Наполеоновские войны: что, если?..

Джонатан Норт БОРЬБА ЗА МОСТ В БОРИСОВЕ

Джонатан Норт, редактор этой книги, в 1991 году закончил Уорвикский университет (дисциплины: эпоха Возрождения и современная история). Провел несколько лет работая в Восточной Европе переводчиком, затем вернулся в Великобританию, где в 1996 году начал публиковаться. Автор статей о наполеоновской эпохе и истории Восточной Европы. Перевел и подготовил к печати мемуары Генриха фон Брандта, которые были опубликованы в 1999 году под названием «В легионах Наполеона».

19 октября 1812 года началось отступление Великой армии Наполеона из Москвы. После кровавых боев под Малоярославцем Великая армия продолжила свои отход к Смоленску по местности, опустошенной во время летнего наступления. Погода ухудшалась, дорога была разбита, а численность французской армии постоянно уменьшалась. Истощенные французы и их союзники дошли до того, что использовали в качестве пищи собственных лошадей. Армию изматывали постоянные атаки казаков и нападения враждебно настроенных крестьян, которые объединялись в банды. Прорвав заслон русских войск, которые под Вязьмой попытались встать на пути отступления, армия продолжала двигаться на запад, к Смоленску. 6 ноября выпал первый снег, а спустя три дня Наполеон и его гвардия вошли в обгоревшие руины некогда великого города. Через несколько дней к городу пробились и остальные подразделения армии, которые подвергли его грабежам. Солдаты надеялись, что здесь им удастся хоть на время избавиться от постоянных невзгод. Однако как только Наполеон изучил обстановку, он понял, что в Смоленске нельзя оставаться на зиму: в августе город был опустошен огнем артиллерии и до сих пор стоял в руинах. Следовало продолжать отступление.

Пока Наполеон обдумывал свои перспективы, русские войска находились в движении. Армия Кутузова не пошла за французами в Смоленск, а, обойдя город, готовилась нанести удар по отступающей армии в районе городка Красный, расположенного в нескольких километрах к западу от Смоленска. На северном направлении русские войска, прибывшие из Финляндии после заключения мирного соглашения со Швецией, совместно с войсками Витгенштейна атаковали II,VI и IX корпуса французов, которые защищали северный фланг Великой армии. Девятого ноября, после вступления в Смоленск, Наполеон приказал Виктору и его IX корпусу перейти в наступление и нанести удар по силам Витгенштейна – чтобы освободить путь для отступления.

Минск в опасности

Однако еще большее беспокойство французского императора, которому изменила удача, вызывало развитие событий на южном направлении. Еще в августе из Бухареста на север двинулась русская армия, закаленная шестилетней войной с турками. Этой армией командовал адмирал Чичагов. В начале осени эти силы, пройдя через западную Украину и соединившись с русскими войсками, расположенными в этом районе, стали играть в кошки-мышки с австрийскими и саксонскими союзниками Наполеона, которым была доверена охрана французских коммуникаций. После задержки в Брест-Литовске, которая продолжалась в течение двух последних недель октября, Чичагов, под командованием которого находилось 65 000 человек, наконец решился выступить в поход на Минск, который был важнейшей базой французов. Таким образом он намеревался выполнить приказ царя, полученный в сентябре. Согласно этому приказу Чичагову надлежало «захватить Минск и, заняв позицию вдоль реки Березина, соединиться с Витгенштейном». Выйдя из Брест-Литовска 29 октября и оставив под командованием Сакена 30 000 человек, которые должны были связать действия австрийских войск Шварценберга и саксонских войск Ренье, адмирал с оставшимися у него силами двинулся на Минск.

Поручив Сакену связать австрийцев, что тот и делал, энергично атакуя саксонцев и тем самым принуждая Шварценберга оказывать помощь Ренье, Чичагов неспешно двинулся на север. Третьего ноября он подошел к Слониму. Авангард вел Ламбер, за ним следовали Сабаньев и Войнов, а Чаплич шел в арьергарде. В связи с отходом Наполеона к Смоленску и вероятностью дальнейшего отступления его сил Минск приобретал чрезвычайное стратегическое значение. Захват Минска не только лишил бы французов запасов, необходимых, чтобы провести зиму в нормальных условиях, но также позволил бы русским двинуться на север и, взяв Борисов, овладеть мостом через Березину, по которому проходила дорога, соединяющая Москву с Варшавой. В результате французы оказались бы отрезанными от Европы. Однако, поскольку Чичагов не знал, что Наполеон ушел из Москвы, русский адмирал (который скорее был протеже царя, нежели способным полевым командиром) не мог знать и о том, сколь значительную роль могут сыграть его действия. В Слониме, как, впрочем, и в Брест-Литовске, Чичагов испытывал колебания, поскольку его больше заботили австрийцы, которые оставались в тылу, нежели захват минских складов.

Французским гарнизоном Минска командовал сорокадвухлетний поляк, генерал Миколай Брониковский. Зиму прошлого года Брониковский провел среди пальм и миртовых рощ Валенсии и теперь испытывал беспокойство как из-за холодной осенней погоды, так и из-за слухов о приближении русских. В течение лета французы заготовили огромные запасы продовольствия, которые теперь хранились на складах Минска. В общей сложности было заготовлено около 3600 центнеров муки, 22 000 бушелей овса, 6000 центнеров сена и 200 бочонков коньяка. Город служил также и крупным госпиталем французской армии: 5000 раненых были размещены в женском монастыре бернардинок и в церкви Петра и Павла. Что касается обороны Минска, то Брониковский мог рассчитывать на гарнизон, в состав которого входили два батальона французской пехоты (из 95-го и 46-го линейных полков), Вюртембергский батальон (из 7-го полка), сомнительного качества 22-й и 23-й полки Великого Герцогства Варшавского, которые были сформированы из недавно призванных на воинскую службу литовских рекрутов, два батальона из состава 2-го полка литовских стрелков и два эскадрона из состава 18-го уланского полка. Кроме того, в распоряжении Брониковского находились 300 французских драгун и 70 литовских жандармов – для решения полицейских задач. Они отражали набеги мародеров, которые орудовали в радиусе нескольких миль вокруг Минска (так, лишь в течение последней недели октября были арестованы и расстреляны шесть португальцев, десять испанцев, двадцать пять французов и один хорват), сдерживали налеты банд беглых крестьян, которые, пользуясь отсутствием своих хозяев, повсеместно занимались грабежами. В отношении артиллерии он мог рассчитывать на небольшое количество немецких канониров и отряд французских артиллеристов, который был направлен в IX корпус, но, опасаясь партизан, остался в Минске.

2 ноября Брониковский получил от Шварценберга невнятное сообщение о продвижении русских войск. Он привел гарнизон в боевую готовность, задержал выход из Минска всех подразделений, которые следовали через город транзитом, временно сформировав из них три батальона, разработал планы возведения укреплений, предупредил об опасности Маре, который находился в Вильно, и приказал генералу Коссецкому защищать мост в Новом Свергене.

11 ноября, когда осуществлялись все эти меры безопасности, авангард Чичагова, которым командовал энергичный французский эмигрант граф Ламбер, атаковал деревню Несвиж, рассеяв учебный эскадрон 18-го уланского полка. Русские, взяв в плен шестьдесят два человека, сами потеряли всего двух человек, которые в ходе атаки получили ранения. Однако десять литовцев сумели уйти. Миновав позиции Коссецкого, они на следующий день появились в Минске. Брониковский получил известие об их прибытии вечером, как раз в тот момент, когда готовился приступить к обильному ужину. Он тут же составил депеши, в которых просил срочно оказать помощь. Эти послания были адресованы Маре, Домбровскому, польская дивизия которого, в тот момент находившаяся чуть восточнее Бобруйска, блокировала подступы к этому городу; Удино, корпус которого располагался еще дальше, а также Шварценбергу. Командующий австрийскими войсками, следуя за Чичаговым, 12 ноября вступил в Слоним, но был вынужден повернуть назад чтобы оказать помощь своим саксонским союзникам, которые подвергались энергичным атакам Сакена.

Тем не менее Брониковский получил весьма значительную поддержку от Домбровского, который, получив депешу из Минска, сразу же собрал все, что было у него под рукой (1-й, 6-й, 14-й и 17-й полки польской пехоты, а также 2-й, 7-й и 15-й полки польских улан), и двинулся к Минску. 16 ноября Брониковский на немецком языке энергично приветствовал его прибытие.

Удино не столь быстро реагировал на призыв Брониковского. 18 ноября его корпус двинулся к Борисову. Пехота заняла tete du pont[41] на западном берегу реки, а артиллерия и кавалерия Дюмерка расположились в самом городе. Маре, находясь в Вильно, едва ли мог оказать какую-то помощь.

Тем временем Брониковский приступил к укреплению Минска. 13 и 14 ноября (когда Наполеон ушел из Смоленска и продолжил марш своей измученной армии на запад) энергичный польский генерал наблюдал за строительством земляных укреплений. Эти работы возглавил инженер-капитан, который в Минске выздоравливал после ранения. Его имя лишь впоследствии получило известность[42]. Кроме того, Брониковский снес некоторое количество построек, расположенных по берегам реки Свислочь, чтобы обеспечить ведение прицельного огня из цитадели – в случае, если русские прорвут внешнюю линию обороны.

11 ноября в Новом Свергене внезапно появились спасавшиеся бегством остатки 18-го уланского полка. Коссецкий отвел свою кавалерию на другую сторону реки, разместив пехоту и одну пушку на северном берегу. 15 ноября возвратившийся из разведки отряд кавалеристов доложил, что русские, численностью 25 000 человек, только что вышли из Несвижа. Разграбив замок князя Радзивилла и отдав должное винному погребу аристократа, они двигаются вперед. Понимая безнадежность своего положения, Коссецкий сжег мост и отступил.

Уничтожение моста остановило дальнейшее продвижение авангарда русских, которым командовал Ламбер. Когда стемнело, подошли основные силы Чичагова. После краткого совещания с Ламбером адмирал решил, что как только рассветет, надо во что бы то ни стало попытаться форсировать реку. На следующее утро его кавалерия стала перебираться на другой берег в тех местах, где река уже была скована льдом. Сам Чичагов наблюдал за наведением моста для пехоты и артиллерии. Переправа артиллерии, несмотря на героические усилия раздосадованных и замерзших людей, потребовала времени. Пехота Чичагова – «ветераны десяти кампаний, крепкие, сытые, хорошо вооруженные и снаряженные солдаты» – как указывает генерал Ланжерон, который командовал одной из дивизий армии адмирала, лишь утром 18 ноября соединилась под Минском с кавалерией.

Начало осады

Теперь Минск был изолирован. Русская кавалерия, которой умело командовал Ламбер, перерезала дороги, ведущие в Борисов и Вильно. Удино, который находился в Борисове с 9000 пехоты II корпуса (кавалерия II корпуса под командованием Корбино, прежде направленная в распоряжение VI корпуса, теперь возвращалась и должна была присоединиться к войскам Удино) и кирасирами Дюмерка, был всерьез обеспокоен ситуацией на юго-западе, но считал, что у него слишком мало сил, чтобы вести активные действия. Кроме того, он понимал, насколько важно удерживать в своих руках длинный и весьма уязвимый мост через реку Березину, который был расположен в Борисове. Чичагову пришлось рассредоточить свою пехоту по деревушкам, разбросанным вокруг Минска. Становилось все холоднее, к тому же возникали трудности с продовольствием и фуражом. В своих мемуарах Ланжерон с горечью упрекает адмирала в этой задержке. Он считал, что боевой дух и храбрость русских войск диктовали: лучшим тактическим решением была бы внезапная смелая атака[43]. Однако Чичагов был, несомненно, прав, когда вместо рискованного штурма города решил дождаться подхода своей артиллерии. Тактика внезапного штурма, которую так успешно использовал Суворов, всего два года назад при Рущуке, привела к самым печальным последствиям[44]. 18 ноября, во второй половине дня большие орудия все еще не подошли. Чичагова буквально преследовали его дивизионные генералы Ланжерон и Сабаньев, которые, как утверждает Ланжерон, встав на колени, умоляли адмирала попытаться взять Минск ночным штурмом.

К полуночи войска, которые должны были штурмовать город в первом эшелоне, были сосредоточены во временных траншеях (с большим трудом выкопанных в мерзлой земле солдатами 14-го и 27-го егерских полков) вне пределов досягаемости защитников города. Ланжерон решил поставить в центре штурмовой колонны Витебский и Козловский полки, на правом фланге 13-й егерский полк, а на левом фланге Кобринский и Колыванский полки, общая численность первого эшелона составляла примерно 5500 человек. Была безлунная ночь и в городе царила мертвая тишина, когда ровно в четыре часа русские, выбравшись из траншей, тремя плотными колоннами без единого звука устремились вперед к французской линии обороны. Они взяли земляные укрепления еще до того, как была объявлена тревога. Защитники едва ли успели сделать и выстрел. Казалось, все складывается очень удачно для русских. Капитан Шуберт, немецкий офицер, который в то время находился на русской службе, принял участие в штурме и впоследствии описал драматические события той грозной ночи, когда русские солдаты, заполнив своей массой укрепления и вдохнув аромат победы, сочли, что дело уже выиграно: «Они могли бы остановиться здесь, восстановить свои боевые порядки и ждать прибытия основных сил, но кто сможет остановить войска, особенно ночью, когда они совершили настоящий боевой подвиг, когда они считают, что битва выиграна и когда они уверили себя в том, что богатый город у них в кармане»?

Домбровский, не ожидая, что русские предпримут такую атаку, разместил на укреплениях лишь три роты литовских солдат. Основная часть гарнизона в это время спала. Однако, услышав первые выстрелы, он немедленно на них отреагировал. Построив 1-й и 6-й польские полки на открытом пространстве у Свислочи, он повел их в наступление, приказав перейти на бег. Вплотную за ним следовал Брониковский, который вел батальон 7-го вюртембергского полка и батальон 95-го французского полка.

Русские, утратившие в результате первоначального успеха всякую дисциплину, были застигнуты врасплох внезапным появлением противника. Поляки, сохраняя молчание, подошли к бурлящей массе русских на 100 шагов, а затем с криком бросились в штыковую атаку. Русские, не ожидавшие такого удара, откатились назад за укрепления и пустились в бегство. Эмигрант Рошешуар, который в то время находился на русской службе, вспоминал, что русские войска «объятые паникой и обезумевшие от ужаса кричали: „Французы! Французы!“ и были совершенно не в состоянии сказать что-либо еще»[45]. Оказавшись зажатым между 1-м польским и 95-м французским полками, один батальон Витебского полка был полностью уничтожен. Вообще, дивизия Ланжерона понесла значительные потери[46]. Огромным был и моральный ущерб русских. Весь их выигрыш состоял из единственной пушки, которую пришлось бросить, поскольку не было возможности взять ее с собой.

Поляки не отходили далеко от своих укреплений, однако их артиллерия открыла огонь и весь день обстреливала позиции русских, правда, без особого успеха. Бессистемный обстрел продолжался и все следующее утро, которое было чрезвычайно холодным и пасмурным. Домбровский привел в порядок поврежденные укрепления и ускорил строительство второй линии обороны, которая состояла в основном из забаррикадированных домов. Он также послал свою кавалерию в Борисов, к Удино. Проведя весь день в наблюдениях за тем, как русские устанавливают на позиции свою артиллерию, французские драгуны, польские уланы и литовские жандармы вечером прорвались сквозь казачьи патрули и ускакали на северо-восток.

20 ноября, когда осада Минска усилилась и русская артиллерия на рассвете наконец открыла огонь по городу, Великая армия, пробившись с боями через заслоны русских войск в районе Красного, входила в Оршу, расположенную в 40 милях от Борисова. Первыми сюда прибыли остатки IV корпуса принца Евгения, который, обнаружив в Орше изобилие запасов, необходимых для обеспечения армии, отправил Удино и Виктору уведомление Бертье о приближении Московской армии: «Длительный поход этой армии, а также множество славных сражений, в которых ей довелось участвовать, делает настоятельной необходимость ее обеспечения отдыхом и продовольствием». В ответ Удино сообщал, что Минск, с его огромными складами, осажден «45-тысячной русской армией».

Обстрел русской артиллерии нанес Минску значительный ущерб. Особенно досталось цитадели, на которую обрушился град русских ядер. Несмотря на то что толстый слой недавно выпавшего снега поглотил значительное количество русских ядер, войска, которые обороняли укрепления, также понесли потери. В течение дня дезертировало некоторое количество литовцев, значительная часть которых попала в руки легкой кавалерии русских, патрулировавшей севернее города.

20 ноября уязвленный поражением Чичагов, поддавшись уговорам своих офицеров, вновь предпринял атаку укреплений. Сначала русские совершили отвлекающий маневр, атаковав западную часть города, Вильненское предместье. Три егерских полка (13-й, 14-й и 27-й, под командованием князя Трубецкого) устремились через открытое пространство к французским траншеям. После того как атака была отбита, русские отступили, перегруппировались и повторно атаковали позиции противника. Три артиллерийских залпа возвестили о начале атаки главных сил, которые нанесли удар по городу с юго-востока. Солдаты устремились вперед, шинели их развевались на ветру. Под дробь барабанов, с развернутыми знаменами четыре русских полка шли тремя плотными колоннами, намереваясь решительным штурмом взять укрепления. Однако, попав под картечь противника и губительный ружейный огонь двух французских батальонов, колонны русских понесли значительные потери. Среди убитых был и генерал Энгельгарт. В какой-то момент русские ворвались на укрепления и вступили в жестокую рукопашную схватку с защитниками. Эта схватка продолжалась до тех пор, пока направленные Домбровским резервы не сбросили русских с усыпанных трупами укреплений.

Последовала новая атака, в которой к полкам, принявшим участие в первом штурме, присоединились три смешанных гренадерских батальона под командованием Ланжерона. Русская артиллерия, которой командовал Бужычев, была выдвинута вперед и, несмотря на большие потери, открыла разрушительный огонь по укреплениям. Эта попытка имела больший успех, и русские войска, проявляя невиданную отвагу, ворвались на укрепления и отбросили французов в город. Защитники, воодушевленные героическим примером Домбровского, приготовились оборонять забаррикадированные дома. Не дожидаясь, пока более значительные силы русских ворвутся в город, Брониковский нанес хорошо продуманный фланговый контрудар, лично возглавив лучшие роты литовских полков и два батальона 17-го польского линейного полка. Русским вновь пришлось отступить, расстроив боевые порядки свежих сил, которые двигались им на помощь. Однако на этот раз французы и поляки слишком увлеклись преследованием противника, в результате чего две роты 46-го линейного полка (около 120 чел.) были взяты в плен. Когда французы, поляки и литовцы вновь заняли оборону на укреплениях, русская артиллерия в отместку подвергла эффективному обстрелу позиции ликующих защитников укреплений. В пять часов вечера, когда стемнело, шумно заговорила артиллерия обороняющихся. То же самое повторилось и на следующий день, когда войска из состава дивизии Воинова бросились на укрепления. Их атака была отбита благодаря умелой обороне укреплений. Русские мало чего добились – они лишь захватили две пушки противника и открыли огонь по Вильненскому предместью Минска. Других успехов не было.

Военные действия на Березине, ноябрь 1812.

Чичагов был крайне удручен этими неудачами, хотя отправил в Москву победную реляцию, в которой сообщал о захвате двух пушек и тысячи пленных. С присущим ему непостоянством Чичагов приказал прекратить штурмы[47]. Командиры его подразделений настаивали на продолжении штурмов, поскольку Минск едва ли можно было взять измором, но адмирал был непоколебим. Тем же вечером он решил оставить у Минска дивизию Воинова, придав ей в качестве поддержки кавалерию Чаплича. Этим силам надлежало блокировать Минск, тогда как сам Чичагов с остальными войсками намеревался двигаться к переправе через Березину и ждать там прибытия Витгенштейна. Адмирал не хотел оставлять у себя в тылу войска противника, но в данном случае он был убежден, что гарнизон Минска едва ли попытается вести действия за пределами города, в связи с тем что у него недостаточное количество кавалерии и артиллерии.

Подготовка к походу, которая началась ночью, продолжалась все утро следующего дня. Однако в 11 часов утра французы предприняли решительную вылазку и, дойдя до первой линии русских траншей, нанесли противнику значительный урон. Лишь после полудня 22 ноября войска Чичагова наконец выступили в поход и в течение трех часов, до того как стемнело, мерным шагом двигались в северо-восточном направлении. Основная часть армии расположилась лагерем прямо на снегу и страдала от холода, так как стояла морозная погода. Менее тысячи счастливчиков сумели встать на постой в маленькой деревне Жодино. К рассвету 23 ноября силы адмирала уменьшились на 2000 человек.

Аналогичная ситуация, только в еще большем масштабе, имела место и в некогда блестящей армии Наполеона. Его войска теперь подходили к Бобру, расположенному всего в двадцати пяти милях от Борисова. Император приказал IX корпусу Виктора отойти к Борисову и блокировать армию Витгенштейна, прикрывая северный фланг армии Наполеона. Он не надеялся на то, что Виктор подойдет к Березине раньше 26 ноября. Беспокойство Наполеона в отношении Борисова моста уменьшилось, поскольку в городе стояли войска Удино, а когда Великая армия подошла к Толочину, ее встретил отряд Корбино, высланный навстречу императору скорее из желания выразить почтение, нежели в силу практической необходимости. После Красного русские несколько ослабили преследование Наполеона. Кутузов, отправив вперед Ермолова, Милорадовича и массы казаков, сам остался с основными силами армии в Копысе.

Битва за мост в Борисове

23 ноября стоял сильнейший мороз. Силы Чичагова, завершив свой марш, в 3 часа дня появились перед укреплениями Борисова, расположенными на западной стороне Березины[48]. Прибытие русских не стало неожиданностью для французов. В то же время Чичагов, который знал, что в Борисове стоят вражеские войска, совершенно не представлял себе, какова их численность и какому корпусу они принадлежат. Генерал Обри, который командовал артиллерией Удино, удачно разместил свои пушки и, как только русские оказались в пределах видимости, дал по ним залп. Артиллерия Чичагова ответила, дав залп в основном с перелетом, поэтому русские ядра нанесли ущерб самому городу, который был заполнен войсками, стекавшимися в него со стороны Бобра. Русские стрелки начали дуэль со своими противниками, которые вели огонь из укреплений, защищавших подступы к мосту. Эта перестрелка продолжалась до конца дня.

24 ноября русские добились значительного успеха, когда отряд казаков, обнаружив брод, который находился севернее города, напротив богом забытой деревушки Студянка, перешел реку и двинулся в направлении главной дороги. Они совершили рейд по обозам II корпуса, подожгли несколько повозок и захватили некоторое количество пленных.

Пленники, доставленные в штаб Чичагова, предстали перед адмиралом. К его удивлению, оказалось, что их подразделения входят в состав Московской армии Наполеона (это были пехотинцы из корпуса Жюно) и что Великая армия уже входит в Борисов. Потрясенный этим известием Чичагов, который считал, что Наполеон находится в сотнях миль восточнее, был обескуражен: менее чем через сутки ему, возможно, придется вступить в бой с французским императором и его мощной армией. Он отправил Воинову распоряжение двигаться к Уше, расположенной в пятнадцати милях к югу, чтобы там соединиться с главными силами, и спешно двинул свою армию в том же направлении.

Когда войска Чичагова выступили на юг, первые подразделения Московской армии Наполеона начали переходить мост в Борисове. Однако количество войск, переправлявшихся на западный берег Березины, значительно превышало пропускные возможности моста, и Удино дал распоряжение генералу Эблю построить второй мост, пригодный для переправы пехоты. Воданкур оставил свидетельства того, какие именно подразделения форсировали Березину 24 ноября: артиллерия Удино, которую прикрывала кавалерия Корбино и Дюмерка, а также польские уланы из дивизии Домбровского (около 3000 человек); VIII корпус Жюно (1000 чел.); V корпус Зайончека (2500 чел.), усиленный Могилевским гарнизоном; III корпус Нея (2000 чел.) и наконец, около 2000 оставшихся без лошадей истощенных кавалеристов. На следующий день в Борисов прибыл Наполеон с императорской гвардией. Он испытывал неожиданный прилив энергии, которой так не хватало в ходе этой долгой и неудачной кампании. Наполеон направил Маре и Домбровскому целый поток распоряжений и разработал план изоляции и уничтожения армии Чичагова до подхода основных сил русской армии. Узнав о том, что корпус Виктора уже подошел, он распорядился ускорить движение Великой армии, которая в течение еще нескольких дней форсировала Березину под руководством «железного маршала» Даву, после чего двинулась на Минск. Наполеон дал указание предпринять все возможное для того, чтобы ускорить подход 50 000 отставших солдат.

Попытки упорядочить переправу через Борисов мост, которые предприняли отдельные подразделения военной жандармерии и жандармерии II корпуса, которой командовал Равье, в определенной степени достигли успеха. Французы ускорили переправу еще до того, как утром 28 ноября корпус Виктора, который находился в Борисове, начал свои знаменитые арьергардные операции, целью которых было остановить Витгенштейна и Ермолова, угрожая им окружением в случае преследования отставших подразделений армии Наполеона и тем самым обеспечивая переправу последних через Березину.

Наполеон наносит ответный удар

Корпусу Удино, в авангарде которого были польские уланы Домбровского и дивизия Лагранжа, согласно приказу Наполеона надлежало двигаться в направлении Минска, а затем, совершив фланговый разворот, с востока атаковать населенный пункт Уши, расположенный на Березине. Сам Наполеон, взяв свою гвардию и соединения Зайончека, Нея, Дюмерка и Корбино (в общей сложности 14 500 пехоты и 3200 кавалерии), 25 ноября выступил на юг. Им надлежало вступить в бой с расположившейся лагерем в Уше 20-тысячной армией Чичагова, имевшей 120 пушек.

Чичагов, выполняя приказ удерживать позицию вдоль Березины, посылал отряды на другую сторону реки в отчаянных попытках обнаружить хоть какие-то признаки основных сил русской армии. На исходе дня двадцать пятого ноября его передовые посты были смяты стрелками Кесселя из состава императорской гвардии, а деревня, в которой он разместил свой штаб, подверглась обстрелу артиллерии Сорбье. Чичагов построил свои войска в линию, причем деревня Уши прикрывала правое крыло его армии. Однако левое крыло в целом было открыто с фланга, несмотря на то что некоторой защитой служил Минский лес и небольшой холм. Адмирал надеялся, что вскоре появится Воинов, но тот, выйдя из Минска в этот же день, наткнулся на войска Удино. Воинов повернул на юг и двинулся к Игумену, а войска Удино, выполнив задачу по прикрытию отхода в направлении Минска остатков Великой армии, после нескольких недель вынужденного бездействия отбросили силы Воинова и ускоренным маршем двинулись в направлении деревни Уша. Польские крестьяне провели войска Удино скрытыми тропами и проселочными дорогами. 26 ноября перед самым рассветом французы и поляки подошли с юга к позициям Чичагова. Как раз в это время гвардия Наполеона предприняла массированную атаку деревни Уши, которая была ключевой позицией правого крыла русских.

Услышав о том, что на его левом крыле появились войска, Чичагов, считая, что это прибыли силы Воинова и Чаплича, приказал левому крылу выдвинуться вперед. Этот приказ был выполнен, и при поддержке огня мощной артиллерийской батареи русским удалось добиться успеха, атаковав поредевшие силы Нея и Зайончека. На правом фланге русских, в самой деревне, развернулось кровопролитное сражение. В этом сражении принял участие самый способный хронист этой кампании, сержант Бургонь, который оставил свидетельства об этом бое:

«Мы обнаружила, что большое количество пеших солдат скопилось в домах, часть которых была объята пламенем. Началась отчаянная рукопашная схватка. Была ужасная резня, каждый дрался за свою жизнь. Мы подошли к скотному двору, в котором оказалось множество русских, окруженных нашими. Мерцающий свет выстрелов озарял сцену ужасной бойни, русские и французы в полной неразберихе стреляли друг в друга в упор».

Императорская гвардия, подавляя любое сопротивление, продвигалась по деревне, нанизывая на острия сверкающих штыков все, что попадалось навстречу. Русские войска, которые предприняли атаку на левом фланге, были дезорганизованы собственным успехом и выбились из сил, пробираясь по глубокому снегу. Боевой пыл русских уже начал остывать, когда им в тыл ударила дивизия Лагранжа. Одновременно с ней фронтальный удар по скоплению обескураженных русских войск нанесла кавалерия императорской гвардии под командованием Мюрата, а также кирасиры Дюмерка. Фланг русских рухнул, солдаты бросились кто куда. Лишь Житомирский и Кинбурнский драгунские полки продолжали оказывать сопротивление и, предприняв доблестную атаку, отбросили польских гвардейских улан[49]. Центр русских, которым командовал Ланжерон, потеряв ориентировку в связи с крахом обоих флангов, стал отходить, подвергаясь непрерывным атакам французской кавалерии и натиску своих же отставших солдат, которые пытались прорваться в тыл. В то же время смешанные гренадерские батальоны, так опозорившиеся под Минском, здесь покрыли себя славой, повторив подвиг гвардейцев Измайловского полка при Бородино. Они даже пошли в штыковую атаку на французских кирасиров. При поддержке русской артиллерии, проявившей беззаветную храбрость, эти войска, оказывая упорное сопротивление, организованно отступали, обеспечивая отход других подразделений армии. Артиллеристы, так и не бросившие своих пушек, были изрублены саблями и заколоты штыками. Обезумевшие от ярости французы вытаскивали укрывшихся под пушками и убивали их.

Наполеон приказал своей кавалерии по возможности продолжать преследование русских, однако оно не продлилось долго, поскольку лошади были в ужасном состоянии. Основная масса русских войск бежала в направлении Игумена настолько быстро, насколько позволял снег, а часть кавалерии спаслась, переправившись через Березину.

Император пришел в полный восторг от успеха, поскольку это была его первая настоящая победа в этой кампании. Французы захватили около 100 русских пушек, огромное количество повозок и 3200 пленных. Они вывели из строя около 5000 русских, большая часть которых была ранена, а их собственные потери составили 1500 человек (в основном пострадала гвардия)[50]. Однако наиболее ценным приобретением французов были захваченные лошади, которые были немедленно распределены между кавалерией и артиллерией гвардии. Армия Чичагова, численность которой сократилась до 10 000 человек, бросая по пути орудия, устремилась на юг, к Игумену, где соединилась с подразделениями Воинова.

В то утро Наполеон составил свою знаменитую 29-ю сводку, в которой сообщал о героическом отступлении к Березине, условия которого были ужасными, и о триумфальной победе над русскими армиями, которые тщетно пытались препятствовать возвращению Великой армии во Францию. Он распорядился отправить в Минск те русские пушки, которые можно было перевезти, а остальные сбросить в Березину. Кроме того, Наполеон отправил письма Маре, международному дипломатическому корпусу в Вильно, Шварценбергу и Макдональду (X корпус которого располагался чуть севернее Риги), в которых сообщал о своем триумфе. Он распорядился по всей империи звонить в колокола, а в Париже служить Те Deum. Стареющий император пережил второе рождение в снегах России.

Отправив Удино и Корбино на юг – следить за действиями Чичагова и не допустить восстановления Дунайской армии – Наполеон в сопровождении Мюрата и Коленкура на санях отправился в Минск. Он находился в приподнятом настроении и в течение всего путешествия поддразнивал Коленкура, спрашивая его: «Как воспримет ваш друг Александр то, что его самого и его командиров перехитрили?» Потрепав по щеке герцога Виченцкого, Наполеон пообещал, что к 1814 году с Россией будет покончено. Коленкур также оставил свидетельства о намерениях императора в отношении Польши. Наполеон рассматривал вопрос о восстановлении польского государства, что подтверждает его фраза: «Для Польши настало время прогнать русских домой»[51].

Французы восстанавливают мощь

Улицы Минска заполнил поток постоянно прибывающих солдат, отставших от Великой армии во время ее отступления на запад. По всему городу были установлены плакаты, указывающие, где расположены те или иные подразделения. Чтобы поддержать в городе хоть какой-то порядок, Домбровский размещал более или менее сформированные подразделения у складов и ворот. Тем не менее некоторые склады и дома подверглись разграблению. Некоторое время в Минске царил хаос, однако с появлением Наполеона, который прибыл в город 27 ноября, дисциплина во всех подразделениях армии ужесточилась. Даву, который прибыл в тот же день, проявил в этом отношении особое рвение. Солдаты были поставлены на довольствие, больные были направлены в госпитали под надежную опеку Ларрея и Десгеннета. Одним словом, некоторый порядок был восстановлен. Гражданские лица, русские пленные и некоторое количество раненых генералов, в том числе Понятовский и Нансути, были отправлены в Гродно под охраной литовского полка. Началась подготовка армии к продолжению войны.

По возвращении подавляющего большинства отставших в свои подразделения Наполеон располагал в Минске следующими войсками: Императорская гвардия (14 500 чел.), в том числе легион Клапареда, остатки I (6500 чел.), III (4000 чел.), IV (5000 чел.), V (5600 чел.) и VIII (2000 чел.) корпусов, а также резерв кавалерии (3000 кавалеристов без лошадей). В Вильно Маре собрал около 1500 кавалеристов, некоторое количество солдат вестфальских полков, неаполитанской гвардии, а также несколько маршевых батальонов, кроме того, он мог рассчитывать на войска Луазона, численностью 15 000 чел., расположенные в районе Сморгони. Вреде со своим VI Баварским корпусом, а также бригады Кутара и Франчески (всего 10 000 чел.) прикрывали Вильно с севера. Виктор с 10 000 солдат сжег мост в Борисове и отошел по Минской дороге к Жодино. Удино, в распоряжении которого был II корпус и уланы Домбровского (всего 12 000 чел.), преследуя остатки армии Чичагова, приближался к Игумену. Несмотря на все невзгоды, выпавшие на долю французской армии, Наполеон все еще мог рассчитывать на войско численностью приблизительно 100 000 солдат. Кроме того, император приказал Шварценбергу поручить преследование Сакена Ренье и Дюрутту, а самому ускоренным маршем двигаться к Слониму, чтобы прикрыть южный фланг армии Наполеона. Он также дал указание Юделе соединиться с X корпусом Макдональда, поскольку этот маршал отошел к Тильзиту, и обеспечить безопасность Данцига и Немана.

В начале декабря Наполеон со своей гвардией, пешим резервом кавалерии, IV и VIII корпусами выступил из Минска и двинулся к Вильно, чтобы там расквартировать войска на зиму. Перед уходом он присвоил Брониковскому звание дивизионного генерала[52]. Миновав позиции дивизии Луазона и временно сформированного полка кавалерии Банговского, который расположился в районе Молодечно, император прибыл в Вильно, сделав своей резиденцией епископский дворец. В ходе длительной беседы Наполеон задал Маре множество вопросов, которые касались состояния Польши и ситуации во Франции. Он приказал ускорить подход войск Гренье из Италии и разрешить использование Национальной гвардии за пределами Франции. Он также распорядился провести еще четыре набора рекрутов (по годам рождения) и заменил консулов Сената. Наполеон рассчитывал, что эти меры позволят ему набрать еще 300 тыс. новобранцев, которые будут проходить службу в России и Испании.

Русские, страдавшие, как и французы, от холода и нехватки продовольствия, не сидели сложа руки. Кутузов, который только что узнал о несчастье, постигшем армию Чичагова, 30 ноября подошел к Березине, имея в своем распоряжении 30 000 человек. Опасаясь попасть в западню Наполеона, осторожный Кутузов не стал форсировать реку, а лишь отправил на западный берег несколько казачьих отрядов, которым надлежало вести разведку и наносить беспокоящие удары по французским частям. Начальник его штаба Беннингсен пришел в ярость. 2 декабря он и сэр Роберт Уилсон имели весьма острую беседу с Кутузовым. Вне себя от гнева, Беннингсен обвинил Кутузова в измене и подал в отставку. В ответ Кутузов заявил, что если Беннингсен возвратится в лагерь, то он его повесит. Уилсон, который также был в ярости, написал срочное послание царю, призывая его немедленно приехать из Санкт-Петербурга и возглавить армию «в этот момент величайшей необходимости». Кутузов приказал Чичагову собрать свои силы у Бобруйска, отправил Ермолова на север, отвел войска Витгенштейна от Борисова и присоединил их к своим силам.

Нехватка провизии заставила русскую армию 7 декабря отступить к Копысю. Этот маневр вызвал у Уилсона еще больший гнев. Однако в течение второй недели декабря Ермолов, действуя против Вреде, добился небольшого успеха, за что русский генерал был щедро награжден Александром (хотя на вопрос Александра, какую награду он сам пожелал бы, Ермолов ответил: «Ваше Величество, я пожелал бы получить звание немца».)

Несмотря на призывы Санкт-Петербурга и тот факт, что Березину уже сковал лед, Кутузов отказался наступать. Он опасался, что армия не перенесет эту зиму и был обеспокоен признаками недовольства в своих войсках[53].

16 декабря Кутузов для проведения рекогносцировки сил противника отправил на западную сторону Березины войска Остерман-Толстого. Но они были отброшены назад силами Виктора и Удино, причем потери русских составили 4000 человек и шесть пушек. Это положило конец действиям русских в центре, и Кутузов отвел большую часть своих войск к Орше, где находились значительные запасы продовольствия и боеприпасов. На южном направлении Чичагов был поставлен в безвыходное положение австрийскими войсками Шварценберга, которые действовали уже за пределами Слонима. Ермолов оттеснил Вреде к Вильно, но не смог развить успех в силу недостаточной численности войск и ухудшившейся погоды.

Польский вопрос

Наполеон, воспользовавшись этой остановкой в продвижении русских, 15 января вывел свою армию из Вильно и двинулся к Варшаве. Остановившись в гостинице «Англетер», он сосредоточил свои усилия на том, чтобы направить в район боевых действий как можно больше войск[54]. Он также приступил к разработке планов восстановления польской государственности, рассчитывая на то, что воодушевленные поляки пополнят его армию гораздо большим количеством войск. Он призвал в Варшаву королей Саксонии и Пруссии (и в течение всего года держал при себе несчастного Фридриха), имел длительную беседу с Понятовским и отправил пространный меморандум в Вену, императору Францу и канцлеру Меттерниху. К февралю Наполеон принял решение. Сначала он уведомил короля Саксонии (который также был и Великим Герцогом Варшавским), что он компенсирует ему территории, изъятые у саксонских герцогских домов[55]. Чтобы унять опасения австрийцев в отношении Галиции, Наполеон предложил передать им свои Иллирийские провинции и кусок территории на реке Инн. Получив такие щедрые предложения, Франц, за которым стоял Меттерних, дал принципиальное согласие на восстановление Польского королевства. Затем Наполеон скрепил сделку твердым обещанием оказать помощь австрийцам, когда те нападут на сербов (в тот момент сербы, подняв восстание, сражались с турками). Таким образом Наполеон закрывал глаза на аннексию Балкан.

Поскольку Россия оказалась в изоляции, а Австрия ничего не имела против, Польша наконец могла вновь стать королевством. Первого марта 1813 года Наполеон, в сопровождении польских улан и стрелков гвардии, направился в Польский сейм. Барон Грос в ярких красках изображает полную великолепия сцену, когда Наполеон в императорской бархатной мантии величаво проходит среди собравшихся вельмож, одетых в национальные костюмы. На самом деле все выглядело несколько иначе: Наполеон, в своем испачканном пятнами от нюхательного табака мундире стрелка, сопровождаемый сотней гренадеров, кратко объявил о восстановлении Польского королевства и сразу же уехал на свидание со своей любовницей Марией Валевской и незаконнорожденным сыном Александром[56].

Через некоторое время в том же месяце был коронован Понятовский, который правил территорией Великого Герцогства Варшавского и частью Литвы, которая все еще была оккупирована французскими войсками. Он увеличил численность войск, введя воинскую повинность, и стал чеканить медную монету. Несмотря на энтузиазм поляков и их стремление защитить Великую Польшу, содержание еще 50 000 солдат вызвало крах зыбкой финансовой системы нового королевства и Польше в течение еще шестидесяти лет пришлось бороться с бедностью[57].

Ситуация в Литве также была тяжелой. Крестьяне обнаружили, что освобождение от крепостного права поставило их в еще большую зависимость от жадных польских дворян. Пользуясь отсутствием своих помещиков, они поднимали волнения по всей Литве. Этим беспорядкам способствовали голод (неурожай 1812 года совершенно истощил французскую армию вторжения), холера, тиф и бедность. В течение 1812 года по всей Литве рыскали многочисленные банды недовольных. К апрелю 1813 года положение ухудшилось и теперь в некоторых районах Литвы вспыхнуло восстание. 10 апреля в Несвиже толпа, возмущенная размерами арендных плат Радзивиллу и обременительной воинской повинностью, растерзала интенданта князя барона де Корсака. Восстание распространилось по Подолии и Волыни, а армия повстанцев, которая насчитывала около 35 000 человек, двигалась вдоль Припяти. Недавно было установлено, что более 4 тысяч помещиков со своими семьями были убиты, а правительственные чиновники спасались бегством.

«Смутное время»

В декабре 1812 года в армии Кутузова неоднократно вспыхивали мятежи. Восставшие настойчиво требовали освобождения крепостных, что должно было стать наградой за освобождение Святой Руси от нашествия Наполеона. Кутузов, смущенный посланиями Александра, в которых царь сбивчиво писал о праведности абсолютной монархии, подавил первые мятежи. Однако новые вспышки недовольства наблюдались и среди ополченцев, и в свежих войсках, которые двигались к местам боевых действий. В Смоленске между восставшими и Екатеринбургским полком разыгралась настоящая битва. Партизаны отказывались расходиться по домам и, опасаясь, что дворяне пошли на сговор с французами и собираются сместить царя, подняли в марте 1813 года открытое восстание в Могилевской провинции. Именно здесь в мае хаотические восстания разгорелись с новой силой, а после того как умер Кутузов, закончилось поражением весеннее наступление русских (которое было предпринято новым командующим армией Витгенштейном), а у восставших появился настоящий вождь – Михаил Гордачев. Этот вождь вскоре собрал множество приверженцев, обещая наградить их «собственностью на земли и леса, без выкупа и без денежных взносов или взносов товарами, а также освободить от податей, возложенных на них злобным дворянством». К июню его армия, которая находилась в районе Смоленска, насчитывала уже более 60 000 человек и порой наносила поражения даже регулярным войскам, которыми командовал Уваров. Повстанцы опустошали целые районы, доказывая тем самым, что слова Гордачева «Многих господ и князей и многих несправедливых людей повесил я по всей России» не были пустыми. Смута довела Россию до такого состояния, что персы беспрепятственно разгуливали по Кавказу[58]. В июне на регулярную армию уже нельзя было положиться – пехотные части выражали недовольство тем, что им платили жалованье бумажными ассигнациями, стоимость которых равнялась нулю. В конечном счете они сами себя расформировали[59]. Солдаты Апшеронского полка убили ненавистного Аракчеева, который был военным министром Александра.

Сумятица в Европе

Наполеон дорого бы дал за то, чтобы воспользоваться нестабильным положением, которое имело место в России в 1813 году, но численность его войск значительно уменьшилась в результате эпидемий, свирепствовавших в Минске и Вильно. Кроме того планы Наполеона расстроили литовские повстанцы, а также беспорядки в Пруссии и Вестфалии. Поэтому его войска на востоке продвинулись лишь до Смоленска. Его польские новобранцы больше использовались в ходе операций Шварценберга на Украине. Внимание императора в значительной степени было сосредоточено на подчинении Испании и подавлении восстания в Германии (в марте в Пруссии вспыхнуло стихийное восстание).

В Испании Жозеф Наполеон и Суше в ходе второй осады Бургоса сумели разбить войска Веллингтона и оттеснили герцога на юг в направлении Кадиса. Наполеон, действуя по принципу «разделяй и властвуй», возвратил в Испанию Фердинанда VII и сразу же увидел, что оппозиция Жозефу раскололась на две партии. Война с испанскими роялистами, которых поддерживали британцы, продолжалась до 1819 года, когда французские и испанские либералы наконец одержали победу в битве при Алмейде. Однако вскоре после этого триумфа Жозеф Бонапарт умер от малярии в городе Марбелла, который отличался нездоровым климатом. Сразу после поражения при Алмейде роялисты отплыли в Мексику, а униженный Велингтон наблюдал за тем, как его страна запросила мира[60].

В то время как в Западной Европе наступило некое подобие мира, Восточная Европа погрузилась в мрак невиданного хаоса. В России царь, чрезвычайно расстроенный поражением, которое он потерпел от Наполеона, все более уходил в сумрачный мир религиозного мистицизма, пока и июне 1814 года не скончался при весьма загадочных обстоятельствах во время церковной службы в Санкт-Петербурге. Гордачев обвинял дворян, а дворяне обвиняли мятежников. Во всяком случае (историки до сих пор не в состоянии пролить свет на этот эпизод) именно с этого времени Россия перестала существовать как единая сущность. В течение некоторого периода царствовал брат Александра Константин, но, преследуемый мятежниками, был вынужден вместе с 25 000 своих сторонников отправиться в изгнание на Аляску, которая в то время была русской провинцией.

Когда Россия раскололась на множество анархических провинций и княжеств, которые позже стали называть общим термином Евразия, ее соседи набросились на легкую добычу: турки, двинувшись из Крыма, соединились с персами и терроризировали русское население, доходя до самой Москвы. К ним присоединились татары, которые подняли восстание. Лишь в 1824 году, на короткий период соединив свои силы с австрийцами, евразийские князья смогли восстановить некоторое подобие порядка во внутренних районах. Но они лишь на время облегчили положение своих княжеств, которые все следующее столетие оставались пешками в руках Габсбургов[61]. Поляки восстановили контроль над большей частью территорий, утраченных ими в 1772 году и после ухода французов в 1817 году осуществляли управление своими восточными провинциями из Смоленска. Даже прежние союзники Александра шведы теперь воспользовались положением своих бывших друзей, восстановив Финляндию, взяв балтийские государства, а заодно и Курляндию под свой протекторат и направив в 1815 году свою эскадру в Санкт-Петербург.

Австрийцы, воспользовавшись анархией, взяли под свой контроль Украину (несмотря на то, что она официально входила в состав Польши). Завоевание Сербии эрцгерцогом Карлом также было успешным, и австрийцы взяли Белград, хотя у Карла случился эпилептический приступ и его пришлось заменить Фердинандом. К сожалению, в августе 1814 года эрцгерцог Фердинанд был убит в Сараево. Его практически мгновенная смерть омрачила триумф австрийцев.

Завоевание остальной части Балкан не вызвало серьезных затруднений, и вскоре австрийцы установили свой контроль над всем бассейном Дуная. Территория Пруссии сжималась, а в результате восстания в стране усиливалась анархия. В 1813, 1815 и 1819 гг. в результате так называемых разделов Пруссии ее территории отошли соответственно Саксонии, Польше и Швеции. Таким образом, Австрия стала господствующей германской державой, владыкой центральной и юго-восточной Европы, и имела если не политическое, то экономическое главенство в Рейнской Конфедерации. Франко-австрийскому господству суждено было укрепиться, причем самым неожиданным образом, путем заключения в 1827 году брачного союза, имевшего величайшее историческое значение.

Новый порядок

Наполеон, ставший свидетелем восстановления мира в Западной Европе и наступления хаоса в Центральной и Восточной Европе, умер в 1820 году от рака печени. Преемником Наполеона стал его десятилетний сын, а регентшей была признана императрица. Поскольку мать нового императора принадлежала к династии Габсбургов, он не мог не стать союзником Австрийской империи, а так как его наставником был Меттерних, то молодой император вступил в союз с Австрией с большим энтузиазмом. Семь лет Наполеон II – Император Французов, Король Италии и Протектор Рейнской Конфедерации – правил империей своего отца. А в 1827 году Европа увидела, как монархические династии Франции и Австрии вновь связал брачный союз. В Вене состоялось торжественное бракосочетание Наполеона II и принцессы Марии, которое сопровождалось грандиозными празднествами[62].

Таким образом, после унижений Прессбурга, Кампо Формио, Люневиля и Шонбрунна наступила эпоха австро-французского содружества – Франция контролировала Западную и Центральную Европу, а на востоке и юго-востоке континента господствовала Австрия, которая после тридцати лет войн установила здесь новый порядок. И по размерам, и по амбициям Австро-Венгерская империя теперь была сопоставима с империей эпохи Карла V.

Габсбурги прошли долгий путь, начиная с мрачных дней 1792 года, гибели Марии-Антуанетты и первых залпов большой войны.

В реальности

Наполеон, конечно, потерпел в России сокрушительное поражение. Брониковский сыграл в этом разгроме значительную роль, оставив 21 ноября Минск, который заняли русские войска под командованием Чичагова. В результате этого Наполеон лишился важнейшей базы снабжения.

Но даже после этого, весной 1813 года, французскому императору удалось собрать новую армию. Русские, поменявшись ролями с императором-корсиканцем, перехватили инициативу и спасли пруссаков. Австрия же, выжидавшая, чья сторона начнет брать верх, присоединилась к союзникам лишь в августе 1813 года. В основе империи Габсбургов лежала беспринципность, и если бы ситуация сложилась по-другому, то Австрия, в духе Габсбургов, вполне могла бы встать на сторону Франции.

БИБЛИОГРАФИЯ

Brett-James, Antony. 1812: Eyewitness Accounts of Napoleon’s Defeat in Russia. London, 1966.

Britten Austin, Paul. 1812: The Great Retreat. London, 1996. Caulaincourt, Armand de. Mémoires du général Caulaincourt. 3 vols. Paris, 1933.

Oman, Sir Charles. History of the Peninsular War. 7 vols, Oxford, 1902 – 30; reprinted London, 1995.

Tolaff, Ivan. The Time of Troubles: The Fall of the Russian Empire, 1812 – 1830. Anchorage, 1989.

Zalusky, Joseph-Henri. Souvenirs du général comte Zalusky. Paris,1998.