Мракобой

27. Мракобой

После ночного визита убыра удалось немного покемарить. Когда открыл глаза, в колодце стало значительно светлее. Не знаю, откуда здесь берется свет, но под утро всегда так. Интересно, сколько сейчас времени? Или как сказал Мракобой, времени нет вовсе? Как он выразился, нет изменений, нет времени. А какие сейчас изменения? Город мертв. Людей единицы. Окликни любого-умрет со страху. Вечно голодные убыры по ночам.

Последние вызывают все большее опасение. Хоть убежище у меня надежное и ни разу не подвело, но что-то на душе неспокойно.

Я трогаю бетонную стену. Ууш беспокойно ерзает. Мне никогда не удается застать его безмятежно спящим. Ууш воин и из тейпа воинов. Он мог сталь хозяином города и все повернуть по-другому, если бы не пуля в голову.

— Вставай! — говорю. — Сегодня за водой идти! Воды почти не осталось!

Воду мы берем в Первой Городской. Ууш по каким-то своим причинам ненавидит это место. Судя по тому, что там я еще не встречал людей, другие тоже стороной обходят это место.

Раньше, понятно. Место использовали под временный морг, но потом покойников вывезли. Место относительно безопасное, но Ууш все равно на измене. В такие моменты он начинает вести себя вполне разумно и осторожно, и я начинаю думать, не притворялся ли он до этого. Вернее, не так. Вполне возможно это защитная реакция организма, который не желает смириться с ужасными трагическими событиями, приключившимися с ним.

Я с себя вины не снимаю. Я не стал извлекать у него пулю из головы, не сам конечно, но не стал прибегать к помощи прекаирата.

И, наверное, был неправ. Сколько убыров бегает по Москве и не сосчитать. Кто-то вовсю эксплуатирует аппарат и плевать ему на чужие исковерканные судьбы, на то, что кто-то превратится в чудовищ. Стоило войне чуть всколыхнуть человечество и на поверхность всплыла вся муть. Неужели все это и есть человечество? А все остальное-культура, интеллигентность, вежливость — всего лишь маска, прикрывающая пугающее животное нутро?

Я кипячу кофе на сухом спирте, проверяю автомат. Патронов мало, но потребность в них сильно упала, когда я прогнал последнего мародера из Нескучного. Теперь малочисленные москвичи в курсе, что в саду обосновался тот, кто зовет себя Мракобоем и стреляет нежеланным гостям по ногам. И количество нежелательных, да и вообще гостей стало стремиться к нулю.

Власти в городе нет никакой. Периодически нахожу трупы, которые никто не убирает и не расследует. Причем убиты не монстрами, а обычными гражданами, если судить по пулевым и ножевым ранам.

Ууш кофе не пьёт. Как не пьет ничего кипяченного и горячего. Исключительно холодную воду.

— Здоровый образ жизни? — понимающе говорю.

Он одобрительно гугукает. По его гугуканью я могу составить русско-уушевский словарь.

Однако пора выдвигаться. Шуша, ночной зверь, остаётся отсыпаться дома. Дом, милый дом. Хоть ты и находишься в колодце.

Больница состоит из нескольких отдельных корпусов. Они возвышаются бетонными скелетами без окон. Я никогда не был в большинстве из них и не только потому что они навевают грусть и безнадегу. В них таится нечто опасное. Кожей чую. Существует большая возможность, что за мной наблюдают. И вообще, Нескучный сад становится горячей точкой, что убеждает меня, что отсюда пора уносить ноги. Много лет колодец служил мне надежным укрытием, но чутье говорит мне, что те времена канули в лету. Что-то происходит вокруг, а за 4 года выживания я немного заматерел и подрастерял чуйку. Как ни прискорбно, я устарел. В городе действует кроме убыров несколько совершенно отмороженных на всю голову банд, наглых и безжалостных. Здравствуй сучье племя, младое незнакомое!

Источник воды находится в ближнем корпусе. Из его окон я смотрю на весь больничный комплекс, скопище юдоли и боли. Для многих несчастных это место явилось промежуточным пунктом с этого света на тот. Помню, сам попал в инфекционку по ерундовой причине, смешал молоко и рыбные консервы. В качестве выздоравливающих был направлен на помощь медперсоналу.

Стоим, смеёмся с сестричками. Лето. Ветерок треплет легкомысленные халатики. Больные смеха ради под халатики не надели трусы. Девчонки от жары сделали то же самое.

И вдруг одна девчушка, посерев лицом говорит шепотом:

— Боже! Опять!

Старый санитар толкает носилки на колесиках. Тележка отчаянно скрипит. А на ней накрытое с головой тело. Жутко воняет. Тот же самый летний веерок, что трепал халатики лолит, точно так же треплет покрывало покойника все в пятнах лекарств и застарелых органических потеков. Мимо нас старый санитар катит смерть.

Точно такое же чувство охватывает меня сейчас, когда я смотрю на торчащие гнилыми зубами здания горбольницы. Что-то там все же скрывается, но доселе не лезет сюда.

Ууш начинает поскуливать. На самом деле неча тут торчать. Нам нужно не само здание, а его подвал. В свое время, время победы демократии над здравым смыслом, ловкие люди организовали в подвале юдоли скорби сауну с бассейном и траходромами.

Матрасы сгнили и торчали пружинами. Бассейн высох и оброс лишайником. Зато вода никуда не делась. Ловкачи в свое время поменяли трубы. Вода из них шла чистая и практически не пахла. Хоть что-то полезного принесло торжество капитализма в нашу столицу.

В подвале темно. Есть только одно цокольное окно, но оно далеко. Ууш дрожит от страха, не знаю, как мне самому хватило смелости спуститься сюда в первый раз. Молодой был, не опытный. Все исследовал руины, планы чертил. Хотел сделать мир лучше.

Ууш разгоняет мускульный фонарик и выдает ровный свет что твой прожектор. Силищи в нем немеряно.

Подвал заставлен железными шкафами для переодевания. Заветный кран находится за ними в укромном уголке. Проходим туда. Ставим канистры под кран. Я достаю спрятанный барашек, надеваю на штырь, кручу.

Надо бы подставить канистру под струю, но в самый ответственный момент Ууш перестает нажимать пружину, и фонарик гаснет. Напрасно я зову Ууша. Он не отвечает. В темноте я трогаю его за плечо. Он сильно вздрагивает. Он что-то почуял и буквально превратился в камень. Никогда я еще не видел его таким напуганным. Он возвышается в темноте неподвижной глыбой. Лишь ноздри изуродованного лица с шумом всасывают воздух.

Я уже сам начинаю кое-что слышать.

Подвал тянется на многие метры и имеет сложную конфигурацию. Сейчас мы с Уушем находимся в крохотном аппендиксе в самом углу. Место для того, чтобы спрятаться, идеальное. И я слишком поздно понимаю, что это одновременно смертельная ловушка. Чтобы выбраться отсюда имеется единственный выход-узкий проход за шкафами.

Тем временем вокруг начинают происходить совершенно уж жуткие вещи. Мы только слышим их, а остальное доделывает фантазия.

Подвал полнится поначалу неясными, а потом все усиливающимися шумами. Будто несколько десятков убыров вошли в подвал и начали осторожно подкрадываться, мягко ступая босыми волосатыми ногами и задевая стены могучими плечами.

Вот тихо стукнуло отворяемое окно. Звякнула сталь.

Это не убыры!

Жизнь вне цивилизации отучила меня терять время даром, особенно когда это касалось моей собственной жизни. Я потряс Ууша за плечо, приводя здоровяка в адекватное состояние и потянул его вверх, на шкафы. Сам полез первым, но неудачно, если бы Ууш не закинул меня, ни за что бы не залез.

Оказалось, я не столько заматерел, как оброс жирком. Обеспеченная жизнь в колодце сделала меня бесхребетным, лишила панциря, которым я обзавелся в первые годы после войны.

Сейчас я не знаю, смог ли я теперешний сделать все то, что сделал после того, как Агабек Ганидоев убил Ууша и весь его род. Смог бы я так же без тени сомнения поступить с его убийцами? Или мучился и давился сомнениями, не имея возможности на что-то решиться, точно так же как не мог сейчас забраться на дурацкий шкаф.

Ууш забирается на шкаф единым рывком, и мы замираем наверху. Ни черта не видно. Лишь оконце в дальнем углу освещает пустой гладкий пол. Только пустой ли?

Смутные фигуры движутся, скрываясь в тени стен. Их выдает позвякивание оружия. Их много. 20 или больше.

Я покрываюсь потом, решив, что они пришли за нами. В таком случае, как бы мы не сопротивлялись, как бы Ууш не был силен, нам пришел конец. Бандиты тоже не пальцем деланы.

То, что это не просто бандиты, а сущие отморозки стало понятно по одному жесту. Бандиты вскидывали руки, но не в нацистском приветствии, а показывали друг другу подмышки. Партаки! Ну это вообще капец. Повезло как утопленникам. Ходят слухи, что они своих жертв в тазах потрошат.

Не успел так подумать, как в окно уже передавали большой корявый таз. Следом извивающуюся жертву. Несчастный лишь мычал, рот заткнут.

Свод поддерживал каменный столб. Таз установили около него, затем поставили в него жертву ногами и привязали к столбу несмотря на отчаянное сопротивление.

Партаки расселись полукругом. Старший достал разделочный нож.

Это был самый благоприятный момент, чтобы свалить.

В голове бешено крутится план подвала. Судя по всему, выход только один, через компрессорную, где имеется еще одно окно наружу. Но как туда попасть незамеченным. Стоит нам показаться из-за шкафов, как партаки сразу нас срисуют. А что если? Я смотрю наверх.

Весь потолок в трубах. Здесь и водопровод, и канализация, и отопление. Свои незаконные трубешки добавила и баня. Трубы самого разного диаметра. От тонких, сантиметровых, до труб подачи холодной воды, диаметром 200 миллиметров. По ним можно попробовать добраться до компрессорной.

Я тронул Ууша за плечо и показал наверх. Он не говорит и меня понимает без слов. Мы идеальная пара. Горец-лучший воин и офисный планктон. Судьбе или там Альянсу было угодно, чтобы мы выживали вместе.

Я вскарабкиваюсь на трубы, Ууш уже наверху и помогает мне. Наш маневр остался незамеченным. Судя по доносящимся зловещим звукам, казнь была в самом разгаре. Мы осторожно ползем.

Все это время партаки убивают несчастного вдумчиво и неторопливо. Даже спустя время жертва все еще жива и издает совершенно нереальные звуки. Рот ее по-прежнему заткнут, но несчастный стонет всем телом, стоны идут из самой его глубины.

Ад кажется нескончаемым, но в конце концов мы достигаем компрессорной. Она закрыта на железную дверь. Я свешиваюсь и ногой давлю на ручку. Дверь открывается со вселенским скрипом. Адское варево на мгновение цепенеет.

— Прыгай! — кричу.

И прыгаю сам. Ууш сверзился следом. Именно у этого дебила хватило ума и смелости потянуть на себя и захлопнуть дверь.

Сразу наступила тишина. Будто обрезало.

Не теряя времени, подхожу к окну. На нем решетка, но все крепления гнилые, многие удерживающие анкерные болты отсутствуют. Ууш легко выдирает решетку с первого раза. Лезет первым. Жить хочет. Там свет, там жизнь.

Я встаю на подоконник и прежде чем исчезнуть отсюда навсегда, чувствую чужой взгляд и оглядываюсь.

Умирать буду, а не забуду. Вместо дверей дыра в стене, а в проеме стоит женщина. Она страшная как смерть, а может это смерть и есть. Маленькая ведьма в черном.

— Не уходи! — шепчут ее губы.

Руки слабеют и сами собой отпускают раму. Меня охватывает вселенское равнодушие.

Из которого меня грубо вытаскивают могучие руки Ууша. Здоровяк выволакивает меня за шкирку словно котенка. Мы бежим прочь навсегда из этого проклятого места. Я начинаю отходить от чужого влияния, и это выражается в излишней болтовне.

— Ты сегодня спас меня! — говорю. — А я спас тебя! Ты помнишь, четыре года назад?

Никогда еще я так не дрейфил.

С начала войны минул месяц. Город за это время превратился в арену сплошных боев. По улицам, заваленным трупами, разъезжали пикапы с вооруженными людьми, стреляющими во все что движется.

Полицию и русгвардию сдуло из города, будто никогда и не было. Город по живому с резней и стрельбой делили диаспоры.

За прошедший месяц я заматерел и частично сделался мародером. Иногда везло обшарить покойников первым. Так я обзавелся берцами и камуфляжем, рюкзаком с едой и оружием. Патронов было столько, сколько я мог унести.

В Марьиной Роще меня едва не прищучили грузины, но привычка не думая стрелять первым спасла меня, а их нет.

До Измайлово я добирался месяц. Я навидался настолько удручающих картин, что, наверное, немного сошел с ума, только не заметил этого. Коренных москвичей вырезали в первые дни Большой Резни. Зато сумитов стало ощутимо больше. Возможно родственники тех, кто уже был в Москве, продолжали просачиваться через кордоны, заселяя пустующие дома. Крупные торговые центры сожгли бездумно, на кураже, чтобы показать свою абсолютную власть.

Долгое время поджигали машины на улицах, но за это не гоняла полиция, некому было гонять, и затея быстро приелась.

В Кремль сумиты не совались. Все со страхом говорят о Норе под Кремлем, в которой живут людоеды. По всем описаниям речь идет об убырах. Походу они облюбовали для размножения образовавшийся провал.

В Царицыно властвуют кавказцы и называют Новым Кавказом.

Азиаты прибирают к рукам на севере Отрадное, на юге Чертаново. Говорят, они и в Измайлово, то тут я встречал их редко.

Жизнь входит в новое пугающее русло. По улицам ходят вооруженные люди с замотанными тряпками лицами. Достаточно сказать:

— Салам алейкум!

Чтоб тебя не тронули.

Появляется нечто вроде восточных базаров, на которых продают все от еды до оружия и русских рабов. Я вынужден выучить несколько слов, чтоб сойти за своего. Капитаны подарили мне много, а я все растерял. Раньше я понимал любой из сумитских наречий, теперь остались лишь отдельные слова.

Узнал, что на Догомиловском рынке продают блондинок, и ноги сами собой привели туда. Это был рынок кошмаров. Довольные, громко разговаривающие по-своему, сумиты продавали зачуханных, избитых и изнасилованных девчонок, младшим из которых было не больше 8-ми.

Дальше окраины рынка, который занимал целый квартал, я зайти не смог. Не смог себя заставить. Сидящий крайний продавец пытался задержать меня, хватая за полы куртки. Тогда со мной что-то произошло, и я без замаха ударил его прикладом в лицо.

Довольный такой восточный мужик. Упитанный и говорливый. Теперь он неподвижно валялся разбитым хлебалом кверху и ничего не говорил. Я чувствовал, как вокруг вскипает волна ненависти и продавцы начинают подниматься из-за своих прилавков, вооруженные кто мясницким ножом, а кто и автоматом.

Тогда я просто глянул на них в прорезь замотанного тряпками лица, с холодным расчетом оценивая, кого положу первым. Сумиты, дикий народ, сразу прочухали, что никто их не боится и жалеть не будет, и все они уже практически на том свете. Я видел ужас в их глазах.

— Мракобой! — процедил я.

— Мракобой! — прошелестело по торговым рядам.

Сумиты бегло растворились за пирамидами из товаров, и я остался один на один с мертвым торгашом.

— Вали отсюда! — сказал я девчонке, и она побежала прочь, всё время пугливо оглядываясь.

Куда она денется? Поймают за ближайшим поворотом, подумал я.

Диана не такая, она никогда не попадет в эту «торговлю».

Я взял сочный персик с прилавка и пошел из этого рынка прочь.

Поиски оказались насколько не трудными, настолько же бестолковыми. Нет, адрес я нашел. В здании управляющей компании, в грудах обоссаных и измазанных фекалиями листов. Только когда пришел по адресу, обнаружил квартиру, заброшенную по крайней мере месяц. Выходило, что Диана ушла отсюда сразу, как только мне позвонила. Это подтвердила мне и соседка, не захотевшая уезжать. Высохшая старушка, многократно ограбленная и не убитая лишь из-за нежелания пачкаться в старческой крови. Куда Диана делась, старушка не знала. Упомянула лишь, что ездили по улице орущие сумиты на открытых машинах, хватали девок, а мужиков убивали на месте.

Я сидел в пустой, практически не разгромленной квартире и такая же пустота была внутри. Целый месяц я шел по мертвой Москве, много раз должен был сгинуть, но не сгинул. Благая цель удерживала меня на этом свете, а скромная квартирка на Прядильной светила мне путеводным маячком.

Шуша носилась по комнате, с шорохом ела обои, она тащилась по обойному клею. Я смотрел на застеленную розовым покрывалом постель, на картинки Лазарева на стене, и вдруг понял, что в этом мире для меня ничего не осталось, чем он бы мог меня удержать, и что еще минута и я пущу пулю себе в лоб.

Я оставил старушке консервов и макарон в бич-пакетах и торопливо ушел.

Засада была устроена грамотно. Никто не маячил в дверях подъезда, не орал гортанными голосами. Никого словно и не было, лишь Шуша что-то почуяв, не стала выходить первой. Ну я и вышел.

Сумит кинулся слева. Автомат у меня был в положении на ремне, так что я только отшатнулся, и нападавшему не удалось сбить меня с ног, он лишь задел меня, откинув в сторону.

Я схватил автомат, но он был на предохранителе, а снять мне никто не дал. Второй сумит, гораздо крупнее первого, вцепился мне чуть ли не в лицо. Я бил его автоматом словно дубиной и выкрутился, но мне тотчас ударили по ногам подсечкой, и я упал. Не останавливаясь, катнулся вперед. Передо мной возникли ноги противника, я с железистым звуком воткнул в них нож.

Вопили, не переставая несколько голосов. У меня выбили нож, так дали по голове, что все поплыло вокруг. Стали вязать руки и ноги.

— Мракобоя не убивать! — сказал кто-то.

Мракобой подставил меня. Натворил делов в будущем, пока шел ко мне навстречу, а мне теперь отвечай. Хотя я тоже виноват. Не фиг было именем козырять. Сумиты явно отследили меня от рынка, а я раззява и не заметил. Что ж. Жизнь учит таких. Придется отвечать по полной.

Я пришел в себя от резкой боли в ногах. Открыл глаза. Надо мной пол качается. Руки-ноги связаны. Ясен перец, подвесили вниз головой. В излюбленной манере бандитов всех времен. Сумиты-дикие люди, берут из опыта человечества наиболее яркие и полезные моменты.

Огляделся насколько мог. Я находился в длинном бетонном пенале. Вдалеке мишени на щитах. Тир, однако. Может сразу пристрелят, с надеждой подумалось.

Нарисовался и охранник. Бородатый мужик, распространяющий аромат чеснока.

— Друг, дай попить! — прошу.

— Паршивый собака твой подруг! — неожиданно тонким голосом отвечает тот.

— Очнулся? — в тире появился еще бача.

Я сразу его узнал. Это был Заман из свиты красотки Узлипат. Самый свирепый мужик, которого я когда-либо видел в жизни.

Заман подошел.

— Весь город на ушах стоит, не может Мракобоя поймать, а мы Ганидоевы его живым и целым поймали! — он излучал неприкрытую радость.

Другой бы бача так радовался, что сын родился, или там новую «Волгу» купил, а этот так рад охотой на человека.

— Боишься, Мракобой? — в доверительном тоне продолжил Заман. — Ты не бойся. Я тебя ласково поимею.

Он еще и гомик!

— А правда, что у вас в кишлаке пока ослу не вдуешь, мужиком не считаешься? — спросил я.

Язык мой, враг мой.

Заман без замаха бьет в живот. Бить так удобно. Человек висит вниз головой, руки за спиной связаны, бей-не хочу. От боли темнеет в глазах.

— Говорил, что ласково будешь! — хриплю я.

— Не все одинаково терпят боль! — говорит он. — Я тебя промедолом обколю, чтоб ты ничего не чуял, а потом вырежу из тебя афганскую розу! Несколько часов буду резать. Знаешь, что такое афганская роза[63]?

— Судя по всему, что-то связано с Афганистаном, — говорю. — А с Афганистаном ничего хорошего не связано.

— Правильно говоришь! — осклабился Заман.

Появился еще один бача.

— Заман, стволы привезли!

— Отлично, Ибат!

Нормальное имечко, подумал я. На фига им оружие. Видно кроме резьбы по дереву назревает еще какая горячая стрелка.

— А с этим что? — спросил Ибат.

— Пускай висит! Он никому не мешает! Ничего не понимает!

Но все дело в том, что все игрушки, подаренные мне Капитанами, я бездарно растерял, но каким-то образом, на остаточном принципе, продолжал понимать все сумитские языки.

Так что я все понимал.

Сумитов вместе с Заманом и Ибатом в тире набралось 9 человек. Четверо внесли длинный зеленый ящик. Такие мне приходилось видеть в армии на военных сборах.

Сумиты выкладывали на стол многочисленные автоматы и пистолеты, щелкали снаряжаемые магазинами и затворами. Судя по всему, назревала небольшая войнушка.

Приготовления увенчало появление еще двоих — Узлипат Ганидоевой и Кичи. Узлипат благоухала словно лошадь, искупанная в «Шанели».

— Имран едет! — доложил Кичи.

Я хоть и висел верх ногами, понял, что речь идет о женихе Айны Иназовой Имране Аксацеве.

Однако сумиты как-то странно готовились встретить свадебный кортеж. Может у них так принято? Еще до войны по Москве разъезжали сумитские свадьбы и палили в воздух из «калашей». Происходило это под стенами Кремля, так что Босянин возбуждался, угрожал всех обратно отправить, но от диаспор приезжали серьезные люди, иноземные послы слали ноты протеста, и сумитов оставляли в покое. А потом очередная свадьба и стрельба.

Чутье говорило мне, что безобидная пальба сумитских кунаков канула в лету, и приготовления в тире шли самым серьезным образом.

— Приехал! — сказал кто-то.

Обстановка накалялась на глазах.

Сумиты не стали прятать оружие. Кто повесил на ремень, а кто просто держал в руках.

В тир прибыли новые люди.

Впереди шли Имран Аксацев и Айна Иназова. Пара выглядела идеально. Имран, коренастый и сильный, гладко выбрит, одет в светлый костюм. Айна в сиреневом платье, которое словно светилось на ней. За ними шли четверо боевиков. Они видно не рассчитывали на столь горячую встречу, поэтому не имели на вооружении автоматы, а только пистолеты.

Жених и невеста держались за руки, хоть на свадебную фотографию. Словно ангелы, подумал я.

— Салом алейкум! Ассалом!

Сумиты стали здороваться, а Заман крепко по-братски обнял Имрана. Айна подошла к Узлипат, но та не заметила протянутую руку и отвернулась.

— Зачем звал, бабу[65]? — спросил Имран. — У меня мало времени. Надо готовится к свадьбе.

— Об этом и хотел поговорить, жегил[66]! — начал Заман.

— Не время сейчас тои устраивать! Война идет!

— Где ты видишь войну, бабу? Чужаков нет, никто не нападает. А той мы давно планировали, ещё до войны.

— Планировал он! А обещал на мне жениться! — фальцетом выкрикнула Узлипат.

Атмосфера накалялась. Сумиты разных группировок отшагнули друг от друга. И тут Имран увидел меня, доселе скрытого широкими спинами.

— Кто это? Пока он тут висит, разговаривать не буду!

— Алиф, спусти барана, только не развязывай! — прикрикнул Заман, и «чесночный», который был со мной с самого начала, кинулся выполнять приказ так рьяно, что если бы я не пригнул голову, то вошел бы в бетонный пол отвесно.

— Что вы делаете? — вскричала Айна.

Она бросилась ко мне, перевернула на спину. Господи, как от нее пахло. Божественный запах молодой девушки. Свежей чистой кожей, персиком, и еще чем-то вкусным и приятным.

— Айна, давидан[67]! — прошептал я.

— Чего ты бормочешь, сын ишака! — Алиф больно пнул по ребрам.

— Не бей его! Ему больно! — заступилась Айна.

В рядах сумитов прокатилось неодобрение. Для них я был чужаком, то есть, никем.

— Айна, пойдем дорогая! — Имран взял ее за руку.

И один в целом мире заметил, что рука жениха слегка дрогнула. Самую малость. Должно быть именно в эту минуту он понял, что из этого тира ему будет сложно выбираться.

— Не спеши, жегил!

— А то что?

Надо сказать, что я наблюдал разгорающуюся драму снизу через частокол ног. Но даже с неудобной позиции сумел рассмотреть, что между сумитами хозяевами и вновь приехавшими пролегла незримая граница.

— Что все это значит? — напрямую спросил Имран.

— Свадьбы не будет! — так же прямо ответил Заман.

— Это не тебе решать! Ты что забыл, кто перед тобой? Кази Иназов тебе голову отрежет как барану!

— Подожди, дорогой! — вперед выступила Айна.

Вероятно, она поступила с самыми добрыми намерениями, но так получилось, что она их всех погубила. Дело в том, что сумитов можно по-всякому ругать, но только не за готовность к схватке. Они загораются мгновенно и идут до конца, пуская в ход ножи и стволы. В данный момент численный перевес хозяев ничего не решал. Да и автоматами тяжело было воспользоваться, противники стояли чересчур близко.

Но когда Айна встала между враждующими, она нарушила и так шаткое равновесие. Намерения хоть и были хорошими. Перемирие, дружба, обнимашки. Но на деле противная сторона на 100 процентов использовала паузу для перегруппировки и изготовления к стрельбе.

Пока кунаки Имрана не могли прицельно стрелять из-за вставшей на линии огня девушки, хозяева подняли автоматы, клацнули затворами и началось.

От оглушительного грохота заложило уши. Тир заволокло пороховым дымом. Сопровождавших Имрана убили сразу. Но понял я это, только когда стрельба утихла и дым немного рассеялся.

Я хоть и находился в нескольких метрах, но был весь в чужой крови. В крови так же были и стенды на стенах. Тир больше напоминал бойню в базарный день. Кичи ходил среди поверженных и резал им горла тонким узким ножом. Раненные дергали ногами и хрипели. Кичи не менялся в лице, только что-то тихо приговаривал под нос. Свежая кровь парила, издавая невыносимый аромат.

Я заметил, что среди убитых женщин нет. Потом понял почему.

Каким-то чудом, а может быть потому что Имран был лучшим воином тейпа, он спас свою женщину и спасся сам, нырнув в неприметную дверь, доселе скрытую дежурными плакатиками. Наверное, это была киндейка сторожа или тренер по стрельбе хранил там свои кубки, но теперь Имран сидел там и отстреливался.

Нападавшие собрали заседание штаба.

— Его нельзя оставлять в живых! — заявил Заман.

— Айну пустить по кругу! — встряла Узлипат. — Эту шлюху! Она увела у меня жениха!

— Заткнись! — зло оборвал Заман. — Это ты втравила нас в эту историю! Из-за тебя мы ввязались в терки с самим Кази Аксацевым! Если до него дойдет, он вырежет наш род до последнего ребенка!

Крутые у них законы, подумал я. Гораздо круче наших. Наверное, поэтому они теперь главные в Москве.

Заман подошел к дверям киндейки.

— Жегил, прости, произошла страшная ошибка! Мы не хотели никого убивать! Когда Айна выскочила, мы приняли это за опасность! Прости меня, старого!

— Что с моими людьми? — спросил Имран через дверь.

То, что он в такую минуту интересуется своими людьми многое мне подсказали. Безумно хотелось помочь, как-то вмешаться. Но что я мог?

— С ними все в порядке! — Заман подмигнул Кичи, и убийца осклабился. — Мы их перевязали, надо только в больницу отвезти! Выходи, дорогой! Ты нас задерживаешь, а раненным надо торопиться!

Вот сволочь, подумал я.

Заман продолжал уговаривать.

— Жегил, мы же родственники! Ты заметил, мы в тебя даже не стреляли? Мы же хорошего желаем. Хочешь жениться, женись! Я тебе слова не скажу!

— Ага! — воспротивилась Узлипат.

— Чу! — зыркнул на нее глазами Заман.

— Я тебе не верю! — донеслось из-за двери.

Надо сказать, положение у него было патовое. Судя по всему, киндейка запасного выхода не имела, и Имран с невестой оказались в западне. Рано или поздно патроны у него должны были закончиться. Заман мог тупо погнать своих головорезов и взять его навалом. Или поджечь, тогда Имран сам бы вышел.

С другой стороны, исчезновение зятя самого Кази Иназова, хозяина Москвы, не могло остаться незамеченным. Его могли уже начать искать. Да и сам Имран мог кого-нибудь предупредить о цели своего визита. Все-таки не к деду Морозу ехал на елку, должен был что-то подозревать.

Мне искренне было жаль молодых, и рассуждая подобным образом, я успокаивал больше себя, ведь сам продолжал быть спеленатым словно ребенок и предпринять ничего не мог.

Я не учел лишь одного. Вернее, двух факторов. Первое, Имран собирался жениться и в нем бушевали гормоны, не позволяя трезво оценивать ситуацию. Второе, менталитет сумитов. Они конечно дикие люди, маргадоны, живут на безусловных рефлексах, но при этом явно пониженный интеллект и наивность на уровне ребенка детского сада.

— Какие твои гарантии? — донеслось глухо. — Поклянись Аллахом, что нас не тронешь и опустишь!

Заман конечно с готовностью поклялся.

Я был в панике. Мне хотелось кричать. Нельзя быть таким доверчивым. Клятва неверному не считается. А неверным можно объявить любого!

Но как говорится, человек полагает, а бог располагает.

Случилось неминуемое.

С внутренней стороны раздалась возня, это Имран убирал сооруженную им баррикаду. Затем дверь открылась, и они с Айной вышли.

Едва они появились, сумиты кинулись на них. Имран успел выстрелить, один из бачей с проклятиями заскакал на одной ноге, но другие повалили жениха, вязали узлы на руках и ногах. И пинали. Пинали и вязали.

— Ты Аллахом поклялся! — гневно воскликнул Имран.

— Перед Всевышним я сам отчитаюсь! — холодно проговорил Заман.

Бившуюся словно угодившую в силки птицу, Айну держали двое. Заман подошел, взял рукой за подбородок.

— Что с тобой прикажешь сделать, красавица?

— Ты обещал отдать ее мне! — выкрикнула Узлипат.

— Забирай!

Узлипат хлестко ударила соперницу в живот. Ту продолжали удерживать двое и бить было легко. Айна согнулась пополам. Узлипат схватила ее за волосы и толкнула в киндейку.

— Кичи! — крикнула она. — Ты первый!

Имран заскрипел зубами.

— Я вас всех убью! Клянусь Всевышним!

Заман хохотнул.

— А ты подумай, почему мы тебя сразу не убили?

Даже много лет спустя я не верил себе, что видел это.

Возможно веревки были гнилые, либо сумиты схалтурили и вязали плохо, но произошло то, что произошло. Имран напрягся, рванул, раздался треск, и оплётшие его вервия полопались и мертвыми змеями сползли на пол. Сам Имран одним махом оказался на ногах.

— Убейте его! — закричал Заман.

Имран дал ему в челюсть, и бандюган улетел. Жалко, что не совсем. Вспыхнула ожесточенная драка. Имран пытался добраться до Кичи, который прикрывался Айной, другие сумиты накидывались на него, не имея возможности стрелять, чтобы не зацепить своих.

В самый ответственный момент меня грубо перевернули на живот. Сверкнула сталь ножа. Не успел я заорать, как кто-то зажал мне рот.

— Тихо! Я тебя освобожу? Мы должны быть ЕЩЕ знакомы!

— Мракобой! — пробубнил я сквозь руку.

— Альянс к вашим услугам!

Мракобой одним махом рассек связывающие меня путы.

— Уходим!

И тут над самым ухом резанула автоматная очередь. Мракобой катнулся в одну сторону, я в другую.

Бесхозно лежащий на полу автомат я приметил еще, будучи связанным. Его выронил раненный Имраном бандит. Я схватил его, направил в сторону огня и нажал на спусковой крючок. Если бы он оказался на предохранителе, стрелок бы прищучил меня.

Неизвестно как вычленил меня в общей куче-мала стрелок, но он продолжал держать меня на мушке и вот-вот должен был спустить курок. Автомат словно швейная машинка задергался в руках. Первые пули угодили бандиту по ногам, и они словно взорвались. Во все стороны полетели ошметки мышц, кожи и прикрывающей их одежды. Льдом забелели кости. Бандит сделался ниже ростом, а так как я продолжал бездумно жать на курок, то очередь легла выше. На бандите был бронежилет и в местах попадания возникли лиловые вспышки.

Вот те костюм с перламутровыми пуговицами, зло подумал я.

Получилось так, что бандит был убит еще первыми выстрелами по ногам, а ударная сила пуль по бронику, хоть и не пробила последний, опрокинула стрелка и отправила в последний путь.

Тир вновь наполнился пороховым дымом. Хоть это и был тир по определению, вряд ли в нем стреляли так много за все время функционирования со дня постройки.

Имран стрелял и бил. Бил и стрелял. Многие из сумитов оказались хорошо подготовлены и заблаговременно надели броники, так что Имран сначала откидывал противника ударами пудовых кулаков, затем стрелял в шею или голову.

Восхищаюсь сумитами. Войны давно нет, в армии не служили, а дерутся и убивают так, словно всю жизнь этим занимались. Это у них в генах. Мы еще слишком мало знаем их историю. А когда узнаем, это окажется история боевых народов, заточенных на войну.

Имран бы всех их поубивал, если бы не слабое звено-Айна. Ей бы убежать и укрыться, пока жених все тут не закончит, но убежать и укрыться девушке не дали.

— Остановись, или она умрет! — раздался вопль.

Выстрелы оборвались. На ногах к тому времени оставалось пятеро. Заман, Кичи, Узлипат и Имран с Айной. Кичи, ухмыляясь, держал Айну за шею и прижимал ствол пистолета к ее затылку, сам при этом укрываясь за девушкой. Поступок настоящего джигита.

Пол был завален трупами. Сам Имран дымился от пота. Казалось, воздух над ним искажается. Одежда была изрезана и висела лохмотьями.

— Брось ствол! — фальцетом крикнул Заман.

Имран смотрел только на Айну. Руки его опустились, и автомат соскользнул на пол.

Я потом долго анализировал ситуацию и сделал для себя единственно приемлемый для себя вывод. Думаю, увидев этот взгляд, направленный на любимую, Узлипат поняла, что Имран никогда не будет принадлежать ей. Они могут сейчас запугать его, сделав Айну заложницей, заставить женить на себе, но ее он не будет никогда. Всё это она поняла по одному единственному взгляду.

И тогда она сделала то, что сделала. Она сжала руку Кичи и заставила его сделать роковой выстрел. Айна спала как подбитый браконьерами лебедь. Ужасно закричал Имран, кинулся, и тогда Заман выстрелил ему в голову. Тот упал как подкошенный.

— Кончено! — произнес Заман.

— Еще нет! — и тогда я поднялся перед ними.

Они застыли передо мной практически в ряд. И между нами было 5 шагов, не больше.

— Я женщина! — крикнула Узлипат.

Уже поняла, что пощады не будет. Вообще ничего не будет, кроме ослепительной очереди и брызг сгоревших пороховых газов.