с Тоболовым на всех корпоративах она танцевала исключительно с ним, вытаскивая его из всех его укромных уголков. Обычно он садился в самом конце стола, если стол был один, а если столов было много, ищи его в самом отдалённом и темном углу, не ошибешься. Диана находила его везде.

— Алекс! — кричала она на весь зал.

Не веря своему счастью, он танцевал с ней танец за танцем, иногда по 3 медляка подряд. Он был без ума от красотки. А когда она просила оценить ее новые духи и откидывала локон с ушка, красиво изгибалась и приближала к нему свое нежное место под ушком, Пестель разве что не терял сознания от счастья.

Диана, несчастная моя Диана. Всеми брошенная и забытая в огромном городе. Что, если ее нашли бандиты и теперь возят в своей ужасной клетке?

Он помотал головой. Нет, он ее спасет. Да, вот именно он, сам всего лишенный, без денег, без транспорта, он идет по полным смертельными угрозами улицам, имея в кармане грязный скальпель.

Я обязательно дойду, обещал он мысленно. Я всегда буду рядом, Диана. Клянусь. Ты только дождись.

Манежная площадь кишела людьми. Здесь людские потоки стекались и соединялись сразу с нескольких улиц: Манежной, Моховой и Тверской. Из авто динамиков гремели кавказские мотивы под низкочастотный гул барабанов.

В Кремлевском проезде стоял безразмерный бегемотообразный внедорожник, перегородивший дорогу людскому потоку, судя по размерам и наглости, царь-машина всех кавказцев. Все дверцы были открыты нараспашку. Изнутри доносилось знакомое «Я без тибя ни магу!».

В салоне коренастый парень восточного типа, темный курчавый, и восточная же девушка пили из высоких бокалов, закусывая одуряюще пахнущим шашлыком. В гуманитарке они явно не нуждались.

Девушка заметила чужие взгляды (хотя тогда для чего они настежь пооткрывали дверцы авто) и злобно устаивалась на смотрящих.

— Узлипат! — позвал ее парень.

У девицы снова проступило милое личико. Все изменения произошли мгновенно, но проявившаяся злоба никуда не делась, она искусно спряталась внутри.

Повезло парню, подумал Пестель. И имя соответственное. Узлипат. Все бабы б… Кроме Дианы.

— Что за явление Христа народу? — недовольно произнес длиннолицый.

На его слова откликнулся шедший рядом то ли узбек, то ли таджик.

— Машин хозяина Москва! — с неподдельным уважением произнес он.

На слова обернулся бородач, явно уже из кавказцев.

— Чу! — коротко одернул он таджика (узбека), и тот испуганно затих.

Так Пестель узнал о градации мигрантов. Раньше он думал, что все сумиты равны между собой.

Но где раньше и где он сейчас!

Несколько идущих кавказцев продолжили тихий разговор, искоса поглядывая на пассажиров автобегемота, и имевший непосредственное к ним отношение, но Пестель не понял ни слова.

Перед выходом на площадь многочисленный отряд непонятных людей в разношерстном камуфляже, вооружённых автоматами, останавливал все легковушки, ещё остающиеся в толпе. Хозяева вполголоса возмущались, но подчинялись, и куча оставленных по обочине машин все росла.

При виде площади Пестель непроизвольно ахнул. Вместе с ним и другие начали вскрикивать и восклицать. У некоторых началась форменная истерика.

Площадь кишела людьми. Тысячные толпы непрерывно дефилировали в разных направлениях. Могучий людской ор стоял над толпой. Если кто терялся, то найти было нереально. Вселенский хаос.

Толпа понесла Пестеля, хотя он этого отнюдь не жаждал. Природная осторожность говорила ему, на фига ты сюда приперся!

Его несло и несло, пока людской поток впереди неожиданно не разбился надвое, огибая некое препятствие. Пестель оказался перед странным сооружением.

Усеченный конус высотой метра полтора насыщенного терракотового цвета. На конусе еще на метр возвышалась конструкция из пригнанных друг к другу разноцветных и разно фигурных блоков.

Творение выглядело полнейшей дичью на фоне происходящего столпотворения. Пестель и не знал, что на площади разрешено устанавливать скульптуры. Хотя после установки на Болотной площади большой кучи посеребренного гавна по личному распоряжению Босянина уже ничему не удивлялся.

— Отойти от газгольдера!

Пестель не сразу понял, что обращаются к нему.

— Эй, дрыщ! Тебе говорю! — мужик с автоматом кричал ему сквозь толпу.

Только тут Пестель понял, что остальная толпа так и валит вокруг, один он стоит как пень.

Не очень-то и хотелось.

Тут произошло непредвиденное. Доселе сидевшая тихо Шуша должно быть обнаружила скрепленный стиплером порез на сумке и расширила его своим вездесущим носом. Не успел Пестель пасть раскрыть, как шиншилла выметнулась из сумки, одним прыжком взметнулась на постамент, а потом повернулась на 90 градусов и залихватски втерлась в узкую щель между блоками.

— Назад, дура!

Пестель рефлекторно сунул руку вслед. И сразу почуял дискомфорт. Да что там дискомфорт. Его пару раз било током, когда он чересчур смело пытался починить неисправную розетку, и сейчас он испытал нечто подобное. Нет, его не дергануло в прямом смысле, но рука завибрировала так, что это передалось всему организму, даже зубы клацнули.

Он отдернул руку. Да черт с ней, с Шушей, всё равно бы сбежала. Хоть и жаль дуреху. Она же совершенно не приспособленная к реальной жизни. И этой самой жизни на воле ей отпущено ровно 5 минут, пока кот не поймает или машина не переедет.

И он бы ушел, но тут застрявшая и не имеющая возможности вернутся Шуша жалобно заверещала внутри газгольдера.

Пестель замер. Надо было что-то делать. Давешний мужик уже пер к нему сквозь толпу, но толпа была встречной, и пара минут у Пестеля была в запасе.

Инженер должен знать все, вспомнились слова Еврея, который не был евреем.

Пестель бегло осмотрел конструкцию, чем-то напомнившую ему игру тетрис, которую он терпеть не мог. Ему были знакомы подобные системы. Вся конструкция держалась на одном единственном блоке, достаточно было его найти. Но как? Блоки шипели и бились током. Бой был не смертельный, но неприятный и болезненный. Аж в голове темнело. Мрак.

Чего там говорить о Шуше. Бедный зверек жалобно верещал на все лады. Плакал как дите малое.

Терпи, Декабрист, подбодрил он себя.

Разные схемы крутились в голове, словно шахматная партия прокручивалась.

— Ну держись теперь! Сам виноват! — донеслось совсем рядом.

Пестель, прагматик по жизни, раньше был уверен, что такое возможно лишь в кино, но именно в этот последний момент, когда еще можно было что-то предпринять, он и увидел то самое единственно верное решение, тот самый единственный блок, который должен был сохранить подвижность по всем расчетам, и которые он произвёл с немыслимой скоростью с помощью не калькулятора, а исключительно в собственной голове.

Блоки были самые разные. Прямоугольные, Г-образные, дуги. Различались так же по цвету. Вся конструкция празднично переливалась как новогодняя елка. Блоки сидели не плотно, и между ними располагалась куча ходов, в одном из которых и сидела поздно понявшая свою ошибку Шуша.

Пестель, заглядывая в них узрел в одном движение. Обрадовался преждевременно. Это была не Шуша, просто он сам отразился в одном из блоков. Все окружающие блоки были матовыми, а этот зеркальный. Охранник хрипел и ругался уже рядом, времени на сомнения не оставалось. Пестель сунул руку и не обращая внимания на болезненные ощущения, в руку точно раки впивались по очереди, обхватил зеркало и потянул. Его и тянуть не надо было. Зеркало легко освободилось и легло ему в руку. И уже следом полезла острая мордочка шиншиллы.

С торжествующим криком над плечом взметнулась рука охранника. Пестель ловко ушел вниз и вбок. Тушка Шуши кубарем свалилась ему на спину. Пестель ввинтился в толпу. Его пихали и лягали. Но судя по стенаниям и проклятиям точно так же «встречали» и преследователя. Охранник попался упертый или идиот. Бежал за ним долго и упорно. Но Пестель, молодой и худой, оторвался от него и теперь даже мог выбирать направление, двигаясь в сторону мрачного багрового здания исторического музея.

В толпе тем временем атмосфера накалялась. Не видя ничего, что напоминало бы гуманитарную помощь, люди вели себя все более развязно и агрессивно.

Пока бежал Пестель наткнулся на 5 или 6 газгольдеров, аналогичных первому. Люди направили свою разочарованность и злобу и на них. Отовсюду доносился звон безжалостно выламываемых блоков. На бок опрокидывали и сами газгольдеры. Это было опасно, и Пестель напрасно пытался предупредить об этом.

Исторический музей был естественно закрыт. Добравшись до него, Пестель не нашел ничего лучше, как взобраться на балюстраду боковой лестницы. Теперь он мог видеть всю площадь целиком. Его поразили 2 вещи. Это море голов и количество газгольдеров. Газгольдеры возвышались на всем протяжении площади, подчиняясь строгому геометрическому порядку. В этом было что-то завораживающее и жутковатое одновременно. Словно при виде вставшей на хвост очковой кобры.

Отовсюду доносился звон и треск. Где могли люди валили газгольдеры наземь. При этом газгольдеры окутывал то ли дым, то ли пар, и варвары на время разбегались, пережидая.

Во время бега Пестель забыл про зеркало и так и пронес его в руке. Он разжал руку и увидел, что только теперь это никакое не зеркало, а багровый кусок камня, на котором возникла пунктирная линия. Он еще подумал, когда это зеркало успели подменить, как вдруг пунктиры стали поочередно исчезать, а линия стремительно укорачиваться. Все это походило на некий отсчет, да и Шуша на плече вдруг отчаянно заверещала.

Пестель стал кричать:

— Люди, спасайтесь! Сейчас все взорвется!

Он мог кричать что угодно. На площади его никто не слышал. А проходившие мимо лестницы лишь крутили пальцами у виска. Все себе хочет забрать, усмехались они. Ишь какой хитрый.

Уже много лет спустя Пестель понял, что скорее всего Капитаны не хотели никого убивать. Изолировать, возможно, переместить в удалённое место и даже эвакуировать с планеты — да. Но убить? Зачем? Капитаны всегда действовали прагматично. Иногда настолько, что становилось страшно.

Сидя на балюстраде, Пестель наблюдал активацию газгольдеров. Это происходило не сразу со всеми скопом, а по строгой очерёдности. Включенные газгольдеры начинали светиться, издавая мелодичный перезвон, отдалённо напоминающий гонг перед объявлением в общественных местах.

Включенные газгольдеры рисовали сложную картинку, люди словно оказывались внутри светового лабиринта. Это происходило там, где газгольдеры были исправны, а там, где находилось повреждение, цветовая гамма нарушалась. В воздухе появлялись завихрения и воронки, а цветовая индикация была уже не праздничной, а больше напоминала аварийную сигнализацию.

Чем дольше это продолжалось, тем более накаленной становилась обстановка. Гонг звучал отовсюду, из поверженных газгольдеров на многометровую высоту били раскаленные гейзеры. Тяжелый комковатый дым затопил площадь.

Люди пытались бежать, но безуспешно. Многие не могли двигаться, возможно были уже мертвы. Другие утыкались в невидимые преграды. Многотысячный ор затопил площадь.

А потом площадь взорвалась.

Взрывов было много. Они начались от Покровского собора (собора Василия Блаженного) и шли рядами. Расстояние между взрывами не превышало нескольких метров. Площадь словно вскипела. Вверх и в стороны летели жуткие ошметки.

Пестель на всю жизнь запомнил две вещи. Перекошенные обреченные лица людей в ближних к нему рядах, когда на них накатывал огненный вал. И то, что на САМОМ деле произошло с площадью.

Взрывы, о которых потом вспоминали многие годы, имели место. Но с самой площадью одновременно происходили страшные трансформации. Брусчатка исчезла, на ее месте возникла бездонная яма, из которой вдруг повеяло жутким холодом. А также крик. Из самых недр вырвался кошмарный вопль. Возможно, это сдвинулся мощный подземный пласт. Но звук был ужасен. Так должен был звучать разверзшийся ад.

Пестеля подхватило взрывной волной, закрутило. Вокруг падали тяжелые багровые кирпичи, исторический музей рушился, и терять сознание в случившемся Армагеддоне было легко.