Мы из Кронштадта. Подотдел коммунхоза по очистке от бродячих морфов - продолжение

Глава 15. Команда лекаря. Ракша и Ропша.

— А, вот оно что – просветляется омоновец – это все горе паническое у Павла ибн Искандера после обучения молодежи работе с минометами разбухло. Так?

— Да, и это тоже – неожиданно легко соглашается музейщик – и это между прочим ребята не просто так с улицы, сработавшиеся в общем, с боевым опытом, а очевидные вещи им разжевывать надо. Что говорить о тех, кто сроду никакого живого оружия в руках не держал.

— Вы тут минометами разжились? – удивляюсь я.

— Скорее боезапасом. Минометов и в музее достаточно. Разжились несколькими сотнями мин, так что два расчета 82 мм. уже немного потренировались, дальше еще пару расчетов можно организовать. Мины правда еще начала 70 годов, неровен час проблемы будут, но лучше чем ничего. Вот мы их и утилизируем.

— С живыми воевать собрались?

— Почему нет? Когда до этого дойдет, надо, чтоб расчеты уже были обучены. А то сегодня точно бы пара умников голов бы лишились, хотя им сто раз сказал и показал, что не надо в ствол миномета заглядывать и вообше крутиться в зоне выхлопа. И вроде поняли. А тем не менее двоих бы точно потеряли – и это только то, что я засек.

— Сейчас они чем заняты?

— Тренируются. Разборка—сборка миномета. Разобрали, переместились на пару метров, плиту в землю шмяк, трубу в сустав, двуногу присоединили, сымитировали заряжание пустой рукой – разобрали, перешли, опять собрали.

— Не поломают?

— Не исключено. Но все равно учиться надо, причем практически. Тренаж ничем не заменишь. Хорошо хоть они не срочники, понимают.

— А что это вас запрягли, а не начарта Охрименко? Ему же и карты в руки?

— Так он не минометчик. А у меня в сравнении с ним опыт куда больший, довелось знаете ли посетить несколько жарковатых стран. И могу похвастаться были вполне определенные успехи. Как в обучении местных кадров так и в практике. Да и засиделся я тут, пора проветриться.

К моему облегчению в компанию добавляется та самая рыжая женщина с АК—74. Подошла тихо, я даже не заметил, только когда уж в поле зрения появилась. «Девушка с веслом» запросто обращается к Павлу Александровичу с вопросом об успехах ее подчиненных, причем величает его ни много ни мало герром Бомбардиром. Музейщик смущается и вполне связно сообщает, что ребята толковые, но две головы сегодня бы уже снесло вылетающими минами, а если бы детонаторы успели взвестись, то и другим бы досталось. Рыжая кивает, говорит, что дополнительно надерет ухи. Потом неожиданно обращает свое внимание на меня.

— Мы тут достали несколько коробок с весьма важным препаратом, мне говорили, что препарат входит в список жизненно важных чуть ли не первым номером. Какую цену может заплатить ваша контора? Вы ведь тут медицинское начальство?

— Ну знаете ли. Я вообще—то вряд ли так сходу скажу, я ж не совсем снабженец. Опять же смотря, что за препарат. Это с ним коробки?

— Да.

Читаю надписи на коробках. Поворачиваюсь и с сожалением говорю, что за этот препарат больница гроша ломаного не даст.

— Это как так? – оторопев, спрашивает рыжая.

— Ну видите ли, это арбидол. Противовирусный препарат. Шестерка уже сейчас сняла потребность в противовирусных препаратах, нет сейчас вирусных заболеваний, кроме зомбии, тем более, что они – в том числе и арбидол – зомбию не лечат, это достоверно доказано. При этом и до беды арбидол был фуфлом.

— Гм. Это точно? А что ж препарат был жизненно важным?

— Ну вообще—то он не жизненно важный. Его эффективность под большим вопросом, если честно. Другие были эффективнее. А в список он включен только потому, что производители этого арбидола весьма высокие посты занимают. То есть занимали. Так что это дутое плацебо, не больше. Слово плацебо знаете?

Рыжая возмущенно фыркает. Видно, что слово это она знает. Тут же убеждаюсь, что она вообще много знает слов. Это заметно из того, как она напускается на одетых в такой же камуфляж парней, которые как раз закончили разгружать плавучее средство. Матом она не пользуется, но от этого выговор не становится менее ядовитым, скорее наоборот. Мы переглядываемся – ясно, что парни сосватали командирше пустой выход, причем еще поспорили там, на каком—то фармацевтическом складе, что брать, сама—то Ракша отдавала предпочтение простым медикаментам на манер антибиотиков и подобного, а именно эти двое убедили набить корыто этим супер—пупер арбидолом. Один из парней помалкивает, вздыхает, обводит очами небо, слегка розовеет этаким девичьим румянцем, другой краснеет как рак, что на его рязанской физиономии особенно заметно, пытается возражать, периодически якая. Впрочем, кроме самого зачина «Я..» он продолжить речь не успевает. На каждое это самое «Я», рыжая тут же отпускает дополнительную порцию яда. Когда я уже услышал «— Путин без Кремля, — туча комарья, — речка без устья, — съел свои локтя — и — мамонт три бивня», любопытство пересилило. Я вежливо осведомился, а какие еще определения она может выдать на это самое «Я»? Бросив на момент полоскать проштрафившихся, Ракша улыбается и отвечает нимало не задумываясь:

— по колхозу тля,

— банка мотыля,

— черви для рыбья,

— нехрен тут ля—ля,

— самка бугая,

— свиснул якоря,

— песня журавля,

— шлюпка корабля,

— вышел не войдя. Хватит?

— Ну знаете, я впечатлен. А еще можете? – заинтригованно вопрошаю я.

— Легко – улыбается рыжая.

— И? – подначиваю ее. Она без натуги выдает целую охапку:

— смайлик айсикья,

— просто каналья,

— обрезик от ружья,

— шрамик от цевья,

— клювик воробья,

— жабры Карася,

— денег ни копья,

— шапка МамаЯ,

— в дырку труселя,

— лифчик от хоря,

— кроватка для спанья,

— памперс для битья,

— попка просто для,

— желудь из свинья,

— швецкая семья,

— дайте три рубля,

— ухо для вранья,

— бантик пуделя,

— пудинг из гнилья,

— стволик для литья,

— телка для шмотья,

— типа тру—ля—ля,

— хвост попугаЯ,

— Андерс без буя... Еще?

— Ну а еще сможете? – уже совсем пораженный спрашиваю я.

— Как уже говорилось – легко! Поехали.

— тазик для мытья,

— копейка без рубля,

— нож без острея,

— штурман без руля,

— тонны две угля,

— оспа у кроля,

— грип а—ля свинья,

— скушать не жуя,

— смеси для питья,

— всадник без коня. Хватит?

— О, да. Вполне. Впечатлен! В принципе я могу вам дать список дефицитных медикаментов, так что если склад не пустой еще – можете исправить ситуацию.

— А с этим что делать? – она глянула на коробки.

— Честно скажу – не знаю. Разве что использовать как плацебо, для чего только он и раньше был гож. Досадно, конечно. Ну да было бы то последним горем. Можно выдавать мнительным людям.

— Черт! Убили время, горючку и силы. День впустую…

— Бывают потери и посерьезнее – утешаю я ее, руководствуясь старым принципом «чужую беду руками разведу, а к своей ума не приложу». Она кивает, думая о чем—то своем. А я с огромной радостью вижу наконец неторопливо идущих своих сослуживцев по команде – Серега с Енотом не спеша, прогуливаясь, двигаются на пристань, значит уедем скоро, не надо ждать у моря погоды. Но видно такой у меня талан сегодня – не успели мы залезть в лодку, что—то разговор заязался с сидящими на пристани, а тут подкатила та самая сотрудница зоопарка, что уже начинала мне головомойку делать несколько раньше. То ли детей кому—то сдала, то ли ее экскурсия недолгая была, но факт, что наличие на пристани аж трех мерзавцев из проклятой живодерской команды, подвигло даму к весьма активным действиям. Но ей не удалось отрезать нам путь к ретираде и очень скоро мы уже оказываемся в лодке, старательно не слушая претензии защитницы убиенных животных.

— Да как у вас рука только поднялась, живодеры вы этакие! Охотнички! Больше вам и стрелять не по кому было! Медведи же в красной книге, уникальные животные же, белые медведи! А другие — которых вы тоже расстреляли? Вам руки ваши оторвать мало!

Только Енот не удерживается и перед тем, как отдать швартовы, прямо глядя тетке в глаза внимательно и смиренно так спрашивает:

— Мамо, это вы об мишках убиенных беспокоитесь? Это да, горе—то какое... Мамо, а вот скажите, ежли так случиться, что маловероятно, конешно, но, вот мало ли, Г—ди Б—же, Отец наш Н—бесный, пошутит — и вы, узнаете вдруг, что меня например пристрелили? Не, я ж понимаю, что на оградку, крашеную по годовщинам — рассчитывать глупо, ноне такое токмо героям Всея Кронштадта, и Ржевки, и Колпино, и прочая и прочая — но я в герои не попаду. Хрен с ней, с оградкой. Ну, вот хотя бы просто — слезинку—тось смахнете? Ну погорюете как об невинно убиенных мишках? Да чо там, нет меня в красной книге, об что речь... И добро б помереть за что эдакое, всевеликое... а то ведь, случись — так за то, чтоб вашим зверушкам покушать лишнего, да хфильму новую показать в синематографе, по пятницам. А потом еще чтоб Вам бензинцык подешевле был, косметика в ассортименте и свобода слова. А там и до интересов тех кто равнее прочих при прочих равных дойдет — а то, иначе, за что ж мы последние времена до Беды подставляли глупы буйны головы?Також оно понятно, что жалеть таких — оно и не надо вовсе. Зверюшек жальчее. Да и не узнаете Вы, мамо, случись что — ну, оно ж вам знать вовсе и не интересно. Так я пойду, мож все же на оградку заработаю, а вы пока пожалейте медведЕй, и прочих... не смею более отвлекать.

Ответ дамы—зоологини я не слышу, потому как мотор рявкает и я шлепаюсь на задницу, лодка рванула всерьез. Эх, даже не попрощался ни с кем.

— Да что они все, с цепи сорвались, что ли? – спрашиваю я спутников.

— А что такое? – по обязанности интересуется Серега, о чем—то сосредоточенно думающий.

— Да Павел Ляксаныч мне мозги полоскал половиной истории Великой Отечественной и нервный был шибко, эта мадам напустилась тоже.

— День такой – веско замечает Енот.

— И что за день? Самая короткая белая ночь?

— Не только. Полнолуние. Думаю, что это.

— Да кто об этом помнит, тем более сейчас! – удивляюсь я.

— Дык помнить необязательно. Генетика. Длинная память. Вот и нервничают.

— Ну разве что… А со зверюшками вообще—то получается фигня какая—то.

— Ты о чем? – осведомляется Серега.

— Ну я всегда этих любителей животных не понимал. Особенно фанатичных и рьяных. Они такие любители, что хуже маньяков. И вообще тут черт ногу сломит…

— Звери – это все—таки хорошо, однако. С ними проще, однако –отмечает Енот.

— Так я же про людей толкую.

— С людьми – сложнее, однако – опять же высказывает неоспоримую истину хромой.

— Ну тебе все шутки. Я вот когда прочитал про эту компанию идиотов под названием «РЕТА» — общество по борьбе за этичное отношение к животным – уже офонарел.

— И что такого заслуженного живодера заставило превращаться в настольну лампу – наконец отрешается от дум Сергей.

— Да ты сам суди, эти любители животных собирают всяких котов—собак в свои приюты для животных. И раздают желающим. Под это собирают нехилую денежку со всяких там благодетелей и радетелей. Желающих, что забавно, сильно меньше, чем живности. Так они эту живность «спасенную от злых людей» ликвидируют сами. Постоянно и тысячами. Чтоб на харчи не тратиться. Тратятся на рекламу своей конторы, делая безумно дорогие ролики в самый прайм тайм идущие. На эти деньги можно было бы всех бродячих кошек и собак три года кормить, но все на рекламу. Я когда узнал, что в их приютах для спасенных животных ликвидируется за год 90% всей котособачьей братии – офонарел точно. Даже не как настольная лампа, а как торшер – или даже фонарный столб.

— А чего эти выкидыши природы хотят—то? – удивляется Серега.

— Президент и соучредитель РЕТА Ингрид Ньюкирк сформулировала задачу, как всеобщее освобождение животных. Это означает – нет мясу, молоку, зоопаркам, циркам, шерсти, коже, охоте, рыбалке, просто домашним животным, ибо это тоже несвобода. РЕТА также против всех медицинских исследований, в которых требуются животные.

— Похоже, баба сумасшедшая – констатирует уверенно Сергей.

— Ну наверное да – она в 22 года сделала себе операцию по стерилизации.

— Вот это – правильно! Сама операцию сделала, пивной бутылкой? – радуется хромой.

— Нет. Не сама коночно. Врачи, по ее требованию. Она ж не наш Рогозов, который себе вынужден был на полярной станции аппендицит оперировать. К слову эта любительница животных собственноручно ликвидировала в своем офисе около 14 тысяч животинок.

— Точно сумасшедшая сука – твердо констатирует пулеметчик.

— Мило – с гримаской и выражением Гермионы Грейнджер из первой фильмы про Поттера поддерживает Енот – встретишь Ингрид – не убивай ее! Оставь ее мне – заканчивает он уже голосом Саида.

— Ну я надеюсь, что она таки уже зомбанулась. И бегает теперь от своры зомбанутых собак. Но вообще у этих европейцев и раньше так было, не отнимешь. Наши еще раньше такое замечали. Вот помнится в детстве книжку про капитана Врунгеля читал…

— Похоже про международное общество по защите китов от вымирания толкуешь – усмехается Серега.

— Про них, голубчиков.

— В чем соль—то? – опять осведомляется Енот.

— Это общество занималось уничтожением китов – дескать если их уничтожить, то они не смогут вымереть. Нормальная такая логика… Впрочем наши тоже хороши. Только в другую сторону. Та же дама зоопарковая… Я ведь понимаю, что она нам бы тут втемяшила, тем более в день 22 июня. Зоопарк—то ленинградский блокаду пережил. Потерь конечно много было, ту же слониху Бетти убило 8 сентября – тож знаковый день – кольцо блокады сомкнулось и вот практически под первыми же бомбами эта животина и погибла. Обезъяны разбежались, по всей Петроградке их ловили.

— Это все хорошо, только ты что—то мыслью растекся – возвращает меня в русло Сергей.

— Мысль простая. Вот выхаживали тут бегемотиху по кличке Красавица. Очень трогательная история. У бегемотины кожа особая. Ей надо в теплой воде почаще находиться, иначе трескатся и заживает плохо. А тут воду отключили, холодрыга, служительница эту громаду камфарным и касторовым маслом смазывала, грели как могли. Бегемотина была очень боязливой, от бомбежек в панику впадала, служительнице приходилось в бомбежки рядом находиться, гладить эту громаду, успокаивать – животина в присутствии служительницы и впрямь в себя приходила. В общем – спасли самую крупную в Европе особь. Или вот как раз гамадрила родился в блокаду, так из роддома выдавали в день поллитра молока. Выжил детеныш гамадрила.

— И?

— Да что и… Та же бегемота – это считай пять тонн мясопродуктов. Вот я и не знаю – что лучше – что бегемот выжил, или хотя бы десяток или поболе умерших от голода людишек на его мясе выжили бы. Или что ценнее – детеныш гамадрила или человеческий? Человеческие—то мерли тысячами… Не, я понимаю, что золотом плачено и тот же бегемот такое же ценное оборудование, как и токарный станок… И все же…

— О, кстати! А что с хищниками сделали? – сбивает меня с настроя почему—то заинтересовавшийся Енот.

— Кого успели – эвакуировали. Кого не успели – пристрелили. Опасность была высока, что под очередными бомбами на волю не обезъяны уже разбегутся. Бомбили—то все время – на Петроградской стороне на территории аттракционов в парке были склады продовольствия.

— Это что за аттракционы? Где?

— Да американские горки – они как раз были, где угол зоопарка, что на Петропавловскую крепоть смотрит. Вот там их знаменитый купец Елисеев построил в начале века. Потом в тридцатые годы сгорели. Восстановили быстро, 1200 метров путей, семь поездов по два вагончика, народ туда валом пер. Особенно если учесть, что обниматься прилюдно было неприлично, а тут допускалось. Вроде как девушку свою оберегаешь. Ну а в 41 там склады тайно организовали, видно рассчитывали, что немцы не будут аттракционы долбать. Немцы знали про склады. Да и ракетчики с земли помогли навестись – многие эти ракеты зеленые видели. Ну и сгорело, пожар был не меньше, чем на Бадаевских, только о нем мало кто вспоминал. А после войны пепелище зоосад под себя прибрал… Так что немудрено, что в зоосад прилетало все время.

— И ты, попугай ученый, не мог с такими знаниями бабе этой растопыренной рот заткнуть? – удивляется Енот.

— Ну, я растерялся…

— Похоже, зря. Медведей—то в блокаду порешили? – уточняет с интересом Серега.

— Белых вроде эвакуировали с носорогом, тиграми и пантерами. А бурых и других крупняков постреляли. Правда вроде уже в 43 с фронта медвежат доставляли…

— Вот и сказал бы мадаме как есть… Толку от вас в нужную минуту…

К своему стыду вынужден признать, что будь я сегодня в нормальной форме, ответил бы я тетке из зоопарка адекватно, ан не срослось… Ладно, переведу вот дух, отыграюсь еще.

— Как—то не сообразил. Да и ругаться мне с ней не с руки.

— А кто говорит ругаться? – удивляется Енот — просто охолонуть, поставить на место.

— Да будет тебе. Вы—то как пообщались? С пользой?

— Похоже, да, может и пригодится – отвечает Серега.

— Слушайте, мне показалось или эти жуки – имею в виду парочку мечников—неразлучников, что на пристани дежурили – мне показалось, что они тоже в эту нашу операцию вписываются?

— И правильно показалось – говорит Сергей.

— Интересное кино. Я—то боялся, что мы там в одиночку кувыркаться будем.

— Задачи нам нарезали серьезнее, чем мы можем выполнить. Так что помощь будет. Нельзя сказать, чтоб солидная, но по нынешним временам – неплохо.

— Значит Павел Алексаныч с минометами. Не очень себе представляю, что это такое, но уже теплее.

— Миномет – это такая труба на плите. В трубу запихивается мина, соскальзывает вниз, тыкается капсулем о неподвижный боек…

— … после чего у нее пыхает пороховой заряд и выкидывает мину из трубы. Енотище, я уж мин—то в руках подержал, а уж хвостовиков—стабилизаторов как грязи на полях было. Не о том речь, я их в деле не видал.

— В деле они хороши —одновременно и одинаково отвечают оба собеседника и переглянувшись, усмехаются.

— Ну вам виднее. Только нафига в Петропавловской крепости заводить секту минометчиков – не пойму. Орудия и помощнее можно поставить. А в кого кроме людоедов лупить – не представляю. По зомби вроде как совсем нелепо…

— Это ты совсем, похоже, не прав – солидно отвечает Сергей – если по Неве попрет что нехорошее, то пушки с верков посшибает быстро, да и по амбразурам с нынешней оптикой отработать не вопрос. А миномет из укрытия врагу на палубу накидает гостинцев. Так что получается, что реку контролировать минометами вполне можно. Опять же есть мысля очистить пространство перед Адмиралтейством. Зомби конечно тупые, но когда их шкварят, стараются все же от угрозы уйти. Опять же есть нюанс – зомби с повреждениями все—таки гниют, не так как целехонькие. Ну и ходить с перебитыми ногами не смогут. Вполне может помочь, а то эта толпа вокруг Адмиралтейства надоела уже. Ну и нам в будущем деле очень может пригодится, особенно если этот Паша и впрямь такой мастер, как нам толковали.

— А эти балбесы с арбидолом, что у него теперь в помогалах – кто такие?

— Да страйкболисты. Они, как началось это похабство, сразу в кучу собрались. Тоже потери у них были жесткие, но колхозом отбиваться сам понимаешь – проще. Вот они и отбились. В Петропавловку из Веселого поселка добирались. Там тоже был анклав небольшой, не удержали.

— После того, как нас в Кронштадт прибрали? Я их раньше не видел.

— Да, они тут недавно. До этого самостоятельничать пробовали. Похоже, что не шибко вышло.

— Ясно… А Дункан? Что нам отряд алебардщиков тоже придадут?

— Нет. Просто десяток ментов как бы в усиление, но думаю, что у них своя задачка – среди людоедов их коллеги есть, опять же сразу кое—какие следственные мероприятия ожидаются, так что из МВД люди пригодятся.

— Лучше б танк дали. И роту мотопехоты. Или морпехов.

— Не покатит. Для силового захвата такого поселка, как Ропша –батальона мало. Да и ставить все на один танк. Несерьезно. Фугас, мины, граната из РПГ – и все…

— Таким сбродом как у нас, тоже что—то не впечатляет – уныло отвечаю я.

— Не переживай, не все так кисло.

— С чего это ты такой уверенный?

— Просто наконец—то нормальная задача. Нормальные живые враги, нормальные БТР, не то, что эта нежить сказочная.

— Там зомби тоже хватает. Кстати, а что это нам так загорелось добивать этих людоедов? То не волновало, то вишь как загорелось. Я может и ошибаюсь. Но времени на подготовку нам явно мало дали. Те же самоучки—минометчики накроют сгоряча – и полетели клочки по закоулочкам…

— Вы меня удивляете! – с интонациями волка—скорохвата Таманцева заявляет Енот. И смотрит при том на меня, как на дефективного.

— Да хоть и так. С чего это Ропша такая медом намазанная оказалась?

— Похоже, ты не в курсе. Там много всего ценного – медленно выговаривает Сергей.

— Ну например?

Серега, прищурясь, смотрит на бликующую воду, потом начинает перечислять: «Во—первых – живых людей под полтыщи. Во—вторых – рыбозавод и институт рыбный соответственно. В—третьих – две конюшни с лошадками уцелели. В—четвертых – там перекресток дорог, а дороги надо расчищать. В—пятых судя по отсутствию курозавров – там какая—то часть птицефабрики уцелела. Мало?

— В—шестых там куча отмороженных людоедов, которые вооружены и имеют бронетехнику и всякие взрывающиеся железячки… — возражаю я ему.

— Ага, в—шестых там куча отмороженных людоедов. И этот пункт стоит поставить вперед. Первым пунктом – замечает Енот.

— Из гуманизьмы?

— Нет. Из—за идеалогии. Или уже даже и религии. Устоявшей, вполне имеющей шансы на распространение. Между прочим – они весьма себе привольно живут. Не сравнить с тем же анклавом в Александро—Невской лавре. Тем все время приходится отражать нападения, да и вылезти за стены не получается, там упыри толпами. Потому кого бог любит – оно не очевидно. Вот с точки зрения людоедов – ни тебе постов, ни смирения духа, ни умерщвления своей плоти – куда как веселее живется…

— Ну насчет умерщвления плоти ты неправ…

— Я уточнил – своей плоти. Чужую то умерщвлять они куда как горазды.

— То есть мы похоже, крестоносцы? – улыбается Серега.

Енот молчит. Потом, старательно подбирая слова, пытается вразумительно выразить в звуке свою мысль.

— Крестоносцы грабить шли. И им пофигу было кого, лишь бы побогаче богатствие было. Иначе не стали бы они христианский же Константинополь громить, пока Гроб Господень изнывал в Джирузалеме, попираемый босыми ногами и руками язычников и мусульман. Так что крестоносцы – это просто хорошая отмаза. Тут другое – иногда надо рисковать шкурой, потому что просто надо… Чуйка твоя говорит – тут надо влезть, потому что именно без тебя – будет Огромная Страшная Жопа. А ты – ну почти Избранный, что ли…

Хрюкаю весело, вспомнив давнюю компьютерную игру «Бард,с тэйл», где Избранных было больше сотни – ну почти все население игрового мира. Сама игра была пародией на героические пафосные игры – от начала и до конца, даже самый первый квест Главного Героя, данный разбитной бабешкой—трактирщицей (У нее были такие роскошные сиськи!!!) был на удивление стандартен и тривиален – пойти в подвал и убить крысу. Ну как в большинстве таких игр. Только крыса оказалась громадной и огнедышащей и уморить ее удалось только в конце игры. Еще и меч свой герой при первом же квесте этом потерял… Так вот была там заставочка, где пафосный юнец встречается с обычным гоблином и на вопрос нечисти о том: «Кто он таков?», гордо отвечает – «Я Избранный!». «Еще один» – говорит гоблин и привычно бьет стрелой в лоб наповал очередного Избранного…

Понимаю, что поспешил, Енот тут же как улитка втягивется в раковинку. Замыкается в себе.

Черт, нескладно получилось. При всей своей нахальности, а зачастую и наглости, хромой старательно держит закрытым свой внутренний мир. Сейчас только вот приоткрыл было дверку, а я хрюкнул. Ну и куда меня с моим свиным рылом?

— Имеешь в виду, что там если женщину обижают или ребенка, то надо вмешаться – поспешно мешаю закрыть эту самую дверку.

Понимаю, что выглядит это как всунутый между закрывающейся дверью и дверным косяком сапог, но Енот все же отвечает:

— Нет, не это. Не за всякую девушку надо вступаться. А то дураком сам себя выставишь. Может это она «Помогите!» орет от избытка пьяных веселых чувств и вообще у нее такие брачные игры. Настучишь кому по харе, а это ее любовник любимый или тем более обожаемый муж… Да и дети… Тоже не все так однозначно…

— Ага. Детский сад, штаны на лямках… Мы несколько раз пацанят валили, когда на обстрел отвечали. Сопляки, сопляки, а у одного СВД, у трех других калаши разные. Еще и несколько военных билетов наших у одного такого нашли. Так что детишки – это не так просто все, особенно если их взрослые науськивают – поддерживает Енота пулеметчик.

— Именно. Тоже так получилось, два паренька что—то в земле колупали, мы их окликнули – там и рвануло. Фугас, оказывается, дети ставили для нас, а от оклика испугались, ручонки не то сделали. Им по триста баксов за фугас платили, так старались.

— Неплохие деньги…

— Не, платили—то фальшивками в основном. Потому этот бизнес и увял – возишься, возишься, а тебе фальшак суют… Не то.

— Так тогда мысль поясни.

— Больно надо метать тут бисер разума пред всякими этими… которые хрюкают… — выразительно смотрит на меня хромой.

— Не буду больше! – честно говорю я.

— Это ты зря… От многого отрекаешься… теперь и не похрюкать будет, невеселая житуха в перспективе – задумчиво тянет время Енот.

— И все таки?

— Это трудно высказать,чтоб нормально получилось. Получится либо глупость фанфарная, либо пафос убогий… Вот вообще – а для чего человек живет? Что такое – цель в жизни? Вот для мужчины – что является показателем его успеха?

— Фигасе ты спросил! – теряюсь я.

— Почему нет? Простой вопрос. И что забавно – раньше на него не стеснялись отвечать. Причем и с женщинами все было ясно и с мужчинами.

— Погодь, и что там с женщинами ясно – заинтересовывается пулеметчик.

— Да все ясно. Раньше – четыре «К» в том или ином виде. То есть Кирхе, Кюхе, Клейде, Киндер, теперь идеал — это выпить цистерну шампанского, сьесть тонну икры и насосать себе на «Лексус». Или на «Мазду», если сосаемые не широки в кошельке. С женщинами как раз все ясно. Может скупить все лапти и тряпки самых модных брендов в близлежащих бутиках Парижа – тогда Богиня, не может – дура лошарная, все просто.

Чуть было не нарушаю обещание «не хрюкать», вспомнив недавнюю стычку Кабановой с чайлдфришной медсестричкой, удерживаюсь. Сижу со старательно сохраняемой постной физиономией. Енот осторожно, словно идет по тонкому льду, прощупывающе так, продолжает:

— Вот что такое «не зря прожитая жизнь»?

— Ну не знаю… мне кажется у каждого это свое должно быть…

— Да ну? И нет общепризнанных ориентиров?

— Ну те, что были, как то не для всех. Наворовать побольше и свалить из сраной Рашки в Лондон – как бы не для всех идеал и венец успеха.

— Да брось, я не о том.

— Тогда о чем?

— Если б я смог так сходу и афористично ответить, то был бы велик, как все древнегреческие Сократы и Аристотели одним пучком связанные. Ты к слову был на первой или на второй? – неожиданно спрашивает Енот у Сереги.

Тот, не очень удивясь странному вопросу, отвечает, что на второй.

— И какое у тебя было ощущение? – с журналистской вьедливостью уточняет хромой.

Серега задумчиво отвечает: «А вперемежку. То понимал, что я лох, который за чужие денежки горбатится и шкурой рискует зазря, пока умные ребятки в тылу бабло молотят. А было, что и наоборот – я делал мужскую работу и на мне все держалось, пока другие в тылу крысили… Хотя первое чаще, пожалуй. Особенно когда вернулся. А там когда видел, что мы за чуму остановили – бывало и гордился собой и своими ребятами. Да, гордился. Было такое».

Для меня это как—то внове. Да и вообще задумываться о смысле жизни… Поневоле в башку лезет старая пародия на Хармса «Гоголь о смысле жизни только к старости задумываться начал, в молодости у него совсем стыда не было… Однажды свою невесту в карты проиграл. И не отдал!!!».

— Вот знаешь и у меня как—то так же. С одной стороны понимаешь, что идиот. С другой – если бы не я, то из этих мажоров бойкие вахи выпустили бы кишки моментально. И вся преграда между головорезами и всеми теми в тылу – это небольшая кучка таких же идиотов, как я. С одной стороны обидно защищать мажоров и воров. С другой стороны – они—то удерут, а резать головы будут совсем уж неповинным. И получается, что поневоле задумывашься о том – а смысл всей твоей жизни – в чем? Родился, крестился, женился, помер? Или что—то другое? Или главное в жизни – купить в кредит Форд—Фокус? Или быть какбэ дураком, тратя силы на защиту неизвестных тебе людей. Которые не шибко—то скрывают свое презрение к лоховатым идиотам, зазря своим здоровьем жертвующим. У кого нет миллиарда – может идти в жопу!

— Странно, что ты сейчас об этом заговорил.

— Ничего странного. Сам же знаешь – надо выдвигаться каких—то уродов по приказу плющить. При этом явно и у тебя в башке вопрос «А почему – мы? А почему— я?». И при этом знаешь – не можешь не знать, что и у людоедов очень может быть бабы и дети есть. И тоже, что характерно – людоеды. Милые детишки—людоеды. Красотки девчонки. И тоже – людоедки. И бить их придется насмерть. И девушек милых и детишек ясноглазых. И при том святая цель как—то начнет святость свою терять, а особенно если учесть такой странный факт, что людоедов не трогали чересчур долго. Вопрос ведь такой возникал, а?

— Ну возникал…

— И как ты на него ответил, а?

— Гм… Я подписку давал… Ну в смысле…

— Ага. Знаешь, мы тоже с усами. И ушами. И мозги посерединке работают. Людоедство – вообще каннибализм, потому как мальчонка – крысолов на крысах проверял, да и Алик мичман тоже намекнул толстенным намеком – резко субьекта каннибала усиливает. И мощный он и ловкий и лютый… Потому их там и держали в целости – как живой эксперимент. И если бы не получилось, что каннибал дуреет в итоге до кретинизма и навыки теряет, то не уверен я, что все бы так кончилось. Не уверен. А сейчас мы будем зачищать неудачный эксперимент. И пока мы там будем рисковать – в тылу у нас ребятки будут безопасно богатеть…

— Не так безопасно, друже, не так безопасно. Помнишь азеров, которые дорогу братве Невидимой Руки Рынка перешли?

— Да как же,помню. Мы одного такого нашли, когда патрулировали – заказ на бабаморфу был там. Она как раз на азере и кормилась. Но с азерами оно как бы не удивляет. Дружок у меня рассказывал, как ему аксакал тамошний после провалов в боях с армянами сказал грустно: «Мы своим детям говорили,чтоб они в армии становились уважаемыми людьми, шли в хлеборезы и кладовщики. А армяны шли в танкисты –артиллеристы. Вот и вышло – у них танкисты—артиллеристы, а у нас хлеборезы»… Но суть—то не в этом.

— А в чем суть—то?

— А ссуть оне в горшок – говорит Енот свое привычное присловье.