Начну все с начала

Глава 14 Партия и любовь

В понедельник на проходной мне сказали, что меня спешно хочет видеть секретарь парткома завода Иванько Александр Иванович. Когда я зашел в партком, Александр Иванович встал мне навстречу, пожал руку и посадил, напротив. Это крупный мужчина, лет 45, с большим лбом и небольшими залысинами.

— И где же, Виктор Иванович, вы состоите на партийном учете? Думаю, на этой неделе вы принесете открепительный талон, партийный билет и заявление.

Он расспросил меня, как я устроился, как работа, как приняли в коллективе, как здоровье после ранения. От него я вышел ошарашенный. За всеми этими событиями трех месяцев я про партию забыл. Как коммунисту, это не делало мне чести. Хотя после посещения второго секретаря райкома КПСС и после подробных бесед с Николаем Фадеевичем о партии, ее кадровой политике, о Коминтерне я уже твердо уверен: руководство партии потеряло все ориентиры. Кадровая политика эту партию и сожрет. Настоящие коммунисты, которые еще есть, сейчас не в почете. Их просто уничтожают физически и морально.

Но тут вылезла и более прозаическая проблема. Партийный билет остался у секретаря парторганизации. На учете в парторганизации я стоял при ЖЭКе, где 90 % пенсионеры-военные и гражданские, вставшие на учет по месту жительства. Это проверенные бойцы старой гвардии. Они живут еще представлениями 20–30 летней давности и что-то доказывать им — просто бессмысленно.

Зайдя на работу, я узнал последние рабочие новости. Предстал перед глазами начальника, который меня проинструктировал и отпустил, так как я заступал на работу в ночную смену.

С завода я поехал в ЖЭК, нашел там секретаря парторганизации, такого же пенсионера, как и все. Он смотрел на меня достаточно сурово:

— Товарищ Рубин, за последние три месяца Вы потеряли связь с партией. На собрания не ходите, в партийной жизни участия не принимаете, партийных поручений не выполняете, но еще более страшно, что Вы в эти трудные минуты отстранились от финансовой поддержки нашей партии. Нам в партии такие члены не нужны. Кстати, завтра в пять часов вечера состоится партийное собрание, на котором мы будем разбирать Ваше поведение.

Я раньше думал, как далеко я зашел в своем аморальном поведении, но оказалось, что и это еще не все. Мне захотелось покраснеть, но к моему стыду, ничего не получилось.

Секретарь парторганизации сурово продолжал:

— Что бы Вас найти и пригласить на партийное собрание, для рассмотрения Вашего персонального дела, я заходил к Вашим родным и близким. Жене, теще и тестю. Они оказались очень уважаемые, культурные люди. Сначала они крепились, не хотели говорить о наболевшем, но потом они открыли мне Ваше подлинное лицо. Об этом всем я буду завтра докладывать товарищам по партии.

Меня очень заинтересовало мое истинное лицо. Хотелось бы знать оценку моей жизни и поведения от этих моих родных и близких, которым я в их жизни не сделал ничего плохого. Зато они обобрали меня как липку и выставили на улицу, заставив ночевать на вокзале.

— Вы страшный человек, Рубин, — продолжал секретарь, — вы издевались над двумя инвалидами 2 группы и своей женой. Ваша жена терпела и прикрывала все ваши выходки. Вы залезали в кошельки инвалидов и жены, постоянно воруя у них деньги. При строительстве дачи и гаража вашего тестя, Вы никогда не давали ему отчет о потраченных деньгах. В конце концов они Вам сказали, чтобы Вы пошли погуляли и подумали над своим поведением. Вы ушли, и шлялись неизвестно где трое суток. А потом, почувствовав так называемую свободу и безнаказанность, ушли бомжевать. Они ночами не могут спать. Переживают за Вас. Где вы ночуете и что Вы кушаете. Но и это не все. Я по Вашему поведению, которое несовместимо с высоким званием коммуниста, беседовал со вторым секретарем райкома КПСС. Оказалось, он Вас тоже знает. При Вашей встрече Вы ему угрожали убийством, если он не примет Вас на ответственную работу в райком партии. Секретарь райкома партии, наведя в военкомате справки, узнал про Вашу контузию, что у Вас огромная травма головы. Он Вас простил, не стал передавать дело в милицию и прокуратуру. Но, перед партийным собранием Вы ответ будете держать со всей ответственностью. Ко мне вопросы есть? Все Вам ясно?

Тут я ему еще добавил тему для размышления:

— Понимаете, товарищ, — я подчеркнул ударением слово «товарищ», — партийный секретарь, я утратил свой партийный билет и не знаю, как. То ли мои замечательные родственники его сожгли или они его спрятали. То ли я его сам куда-то засунул. А так как я контуженный, то не помню куда. Может, у меня его украли. Поэтому давайте я напишу Вам заявление. Просьба мне выписать и выдать новый партийный билет.

Я очень испугался, а вдруг его хватит кондрашка. Я побоялся, что на моей совести окажется ещё один покойник. Не просто покойник, а секретарь моей партийной организации. Завтра на партийном собрании я буду рыдать с этими словами: «Простите. Я не хотел его смерти».

Завтра на партсобрании придется быть контуженным, иначе мне удачи не видать. Придурки есть везде, даже в партии. Я многое узнал о себе и понимал, а ведь завтра я узнаю о себе намного больше. Ну, что же, критика лекарство горькое, но для здоровья необходимое. Печально, если это цунами докатится до парткома завода. Поэтому о заводе и об открепительном талоне надо пока забыть. Впоследствии посмотрим, у кого козырь старше. Смысл анекдота: в спальный вагон, двухместное купе, в десять часов вечера на очередной станции садится приблатненный гражданин. Он видит, свет уже выключен, остался ночничок. На постели напротив, лежит очень привлекательная женщина, которая осмотрев его, на приветствие не ответила. Он обиделся, разделся и полез сразу к ней. Она молчала. До четырех часов утра он ее мучил, а она только стонала, охала, но не произнесла, ни одного слова. В шесть часов утра на очередной станции мужчина должен выходить. Он оделся, взял свои вещи, а перед уходом сказал женщине: «Поздравляю с триппером». Очень гнусавым голосом, она ответила: «Мы еще посмотрим, чем козырь старше. А триппер у меня уже есть». Вот и я задумался — какой козырь для меня страшнее. То ли бывшие родственники, то ли партийное собрание.

Ночь выдалась очень напряженной. Грузы приходили, разгружались. Вагоны загружали и отправляли. Времени для раздумий не оставалось. Я носился по участку, как наскипидаренный. Спасибо ребятам, которые все проблемы разгрузки и загрузки решали четко и слаженно. Помогая и подсказывая как лучше.

Начальник участка, заслушав отчет о проделанной работе от всех бригад, остался очень доволен. Позвонил своему начальнику Скворцову. Тот сказал:

— Да, я знаю. Мне из цехов, складов и железнодорожной станции уже позвонили.

Узнал, кто был на смене, назвал нас молодцами и пообещал, в конце месяца, можете рассчитывать на премию 25 рублей. Я спросил:

— Это на всех или каждому можно рассчитывать?

Он юмор оценил:

— Вы рассчитывайте, а там посмотрим.

Я смену сдал и поехал домой. Спать. В три часа дня меня подняли Павел с Ефимом, доложили об окончании всех измерений. Дальше все остальное я должен делать сам, но мне этот процесс очень нравился. Я все расчеты делал с удовольствием.

Павел мне сказал:

— В госпиталь инвалидов войны вчера с сердечным приступом увезли Сергея из гражданской обороны. Лежит в терапии.

На вопрос о случившемся и нужна какая-либо помощь, Павел рассказал мне удивительную вещь. Сергей влюблен в свою машину — седьмую модель «Жигули» — больше чем в жену. Он каждый вечер ходит в гараж, пылесосит ее, протирает и без суровой необходимости никуда не ездит. Грязь после выезда он считает за личное оскорбление. От машины в этом случае он не отходит, до тех пор, пока не приведет ее в идеальное состояние. И вот, в воскресенье, в обед, он приехал домой на машине. Поставил ее возле дома. Перед этим он всю неделю по вечерам перевоспитывал мальчишек, которые собирались вечерам на лавочке и пели песни под гитару.

Когда он вышел из дома и подошел к машине, то увидел на капоте выцарапанное крупно и глубоко слово из трех букв, но не дом и не мир. Побегал по двору, но виновника, к счастью, не нашел. К счастью, обоюдному и виновника, и Сергея. В лучшем случае Сергей виновника покалечил бы.

Сергей уехал в гараж. Полночи пытался зашпаклевать и закрасить надпись. А утром у него случился сердечный приступ. Так как он участник боевых действий, то скорая отвезла его в госпиталь инвалидов войны. Он лежит в терапевтическом отделении на втором этаже.

Сегодня Сергея навестить я уже не смогу. У меня впереди партийное собрание. Я очень надеялся, что мои товарищи по партии меня до инфаркта не доведут. Если доведут, то я тогда окажусь с Сергеем в одном отделении, а может быть и в одной палате.

Ефим до обеда занят. Я попросил подогнать его машину к дому ко мне к десяти часам. Ведь он выписал мне доверенность и сдал эту машину мне в аренду. При первой необходимости я имел право ей пользоваться. Ефим доложил:

— На завтра мне машина не нужна. Машина в десять будет у подъезда.

Павел пообещал поехать на полчаса к Сергею, вместе со мной. Потом ему тоже надо по делам. Задерживаться возле койки Сергея я не планировал, но посидеть и поговорить о его болезненной привязанности к машине я хотел.

Честно, я задумался, как будет реагировать Сергей, если случится какая-нибудь маленькая авария. Ведь от этого никто не застрахован. А после этого визита надо браться за документы — работать и работать. Надо как можно быстрее согласовать и подать их на утверждение.

После того, как ребята ушли, я собрался на партийное собрание. Хотя я себя успокаивал, но на душе все равно погано. Я понимал, что сейчас мне выпишут по полной программе, но самое печальное придется опровергать двух инвалидов и несчастную брошенную жену, заявляя «нет ребята, все не так. Все не так, ребята». А это будет выглядеть неубедительно. А вытаскивать и выворачивать перед ними все грязное белье просто глупо.

В зале сидело человек пятьдесят, в возрасте от 50 до 80 лет. Они все с великим энтузиазмом явились на это представление, которое сейчас назвали партийным собранием. Коммунисты-пенсионеры оживленно переговаривались, довольно громко. Некоторые все время переспрашивали потому, что плохо слышали. По-моему, в этой парторганизации сегодня состоялась максимальная посещаемость.

Когда я зашел, все задвигались, повернулись и начали меня разглядывать. Секретарь партийной организации показал мне на стул возле стола президиума сбоку. Громко пригласил пройти к этому столу.

Я ему показал жестом, мне и сзади хорошо, но он объяснил, что коммунистам будет тяжело поворачиваться вперед-назад.

— Так пусть поворачиваются, — ответил я, но зал зашумел:

— Пусть сядет впереди, мы хотим его видеть.

Я решил не обострять ситуацию и сел на предложенный стул.

Секретарь парторганизации открыл собрание, скороговоркой провел весь необходимый ритуал, выбрали заранее обговоренный президиум в составе пяти человек. Я предложил выбрать почетный Президиум в составе Политбюро и во главе с верным ленинцем Михаилом Сергеевичем Горбачевым. Народ возмущенно зашумел. Я не смеялся, а встал и очень серьезно предложил, а в конце своей речи начал хлопать. Похлопали всего три-четыре человека, но и те быстро прекратили. Секретарь парторганизации объявил:

— При такой повестке дня мы можем решать насущные вопросы и без почетного Президиума в составе Политбюро.

С мест несколько человек начали здесь же шуметь:

— Горбачев, вместе с Раисой Максимовной ведёт партию не туда. Надо по партийному принципиально спросить его за все его начинания.

Я с места возразил:

— Вы не правы, Политбюро в целом одобряет политику Горбачева, а вот некоторые уклонисты тащат партию в прошлое.

Напомнил им слова Горбачева: «Нам нужна не эволюция, а революция». Призвал их на все вопросы нашей жизни смотреть «ширше и глыбже». А то некоторые, уже устаревшие коммунисты не видят светлого будущего и пытаются утянуть страну назад.

— Именно Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна хотят и могут повести нас в завтрашний день. Горе оппортунистам, которые не хотят идти с партией в ногу. Ведь Горбачев все время призывает «Давайте работать, товарищи».

Вот тут началось. Кто-то заорал:

— Мудак этот Горбачев.

А кто-то добавил:

— И Раиса Максимовна тоже.

Начали вспоминать великого Сталина, который бы никогда не допустил такого блядства. Вспомнили кукурузника Хрущева. Похвалили быстро умершего Андропова. Сошлись на мысли: «А ведь Брежнев в принципе был ничего, но в последние годы сильно сдал физически в партийной работе».

Но секретарь парторганизации уже взял бразды управления в свои руки:

— Товарищи! — заорал он, — прекратите этот гвалт. Не поддавайтесь на провокацию. Рубин, — он показал на меня, — уже хочет слинять и уйти от обсуждаемых вопросов по его моральному облику. Я вам в течение часа уже довел о нем и его безответственном поведении. Я хочу добавить, ведь он потерял свой партийный билет и не знает, где он находится.

Тут я понял, оказывается, партийное собрание началось на один час раньше. Они распределили свои роли и выступления. По моему вопросу решение уже принято, но они хотят меня еще унизить и растоптать.

Я хотел попроситься в туалет и уйти. Потом решил лишить их этой радости. Вы хотите бой — вы его получите. Даже если любое животное загнать в угол, и оно поймет свою обреченность, большинство будет визжать, царапаться и кусаться. Не только вы воевали, не только у вас есть чувство собственного достоинства. Я спокойно ушел из армии, которая воспитывала, кормила и поила меня. Долгие годы своей жизни я зависел от армии. Но она разваливается. Происходит резкая трансформация всех уставных отношений. Начали процветать пьянки, воровство, равнодушие, карьеризм. Я уволился без раздумий. Дальше ничего хорошего в армии не предвидится.

Здесь, на этом партийном собрании у меня нет товарищей по партии. Им глубоко наплевать на мою жизнь, как я валялся по госпиталям. Как я пытаюсь адаптироваться в новой для себя гражданской жизни. Им глубоко наплевать, почему я оказался без денег, без квартиры, без работы. Почему я вынужден ночевать на вокзале. А ведь те, которые мне помогают устоять, найти себя, они меня не судят. Они просто подставляют свое плечо. Не требуя ни объяснений, ни оправданий.

Кто в этом зале может меня понять? Кто хочет меня понять? Да никто. Так зачем я здесь? Живу без армии, проживу и без партии. Она давно уже не та. В это время один из дедов, вскочил, подбежал ко мне и заорал мне в лицо:

— А я, когда даже ложусь спать, свой партийный билет кладу под подушку. Просыпаюсь, трогаю его рукой. Хочу убедиться, что он со мной.

Я встал и посоветовал ему, когда он будет умирать, то, написать в завещании, положить ему партийный билет под подушку. Он его там может щупать, да и Господь не будет раздумывать, куда его коммуниста, направлять.

— Запомни, дед, коммунистам в Раю места нет. А поэтому твое место в Аду. Я желаю вам всем крепкого здоровья. Надеюсь, что ваш сплочённый отряд не заметит потери бойца. После того, как вы выбросите меня растерзанного, контуженного в канаву, вы еще больше сплотите свои ряды. Пойдете прямо по партийной дороге, которая в ближайшем будущем вас всех приведет в Ад. Не теряйте свои партийные билеты, а тем более не отказывайтесь от них. Помните, сейчас для вас самое главное вовремя платить членские взносы.

В зале наступила именно гробовая тишина. Я ушел. В душе все равно осталась тяжесть. Мне казалось, что я очень глубоко озадачил их. Радостей я им не доставил, а вот задуматься о своем ближайшем будущем заставил. Жить остается миг, а впереди неизвестная вечность.

По дороге нашел телефон-автомат. Позвонил Эмме. Поставил машину на ближайшую стоянку. Купил ей огромный букет цветов в горшке. Это ведь память на месяцы, а не на три дня.

Она открыла и охнула. Этот горшок, или как она сказала «вазон» с цветами, будет хранить возле себя, ухаживать и поливать, не доверяя никому.

Потом она внимательно начала меня рассматривать, повела на кухню. Молча приготовила легкий ужин. Сварила крепкий кофе. Вытащила бутылку с коньяком. Кофе налила в большую чайную чашку и добавила на треть коньяка.

Получилась очень горячая смесь крепкого кофе с коньяком. Эмма взяла кусок лимона, обмакнула его полностью в сахар. Протянула это все мне.

— Пей.

Она выпила со мной. Дождалась, когда я дожую лимон. Потребовала:

— Рассказывай.

Я начал ей рассказывать про работу, сметы, про Сергея с его машиной. Когда я замолчал, сказала:

— Витя, у тебя сегодня что-то произошло? Если ты не хочешь мне все рассказывать, то давай я тебе еще налью. Но только уже пятьдесят на пятьдесят. Если решишься рассказать, то говори честно или совсем не говори. Я не обижусь. Но я вижу, у тебя что-то случилось, причем зная немного тебя и твой характер, мелочами до такого сосредоточенного вида тебя не доведешь. Решай сам.

Она налила действительно крепчайшего кофе в чайную кружку. Добавила туда граммов сто коньяка. Опять отрезала лимон, но взяла и посолила его.

Я раньше пил текилу с соленым лимоном или просто с солью с облизанной руки. Но пить сладкий кофе с коньяком и лимоном с солью мне не приходилось. Я выпил, заел, пожевал. Вкус своеобразный.

Я посидел, помолчал. Дождался, пока все уляжется на свои места, ждал, когда коньяк стукнет в голову. Н стука в голову я не услышал. В желудке стало горячо. Не скрываю, приятно.

А расскажу ка я ей правду без прикрас. Будет интересно увидеть ее реакцию, услышать ее оценку и главное понять — она говорит, как любящая женщина или как ответственный работник и член КПСС. Эмма, положив подбородок на руки, выслушала меня очень внимательно, не перебивая. Я действительно рассказывал, как есть, не приукрашая себя, а может, давал еще более жесткие комментарии и характеристики в свой адрес.

— Чем больше я тебя слушаю, чем больше узнаю, тем больше понимаю насколько ты нестандартный человек. Рядом с тобой очень сложно и очень просто. Ты искренний, отзывчивый человек. Не для комплиментов — твоя жена не просто дура, а в двести сорок третьей степени. У нее в руках находилось то, о чем большинство женщин мечтают. Я о нас с тобой много думала. Я готова с тобой идти на край света. Обрати внимание на нюанс: я сказала не за тобой, а с тобой. Что бы тебя удержать рядом, надо самой быть яркой личностью во всем: в поведении, умственных способностях, в успехах по своей работе и специальности. Рядом с тобой надо сиять, искриться, быть твоей звездой. Пойми это комплименты тебе от любящей тебя женщины. Просто рядом с обычной женщиной тебе очень скоро станет скучно. Тебя со страшной силой потянет к другим женщинам. Я оцениваю нашу ситуацию и наши взаимоотношения. Учитываю, как ты делаешь успехи на работе. Как ты начинаешь зарабатывать большие деньги. Поэтому не спорь со мной. Я же уже догадываюсь о твоем желании сделать свой кооператив. Ты уже присматриваешься к выполнению работ на химкомбинате. Ты уже придумываешь, как работы сделать быстрее и с меньшими затратами. Но деньги получить полностью. Ты можешь выполнить работу по объему до миллиона, ну может, тысяч на восемьсот, причем, твоя затратная часть вся полностью с налогами и откатами не будет больше полмиллиона. Таким образом, лично ты можешь положить в карман за год, до осени следующего года, около 250–300 тысяч рублей. Это двадцатилетняя зарплата двух наших инженеров. Такой скачок позволит тебе шагнуть в будущем еще дальше. Я твердо уверена, в июле-августе следующего года у тебя будет диплом о высшем образовании. И что мы имеем на август следующего года: красавец, 190 см роста, подполковник, воевал, орден Красной звезды, медали. Два высших образования, 37 лет, холостой, умница…

Я с усмешкой сказал ей:

— Так, продолжай.

Эмма добавила:

— Хорошая трехкомнатная квартира или свой дом. Новая черная «Волга». Белый костюм, белые полуботинки, белая шляпа и черная рубашка, но без галстука. Так, кто сможет устоять? Ты не забывай учесть еще достаточное количество денег для мелких и средних расходов. Да бабы тебя поймают и разорвут. Особенно если узнают еще о твоих мужских достоинствах. Сегодняшнее партсобрание тебе на пользу. Когда ты выступал про почетный президиум в составе Политбюро и во главе с Горбачевым четко, громко и без насмешек, а скрытую насмешку руководители обкома, горкома, райкома партии принять не имеют права, то они направят удар по этой партийной организации. Запомни, они еще назовут тебя коммунистом нового типа. Замнут вопрос о потере партийного билета, выпишут тебе новый и предложат хорошую должность в партийных рядах. Если не захочешь туда пойти сошлись: «Я не достоин». Попроси хотя бы полгода привыкнуть к гражданской жизни, закончить надо институт. Теперь обо мне и про наши с тобой взаимоотношения. Меня даже напугала потеря мной сознания. Врач сказала: «Это перенагрузки психики. При таких последствиях надо тщательно обследоваться. Но если партнер молодой, а Вы его любите, и он Вас хоть немного тоже, то он Вас может просто затрахать. Ну, если не до инфаркта или инсульта, то сердечную аритмию Вы получите 100 %. Встречаться, желательно, не более одного-двух раз в неделю и то, старайтесь, в щадящем режиме». Понимаешь, Витя, я тебя люблю, даже очень. Через полгода стать инвалидом мне совсем не хочется, ведь тогда ты от меня уйдешь. Кому нужна женщина инвалид со своей сердечной недостаточностью. Ты помолчи, не возражай. Мы должны обсудить это и принять общее решение. Я хочу и готова видеться. Быть с тобой два раза в неделю. В отношении меня не надо брать никаких обязательств. Найдешь себе свою половину, свое счастье я буду за тебя рада. Если смогу. Первое условие — оставь и не трогай Валю и Зою. Второе — на работе поддерживаем чисто деловые отношения. Никаких больших поблажек ты получать не будешь. Маленькие и средние — по обстоятельствам. Когда близко захочешь меня видеть — звони за сутки, я должна морально подготовиться. Пойми, мне придется себя преодолевать, сдерживать. Меня тянет к тебе, я не знаю смогу ли я выполнять все свои клятвы и обещания. Я понимаю, рано или поздно, но наши такие встречи надо прекращать. Меня они к хорошему не приведут.

Я ее слушал, конечно, комментируя ее речь и вставляя свои реплики. Очень старался не затронуть ее самолюбие и не обидеть.

— Все сказанное тобой, правильно и здорово. Некоторые пункты мы в дальнейшем обсудим. Сейчас я прошу разрешить тебя раздеть и увести с собой на ложе любви.

Она разрешила. Я забрал ее с кухни, увел к постели. Раздел ее, разделся сам. Далеко в прошлом осталось партийное собрание, ее монолог с самопожертвованием.

Мы остались вдвоем — она и я. Через пять минут она забыла о своих болезнях, о близкой инвалидности. Уже не просила о пощаде или снисхождении. Какая там пощада. Да если я ей покажу, что могу, но не хочу, то вот тогда пощады для меня не будет.

Через двадцать минут (приблизительно) она начала стонать и подвывать. Через тридцать минут начала царапать мне спину. Я еще не входил в нее. Я ласкал ее пальцами, языком, губами. Я лизал, сосал, целовал ей все, начиная от пальцев ног и доходя до мочек ушей. Эмма хотела. Она уже три раза кончила, а я теребил ей соски, груди, ее клитор, массировал ей анус.

Я двигался головкой члена по ее губкам, ее клитору. Она стонала и плакала, требовала половой близости. Она умоляла меня. Даже через стоны заявила:

— Я этого издевательства тебе никогда не прощу. Или войди в меня, или убирайся из моего дома, — стонала она мне в экстазе. — Я умоляю тебя, лучше отпусти.

Я подвел ее к четвертому оргазму. Она начала судорожно дергаться, пытаясь вогнать мой член в себя. Я почувствовал, что и я уже готов. Я вогнал ей член специально грубо. Резко поднял ей ноги на плечи. Минуты две добивал ее, пытаясь загнать член до матки. Она пыталась выпрямить таз, разогнуть ноги. Я все входил в нее, пока мы оба не начали кончать. Сначала я. Когда она почувствовала мои судорожные движения в себе, а моя сперма струей начала свой путь, у нее начались спазмы.

Некоторое время Эмма дергалась подо мной. Потом обмякла, освободила свои ноги, обняла меня и затихла. Через пол часа мы уже спали, а в три часа ночи я проснулся, захотелось пить. Пошел на кухню, когда я вернулся, Эмма уже не спала. Она обняла меня:

— Я хочу тебя. Я опять тебя хочу. Все зависит от тебя.

— Трудись, — ответил я.

Она опустилась к моему члену и с неожиданным энтузиазмом стала его поднимать. Результат ждать себя не заставил. Я смазал член слюной, перевернул Эмму. Она начала возражать, но я поставил ее на четвереньки. Стал входить в нее спереди и сзади попеременно. Она кряхтела и стонала, но я трудился над нею, не давая передышки. Когда я почувствовал ее приближение к очередному оргазму, лег на спину сам. Посадил ее на себя и заставил двигаться на мне. Сам прижимался к ней как можно теснее. При этом я массировал и теребил ей грудь и соски. Процесс она завершила бурно, но без криков. В последний момент легла на меня и застыла. Только тело внизу живота подрагивало и дергалось. Через минуту встала с постели, взяла меня за руку и пошли мы с ней мыться.

В постели она меня крепко обняла, положила мне голову на плечо и уснула без комментариев.

Утром, во время завтрака, она положила свою руку мне в ладонь:

— Я снова хочу, — но потом засмеялась. — Это правда, но нам нужно на работу. А я теперь постоянно буду ждать твоего звонка. Хотя, все что я тебе сказала — правда. Прими это к сведению и неуклонному исполнению.

Что-то мне подсказывало, что это прощание. Дальше таких взаимоотношений у меня с ней не будет.

Я заехал домой, побрился, потом поехал за Павлом на машине Ефима. Забрав его, направился в госпиталь инвалидов войны. По дороге взяли соков, фруктов. Поднялись на второй этаж, надели халаты, зашли в палату, к Сергею. В палате находилось шесть человек больных. Мы сели возле Сергея. Выглядел он неважно. Павел через пять минут извинился. Ему надо бежать по делам. Я остался с Сергеем. Он мне нравился. Сергей мне сам вызвался помочь в сложный для меня период. Мне не хотелось, чтобы он так убивался из-за машины. Его поведение и его переживания до сердечных приступов откровенно мне непонятны. Я хотел посоветоваться с врачом, как вывести Сергея из такого состояния. Прикидывал сколько дать ему денег на ремонт машины, купить какие-нибудь импортные лекарства, которых наверняка в госпитале нет.

Открылась дверь. В палату буквально влетела медсестра. Увидела меня, подбежала и умоляюще попросила:

— Я Вас очень прошу, немедленно выйдите из палаты. Поймите, она идет, и через две минуты здесь будет.

— Да кто идет? — глядя на испуганное лицо медсестры, спросил я.

— Наша заведующая отделением. Поймите, она очень строгая. Нам попадет: мне и Вам. Она требует, во время обхода посетителей в палате не должно быть.

— После обхода я вернусь. Нам надо поговорить, — предупредил я Сергея.

Встал, повернулся к двери и застыл, как пораженный. Прекратили слушаться руки, ноги. В палату зашла заведующая отделением в сопровождении двух женщин врачей и медсестры. Но в этот момент я уже больше никого не замечал. Высокая блондинка с очень короткой стрижкой. Шелковый халатик с поднятыми плечами и с вензелем на кармашке. Лицо чистое, правильные черты лица. Серо голубые глаза, красиво очерченный рот, полные губы. Халат только подчеркивал тонкую талию, обтягивал высокую грудь. Длинные ноги в туфлях на небольшом каблучке.

Такое впечатление, она сошла с обложки какого-то журнала, как образец женской красоты и грации. Строго посмотрела на меня и спросила:

— Что вы тут делаете?

Я в ответ промямлил про товарища, который здесь лечится. Она попросила меня выйти на время обхода. Я кивнул головой, продолжая стоять, рассматривая ее во всех подробностях. Вдруг, мне внутренний голос повторил голосом гадалки: «Вы скоро познакомитесь. Она врач, высокая стройная блондинка. Осенью она станет Вашей женой».

Да это не женщина — это богиня из сказки. Это Елена Прекрасная. С сегодняшнего дня — это моя мечта. Ее место со мною рядом. Со мной на всю жизнь. У меня возникло ощущение, а ведь я ее знаю всю жизнь. Моя вторая половинка. И вот, я ее нашел. Из моей головы вылетели все женщины и девушки. Я стоял, смотрел, просто впитывал ее, стараясь запомнить все черты ее прекрасного лица.

— А как Вас звать? — спросил я ее.

— Елена Николаевна. Я Вас убедительно прошу выйти.

Она с усмешкой посмотрела на меня. Я понял, я далеко не первый, который столбенеет, глядя на нее. Когда я вышел, очень миловидная медсестра спросила:

— Извините, а Вы кем работаете?

Я машинально, думая о своем, ответил, что сменным мастером на военном заводе. Медсестра засмеялась:

— Прекратите тогда свои мечты, глядя на Елену Николаевну. Она развелась с мужем три года назад, он работает инженером на заводе. За ней ухаживают такие мужики, рядом с ними Вам делать нечего. Вы не обижайтесь на меня. Вам это скажет любой в городе. Поэтому не тратьте силы. Вы женаты?

Я покачал отрицательно головой.

— Вот и смотрите внимательнее. Вокруг столько красивых девушек. Не замужних. А тут даром потерянное время.

Я думал по-другому. Да имел я их всех ввиду. Гадалка предсказала, осенью я на ней женюсь. Другие высокие блондинки врачи меня просто уже не интересовали.

Я подошел к кабинету зав отделения, встал на пост возле ее двери. Проходившие мимо меня смотрели кто, усмехаясь, кто с сожалением, но многие просто равнодушно. Стоишь. Тебе надо, стой и жди. И я ждал.

Когда она подошла к кабинету, я попросил разрешения войти. Сам в это время рассматривал ее спереди, сзади, сбоку. Конечно, она видела эти взгляды. Улыбнулась, но тоже внимательно осмотрела меня. Я начал расспрашивать ее о Сергее, необходимых лекарствах. Потом попросил у нее разрешения отвезти после работы ее домой.

— Хочу еще раз поговорить о проблемах Сергея.

Она ответила:

— Сегодня мне надо пораньше уйти и если Вы сможете приехать к четырем часам дня, то мы спокойно можем обсудить любые вопросы, — но тут же добавила, — Я имею в виду состояние больного.

Я обрадовался. Когда я ее отвезу домой, то буду знать ее адрес. Номер рабочего телефона я уже узнал. Решил приехать к трем часам. Поговорю с врачами, медсестрами. Соберу про нее как можно больше сведений.

Врачи и медсестры рассказывали про Елену подробно и с упоением. По их рассказам, к ней на «Москвиче» не подъедешь. Мужиков она отшивает только так. Мужа она выгнала. Он никакой. Просто вместе учились в одном классе. Встречается она сейчас с каким-то директором большого завода. Еще очень часто ее встречали с красавцем Эдиком Николаевым. Он глава фирмы, которая занимается внешними грузовыми перевозками. Имеет две импортных машины. Огромный офис почти в центре города.

В утешение мне сказали, она отшила даже начальника этого госпиталя и тот этого ей никогда не простит. Он перепробовал уже почти всех женщин госпиталя. А здесь, кроме репутации, страдает и его самолюбие. Меня предупредили: не попадайся на глаза ее отцу. Он считает, Лене никого не надо и здесь нет человека, по-настоящему, достойного его дочери. Женщины издевательски подшучивали:

— Если рогов еще нет, то получите в сокращенные сроки.

Все сходились в одном мнении:

— Вот врач она замечательный. Она во время учебы в аспирантуре у министра здравоохранения СССР Чазова в группе была. В Москве два года. Так, что примите это все к сведению и хорошо подумайте. Не тратьте свои силы, время и деньги.

Елена подошла к машине с опозданием на пять минут. Осмотрела мою машину, но ничего не сказала. Я ее успокоил:

— У меня вообще машины нет, а эту я взял у товарища.

Я довез ее до магазина, где она купила в пакет продукты. Я взял пакет, донес до машины, загрузил на заднее сидение. Посадил ее опять рядом. Мы говорили обо всем. О Сергее, о лекарствах, какие она любит книги, фильмы. Учась в институте, она была мастером спорта по художественной гимнастике, но бросила, получив травму ноги. Я немного рассказал о себе, был женат, развелся. Причина — разные люди. Характерами не сошлись. Она сказала:

— Мы с мужем тоже оказались разными людьми. Разные характеры, разные представления о жизни.

Я довез ее до дома. Спросил разрешения приехать за ней завтра.

— Я работу заканчиваю в пять часов.

— Значит, буду в пять.

Разрешение получено.

По дороге домой я перебирал в уме все свои похождения с женщинами. Вроде бы все от меня отбежали. Осталась одна Наташа. Но она замужем. Прекращение наших отношений проблем не вызовет. Она умница и все поймет. Я еще раз удивился поведению Эммы. Все-таки женщины многие вещи могут угадывать и предсказывать. Они это, судя по всему, кожей и печенками чувствуют. «А осенью я на Елене женюсь» — утверждала гадалка, и это вызывало у меня щенячий восторг.