На грани смерти

24

Варфоломей не помнил, сколько времени находился без сознания, но когда очнулся, было уже темно. Он попытался подняться, руки уперлись в холодный земляной пол. Стояла глухая ночь. От раны в животе по всему телу разливалась жгучая боль. Тяжело дыша, Варфоломей попытался приподняться, но тщетно.

Совсем рядом он услыхал стон своего сына. Может почудилось? Он затаил дыхание и прислушался. Стон повторился.

— Володя, сыночек, что с тобой? — спросил Варфоломей слабым прерывистым голосом. Ему никто не ответил. Напрягая силы, он пополз на стон. Наконец его руки наткнулись на детское тельце.

— Вовочка, это я, папа. Скажи что-нибудь, сыночек!

В ответ только стон. Варфоломей принялся осторожно ощупывать тело сына. На лице мальчика, в волосах он нащупал застывшую кровь. Разорвав на себе рубашку, он протер его лицо, перевязал рану и, совершенно обессиленный, потерял сознание.

Когда Варфоломей приходил в себя, он снова растирал озябшее тельце ребенка и снова терял сознание.

Так прошла долгая мучительная ночь.

В щели между досками забрезжил рассвет. Наступило утро.

Варфоломей подполз к двери и прильнул к ней. Сквозь щель ничего не было видно. За дверью под чьими-то шагами поскрипывал снег. Варфоломей нащупал камень и постучал им. Но на стук никто не отозвался. Он постучал громче.

— Чего надо? — раздраженно крикнул кто-то снаружи.

— Откройте… прошу вас, откройте, — умолял Варфоломей.

— Откроют… придет время…

Варфоломей узнал этот голос. «Господи, неужели это пан Сербецкий? — мелькнула мысль. — Значит, есть еще надежда на спасение».

— Пан Сербецкий, подойдите поближе, — попросил он дрожащим от волнения голосом. — Пан Сербецкий, это я, Баранчук… Баранчук Варфоломей. Помогите нам. Выпустите нас…

— Не могу. Они сами знают, что с вами делать.

— Пан Сербецкий, они нас убьют. Христом богом прошу, спасите хоть Володю моего. Он умирает… Отвезите его в город, на Монополеву, 18. Там я живу. Жена отблагодарит вас. Мальчик же ни в чем не виноват. — Он услышал, что шаги удаляются от сарая. — Пан Сербецкий, постойте! Он же ребенок, ну, в чем он может быть виноват?

— Значит, виноват…

— Я вашу скотину спасал, а вы моего ребенка не хотите спасти? Мы же были добрыми соседями… Пан Сербецкий…

— Не могу. Они сами решат, что с вами делать.

— До чего мы дожили! Свой своего предает и убивает, — прошептал Варфоломей.

Вскоре дверь сарая распахнулась, и на пороге показалась чья-то фигура. За ней во дворе толпилась группа вооруженных бандитов. Когда они ввалились в сарай, Варфоломей узнал среди них и того, кто несколько раз приходил вербовать его в банду.

— Ну вот и встретились, — сказал тот, самодовольно усмехаясь. — Только при несколько других обстоятельствах. Ведь я обещал… Мы слово держим…

— Убийцы… — прохрипел Варфоломей.

— Мы убиваем предателей. Предателей Украины. Тех, кто продался большевикам. Ведь брат твоей жены в партизанах, правда? — Бандит ткнул Варфоломея сапогом в бок. — А второго мы убили… Тебя же пытались к делу приобщить… К нашему делу. А ты…

— Вы катюги трусливые, подлые! Кого же вы убиваете?! Вы бешеные собаки! Вы позор Украины! Сволочи!

— Заткнись! — крикнул бандит и замахнулся, чтобы ударить. Но, видно, передумал и обратился к остальным: — Волоките его! — повернулся и вышел из погреба.

Варфоломея и его сына бросили в сани, которые, скрипя полозьями по морозному снегу, выехали со двора.

В дороге Володя пришел в сознание. Он прижимался к отцу, шептал ему что-то на ухо. Но отец не отвечал. Лицо его еще больше посерело.

— Снимай с него скорее сапоги! А то застынет — не стянешь, — пробормотал один из бандитов.

И только по этим словам Володя понял, что отец умирает. Он истошно закричал. Но сильный удар по голове резко оборвал его крик. Мальчик потерял сознание.

Очнулся Володя в незнакомом месте. Его удивила плотная и непроницаемая тишина. Он весь напрягся, надеясь уловить хоть звук, чтобы понять, где он и что с ним. Но тишина заполняла все вокруг.

Володя лежал с широко открытыми глазами, рассматривая шершавый потолок хаты, белую крестьянскую печь, икону в углу, украшенную вышитым полотенцем. А память его продолжала мучительные поиски того конца, на котором она вдруг оборвалась.

…Они ехали с отцом на санях. Солнце и снег ослепляли глаза. Снег скрипел под полозьями, и мороз пощипывал щеки. И от этого радостно становилось на душе. Еще немножко — и будет поле, где в стогах осталось сено. Наберут его полные сани и — домой.

Володя вспомнил все, что произошло в это утро, медленно продвигаясь от события к событию. И отца, запрягавшего лошадь, и мать, глядевшую им вслед. И дорогу, и неподвижно стоявшего на ней человека. Страх медленно вполз в память мальчика. Перед его глазами как наяву возник человек с пистолетом в руке. Откуда-то выплыло посеревшее лицо отца…

Володя пришел в себя от прикосновения чьих-то рук, ласково гладивших его золотистые волосы. Приоткрыв глаза, он увидел склонившуюся над ним старушку.

— Где я? — еле слышно спросил мальчик и попытался еще что-то сказать. Старушка перестала улыбаться и, недоуменно глядя на него, начала говорить. Это он понял по движению ее губ. Ни один звук не доходил до его слуха, какая-то тяжесть опять навалилась на него.

Он оглох.

В дверь кто-то постучал. Пашуня вытерла руки о фартук. Наконец-то. Тут целый день сама не своя, а они только к вечеру вздумали вернуться. В который раз придется разогревать обед.

Пашуня распахнула дверь.

— Добрый вечер. Вы Прасковья? Жена Варфоломея Баранчука?

На пороге стоял незнакомый человек и смотрел на нее в упор немигающим взглядом.

— Я… — выдохнула Пашуня еле слышно. — А что случилось? С ним что-то произошло? — она задыхалась от волнения. На лбу выступили маленькие капли пота.

— Вашего мужа ранили… немцы. Он сейчас в Горке-Полонке. Добрые люди нашлись. Помогут… Он просил за вами послать…

— А Володя? Вовочка где? Что с ним?

— Он с отцом. С ним все в порядке. Собирайтесь, я вас отвезу в село. Только побыстрее.

Пашуня бросилась в дом, дрожащими руками начала одевать Людочку.

— Вещи брать? — крикнула из комнаты.

— Нет. Я думаю, вы скоро вернетесь.

Пашуня собиралась, смахивая слезыо щекам, задавала вопросы о муже. Незнакомец отвечал неохотно, чаще отделывался сло, текущие пвами: «Сами увидите…»

Наконец, ведя за руку дочь, вместе с незнакомцем она вышла из дома.

Во дворе стояли сани…

Ей казалось, что прошла целая вечность, а впереди по-прежнему черная даль, ни одного огонька.

— Где его ранили? — спросила Пашуня, прижимая к себе дочурку и пытаясь представить себе, что же произошло на этой дороге утром.

— Недалеко от Горки-Полонки. Да он вам все сам расскажет. Подъезжаем уже.

Вдалеке действительно показался одинокий огонек.

— Быстрее, пожалуйста, быстрее, — она нетерпеливо дернула незнакомца за рукав.

— Успеете, — ответил он как-то загадочно.

Когда сани вползли во двор, Пашуня соскочила первая и опрометью бросилась в хату.

В комнате, где горел свет, сидели незнакомые люди. Она обернулась — на пороге стоял тот, кто ее привез сюда.

— А где Варфоломей? Где сын мой, Вовочка?

Царило молчание, которое нарушил чей-то смешок.

— Муж мой где? — крикнула она, бросившись к человеку у двери. — Зачем вы меня привезли сюда? — Она кричала, прижимая дочь к себе. Пашуня поняла, что ее заманили в ловушку, что перед ней бандиты.

Один из присутствующих в комнате поднялся с лавки, с силой вырвал девочку из рук матери и, толкнув ее в другую комнату, захлопнул дверь.

— А теперь поговорим как старые знакомые. Расскажи, где твои братья, с кем связь держала. Все по порядочку, ничего не забывая.

— Я ничего не знаю, — плакала Пашуня, закрыв лицо руками. — Где мой муж и сын? Что с ними сделали?.. Убийцы! Я же поверила вам! Господи! — Она кричала, повторяя одно и то же. — Я ничего не знаю… Не знаю…

Пашуню еще долго пытали и, не добившись ничего, глубокой ночью задушили ее и ее девочку.

Шло время. Женщина, подобравшая еле живого Володю, выхаживала его, не зная, кто он и откуда. Никто не искал этого мальчика, никто не интересовался им, каким-то образом очутившимся неподалеку от ее села на снегу, с запекшейся в волосах кровью.

Время и хороший уход делали свое дело. Володя поднялся на ноги, с каждым днем становился крепче.

Почти все время он проводил у окошка. Мимо хаты по улице шли колонны отступающих гитлеровских солдат, обгоняемых штабными машинами, грузно переваливались с боку на бок, танки, грузовики, медленно тащили обозы с ранеными. Ночью по потолку ползли полосы света, отбрасываемые фарами машин, ветхая хатка вздрагивала от близкой канонады. Володя уныло наблюдал за движением, думая о погибшем отце, о доме.

Так продолжалось несколько дней, потом наступило затишье. И вот поутру на улице появились измученные ночным походом и боями солдаты Советской Армии.

— Господи, наши пришли! — закричала радостно старушка, вбежав в хату.

Это были первые слова, которые услыхал Володя…

Село, настороженное, запуганное, ожило. Детвора носилась по улицам от дома к дому, с любопытством рассматривала орудия, стоявшие у некоторых домов, солдат, которые, таская воду из колодцев, весело шутили и подмигивали им.

Распахнулись двери домов. На улицах громко разговаривали женщины, где-то играла гармонь.

Фронтовые подразделения располагались в селе на постой.

Володя долго ходил от одного военного к другому, прислушивался к русской речи, присматривался. Наконец, осмелился заговорить.

— Мне самый главный нужен, командир. Покажите мне его, пожалуйста, — обратился он к молодому веселому солдату.

— Командир? А зачем он тебе? Может, в армию хочешь записаться? До Берлина вместе пойдем!

— Нет. Мне отца найти надо. Его бандиты забрали…

— Вот оно что. Ну идем, раз такое дело. К самому старшему, в штаб.

Внимательно выслушав Володю, пожилой офицер ласково потрепал его по плечу и спросил:

— Как тебя зовут?

— Володя Баранчук.

— Так вот что, Володя, отца ты сейчас вряд ли найдешь. А домой тебя непременно надо отправить. Адрес свой помнишь? Хорошо. Скоро наша машина идет в Луцк, вот и поедешь. А там что-нибудь придумаем, поможем…

Всю дорогу Володя мечтал о встрече с мамой и сестренкой. Мама будет плакать от радости, что он жив. Он так соскучился по маме и сестренке… Он все им расскажет…

— Твоя улица? Монополева, 18? — уточнил шофер. — Значит, приехали.

Володя сам видел, что приехали. Выскочил из машины и бросился к домику. Дверь скрипнула и отворилась. Из темного коридора дохнуло холодом и сыростью. Володя с опаской заглянул в дом и переступил через порог.

— Мама, — позвал он тихо, потом еще и еще раз.

Но никто не отзывался. В кухне и комнатке все было разбросано, перевернуто. Сзади послышались чьи-то шаги. Он обернулся в надежде увидеть мать. Но то был водитель машины. Он молча подошел к пареньку, взял его за руку и, глядя на пол, сказал:

— Там, на улице, женщина… Она все расскажет.

От нее Володя узнал о гибели мамы и сестренки.

Он стоял у калитки родной хаты, вытирал слезы, неустанно катившиеся по его детским щекам, и думал, что же ему делать дальше.

По улицам громыхали машины и танки, стремительно двигавшиеся на запад. Советские солдаты шли туда, где еще кипели жаркие бои. Они шли добивать фашистского зверя, освобождая последние километры родной земли, обильно политой кровью трудового народа.

Жестокая борьба с врагом продолжалась.