Начальник милиции. Книга 3

Глава 24

Я хотел было сказать ему, чтобы рассказывал всё — теперь его черёд. Но задумался. Стоит ли?

Ведь я уже выведал достаточно, вот только не узнал пока его мотива. С другой стороны, я узнал самое главное — это все его рук дело, а мотив может и подождать — боьше не хочу оставлять его не «стреноженным». Надену на него наручники, доставлю в ГОВД и там вытрясу остальное. Ну или пристрелю, если будет артачиться. Что-то мне подсказывало, что тот не дастся живым, ведь ему нечего терять, и именно поэтому он был со мной так откровенен. Перед смертью каждому хочется высказаться. Что ж… Сейчас проверим.

— Мы закончили, — проговорил я, — надевай наручники.

На удивление, тот пререкаться не стал. Нагнулся и послушно поднял с пола браслеты. Повертел в руках, будто примеривался. Как вдруг надел на кисть оба кольца, наподобие кастета, и в то же мгновение кинулся на меня.

На что он рассчитывал? Что я не выстрелю? Хрен-то там! Я нажал на спуск. Метил сразу в грудь, а не по ногам. Сдохни, гад!

Это по приказам всяким нужно стараться нанести минимальный вред нападающему и палить по конечностям, чтобы его остановить, а не в сердце. Но я закон и раньше нарушал, а уж ведомственные приказы — да плюнуть и растереть. Не до них сейчас, и не к месту их указания.

Щелк! — сухой негромкий звук возвестил о том, что выстрела не произошло, хотя курок ударил по бойку. Твою мать! Осечка!

По закону подлости именно в такой момент! Я снова нажал на спуск. Усилием пальца взвел курок самовзводом и тут же его повторно спустил.

Бах! Выстрел в квартире прогремел оглушительно, но Пистонов уже был рядом и зашел чуть сбоку. Он нырнул в сторону и за миг, что дала ему осечка, сумел уйти с линии огня. Пуля прошла мимо, отрикошетив по стенам.

Пистон ударил. Я почувствовал в руке, державшей пистолет, сильнейшую боль, будто прижгло стальным прутом.

Это Пистонов припечатал мне сталью наручников по предплечью. Только бы руку не сломал! — мелькнула в голове тревожная мысль.

От боли пальцы всё-таки разжались, и ПМ выпал. А к моему лицу уже несся кулак Пистона с «кастетом». Если в висок, то хана! Снова мысль пронеслась за долю секунды, а я в это время, превозмогая боль в руке, успел-таки пригнуться. Кулак с импровизированным кастетом просвистел над головой, чиркнув по волосам.

Мое тело в позе «зю», бить несподручно, и, сориентировашись, я просто обхватил Пистона обеими руками, как деревце, и повалил на пол. Адская боль пронзила правое предплечье. Сломал-таки, гад!

Я теперь уже не пацан, каким попал сюда, я крупнее и сильнее. Но с одной рукой — считай калека. Пистон, хоть и лежал прижатый к полу, умудрился накинуть мне на шею удушающий, когда мы, барахтаясь, провернулись. Сдавил кадык, аж в глазах потемнело. Орудуя одной рукой, я не смог расцепить захват. Впору прощаться с жизнью, но нет — я сдаваться не привык. У меня нет руки, но есть зубы.

Я прижал подбородок максимально к груди. Вывернул голову и цапнул зубамируку противника — почище Мухтара. Пистон вскрикнул и рефлекторно отдернул руку, оставив вкус крови на моих зубах. А я ударил его головой. Лоб крепче челюсти, вот я и бил туда. Послышался хруст и новый крик противника. Он закрыл лицо руками, а я уже приподнялся и наносил удары здоровой рукой. Раз, два, три! Пистон свернулся в позу эмбриона, я примеривался, как его скрутить, когда он вдруг выстрелил ногой, как пружина. Отшвырнул меня ударом, так что я приложился затылком о шкаф. Из глаз искры, и голова поплыла. Чёрт! Только бы не потерять сознание!

Противник уже вскочил на ноги, морда перекошена и в крови, но он резво кинулся к пистолету. Еще секунда и он победит. В магазине семь патронов и вряд ли ещё будет осечка.

Я откатился на край паласа. Вот Кукловод уже схватил пистолет, и я вижу, как рука его, как в замедленной съемке, поднимается на меня, сросшись со смертельной чернотой дула. Прошли доли секунд, а казалось — вечность.

Я дернул за край паласа. Вцепился одной рукой в него почище бульдога. Вложил всю силу и хватку. Р-раз! И палас проскользнул по полу, сметая с себя Пистона. Тот завалился на спину, но тут же сгруппировался и ушел в сторону перекатом, а вот пистолет не удержал. Он попытался вскочить, но я уже был рядом. Со всего маху зарядил ему ногой в голову. Бам!

Удар точный и в яблочко. И свет у противника потух. Он как-то неуклюже раскинул руки, взбрыкнул и замер на полу в неестественной позе.

Убил? Висок проломил? Да и хрен с ним. Победа…

Ударил «контрольным» — носком по ребрам, сбивая ему дыхалку. Но он не дернулся, видимо, уже был без сознания.

Удостоверившись, что на мои удары он никак не реагирует, я всё же отошел. Рука опухала на глазах и адски болела. Адреналин спадал, и его обезболивающее действие заканчивалось.

Подняв пистолет, я сунул его за пояс. Затем подобрал наручники. С трудом одной рукой перевернул Пистона на живот и сцепил ему, помогая себе вторым локтем, руки за спиной. Готово! Теперь никуда не денется. Пускай загорает. Вроде, живой…

Подошел к телефону и набрал ноль-два:

— Аллё, Миха, это Саныч. Собирай группу на осмотр. Я поймал Кукловода. И скорую вызови, — я назвал адрес. — Да не мне скорую, я в порядке…

— Ну, привет, герой, — в больничную палату ко мне зашел генерал-майор в милицейской форме и еще двое незнакомых полковников. За ними толклись какие-то гражданские и люди с фотокамерами, очевидно, пресса.

Лишь только генерал и полковники прошли, целая делегация ввалилась ко мне. Удивительно, но в палате я лежал один среди пустующих коек. Других пациентов перед визитом высокого гостя уплотнили по соседним палатам, а кого-то, говорят, внаглую выписали раньше срока.

Рука моя в гипсе, перелом не сложный, но я лежал здесь не с нею, а с сотрясением. Все-таки приложился знатно о шкаф. Ничего, до свадьбы заживет, Кукловоду досталось гораздо больше. Ему до сих пор врачи челюсть собирают.

— Здравия желаю, товарищ генерал, — я узнал его, это был начальник главка Громов Борис Ефимович, его фото я видел в Управлении, ещё когда проходил аттестационную комиссию.

Кажется, это было так давно, будто в прошлой жизни.

— Лежи, лежи, не вставай, — одобрительно закивал Громов.

Но я все же поднялся и сел на кровати, негоже гостей распластанной тушкой принимать. Немного кружилась голова, но это можно стерпеть. Еще и журналисты из области смотрят, глазеют, изучают. Вот бы объяснить им, что их вспышки пока бьют по глазам, но и тут придётся потерпеть. Мероприятие почти протокольное, официальное. Зашуршали карандашики по блокнотам: уже что-то строчили, но пока вопросов не задавали, в приоритете официальный гость, они это понимали.

— От лица управления внутренних дел Угледарского облисполкома, — генерал выпрямился и постарался втянуть начальственный живот, расправил плечи, сверкая звездами и отсвечивая широкими красными лампасами на форменных брюках, рисовался перед прессой, будто он тут пациент, а не я, — выражаю благодарность лейтенанту милиции Морозову Александру Александровичу. Товарищ Морозов, используя профессиональную смекалку и хватку, самолично задержал опасного преступника, на счету которого несколько особо тяжких преступлений.

Генерал широким жестом протянул мне руку для рукопожатия и чуть развернулся под объективы фотокамер, смотрел не на меня, а в кадр, а я должен был подстроиться и жать его лапу в красивом ракурсе. Красуется, что ж, по должности положено.

Жать лапу я не торопился, не мартышка для публики. Чуть выждал, когда Громов недоуменно повернул ко мне голову, желая узнать, как там с ответным рукопожатием. Только после этого я быстренько цапнул его за руку и коротко пожал.

Щелк! Щелк! Послышался звук затворов камер «Зенит» и «Зоркий», и уже я смотрел в кадр с усталой улыбкой, а генерал был повёрнут жопой. Он, конечно, поспешил повернуться вновь, но птичка уже вылетела, и я уже отпустил его руку. Вот так-то лучше, если уж фоткаться, то так…

Генерал крякнул, хмыкнул, но напрашиваться на дубль не стал, понимал, что не к месту мучить героического раненого.

— Спасибо, Александр Александрович, — кто-то тянул мне следующую руку, — что наш тихий городок избавили от столь опасного преступника. Как ваше здоровье?

Голос был искренним, и его обладатель в добротном костюме пожал мне руку без всяких кривляний и позирований.

Я поднял голову — это был председатель горисполкома Эрик Робертович.

— Служу советскому Союзу, — улыбнулся я. — Как Вовка?

— Милиционером хочет стать, — подмигнул в ответ Эрик Робертович. — Как с вами тогда пообщался, так и загорелся.

— Это хорошо… — одобрительно кивнул я. — Молодые кадры стране нужны.

— Товарищи, — обратился к присутствующим Громов, вновь перетягивая внимание на себя, — нами подготовлены и направлены в Президиум Верховного совета СССР материалы на награждение лейтенанта милиции Морозова медалью «За отличную службу по охране общественного порядка».

Раздались аплодисменты, и в этот раз вспышки осветили-таки генерала с переднего ракурса. А он продолжил:

— Своими действиями лейтенант Морозов проявил храбрость и самоотверженность, не считаясь с личным временем, рискуя жизнью и здоровьем, он обезвредил опасного преступника. Товарищ Морозов — пример молодого сотрудника органов внутренних дел, он — вчерашний выпускник Высшей следственной школы, доказал личным примером, что наша молодежь способна на трудовые и боевые подвиги.

И снова аплодисменты, а я, наконец, немного растаял. Как бы пафосно ни звучала речь генерала (эпоха такая, сейчас все официальные речи отдают этим душком), если подумать — все же я действительно раскрыл сложное дело и остановил опасного преступника. Все началось с Серого, я хотел оградить его от нависшей опасности, а потом поскорее свалить из ментовки. Но меня затянуло… я узнал много замечательных людей и в системе, и вне ее. Я почувствовал себя частью особой общности, частью чего-то большего, чем просто рабочий коллектив. И теперь мне приятно принимать ментовскую награду. В этот момент я понял, что зэк во мне окончательно отступил, а мне хочется дальнейших побед и свершений уже в погонах советского мента.

Генерал чуть отошел, давая волю журналистам, и на меня посыпались вопросы.

— Скажите, Александр Александрович, вам было страшно?

— Что было самым трудным и опасным в процессе задержания?

— Что запомнилось вам больше всего? Могли ли вы предположить, что сможете совладать с опасным преступником.

— Когда вы решили, что станете служить в милиции? Кем вы хотели стать в детстве?

— Если бы ситуация повторилась, вы бы поступили так же?

Я что-то отвечал, старался улыбаться. Как и положено герою, многозначительно кивал и пожимал плечами, мол, работа такая, на моем месте поступил бы так же любой комсомолец и все в этом духе.

А потом генерал, оглянувшись на кого-то в углу палаты у входа, перевел взгляд на присутствующих и, широко улыбнувшись, проговорил:

— Полегче, товарищи, не наседайте. Нашему герою нужен отдых, не все сразу. И у нас вышло время. Да, да, да… Прошу покинуть помещение. Врачи нам дали пять минут. Давайте оставим лейтенанта отдыхать и лечиться, тем более что за дверью там у него еще посетители, очевидно, родственники. Александр Александрович, есть у вас какие-то просьбы? — Громов навис надо мной всемогущим джином, исполняющим желание. — Как вас здесь кормят? Кстати, пионеры из первой школы подготовили стенгазету с вашим подвигом и собрали для вас рисунки с Мухтаром и с вами, они принесут их завтра. Поправляйтесь… Ну раз просьб нет, то…

— Есть одна просьба, товарищ генерал, — я делано нахмурился, изображая грусть-печальку.

— Слушаю.

Я прочистил горло.

— Я попал в замечательный коллектив в Зарыбинске, сплоченный и дружный. Он стал таким благодаря чуткому руководству майора Кулебякина Петра Петровича, — журналисты скрипели карандашами, записывая, а более продвинутые щелкнули кнопками портативных кассетных магнитофонов. — И вот теперь опытный начальник, милиционер со стажем, наставник и для многих из нас, можно сказать, отец, выведен почему-то за штат и снят с должности. Благодаря его умелому руководству и я сделал то, что сделал. Считаю, что Петра Петровича незаслуженно и необдуманно подвинули. Прошу вас вернуть его на должность начальника Зарыбинского ГОВД.

Тишина. Все замерли, журналисты вопросительно и с профессиональным интересом уставились на гостя в погонах, ведь в воздухе пахло сенсацией и скандалом. Что ответит генерал? Ведь все понимали, что убрать текущего начальника милиции с должности можно только приказом руководителя главка, то есть самого Громова.

— Петр Петрович Кулебякин — действительно отличный руководитель и наставник, — генерал сглотнул, прокашлялся в кулак, немного покраснел и продолжил сочинять. — Уверен, что это лишь досадное недоразумение. Я возьму это дело под личный контроль и приму незамедлительные и всесторонние меры. У майора Кулебякина были проблемы со здоровьем, вероятно, кадры что-то напутали. Я разберусь, товарищи.

Громов больше обращался к журналистам, а не ко мне, знал, что может запахнуть жареным, если это раструбят в массы. А те, в свою очередь, немного поникли. Скандал отменяется. Подумаешь, кадры что-то напутали, такое везде бывает. Кто это читать будет?

А я остался довольным, теперь Громову заднюю не включить, он во всеуслышание заявил, что история с Кулебякиным — это досадная оплошность, которую он исправит.

Шах и мат, товарищ генерал…

— Всё, всё, товарищи, попрошу на выход, — заторопил присутствующих генерал и сам стал спешить, а вдруг я еще что-то такое попрошу.

Журналисты недовольно загудели, но подчинились. У меня немного двоилось в глазах, и я никак не мог разглядеть, кто же там стоит в углу.

Делегация тем временем потекла на выход, а генерал подошел к тому человеку, что держался поодаль и внимательно наблюдал за происходящим. Несмотря на летнее тепло, он был в костюме, сером, неприметном, как мышь, но по очертаниям видно, что элегантном. Силуэт его фигуры и расплывчатое пятно лица мне показались знакомыми. Я попробовал его разглядеть, но между нами все время кто-то мельтешил и загораживал обзор.

Громов и таинственный незнакомец перебросились парой фраз, косясь на меня, а после вместе направились на выход.

Хм… Уверен, что этот в костюмчике еще вернется, он просто ждет, когда я останусь один, а пока одна из журналисток и не подумала уходить. Она прорвала живую цепочку и направилась прямиком к моей кровати.

— Вы куда? — грозно вскинул на нее бровь генерал. — Прошу покинуть палату. Интервью закончено…

— Я его девушка, — гордо вскинув голову с косичками, заявила журналистка. — Я здесь как частное лицо.

Только сейчас я разглядел Асю, до этого она затерялась в толпе и не задавала глупых вопросов, выжидала.

— Пропустите ее, Борис Ефимович, — проговорил я.

— Она действительно ваша девушка? — спросил тот.

— Да, — кивнул я, а у Аси глазенки заблестели от моего ответа.

Делегация удалилась, а Пичугина прильнула ко мне.

— Ой, мамочки, Саша, какой же ты дурак! Ты зачем полез? А если бы тебя убили⁈ Ты обещал в кино со мной сходить и прибить полочку. Я так переживала, так переживала… ты совсем не думаешь о себе, обо мне подумай…

— Да ерунда, живой же, — улыбался я. — Работа у меня такая.

— Ну далась тебе эта работа, сидел бы бумажки перебирал в кабинете да с Мухтаром гулял. Зачем рисковать? А если бы сильней головой ударился и мозги совсем отбил? Их и так у тебя мало, потому что на рожон лезешь. Эх ты. О себе маленько думать надо.

Я скривил физиономию и высунул язык, изображая полоумного, даже замычал, а потом, хохотнув, спросил:

— То есть такого бы ты меня не любила, да? Только здорового, в погонах и медалькой?

— Дурак ты! Я же серьезно, — защебетала Ася, всплеснув руками. — Что мне твои погоны и медальки, ты мне живой нужен.

— Медалька, между прочим, из чистого серебра, — я подмигнул.

— Да иди ты!..

— Ладно, я все понимаю, — миролюбиво проговорил я и, притянув к себе Асю, поцеловал. — Шучу. Так получилось. Думаешь, мне охота на тот свет раньше времени?

Мы не договорили, потому что в дверь постучали. Ася от меня нехотя отлипла, и мы обернулись.

Дверь распахнулась, и в палату ввалилась следующая партия посетителей, которых генерал назвал моими родственниками. Это был сияющий Кулебякин, Миха Баночкин, красавица Мария Антиповна, Серый и Эдик. Компания разношерстная, и где они все только встретились и сговорились?

У всех на лицах лыбы до ушей, только Маша хмурится и неотрывно смотрит на журналистку. Та ответила ей колким взглядом и тоже сдвинула бровки на переносицу, а я подумал, что хорошо хоть Алёна в пионерском лагере.

— Морозов! Ядрёна сивуха! — громыхал Кулебякин. — Ну ты даешь, ёшкин кот! Жив? Ты давай поправляйся, ты мне в строю нужен. Единственный кинолог в городе — и тот на больничном. Ха! Не болей, лейтенант! Вот я в твои годы только пару раз чихнул и…

— Что-то вы, Петр Петрович, как начальник рассуждаете, — перебил я и улыбнулся. — Сейчас Мария Антиповна отделом рулит. Пускай она меня и отчитывает.

Я посмотрел на Машу, та действительно была не прочь меня отчитать, но совсем за другое. Она видела, как тянется ко мне Ася, и все поняла, но как женщина умная и тактичная проглотила в себе злую стервочку и улыбалась восковой фигурой, в ее глазах была радость и грусть одновременно. Она был рада видеть, что я в порядке, а грусть, наверное, себе напридумывала. Да? Эх…

— Там это самое… — встрял Баночкин, переминаясь слоником. — Саныч, тут такое дело… Сейчас в коридоре мы с Громовым столкнулись. Так он Петру Петровичу сказал выходить с завтрашнего дня, дескать, приказ соответствующий будет уже сегодня, представляешь!

— Да ты что? — улыбнулся я. — Вот так поворот! Повезло Петру Петровичу, рад за него…

— Дело не в везении, — приосанился Кулебякин. — Дошло до начальства, что ценного кадра незаслуженно задвинули. Поняли, что опрометчиво поступили.

— Хорошо, что поняли, — кивал я.

— Да ладно прибедняться, — Кулебякин убрал осанку гусара, чуть ссутулился и снова выпустил пузо. — Я же знаю, Саныч, что это ты подсуетился… Там в коридоре журналюги обсуждали это… А ведь я, — он кашлянул в кулак и договорил потише: — я же не знал, куда тебя девать поначалу-то. Спасибо, Морозов, но на работу выходи, на больничном не залёживайся. Ты же знаешь, я любимчиков не терплю. Спрашивать буду за показатели еще строже. Ты теперь у нас герой, а с героев спрос больше… Понял, ядрёна сивуха?

Все рассмеялись, я тоже улыбался, раздумывая, что за то недолгое время, что я здесь, все эти люди стали мне действительно как родня. Не хватало только в палате отца и матери, но я просил не сообщать им, пока гипс не снимут, чтобы не волновать — не привык, чтобы за меня переживали. Может, так и неправильно, но такой уж я человек.

Мы еще пообщались, мне навалили на тумбочку всякой снеди, а после в палату заявился врач и всех разогнал. Сказал, что мне отдыхать нужно, что сотрясение все-таки и режим. Судя по тому, как уже кружилась в ритме вальса вокруг меня комната, в чем-то он был прав.

Ася меня чмокнула в щеку на прощание и отпорхнула, победоносно поглядывая на кадровичку. Мария Антиповна решительно подошла ко мне и чмокнула в другую щеку. Если тебя поцеловали в правую щеку, подставь левую. Я чувствовал себя смиренным человеком, исполняющим заповеди.

Посетители ушли. А в палату мимо врача скользнул тип в мышином костюме. Тот самый, что стоял раньше в углу и переговаривался с генералом. Врач его пропустил без всяких ограничений и режимов, уже явно знал, кто это. Лишь я не знал. А тип приблизился к моей кровати и присел на койку напротив.

— Здравствуйте, Александр Александрович, — как себя чувствуете? — проговорил он с улыбкой, но его проницательный немигающий взгляд, словно у кобры, будто пытался меня загипнотизировать.

О как… Сюрпризы не кончались, ведь я теперь разглядел и узнал посетителя. Судя по его виду и манере держаться, это был человек из смежной структуры, вот только я его знал как учителя биологии. Виталик достал удостоверение КГБ СССР, но не раскрыл, а лишь обозначил внешними регалиями корочки.

Я понял, что разговор предстоит долгий и крайне занимательный. И вся история с Пистоном, наконец, обретет осмысленную развязку, не зря им КГБ заинтересовалось. Или это по мою душу пришли? Как знать…

— Привет, Виталик, — улыбнулся я. — Или как мне теперь тебя называть?

Друзья! Третий том закончен! Читай продолжение прямо сейчас по ссылке: https://author.today/work/388117