Наполеоновские войны: что, если?..

ПИСЬМО X

Пол к Э…

Слово, которое я дал Вам, любезный друг, писать и доставлять подробности, относящиеся к Вашим статистическим занятиям, давно уже, так сказать, лежит у меня на душе и побуждает к немедленному исполнению. Но Вы, конечно, простите нерадение друга, который, будучи помещиком с пятнадцати лет, до сего времени смотрел на своих овец и коров, спокойно гуляющих по лугу, более как на прекрасный ландшафт, нежели как на предметы торговой спекуляции, и который, по непростительной беспечности, о репе и картофеле своем думал только в то время, когда видел их на столе. При помощи какого-нибудь фламандского помещика я сделал бы для вас любопытное и подробное описание земли, которой плодоносная почва с избытком вознаграждает труды земледельца. Быстрота и правильность – душа земледельческой работы – наблюдаются здесь с чрезвычайной точностью: едва оканчивается жатва хлеба, как плуг бороздит поле, еще покрытое соломой, оставляя только места для складки приготовленных снопов. Плодородие здешней земли беспримерно; оно даже превосходит обилие лучших угодий наших и равно благоприятствует как земледелию, так и разведению лесов. Хороший рынок есть неразлучный спутник изобилия, – и я думаю, что Брюссель, известный по своему многолюдству и всем удобствам, могущим удовлетворить роскошь, принадлежит теперь к малому числу тех городов, в коих можно жить с большой экономией. Я сделал счет, из коего видно, что я мог бы провести год в Брюсселе, пользуясь хорошей квартирой и всеми выгодами обыкновенной роскоши за сумму, почти равную той, которую я плачу в Шотландии. Но при сем сравнении я вспоминаю с сердечным движением, что мое скромное шотландское жилище, будучи окружено обширным морем, находится в безопасности от всех конвульсий, потрясающих землю; соперничествующие армии никогда не придут решать судьбу мира в десяти милях от моего дома; а гром пушки разве тогда прервет мой сон, когда нужно будет возвестить какое-либо радостное происшествие: сии обстоятельства, внушая чувство личной свободы и душевного спокойствия, суть причины более нежели достаточные к тому, чтобы отдать преимущество моему бедному отечеству.

Но для особ, которые не из экономии, а по причинам более побудительным ищут кратковременного пребывания вне своей родины, Брюссель имеет сильные приманки. Здешнее английское общество, сколько могу судить, состоит из первых лиц; в нем участвуют с удовольствием лучшие голландские фамилии; но это отвлекает нас от главного предмета: возвратимся к нашим овцам.

Фермы и избы голландские имеют вид довольства и удобности, который вполне соответствует здоровой и веселой наружности их обитателей. Искусство вырывать негодные травы, предупреждать всякий беспорядок и пользоваться всеми углами садов и виноградников нигде не обнаруживается с такой выгодой, как в Голландии. Разнообразные виды фламандской природы представляют обширное поприще таланту здешних живописцев, которые занимаются изображением лесов и рощей, окружающих их дома. Сии леса, состоящие по большей части из бука, смешанного с березой и дубом, весьма многочисленны и доставляют жителям обильный запас дров, несмотря на то, что во Фландрии находится также очень много угольных шахт, особенно близ Шарлеруа.

Фламандские рощи имели прежде гораздо большую цену, нежели ныне; ибо деревья, годные для корабельной постройки, почти все срублены по повелению Бонапарта, который хотел во что бы то ни стало построить флот в Антверпене. Ничто так не обнаруживает обширности сего предприятия и средств, употребленных к исполнению оного, как великолепные верфи, построенные в сем городе; огромные каменные плиты прекрасного цвета и отменной прочности были привезены туда водой из окрестностей Шарлеруа. Поправки, сделанные Бонапартом в укреплениях Антверпена, были чрезвычайно прочны; несмотря на то, английская артиллерия уничтожила корабли даже в этих страшных бассейнах. Мачты потонувших судов во время бомбардирования, производившегося сэром Томасом Грэхемом, и теперь еще видны на поверхности воды.

Жители Антверпена не слишком выгодного мнения о талантах Карно, хотя англичане отзываются о нем с похвалой. Он управлял городом во время осады. Мне показывали остатки маленькой его батареи, которая, говорят, расположена очень дурно и не доставила никакой выгоды, как оборона бесполезная и родившаяся нечаянно в воображении знаменитого математика.

В других отношениях ожидание жителей в рассуждении Карно обмануто было весьма приятным образом. Назначение его внушало им живейшее беспокойство; ибо они помнили, что он был министром и орудием Робеспьера. Несмотря на то, Карно не подал ни малейшего повода к жалобам, – и уничтожение предместий, которые закрывали огонь его батарей и тем самим препятствовали защите города, исполнено было с такой умеренностью, какой только могли желать жители. Самый город, который осаждающий генерал по своему снисхождению старался пощадить как можно более, потерпел от англичан весьма мало, хотя некоторые дома и были совершенно разрушены бомбами. Сей участи подверглась и таможня, которой чиновники столь долгое время удручали фламандцев грабительством, что разрушение оной произвело в них величайшую радость.

Бельгия, или Фландрия, со времени присоединения своего к нидерландской державе, приобрела новое политическое существование. Вообще перемена границ государства почитается не весьма полезной вещью, но соединение Голландии по справедливости должно исключить из сего общего правила; это соединение – повторяю – скорее можно назвать возобновлением натуральной связи, существовавшей между двумя странами еще до Филиппа II, нежели новым разделением земли, особенно потому, что положение Фландрии как поприща, на котором долгое время решались распри европейских народов, было весьма ненадежно. Для народа, находившегося под игом иностранцев, согражданство людей, говорящих одним языком и имеющих одинаковые нравы и обычаи, весьма выгодно. Несмотря на то, предрассудки, укоренившиеся в Бельгии в течении двух веков, столь сильны, что еще должно употребить много труда для истребления оных.

Главная причина опасения заключается в различии религий. Фламандцы суть весьма усердные и суеверные католики, над которыми духовенство имеет власть неограниченную; одно намерение короля ввести терпимость всех вероисповеданий произвело в них живейшее беспокойство. Архиепископ Льежский, бывший недавно жарким приверженцем Бонапарта, находился в весьма затруднительном положении от буйной декларации одного партизана со стороны кальвинистов, так что принужден был жаловаться на него в своем пастырском увещании. Но ныне царствующая королевская фамилия утвердилась столь сильно, что целого века, мне кажется, мало для того, чтобы сии возмутительные декларации могли остановить успехи веротерпимости. Несмотря на то, король не пренебрегает советами своих новых подданных-католиков. Он обещал употребить все свое влияние для возвращения картин, которые французы вывезли из разных нидерландских церквей, особенно из Брюсселя и Антверпена. Между сими последними было образцовое произведение Рубенса – «Снятие со креста тела Господня», которое вместе с двумя другими, относящимися к подобным предметам находилось прежде в главном алтаре великолепного антверпенского собора. Подобной участи подверглись и прочие утвари сего величественного храма, кроме одной картины, украшавшей часовню, тоже Рубенсовой работы. Чувство благоговения, часто пробуждающееся и в самых грабителях, спасло ее от похищения.

Несмотря на то что король обещал потребовать назад церковные картины, большая часть фламандцев смотрит на сие обещание как на поруку, что религия, им исповедываемая, не воспрепятствует ему покровительствовать католикам. Почти нет никакого сомнения, что при постепенном влиянии времени и примера, грубые предрассудки и суеверия исчезнут во Фландрии так, как и в других европейских странах.

Ничто столько не способствовало укоренению народной любви к Оранскому дому, как деятельный и твердый характер наследного принца. Его подвиги во время сражений при Катрбра и Ватерлоо, и рана, полученная им в последнем, еще более укрепили связи, соединявшие царствующий дом с новыми подданными, отвыкшими с давнего время повиноваться государям, кои могли бы предводить ими в битве и проливать собственную кровь для их спасения.

Военная сила их, возрастающая ежедневно, уже довольно значительна: хотя некоторые бельгийские войска дурно вели себя в последнюю кампанию, было, однако, много и таких (особенно в пехоте и артиллерии) кои по своему мужеству и дисциплине без стыда могут стать наряду с лучшими английскими войсками. Храбрые белги по справедливости гордятся воинской славой, которую они приобрели с такой же честью, как и принц, ими управляющий. На каждом брюссельском перекрестке встречаются уличные певцы, продающие разные стихи в честь принца и солдат его. Я, как страстный любитель народных песен, купил себе образчик фламандской поэзии, в котором, скажу мимоходом, о герцоге Веллингтоне и Джоне Булле вовсе не упоминается, как будто их и не было при Ватерлоо.

Сие небольшое опущение фламандских бардов произошло, однако же, не от ненависти к герцогу или англичанам. Напротив того, наши раненые получали на протяжении своей болезни и теперь еще, во время выздоравливания, получают от брюссельских жителей самые трогательные доказательства внимания и добродушия. Сии доказательства дружбы изъявляемы были еще в то время, когда Блюхер был разбит и когда ретирада герцога Веллингтона могла возбудить в них сильные опасения насчет собственной безопасности и мщения французов, раздраженных приверженностью фламандцев ко врагам Наполеона. Добрые брюссельские жители не боялись благотворить нашим воинам; они доставляли больным свежую пищу, многие расточали свои ласки первому раненому, который им попадался; вводили его к себе в дом, кормили как собственного сына, не заботясь нимало о бедствиях, которые таковое гостеприимство могло навлечь на главу их.

В Антверпене, куда 17-го и 18-го числа перенесена была большая часть раненых при Катрбра, народ оказывал подобное участие к судьбе их. Многие из наших земляков говорили мне, что они непременно умерли бы без попечения великодушных фламандцев, которые, будучи подвигнуты состраданием, забывали и счастье и сан свой.

И действительно, самые знатные люди оставляли свою гордую разборчивость, стараясь подать помощь всем, кто только имел нужду в оной. Но и они так же часто удивлялись мужеству и терпению больных своих. «Ваши соотечественники, – сказала мне одна дама, очень хорошо говорившая по-английски, – тверды как железо. Я видела одного раненого солдата, который плелся по дороге, с трудом опираясь на перила, находившиеся по сторонам оной. Подойдя к нему, я ему заметила, что он опасно ранен. „Мне ли беспокоиться о ране своей, – отвечал несчастный хайлендер, – я родился в Лохабере“. И едва я успела предложить ему помощь, как он упал мертвый к ногам моим».

В Брюсселе один почтенный мануфактурщик принял в дом свой и содержал тридцать раненых солдат; работа мастеровых не мешала великодушным хозяевам кормить их как нельзя лучше.

Мы надеемся, что воспоминание о сей дани покровительства и благотворения фламандцев не только не изгладится из памяти англичан, но еще укрепит вечную связь между Англией и страной, на которую более всего можно взирать как на натуральную ее союзницу.

Я опять отдалился от земледелия к делам военным и политическим. Впрочем, я не могу почти ничего прибавить к подробностям, особенно Вас касающимся; ибо Вы, без сомнения, уже видели фламандские плуги, грабли и вилы, кои были представлены шотландскому обществу одними из деятельнейших членов его. Самое замечательное из всех земледельческих орудий, которые удалось мне видеть, есть род палки с крюком. Оратай, держа крюк в левой руке, жнет хлеб с помощью серпа, находящегося на конце палки, и собирает его в кучу в одно и то же время. Сия операция так быстра, что два человека, идущие вслед за одним жнецом, едва успевают вязать снопы из сжатого им хлеба; но я думаю, что она может быть употребляема только на месте ровном, где вовсе нет камней.

Убор комнат и все хозяйственные орудия фламандцев носят на себе отпечаток национального их характера. Они очень прочны, но грубы и нестройны и в составе своем заключают вещества гораздо более, нежели нужно. Колодезные рычаги обыкновенно состоят из длинного деревянного таскала, а телеги и повозки столь же неуклюжи, как лошади, которые их возят. Эти подробности почти не стоят того, чтобы их описывать; но в сей огромности и нескладности, есть нечто, обнаруживающее национальный характер, который отражается и в самых мелочах.

Прощайте, любезный друг; жалею, что не имею ничего любопытного сообщить Вам о любимом вашем предмете; впрочем, все, что бы я ни написал, принесло бы мало пользы человеку столь опытному в своем искусстве, как Вы, который не имеет нужды учиться у голландцев откармливать телят и свиней.

Остаюсь и пр.

Пол.