Направляясь домой (Колонизация)

Направляясь домой

(Колонизация)

1

Повелитель флота Атвар нажал когтем на отверстие для управления. Для всего бывает последний раз, с достоинством подумал он, когда над его столом возникло голографическое изображение. Он изучал изображение этого вооруженного и бронированного Большого Урода действительно очень много раз за шестьдесят лет - тридцать медленных оборотов этой планеты вокруг своей звезды - с момента прибытия на Тосев 3.

Тосевит ехал верхом на звере с гривой и длинным развевающимся хвостом. На нем была кольчуга, которую нужно было хорошенько почистить, чтобы избавиться от ржавчины. Его главным оружием было копье с железным наконечником. На наконечнике копья также виднелись крошечные вкрапления ржавчины, а некоторые и не такие крошечные. Чтобы защититься от столь же вооруженных врагов, тосевит носил щит с нарисованным на нем красным крестом.

Еще один тычок когтем заставил голограмму исчезнуть. Рот Атвара открылся в ироническом смехе. Раса ожидала столкнуться с такого рода противодействием, когда отправляла свой флот завоевателей с Дома на Тосев 3. Почему бы и нет? Все это казалось таким разумным. Зонд не обнаружил никаких высоких технологий нигде на планете, а флот завоевания отстал всего на тысячу шестьсот лет - на восемьсот лет здесь. Насколько могут измениться технологии за восемьсот лет?

Вернувшись домой, не так уж много. Здесь… Сюда, когда прибыл флот завоевателей, Большие Уроды вели огромную войну между собой, сражаясь не копьями, зверями и кольчугами, а пулеметами, сухопутными крейсерами с пушками, кораблями-убийцами, которые извергали смерть с воздуха, радио и телефонами. Они работали над управляемыми ракетами и ядерным оружием.

И так, несмотря на сражения более масштабные и ожесточенные, чем кто-либо на Родине мог себе представить, флот завоевания не совсем победил. Более половины территории Тосев-3 перешло под его контроль, но несколько не-империй - понятие правительства, которое все еще казалось Атвару странным, - полных Больших Уродов (и, не случайно, полных ядерного оружия) остались независимыми. Атвар не мог позволить себе разрушить планету, чтобы заставить тосевитов подчиниться, не с колонизационным флотом в пути и всего на двадцать местных лет отстающим от флота, которым он командовал. Колонистам нужно было где-то обосноваться.

Он никогда не ожидал, что ему понадобится учиться на дипломата. Быть дипломатичным с буйными Большими Уродцами было нелегко. Быть дипломатичным с мужчинами и женщинами флота завоевания часто оказывалось еще труднее. Они ожидали, что к моменту их прибытия все будет ждать их и в полном порядке. Они ожидали покоренную планету, полную покорных примитивов. Они были громко и несчастливо удивлены, когда не получили ни одного. Здесь, спустя десять местных лет после их прибытия, многие из них все еще были.

Невеселые размышления Атвара - а были ли у него какие-либо другие с момента прибытия на Тосев-3? - прервались, когда в комнату вошел его адъютант. Раскраска тела Пшинга, как и у любого адъютанта, была весьма характерной. С одной стороны, она показывала его собственный не особенно высокий ранг. С другой стороны, он соответствовал раскраске тела его директора - и рисунок Атвара, как и подобает его рангу, был самым изысканным на Тосеве 3.

Пшинг склонился в позе уважения. Даже обрубок его хвоста дернулся в сторону. “Я приветствую тебя, Возвышенный Повелитель Флота”, - сказал он на шипящем, отрывистом языке Расы.

“И я приветствую тебя”, - ответил Атвар.

Выпрямившись, Пшинг сказал: “Они ждут тебя”.

“Конечно, так и есть”, - с горечью сказал Атвар. “Пожиратели падали всегда собираются, чтобы полакомиться сочным трупом”. Обрубок его хвоста задрожал от гнева.

“Я сожалею, Возвышенный Повелитель флота”. Пшингу хватило вежливости говорить так, как будто он имел в виду именно это. “Но когда из Дома пришел приказ об отзыве, что вы могли сделать?”

“Я мог подчиниться, или я мог взбунтоваться”, - ответил Атвар. Его адъютант в ужасе зашипел при одной мысли об этом. Среди Расы даже высказывание подобных вещей было шокирующим. Здесь, на Тосеве 3, происходили мятежи. Возможно, больше, чем что-либо другое, это говорило о том, что это за место. Атвар умиротворяюще поднял руку. “Я повинуюсь. Я погружусь в холодный сон. Я вернусь домой. Может быть, к тому времени, как я доберусь туда, те, кто будет судить меня, узнают больше. В конце концов, наши сигналы распространяются в два раза быстрее, чем наши звездолеты.”

“Правда, Возвышенный Повелитель флота”, - сказал Пшинг. “Тем временем, однако, как я уже говорил тебе, те, кто желает попрощаться, ждут тебя”.

“Я знаю, что так оно и есть”. Атвар покачал нижней челюстью взад-вперед, смеясь, чтобы показать, что ему не совсем весело. “Некоторые, возможно, будут рады меня видеть. Остальные будут рады видеть меня - идите.” Он поднялся на ноги и сардонически сделал вид, что принимает позу уважения, прежде чем пошутить. “Веди. Я следую. Почему бы и нет? Это приятный день ”.

Даже командующий флотом имел в виду именно это. Несколько мест на Тосеве 3 полностью подходили для гонки; большая часть этого мира была холодной и сырой по сравнению с Домом. Но в городе под названием Каир был идеальный климат, особенно летом. Пшинг придержал дверь открытой для Атвар. Только огромные размеры этой двери, как и высота потолка, напомнили Атвару, что Большие Уроды построили место, которое когда-то называлось отелем Шепарда. Являясь основой правления Расы на Тосев 3, оно год за годом подвергалось значительным изменениям. Возможно, на Родине из этого не получилось бы первоклассного заведения, но это было бы достаточно приличное заведение второго сорта.

Когда Атвар вошел в зал собраний, собравшиеся там мужчины и женщины приняли почтительные позы - все, кроме лорда флота Реффета, командующего колонизационным флотом, единственного мужчины в зале, чей цвет тела соответствовал цвету тела Атвара по сложности. Реффет ограничился вежливым кивком. Вежливость была всем, чего Атвар когда-либо от него добивался. Обычно ему приходилось хуже, потому что Реффет никогда не переставал обвинять его в том, что он не представил колонистам Тосев-3 аккуратно упакованным и украшенным.

К удивлению Атвар, горстка высоких, стройных тосевитов возвышалась над мужчинами и женщинами Расы. Поскольку они не наклонялись вперед от бедер и поскольку у них не было обрубков хвоста, их версия позы уважения была неуклюжей импровизацией. Их бледная, мягкая кожа и матерчатые накидки, которые они носили, выделялись на фоне чистой простоты зелено-коричневой чешуи и окраски тела.

“Обязательно ли нам было заводить здесь больших Уродов?” Спросил Атвар. “Если бы не проблемы, которые причинили нам Большие Уроды, я бы сейчас не возвращался домой”. Я был бы Атваром Завоевателем, которого навсегда запомнили в истории. Да, меня запомнят в истории, но не таким, каким я представлял себе до того, как отправился с флотом завоевания.

“Когда некоторые из них попросили присутствовать, Возвышенный Повелитель Флота, было трудно отказать”, - ответил Пшинг. “Вот этот, например, - тот, что в одежде цвета хаки и с белым мехом на голове, - Сэм Йигер”.

“Ах”. Атвар сделал утвердительный жест рукой. “Что ж, ты прав. Если бы он хотел быть здесь, ты не мог бы его исключить. Несмотря на его внешность, он с таким же успехом мог бы сам быть представителем Расы. Он сделал для нас больше, чем большинство мужчин и женщин в этой комнате. Без него мы, вероятно, сражались бы в войне, которая уничтожила планету ”.

Он зашагал сквозь толпу к Большому Уроду, игнорируя себе подобных. Без сомнения, позже они будут говорить о его плохих манерах. Поскольку это было его последнее появление на Тосев-3, ему было все равно. Он будет поступать так, как ему заблагорассудится, а не так, как диктуют условности. “Я приветствую тебя, Сэм Йигер”, - сказал он.

“И я приветствую тебя, Возвышенный Повелитель флота”, - ответил Йигер на языке Расы. Его акцент был мягким, каким и должен быть у Большого Урода. Но ритмы его речи почти могли исходить из дома. Больше, чем любой другой тосевит, он мыслил как представитель мужской расы. “Я желаю тебе удачи в твоем возвращении. И я также хочу, чтобы ты знал, как я тебе завидую ”.

“Обо мне? Императором, почему?” Когда Атвар заговорил о своем государе, он повернул свои глазные башенки так, что посмотрел вниз, на землю, в знак уважения и почтения. Он едва ли даже осознавал, что делает это; такие привычки укоренились в нем с младенчества.

“Почему? Потому что ты возвращаешься домой, и я хотел бы увидеть твой мир”.

Атвар рассмеялся. “Поверь мне, Сэм Йигер, о некоторых вещах лучше мечтать, чем получить на самом деле”. Сказал бы он это представителю своего вида? Вероятно, нет. Это почему-то казалось не столько предательством, сколько простой правдой, когда было сказано тосевиту.

Йигер сделал утвердительный жест, хотя это был не тот жест, который Большие Уроды используют между собой. “Это часто бывает правдой. Я все равно ревную”, - сказал он. “Возвышенный Повелитель флота, могу я представить вам моего детеныша, Джонатана Йигера, и его подругу, Карен Йигер?”

“Я рад познакомиться с вами”, - вежливо сказал Атвар.

Оба других Больших Уродца приняли позу уважения. “Мы приветствуем тебя, Возвышенный Повелитель Флота”, - сказали они вместе на языке Расы. Голос самки был выше и пронзительнее, чем у самца. Мех на ее голове был медного цвета. Джонатан Йигер срезал весь мех на голове, за исключением двух полосок над маленькими неподвижными глазами; Большие Уроды использовали их в качестве сигнальных устройств. Многие молодые тосевиты сняли мех на голове, пытаясь больше походить на представителей Расы. Мало-помалу ассимиляция прогрессировала.

Однако на Тосев-3 ассимиляция была улицей с двусторонним движением. В более холодных частях планеты мужчины и женщины Расы носили тканевые обертки в тосевитском стиле, чтобы защититься от ужасной погоды. И, благодаря неблагоприятному воздействию травы под названием имбирь, модели сексуальной жизни здешней расы в какой-то степени начали напоминать постоянную и отвратительную похотливость Больших уродцев. Атвар вздохнул. Без джинджера его жизнь была бы проще. Без Тосева 3 моя жизнь была бы проще, мрачно подумал он.

“Пожалуйста, извините меня”, - сказал он егерям и отошел поприветствовать другого тосевита, министра иностранных дел - "комиссар иностранных дел" - так предпочитали называть не-империю - СССР. У мужчины по имени Громыко черты лица были почти такими же неподвижными, как если бы он принадлежал к этой Расе.

Он говорил на своем родном языке. Переводчик-тосевит сказал: “Он желает вам удачи по возвращении в ваш родной мир”.

“Я благодарю вас”, - сказал Атвар, обращаясь непосредственно к тосевитскому дипломату. Громыко понимал язык расы, даже если он редко использовал его. Его голова качнулась вверх-вниз, что было эквивалентом утвердительного жеста.

Командир корабля Кирел подошел к Атвару. Кирел командовал 127-м императорским Хетто, знаменосцем флота завоевания. “Я рад, что вы можете вернуться домой, Возвышенный Повелитель флота”, - сказал он, “но этот отзыв незаслужен. Вы сделали все, что было в ваших силах, чтобы привести этот мир в состав Империи”.

“Мы оба это знаем”, - ответил Атвар. “Там, на Родине, что они знают? Сигналам требуется одиннадцать местных лет, чтобы добраться туда, и еще одиннадцать, чтобы вернуться. И все же они думают, что могут управлять событиями здесь оттуда. Абсурд!”

“Они делают это на двух других завоеванных планетах”, - сказал Кирел.

“Конечно, они это делают”. Атвар презрительно пошевелил глазной башенкой. “С Работевами и халлесси никогда ничего не случается”.

Увидев, что Томалсс, ведущий эксперт Расы по большим уродам, был на приеме, Атвар подошел к нему. “Я приветствую вас, Возвышенный Повелитель флота”, - сказал старший психолог. “Приятно видеть Сэма Йигера на вашем приеме”.

“С другой стороны, он твой соотечественник, не так ли?” Сказал Атвар, и Томалсс сделал утвердительный жест. Командующий флотом спросил: “А как дела в Кассквите в эти дни?”

“С ней все в порядке. Спасибо, что поинтересовались”, - ответил Томалсс. “Она по-прежнему представляет собой увлекательное исследование взаимодействия генетического и культурного наследования”.

“Действительно”, - сказала Атвар. “Интересно, что бы она сделала с домом. Жаль, что никто еще не разработал методы холодного сна для метаболизма тосевитов. Что касается меня, я почти приветствую забвение, которое принесет холодный сон. Жаль только, что мне придется проснуться и встретиться лицом к лицу с непонимающими дураками, которых я обязательно встречу по возвращении ”.

Сэм Йигер посмотрел на доктора, сидевшего напротив него за столом. Джерри Кляйнфельдт, который был не старше половины его возраста, оглянулся с той самоуверенной уверенностью, которая, казалось, была присуща всем медикам в наши дни. Когда я был ребенком, все было не так, подумал Йигер. Дело было не только в том, что он чуть не умер одиннадцатилетним во время эпидемии гриппа в 1918 году. В те времена вы могли умереть от любого количества заболеваний, которые сейчас, как правило, поддаются лечению. Врачи тоже это знали и проявили немного смирения. Скромность, однако, вышла из моды с галькой боб и Чарльстоном.

Кляйнфельдт снизошел до того, чтобы взглянуть на бумаги на своем столе. “Что ж, полковник Йигер, должен вам сказать, вы в чертовски хорошей форме для семидесятилетнего мужчины. Ваше кровяное давление не выше моего, никаких признаков злокачественности, ничего такого, что явно помешало бы вам попробовать это, если вы твердо намерены это сделать ”.

“О, со мной все в порядке”, - сказал Сэм Йигер. “Будучи тем, кто ты есть, будучи тем, что ты есть, ты тоже поймешь почему, не так ли?”

“Кто, я?” Когда доктор Кляйнфельдт ухмыльнулся, это сделало его еще больше похожим на ребенка, чем он был до этого, что, на желчный взгляд Йигера, было совсем немного. Флуоресцентные лампы над головой отражались от его бритого черепа. Учитывая, на чем он специализировался, было ли удивительно, что он подражал ящерицам настолько, насколько это было возможно для простого человека?

Но внезапно у Сэма лопнуло терпение на шутливые вопросы или ухмылки. “Прекрати нести чушь”, - сказал он резким голосом. “Мы оба знаем, что если бы правительству было на меня наплевать, они бы не позволили мне быть подопытным кроликом. Но они рады позволить мне попробовать, и они наполовину надеются, что это не сработает. Больше чем на полпути, или я ошибаюсь в своих предположениях.”

Кляйнфельдт сцепил пальцы домиком. Теперь он пристально посмотрел на Сэма. Пожилой мужчина понял, что, несмотря на его молодость, несмотря на глупость, которую он изображал, доктор был очень способным. Он не был бы вовлечен в этот проект, если бы это было не так. Тщательно подбирая слова, он сказал: “Ты преувеличиваешь”.

“Должен ли я?” - спросил Иджер. “Сколько?”

“Немного”, - рассудительно ответил Кляйнфельдт. “Вы тот человек, который знает об этой Расе столько же, сколько любой из живущих людей. И ты тот человек, который может думать как ящерица, что совсем не одно и то же. Иметь тебя с собой, когда эта миссия в конечном итоге сдвинется с мертвой точки - а в конечном итоге здесь ключевое слово - было бы преимуществом ”.

“И есть много людей на высоких постах, которые думают, что моя смерть тоже была бы преимуществом”, - сказал Сэм.

“Не до такой степени, чтобы предпринимать что-то радикальное - по крайней мере, так я это понимаю”, - сказал доктор Кляйнфельдт. “Кроме того, даже если все сработает именно так, как задумано, ты был бы, можно сказать, фактически мертв”.

“На льду, я бы назвал это”, - сказал Йигер, и доктор Кляйнфельдт кивнул. С кривой усмешкой Сэм добавил: “Четыре или пять лет назад, на прощальном приеме у лорда Флота Атвара, я сказал ему, что завидую тому, что он возвращается домой, а я не могу. Я не думал, что мы зашли так далеко на cold sleep ”.

“Если ты увидишь его там, может быть, ты сможешь сказать ему об этом”. Кляйнфельдт снова посмотрел на бумаги на своем столе, затем снова на Сэма. “Ты хочешь сказать, что у нас есть пара секретов, которые тебе не удалось раскопать?”

“Пошел ты, док”, - ровно сказал Сэм. Кляйнфельдт моргнул. Сколько лет прошло с тех пор, как кто-то прямо сказал ему это? Слишком много, по всем признакам. Йигер продолжил: “Видишь ли, это то, что я получаю практически от всех”.

После очередной паузы для размышления доктор Кляйнфельдт сказал: “Я собираюсь быть с вами откровенным, полковник: многие люди думают, что вы это заслужили”.

Сэм кивнул. Он знал это. Он не мог не знать этого. Из-за того, что он сделал, Индианаполис сгорел в радиоактивном огне, а президент Соединенных Штатов покончил с собой. Труднее всего было то, что он не мог заставить себя чувствовать себя виноватым из-за этого. Плохо, да. Виноват? Нет. Была разница. Он задавался вопросом, сможет ли он заставить Кляйнфельдта понять. Возможно, стоит попробовать: “То, что мы сделали с колонизационным флотом, было таким же ужасным, как то, что японцы сделали с нами в Перл-Харборе. Я бы сказал, хуже, потому что мы взрывали невинных гражданских лиц, а не солдат и матросов. Если бы я узнал, что это сделали нацисты или красные, и сказал об этом Ящерам, я был бы чертовым героем. Вместо этого я с таким же успехом мог бы быть Тифозной Мэри ”.

“Учитывая все обстоятельства, вы не можете ожидать, что все обернулось бы как-то иначе”, - сказал доктор. “Что касается большинства людей, ящерицы не совсем ... люди, я имею в виду. И вполне естественно, что сначала мы думаем об Америке, а потом уже обо всех остальных ”.

“Правда - это естественно”, - сказал Сэм на языке Расы. Он не был удивлен, что Кляйнфельдт понял. Любой, кто работал над "холодным сном" для людей, должен был бы знать о том, что делали ящеры, чтобы они могли летать между звездами, не старея в пути. Он продолжил: “Это вполне естественно, да. Но правильно ли это?”

“Это аргумент для другого раза”, - ответил Кляйнфельдт, также на языке ящериц. Он вернулся к английскому: “Правильно или неправильно, однако, это отношение людей. Я не знаю, что ты можешь с этим поделать ”.

“Боюсь, немного”. Йигер знал это слишком хорошо. Он также знал, что главная причина, по которой он остался жив после того, что он сделал, заключалась в том, что Раса прямо предупредила Соединенные Штаты, чтобы с ним ничего не случилось, иначе. Он спросил: “Каковы шансы, что что-то пойдет не так с этой процедурой?”

“Ну, мы думаем, что они довольно тонкие, иначе мы бы не испытывали это на людях”, - сказал доктор. “Однако я скажу вам кое-что еще: если вы когда-нибудь захотите иметь хотя бы шанс увидеть Дом, полковник, это ваш единственный способ его получить”.

“Да”, - натянуто сказал Сэм. “Я уже понял это для себя, спасибо”. В один прекрасный день у людей - если повезет, у людей из США - будет космический корабль, который сможет долететь от Солнца до Тау Кита, родной звезды. Однако, к тому времени, когда люди это сделают, некто Сэм Йегер, бывший игрок в бейсбол в низшей лиге и читатель научной фантастики, нынешний эксперт по гонкам, будет отжимать лилию, если только он чертовски быстро не ляжет в холодный сон. “Хорошо, Док. Я в игре, и сильные мира сего не будут так сильно беспокоиться обо мне, будь я на льду или в световых годах от Земли. Зовите меня Рип ван Винкль”.

Доктор Кляйнфельдт сделал пометку в карте. “Я думал, это то, что вы должны решить. Когда вы хотите пройти процедуру?”

“Дай мне пару недель”, - ответил Йигер; он думал о том же самом. “Я должен закончить приводить в порядок свои дела. В конце концов, это все равно что умереть. Это все равно что умереть, только если немного повезет, это не навсегда ”.

“Да, если немного повезет”, - сказал Кляйнфельдт; он почти мог бы быть Монтрезором в “Бочке Амонтильядо”, произносящим нараспев: Да, ради всего Святого. Он взглянул на календарь. “Тогда увидимся здесь… двадцать седьмого, в восемь утра. За двенадцать часов до этого ничего не принимать во рту. Я также пропишу слабительное, чтобы очистить твой кишечный тракт. Это будет не очень весело, но это необходимо. Есть вопросы?”

“Только один”. Сэм постучал по верхним передним зубам. “У меня целые верхняя и нижняя пластины - они у меня с тех пор, как мои зубы сгнили после испанки. Что мне с ними делать? Если это сработает, я не хочу возвращаться домой без своих вертолетов. Это не принесет много пользы ни мне, ни стране ”.

“Выньте их перед процедурой”, - сказал ему доктор Кляйнфельдт. “Мы положим их в ваш контейнер для хранения. Вы никуда не пойдете, куда они не пойдут”.

“Хорошо”. Йигер кивнул. “Достаточно справедливо. Я хотел убедиться”. Он изо всех сил старался не зацикливаться на том, что Кляйнфельдт назвал хранилищем. Если это не было модным названием для гроба, он никогда его не слышал. Его жена всегда настаивала на том, чтобы искать смысл в том, что говорят люди. Он пробормотал себе под нос, вставая, чтобы уйти. Они с Барбарой провели вместе более тридцати хороших лет. Если бы он не потерял ее, он задавался вопросом, захотел бы ли он столкнуться с холодным сном. Он сомневался в этом. На самом деле, он сомневался в этом как ни в чем другом.

Забрав свою машину со стоянки, он поехал на юг по автостраде из центра Лос-Анджелеса к своему дому в Гардене, одном из бесконечных пригородов, окружающих город со всех сторон, кроме моря. Небо было яснее, а воздух чище, чем он помнил, когда впервые переехал в Южную Калифорнию. Большинство автомобилей на дорогах в эти дни, как и его, использовали чистый водород, технологию, позаимствованную - ну, украденную - у ящеров. Только несколько бензиновых горелок все еще выбрасывали углеводороды в воздух.

Он бы бегал по своему дому, если бы жил там один. Но Микки и Дональда было достаточно, чтобы он прыгал, а не дребезжал. Он вырастил двух Ящериц из яиц, полученных одному Богу известно как, вырастил их настолько человечными, насколько они могли. Они, конечно, не были людьми, но они были ближе к этому, чем любые другие ящеры в этом или любом другом мире.

Раса проделала то же самое с человеческим младенцем, и у них был двадцатилетний старт проекта. Он встретил Кассквит, результат их эксперимента. Она была очень умной и очень странной. Он был уверен, что Ящерицы сказали бы точно то же самое о Микки и Дональде.

“Привет, Пап!” Крикнул Дональд, когда Сэм вошел в дверь. Он всегда был более шумным из этой пары. Он говорил по-английски настолько хорошо, насколько позволял его рот. Почему бы и нет? Это был такой же его родной язык, как и у Сэма. “Что случилось?”

“Ну, ты помнишь, как я сказал тебе, что, возможно, на некоторое время уеду?” Сказал Йигер. Обе Ящерицы кивнули. Они были физически взрослыми, что означало, что их головы доставали Сэму до живота, но они не были взрослыми или чем-то близким к этому. Он продолжил: “Похоже, что это произойдет. Ты будешь жить с Джонатаном и Карен, когда это произойдет”.

Микки и Дональд были настолько взволнованы, что носились по гостиной, их хвосты подрагивали. Они не понимали, что больше его не увидят. Он тоже не собирался ничего объяснять. Его сын и невестка могли делать это понемногу за раз. Ящеры восприняли смерть Барбары тяжелее, чем он; по всем практическим соображениям, она была их матерью. Среди себе подобных у ящериц не было семей, как у людей. Однако это не означало, что они не могли привязаться к тем, кто был им близок. Эти двое доказали это.

В один из этих дней, совсем скоро, Раса узнает, что Соединенные Штаты и Йигеры сделали с детенышами. Или для них, подумал Сэм: они были такими же неестественными, как Кассквит. Но, поскольку они вмешались в ее глину, как они могли жаловаться, если человечество ответило на комплимент? Они не могли, или не слишком громко. Так что Сэм - и все остальные - надеялись, во всяком случае.

Он действительно привел свои дела в порядок. В этом была определенная мрачная окончательность. По крайней мере, это могу сделать я, а не Джонатан, подумал он. Он отвел Ящериц к дому Джонатана и Карен. Он попрощался. Все поцеловали его, даже если у Дональда и Микки не было нормальных губ. Возможно, я единственный парень, которого когда-либо целовала Ящерица, вот что промелькнуло у него в голове, когда он шел к машине.

На следующее утро, ясное и раннее - почему врачи не придерживались более цивилизованного режима дня? — он вернулся к доктору Кляйнфельдту. “За последние двенадцать часов ничего не принимал внутрь?” - Спросил Кляйнфельдт. Сэм покачал головой. “Вы использовали слабительное?” - спросил доктор.

“О, да. После того, как я вчера вернулся домой”. Сэм поморщился. Это было совсем не весело.

“Хорошо. Раздевайся и ложись здесь”.

Сэм подчинился. Кляйнфельдт подключил его к капельнице и начал делать уколы. Он подумал, не отключится ли он просто, как во время операции по удалению грыжи. Все вышло не так. Он почувствовал, что замедляется. Доктор Кляйнфельдт, казалось, говорил все быстрее и быстрее, хотя ритм его речи, вероятно, не менялся. Мысли Сэма растягивались все дальше и дальше. Последнее, что пришло ему в голову, прежде чем он совсем перестал думать, было: Забавно, я не чувствую холода.

Кассквит склонилась в позе уважения перед Томалссом в его кабинете на космическом корабле, вращающемся вокруг Тосев 3. Поскольку у нее не было обрубка хвоста, это было не совсем идеально, но она сделала это так хорошо, как мог любой тосевит по крови. Почему бы и нет? Она изучала обычаи Расы, Империи, со времен своего младенчества. Она знала их намного лучше, чем тех, кто был биологически ее собственным видом.

“Приветствую вас, высокочтимый сэр”, - сказала она.

“И я приветствую тебя, Исследователь”, - ответил Томалсс со странной официальностью в голосе. Он был мужчиной, который вырастил ее. Он также был мужчиной, который пытался, по большей части непреднамеренно, сохранить ее зависимость от него даже после того, как она повзрослела. То, что он потерпел неудачу, что она сама выбрала для себя место, во многом объясняло его стесненность.

“К настоящему времени, высокочтимый сэр, вы, я уверен, прочитали мое сообщение”, - сказал Касквит. Она не смогла удержаться от вопросительного покашливания в конце предложения, даже если утверждала, что уверена.

Томалсс заметила это, как и предполагала. То, как он покачал своими глазными башенками, говорило о том, что он тоже не слишком рад этому. Но голос его звучал ровно, когда он ответил: “Да, я читал это. Как вы узнали, что Большие Уроды экспериментируют с технологией холодного сна?”

“Вопрос не в этом, высокочтимый сэр”, - сказал Кассквит. “Вопрос в том, почему мне не сообщили об этом, как только мы это обнаружили?" Разве я не прав, полагая, что дикие Большие Уроды развивают свои методы уже более десяти местных лет?”

“Ну ... да”, - неловко признал мужчина, который вырастил ее.

“И разве это также не правда, что мужчина-тосевит по имени Сэм Йигер воспользовался этими методами пять местных лет назад и на самом деле не умер, как было публично заявлено, и как меня заставили поверить?”

Голос Томалсса звучал еще более неуютно. “Я полагаю, что это так, но я не совсем уверен в этом”, - ответил он. “Американские Большие уроды гораздо менее откровенны в своих экспериментах, это по причинам, которые должны быть очевидны для вас. То, что, как нам кажется, мы знаем, собрано по кусочкам из разведывательных источников и проникновений в их компьютерные сети. К сожалению, они намного лучше обнаруживают, предотвращают и сбивают с толку подобные проникновения, чем даже несколько лет назад ”.

“И почему вы помешали мне получить доступ к этой важной - действительно, жизненно важной -информации?” Спросил Кассквит.

“Это также должно быть очевидно для вас”, - сказал Томалсс.

“Что для меня очевидно, превосходящий сэр, так это то, что эти техники предлагают мне то, чего у меня никогда раньше не было: шанс побывать дома, увидеть мир, который является источником моего… моего бытия”, - сказал Касквит. Биологически это, конечно, было неправдой. Биологически она была и всегда будет Большой уродиной. После многих лет бритья всего тела, чтобы попытаться больше походить на представительницу Расы - безнадежная надежда! — она признала это и отрастила волосы. Если некоторым здешним реакционным ученым было наплевать на то, как она выглядела, очень плохо. В культурном плане она была такой же частью Империи , как и они. Даже Томалссу иногда было трудно вспомнить об этом. Кассквит продолжил: “Теперь, когда у меня есть эта возможность, я не хочу, чтобы меня ее лишили”.

После долгого вздоха Томалсс сказал: “Я боялся, что у тебя будет такое отношение. Но разве ты не видишь, насколько вероятно, что у тебя вообще нет такой возможности, что на самом деле это ловушка и заблуждение?”

“Нет”. Кассквит использовал отрицательный жест. “Я вообще этого не вижу, превосходящий сэр. Если техника эффективна, почему я не должен ее использовать?”

“Если бы техника оказалась эффективной, я бы не возражал, если бы вы ее использовали”, - ответил Томалсс. “Но Большие Уроды не такие, как мы. Они не экспериментируют и не проверяют год за годом, десятилетие за десятилетием, совершенствуя свои методы, прежде чем пустить их во всеобщее употребление. Они опрометчиво продвигаются вперед, пробуя идеи, которые еще только наполовину вынашивались. Если они достаточно безумны, чтобы рисковать своими жизнями из-за такой глупости, это одно. Для вас рисковать своей - это совсем другое. Для нас позволить вам рисковать своей - это совсем третье. Мы скрывали от вас эти данные так долго, как могли, именно потому, что боялись, что вы будете приставать к нам подобным образом ”.

“Высокочтимый сэр, мои исследования показывают, что я, вероятно, уже прожил больше половины своего срока”, - сказал Кассквит. “Должен ли я провести все свои дни в изгнании? Если я буду ждать определенного совершенства этих методов, я буду ждать, пока не пройдут все мои дни. Для вида ожидание и испытания могут быть мудростью. Для индивидуума, как они могут быть чем-то иным, кроме катастрофы?” Слезы жгли ей глаза. Она ненавидела их. Это была инстинктивная реакция тосевитов, которую она плохо контролировала.

“Если методы Больших Уродов потерпят неудачу, ты можешь отказаться от всего оставшегося тебе срока”, - указал Томалсс. “Ты об этом думал?”

Теперь Кассквит использовал утвердительный жест. “Действительно”, - ответила она. “Во-первых, риск, на мой взгляд, того стоит. Во-вторых, даже если я умру, что может быть лучше, чем сделать это в полном бессознательном состоянии? Насколько я понимаю, смерть для тосевитов не более приятна, чем для представителей Расы.”

“Истина. Во всяком случае, я верю, что это истина”, - сказал Томалсс. “Но вы не рассмотрели еще одну возможность. Предположим, вы возрождены, но обнаруживаете себя… уменьшился после пробуждения? Это тоже может случиться ”.

Он был прав. Кассквит об этом не подумала. Она гордилась своим свирепым, колючим умом. Как бы она, как могла бы она справиться с новым миром Дома, если бы у нее не было всего этого? “Я готова рискнуть”, - заявила она.

“Готовы ли мы, чтобы вы приняли это, может быть другим вопросом”, - сказал Томалсс.

“О, да. Я знаю”. Кассквит не потрудилась скрыть свою горечь. По тому, как глазные башенки Томалсс неприятно дернулись, он понял, что она чувствовала. Она продолжила: “Несмотря на это, я собираюсь попытаться. И ты сделаешь все возможное, чтобы поддержать меня ”. Она выразительно кашлянула, чтобы подчеркнуть свои слова.

Мужчина, который вырастил ее, дернулся от неожиданности. “Я? Почему ты так говоришь?”

“Почему? Потому что ты в долгу передо мной”, - яростно ответил Кассквит. “Ты превратил меня в нечто, не имеющее ни чешуи, ни костей. Вы обращались со мной как с подопытным животным - интересным подопытным животным, но все равно подопытным животным - всю первую половину моей жизни. Благодаря тебе я думаю о себе как о представительнице Расы по крайней мере в той же степени, что и о тосевитке ”.

“Ты гражданин Империи”, - сказал Томалсс. “Тебе это не нравится?”

“Клянусь Императором, это так”, - сказал Кассквит и еще раз выразительно кашлянул. Томалсс автоматически опустил глазные башенки к металлическому полу при упоминании суверена. Кассквит пришлось повернуть всю голову, чтобы сделать ритуальный жест уважения. Она сделала это. Она была обучена этому. Обычно она этого не делала, но сознательно осознавала, что ее этому учили. Она продолжила: “Мне это так нравится, я хочу увидеть настоящую Империю, частью которой я должна быть. И есть еще одна вещь, которую вы, кажется, не учли.”

“Что это?” Осторожно спросил Томалсс - или, возможно, лучше было бы сказать "со страхом".

“Если Большие Уроды работают над "холодным сном", что они, вероятно, будут с этим делать?” Спросила Кассквит. Черты ее лица оставались неподвижными. Она так и не выучила выражений, которые большинство Больших Уродцев использовали для выражения эмоций. Эти сигналы требовали эха в раннем детенышевом возрасте, эха, которого Томалсс не смогла ей дать. Однако, если бы она могла, то улыбнулась бы мерзкой улыбкой. “Что еще, как не пытаться летать от звезды к звезде? Если они доберутся до дома, разве не было бы хорошо, если бы там был кто-то, кто хотя бы немного понимает их и знаком с ними не понаслышке?”

Она ждала. Томалсс издавал тихие, недовольные шипящие звуки. “Я не подумал об этом”, - признался он наконец. “Я не верю, что кто-либо на Тосев-3 рассматривал это - во всяком случае, не в таком контексте. Вы вполне можете быть правы. Если Большие Уроды действительно доберутся до дома, нам было бы лучше, если бы там были люди, которые знакомы с ними по чему-то другому, чем передача данных через световые годы пространства. Мужчины и женщины, вернувшиеся домой в настоящее время, явно не соответствуют требованиям ”.

“Значит, вы согласны поддержать мою петицию о поездке домой?” Спросила Кассквит с нетерпением в голосе, если не на лице.

“Если - я повторяю, если — методы Больших уродов для холодного сна окажутся эффективными и безопасными, тогда, возможно, это может быть оправданным риском”. Голос Томалсса звучал так, будто он не хотел ни к чему себя обязывать.

Кассквит знала, что должна прижать его, если возможно. “Вы поддержите мою петицию?” она спросила снова, на этот раз более резко. “Пожалуйста, выходите прямо и скажите мне, что вы собираетесь делать, высокочтимый сэр”.

Это было явно последнее, что Томалсс хотел делать. Наконец, с явной неохотой, он сделал утвердительный жест. “Очень хорошо. Я сделаю это. Но вы должны видеть, что я делаю это гораздо больше ради Гонки и ради Дома, чем по вашим личным, мелочным - я бы даже сказал, эгоистичным -соображениям ”.

“Конечно, превосходящий сэр”. Кассквит не волновало, почему Томалсс поступала так, как она хотела. Ее волновало только то, что он это делал. “Каковы бы ни были ваши причины, я благодарю вас”.

“Составьте свою петицию. Я ее полностью поддержу”, - сказал Томалсс. “Есть что-нибудь еще?”

“Нет, вышестоящий сэр”. Кассквит поняла, что это увольнение, когда услышала его. Она поспешила выйти из кабинета Томалсса. Внутри у нее пела печень. Большие Уроды говорили о сердце как о центре эмоций, но она была слишком сильно под влиянием языка Расы - единственного, на котором она говорила, - чтобы беспокоиться об этом глупом самомнении.

Даже после того, как она подала свою петицию, колеса медленно вращались. Прошло больше года гонки, прежде чем она была окончательно одобрена. Она наблюдала за Tosev 3 с орбиты. Она никогда не посещала планету, на которой была вылуплена. Она не думала, что когда-нибудь посетит. Поскольку в молодости она была подвержена очень немногим тосевитским болезням, ее организм не имел достаточной защиты от них. То, что было бы банальной болезнью или вообще не было болезнью для обычного дикого Большого Урода, могло убить ее.

Еще одна загвоздка возникла, когда американские Большие Уроды проявили нежелание посылать врача на ее звездолет, чтобы он оказал ей необходимое лечение. В конце концов, однако, их убедили. Кассквит не знал, что входит в процесс убеждения, но в конце концов это сработало.

“Значит, ты отправишься Домой, не так ли?” - спросил тосевит. Даже в тепле звездолета - раса естественным образом обогревала салон в соответствии со своими стандартами комфорта, которые были жарче, чем хотелось бы большинству тосевитов, - он был завернут в белую ткань. Он также носил матерчатую маску, чтобы не заразить ее микроорганизмами. Он говорил на языке Расы достаточно хорошо. В наши дни так говорили большинство образованных тосевитов.

“Да, я надеюсь на это”, - ответила она.

“Хорошо”. Он покачал головой вверх-вниз, что у Больших уродов эквивалентно утвердительному жесту. “Наше обращение основано на том, которое используется Расой. Я оставлю Расе подробные инструкции о том, как за вами ухаживать, какие инъекции вам делать, когда вы придете в себя, при какой температуре вас хранить и так далее. И я пожелаю вам удачи. Надеюсь, это сработает. Ты же знаешь, мы все еще учимся ”.

“Да, я понимаю это”, - сказал Кассквит. “Чтобы увидеть Дом, я бы пошел почти на любой риск. Я не боюсь. Делай то, что тебе нужно.” Она легла на спальный коврик.

Представители Расы делали инъекции с помощью спрея под высоким давлением, который безболезненно проникал сквозь чешуйчатые шкуры. Большие Уроды использовали полые иглы. Они жалили. Кассквит начала рассказывать врачу об этом, но мир вокруг нее замедлился, и это больше не казалось важным. Лампы дневного света над головой размылись, а затем погасли.

Глен Джонсон и Микки Флинн парили в рубке управления Льюиса и Кларка. Стекла в широких обзорных окнах были обработаны так, чтобы не отражаться, открывая им великолепный вид на местные астероиды - довольно многие из которых теперь оснащены американскими установками или, по крайней мере, двигателями, достаточными для того, чтобы сдвинуть их с орбиты, - и на гораздо больше звезд, чем они могли бы увидеть из-под толстой воздушной мантии Земли. Небо было черным - не просто иссиня-черным, а абсолютно черным.

“Мы провели здесь чертовски много времени”, - заметил Джонсон ни к чему конкретному. Он был худощавым мужчиной лет шестидесяти; поскольку последние двадцать лет он провел в невесомости, его кожа не сморщилась и не обвисла, как это было бы в гравитационном поле. Конечно, за все приходится платить. Если бы ему сейчас пришлось много терпеть из-за гравитации, это убило бы его в кратчайшие сроки.

“Мы вызвались добровольцами”, - ответил Флинн. Он округлился под действием силы тяжести; теперь он был еще круглее, но и не так сильно провис. С достоинством он поправил себя: “Во всяком случае, я вызвался добровольцем. Ты скрылся”.

“Меня похитили”. Джонсон говорил это с тех пор, как поднялся на борт "Льюиса и Кларка". Корабль тогда все еще находился на околоземной орбите, и он инсценировал неисправность в своем орбитальном патрульном корабле, чтобы создать себе благовидный предлог для выяснения, что с ним происходит. Единственная проблема заключалась в том, что комендант принял его за шпиона, держал его на борту, чтобы убедиться, что он не сможет никому доложить, и не доверял ему с того дня и по сей день.

Флинн послал ему мягкий, как у Будды, взгляд - за исключением того, что в глазах Будды, несомненно, было гораздо меньше первородного греха, танцующего в его глазах, чем у Микки Флинна. “А что бы ты сделал, если бы не был?” поинтересовался он. “Возможно, что-нибудь честное? Позволь мне усомниться”.

Прежде чем Джонсон смог выразить свое возмущение, которого требовало подобное замечание, интерком на потолке проревел: “Полковник Джонсон, немедленно явитесь в комендатуру! Полковник Глен Джонсон, немедленно явитесь в комендатуру!”

“Вот, видишь?” Сказал Флинн. “Наконец-то он поймал тебя с твоей рукой в банке из-под печенья. Через воздушный шлюз ты выходишь без скафандра или скутера. Было приятно познакомиться с тобой. Можно мне пинту бурбона, которую ты припрятал?”

“Ha! Разве я не желаю!” Воскликнул Джонсон. Кораблей с Земли было мало, и они находились далеко друг от друга. Он не мог вспомнить, когда в последний раз пробовал виски. Время от времени кто-нибудь готовил немного неофициального алкоголя - в нарушение правил - на борту Льюиса и Кларка. Это было вкусно, но это было не то же самое.

“Полковник Джонсон, немедленно явитесь в кабинет генерал-лейтенанта Хили!” Интерком не собирался сдаваться. “Полковник Глен Джонсон, немедленно явитесь в кабинет генерал-лейтенанта Хили!”

“Ну, я ухожу”, - покорно сказал Джонсон.

“Я знал это”, - ответил Флинн, невозмутимый, как обычно.

Фыркнув, Джонсон выскользнул из рубки управления и направился к логову коменданта недалеко от сердца корабля. В коридорах были поручни, чтобы члены экипажа могли передвигаться по ним плечом к плечу. Льюис и Кларк никогда не носили бананов, что показалось Джонсону позором. Зеркала, в которых пересекались коридоры, помогали предотвращать столкновения, и это хорошо - вы могли двигаться довольно быстро, достаточно быстро, чтобы столкнуться с кем-то еще, также идущим на максимальной скорости, совсем не шутка.

“Полковник Джонсон, доложите ...” Интерком продолжал реветь, пока Джонсон не приблизился к офису коменданта. К тому времени он замедлился настолько, что не растянул запястья, когда остановился, схватившись за дальний край стола генерал-лейтенанта Хили.

Он отдал честь. Комендант оставался приверженцем военной вежливости здесь, в космосе, где для кого-либо еще это не имело ни малейшего значения. “Явился, как приказано, сэр”, - любезно сказал Джонсон.

“Да”. генерал-лейтенант Чарльз Хили отдал честь в ответ. Джонсону он не понравился с первого взгляда, и фамильярность не сделала коменданта более привлекательным. У Хили было лицо, которое могла бы полюбить только черепаха-щелкунчик: круглое, драчливое и заросшее щетиной. У него тоже были манеры черепахи-щелкунчика. Он кусал часто, он кусал сильно, и ему не нравилось отпускать. Свирепо глядя на Джонсона, он потребовал: “Когда американский звездолет полетит, как бы ты отнесся к тому, чтобы быть одним из пилотов на его борту?”

Джонсон уставился на него в ответ. Хили не шутил. Он никогда не шутил. Насколько Джонсон мог судить, ему хирургическим путем удалили чувство юмора при рождении, и операция прошла с ошеломляющим успехом. По логике вещей, это означало, что сейчас он не шутил. Учитывая все неприятности, с которыми они с Джонсоном столкнулись, пилот все еще с трудом верил своим ушам. “Боже мой, сэр, ” выпалил он, - кого я должен убить, чтобы получить работу?”

“Сам”, - ответил Хили, все тем же твердым, невыразительным тоном "бери или оставь", который он обычно использовал. По всем признакам, он и на этот счет не шутил.

“Сэр?” Это был самый важный вопрос, который Джонсон собирался задать, независимо от того, как сильно он хотел узнать больше.

“Сам-может быть”. Хили говорил так, как будто не хотел разгибаться даже настолько. Еще более неохотно он объяснил: “Холодный сон. Если ты не собираешься быть слишком старым к тому времени, когда корабль наконец взлетит, тебе лучше пойти ко дну сейчас. Это все еще новая техника - никто не вполне уверен, что ты проснешься к тому времени, когда доберешься туда, где ты нужен ”. Он говорил с определенным мрачным удовольствием.

“Почему я, сэр?” Спросил Джонсон. “Почему не Флинн или Стоун?" Они оба старше меня ”. Никто не предполагал, что на "Льюис энд Кларк" будет три пилота. Если бы он невольно не присоединился к экипажу, у корабля не было бы.

“Это было бы в дополнение к ним, а не вместо”, - сказал Хили. “Две причины, по которым ты вообще взял меня с собой. Первая из них заключается в том, что ты лучший из нас в тонком маневрировании. Все это время в орбитальных миссиях и мотаясь туда-сюда на скутере, означает, что ты должен быть. Ты утверждаешь обратное? Он с вызовом нахмурился.

“Нет, сэр”. Джонсон не стал указывать, что пилотирование звездолета отличается от всего, что он делал раньше. Пилотирование звездолета отличалось от всего, что кто-либо делал раньше.

Хили продолжил: “Вторая причина в том, что ты будешь на льду и ни у кого не вызовешь подозрений с того момента, как уйдешь под воду, и до тех пор, пока снова не проснешься - если ты снова проснешься. И тогда ты будешь за много световых лет от дома - слишком много даже для тебя, чтобы попасть в большие неприятности. Хмурый взгляд стал глубже. “Я надеюсь”.

“Сэр, единственное место, где я когда-либо создавал проблемы, - это в вашем сознании”. Джонсон настаивал на этом с тех пор, как поднялся на борт "Льюиса и Кларка". Хотя это было не совсем правдой, это был его билет на то, чтобы продолжать дышать.

По тому, как генерал-лейтенант Хили посмотрел на него, он задался вопросом, сколько стоит этот билет. “Ты лживый сукин сын”, - решительно сказал Хили. “Ты думаешь, я поверю, что в твоей капсуле произошел настоящий электрический сбой? Ты думаешь, я не знаю, что ты разговаривал с Сэмом Йигером перед тем, как сунул свой нос в наши дела здесь?”

Лед, который не имел ничего общего с холодным сном, пробежал по спине Джонсона. “Почему я не должен был поговорить с ним?” - спросил он, поскольку отрицать это было явно бессмысленно. “Он всего лишь лучший эксперт по ящерицам, который у нас есть. Когда я выполнял орбитальное патрулирование, мне нужна была такого рода информация”.

“Он был таким экспертом по чертовым ящерицам, что превратил для них Иуду”, - свирепо сказал Хили. “Насколько я знаю, ты поступил бы так же. Кровь Индианаполиса на его руках ”.

Сколько крови ящеров на наших руках? Джонсон задавался вопросом про себя. Мы натравили на них японцев, напали без предупреждения - и мы напали на колонистов в холодном сне, а не на военно-морскую базу. Он начал было указывать на это Хили, затем поберег дыхание. Какой смысл? Комендант не стал его слушать. Хили никогда никого не слушал.

После глубокого сердитого вздоха трехзвездочный генерал продолжил: “И я скажу тебе кое-что еще, Джонсон. Твой драгоценный Йигер тоже в эти дни на мели”.

“По льду? Как при холодном сне?” Глен Джонсон понял, что вопрос был глупым, как только слова слетели с его губ.

“Да, как в холодном сне”. Хили кивнул. “Если бы он не решил этого сделать, он мог бы оказаться на льду каким-нибудь другим способом”. Его глаза сами по себе были холодны как лед - или, может быть, немного холоднее.

Больше он ничего не сказал. Он просто ждал. Чего он ждет? Джонсон задавался вопросом. Ему не пришлось долго гадать. Он ждет, чтобы убедиться, что я точно знаю, о чем он говорит. Выяснение этого тоже не заняло много времени. Медленно Джонсон спросил: “Сэр, вы хотите сказать, что я могу оказаться на льду каким-нибудь другим способом, если не засну холодным сном?”

“Я этого не говорил”, - ответил Хили. “Я бы так не сказал. Ты это сказал. Но теперь, когда ты это сказал, тебе лучше подумать об этом. Тебе тоже лучше не думать об этом слишком долго.”

Есть много способов попасть в несчастный случай на Земле. Еще больше способов попасть в такой же здесь, в космосе. Захотят ли люди из экипажа помочь мне попасть в несчастный случай? Джонсону даже не нужно было задаваться этим вопросом. У генерал-лейтенанта Хили на борту было много людей, которые подчинялись приказам просто потому, что они были приказами. Джонсон был чертовски хорош в том, что делал, и у него было несколько друзей, но он не мог бодрствовать двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Он не мог постоянно следить за всем оборудованием, которым ему, возможно, придется пользоваться. Если бы Хили хотел его смерти, он был бы мертв, и в кратчайшие сроки.

Что означало… “Вы уговорили меня на это”, - сказал он. “Вы чертовски убедительны, сэр, вы знаете это?”

“Так рад, что ты доволен”, - сказал Хили с мерзкой ухмылкой. “И только подумай обо всех интересных вещах, которые ты увидишь в одиннадцати световых годах отсюда”.

“Я думаю обо всех вещах, которые я никогда больше не увижу”, - ответил Джонсон. Хили ухмыльнулся, выражение особенно отвратительное на его жестком, подозрительном лице. Джонсон продолжал: “Я думаю, что больше всего я буду рад никогда больше не видеть вас. Сэр. Он оттолкнулся и выскользнул из комендатуры. Если они все равно собирались повесить его завтра, какое значение имело то, что он сказал сегодня?

Оказалось, что завтра не наступит. Доктор прилетел с Земли, чтобы выполнить грязную работу. Подсчитав стоимость этого, Джонсон понял, как сильно они хотели, чтобы он был на льду и направлялся на Тау Кита. Все, что пришло на ум, было: Если бы не честь дела, я бы предпочел пройтись пешком.

“Вы готовы?” - спросила врач, привлекательная женщина по имени Бланшар.

“Если я скажу "нет", ты развернешься и пойдешь обратно?” Спросил Джонсон.

Она покачала головой. “Не я. Я все равно просто удержу тебя и проведу лечение”. Она тоже могла бы это сделать. Вся работа в корабельном спортзале и на велотренажере не могла компенсировать Джонсону отсутствие гравитационного поля последние двадцать лет. Доктор Бланшар, несомненно, был сильнее его.

Он закатал рукав и обнажил руку. “Делай все, что в твоих силах”.

Она так и сделала. Сначала он почувствовал жар, затем тошноту, затем головокружение. Его сердце замедлилось в груди; его мысли замедлились в голове. Должно быть, таково умирание, понял он. Что-то пошло не так - или правильно? Он вообще перестал думать, прежде чем смог закончить формулировать вопрос.

Джонатан Йигер начал брить голову, когда был подростком. Это делало его еще больше похожим на ящерицу, и он ничего так сильно не хотел, как быть как можно больше похожим на представителя мужской расы. Он все еще брил голову здесь в 1994 году, хотя уже не был подростком; в декабре прошлого года ему исполнилось пятьдесят. Гонка по-прежнему завораживала и его. Он построил хорошую карьеру на этом увлечении.

Его отец погрузился в холодный сон семнадцать лет назад. Большинство людей думали, что Сэм Йигер мертв. Даже сейчас о холодном сне мало говорили. В далеком 1977 году это было на одну ступень выше, чем совершенно секретно. Из немногих, кто знал об этом в наши дни, еще меньше знали, что это существовало так долго.

Проверяя входящие электронные сообщения на своем компьютере, Джонатан что-то пробормотал себе под нос. Бормотание было не особенно радостным. По сей день люди редко думали о нем как о Джонатане Йигере, эксперте по гонкам. Они думали о нем как о ребенке Сэма Йигера. Даже для мужчин и женщин этой Расы, для которых семья была гораздо более хрупкой, чем для людей, он чаще всего был детенышем Сэма Йигера.

“Нечестно”, - тихо сказал он. Он так же хорошо обращался с ящерицами, как любой другой человек на свете. Никто никогда не жаловался на его способности. Проблема была в том, что у его отца было нечто большее, чем способности. У его отца были совершенно правильные инстинкты, чтобы мыслить как представитель мужской Расы, инстинкты, которые приравнивались к гениальности узкоспециализированного рода. Даже Ящерицы признавали это.

По каким бы причинам происхождения, характера и темперамента Джонатан не обладал теми же инстинктами. Он был экспертом. Он был чертовски хорош в том, что делал. Это было не то же самое. Из-за этого он застрял в роли сына Сэма Йигера. Он будет сыном Сэма Йигера до самой своей смерти.

“Что нечестно?” Спросила Карен у него за спиной.

Он развернулся на стуле. “О, привет, дорогая”, - сказал он своей жене. “Ничего особенного. Просто собирал информацию. Я не знал, что ты здесь ”.

Карен Йигер покачала головой. Ее медно-рыжие волосы качнулись назад и вперед. Она была почти его ровесницей; в эти дни ей помогали поддерживать волосы в рыжем цвете. “Не говори глупостей”, - резко сказала она. “Мы знаем друг друга со средней школы. Мы женаты почти тридцать лет. Ты думаешь, я не могу сказать, когда тебя что-то гложет?” Она закончила предложение вопросительным покашливанием, почти автоматически; она была таким же экспертом по ящерицам, как и он.

Джонатан вздохнул. “Что ж, ты не ошибаешься”. Он больше ничего не сказал.

Ему не нужно было. Карен набросилась. “Ты снова позволяешь своему отцу унижать тебя, не так ли?”

Более чем немного пристыженный, он кивнул. “Да, наверное, так и есть”.

“Тупой”. Она без колебаний вынесла свой вердикт. “Тупой, тупой, тупой с большой буквы D.” На этот раз она добавила выразительный кашель. “Ты здесь. Он не такой. Он был хорошим. Ты тоже.” За этим последовал еще один выразительный кашель.

“Он был более чем хорош, и ты это знаешь”. Джонатан подождал, хватит ли у нее наглости сказать ему, что он неправ.

Она этого не сделала. Он хотел, чтобы она сделала. Она сказала: “Ты не хуже любого другого в этом бизнесе в наши дни. Я не лгу тебе, Джонатан. Если кто-то и должен знать, то это я ”.

Возможно, она была права насчет этого. Джонатану от этого стало немного легче. “Я больше не весенний цыпленок”, - сказал он. “Я не весенний цыпленок, и я все еще в тени своего отца. Я тоже не знаю, выберусь ли я когда-нибудь из этого”.

“Я тоже в его тени”, - сказала Карен. “Любой, кто имеет какое-либо отношение к Гонке в наши дни, находится в его тени. Я не вижу, что мы можем с этим поделать”.

Джонатан смотрел на это иначе. Он всегда представлял тень Сэма Йигера только над собой. Какой сын прославленного отца - особенно сын той же профессии - не смотрит? Неохотно, он сказал: “Возможно”.

“Может быть, ничего. Это правда”. Карен произнесла последнее слово на языке ящериц и добавила еще один выразительный кашель. Она продолжила: “И Микки, и Дональд думают, что ты довольно горячая штучка”.

Он не мог этого отрицать, потому что это было очевидной правдой. Двое Ящеров, воспитанных как человеческие существа, относились к нему так же серьезно, как когда-то относились к его отцу. То, что они теперь взрослые, поразило Джонатана не меньше, чем то, что один сын учится в аспирантуре Стэнфорда, а другой - на предпоследнем курсе Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Оба мальчика изучали бег; это увлечение перешло к третьему поколению. Будут ли они когда-нибудь думать обо мне так, как я думаю о своем старике? Джонатан задавался вопросом.

Он не пытался ответить на вопрос. Просто сформулировать его было достаточно сложно. Чтобы не думать об этом, он сказал: “Микки и Дональд оказались не слишком плохими. Конечно, мы не могли изолировать их от других ящериц так же, как Раса изолировала человека, которого они вырастили по-ящеричьи ”.

“Верно”, - натянуто сказала Карен. Джонатан знал, что совершил ошибку, упомянув Кассквит, даже если он не назвал ее по имени. Тридцать лет назад он познакомил ее с человечеством и со многими вещами, которые люди делали. Это чуть не стоило ему Карен, хотя он все еще не думал, что это была только его вина. Он не планировал подниматься и посещать Кассквит как раз в то время, когда разразилась война между Расой и Рейхом. Это задержало его там, с ней, намного дольше, чем он ожидал, и позволило отношениям между ним и Касквит стать более сложными и интимными, чем он ожидал.

Карен выглядела так, словно тоже собиралась сказать что-то еще. Она не позволила ему полностью сорваться с крючка из-за Кассквита, не после всего этого времени. То, что сама Кассквит много лет находилась в холодном сне и, вероятно, к настоящему времени уже на пути домой, не имело ни к чему отношения, по крайней мере, с точки зрения Карен.

Прежде чем ссора могла по-настоящему разгореться, на столе Джонатана зазвонил телефон. Спасенный звонком, подумал он и чуть не сказал это вслух. Однако вместо этого он просто поднял трубку. “Говорит Джонатан Йигер”.

“Привет, Йигер”. Голос на другом конце линии не представился. В нем было столько властности, что в этом не было особой необходимости. “Вы случайно не знакомы с адмиралом Пири?”

Лед и пламя преследовали себя через Джонатана. Не так уж много людей знали об адмирале Пири. Официально он не был одним из них. Неофициально… Неофициально у всех американских экспертов первого ранга по этой расе текли слюнки с тех пор, как стало известно это имя. “Да, сэр”, - сказал Джонатан. “Я слышал об этом”. Он не сказал, как, когда и где, или что может представлять собой "Адмирал Пири"; не сказал, насколько защищена телефонная линия.

Властный голос на другом конце провода сказал то, что он больше всего хотел услышать с тех пор, как это имя начали обсуждать: “Тогда как бы тебе понравилось оказаться на борту?”

И Джонатан сказал то, что он уже давно решил, что скажет: “Ты приглашаешь нас с Карен обоих, верно?”

Почти полминуты он не получал ответа. Затем голос, внезапно показавшийся не таким авторитетным, сказал: “Я свяжусь с тобой по этому поводу”. Щелчок. Линия оборвалась.

“Что все это значило?” Спросила Карен. “Приглашали нас куда?”

“На борту адмирала Пири”, - ответил Джонатан, и ее глаза расширились. Затем он сказал то, чего ему не хотелось говорить: “Пока что звонок только для меня”.

“О”. Он наблюдал, как она сдувается, ненавидя то, что видел. Она сказала: “Вот почему ты спросил, было ли это для нас обоих”.

“Да”. Он кивнул, затем глубоко вздохнул. Они никогда не говорили об этом, вероятно, потому, что это задевало слишком близко к сердцу. Это часто занимало мысли Джонатана в последние несколько лет. Это, должно быть, тоже было у Карен. Он сказал: “Если они скажут, что это только для меня, я не поеду. Мне не нужно видеть дом настолько сильно, чтобы для этого разводиться, и ты заслуживаешь поездки так же сильно, как и я ”.

“Они так не думают”, - горько сказала Карен. Она поцеловала его, затем спросила: “Ты уверен в этом?" Если ты скажешь ”нет" сейчас, у тебя никогда не будет другого шанса ".

“Я уверен”, - сказал он, и так оно и было - почти. “Некоторые вещи не стоят такой цены, понимаешь, что я имею в виду?”

“Я знаю, что ты милая, вот что я знаю”, - сказала Карен. “Что сказал мужчина, когда ты сказала ему это?”

“Он сказал: ‘Я тебе перезвоню’, а затем повесил трубку”.

“Это мало о чем нам говорит, не так ли?”

“Это ни черта нам не говорит”, - ответил Джонатан. “Если он перезванивает с хорошими новостями, значит, так оно и есть. И если он перезвонит с плохими новостями или не перезвонит - что ж, закрой, но без сигары. Я хочу, чтобы это было так, дорогая. Мне нравится быть замужем за тобой ”.

“Ты должен”, - сказала Карен, а затем посмотрела в окно на другую сторону улицы, чтобы ей не пришлось больше ничего говорить. На мгновение Джонатан вообще не понял этого. Затем он сделал это и не знал, смеяться ему или злиться. Да, Кассквит, вероятно, направлялся домой прямо сейчас. Карен имела в виду, что он упускал шанс увидеть ее вместе с шансом увидеть мир Расы.

Он хотел напомнить ей, что прошло тридцать лет с тех пор, как между ним и Кассквитом было что-то, кроме электронных сообщений, десять лет с тех пор, как сама Кассквит погрузилась в холодный сон. Он хотел, но не более чем через мгновение решил, что будет лучше, если он этого не сделает. Даже сейчас, чем меньше он скажет о Кассквите, тем лучше.

“Этот человек сказал, сколько времени пройдет, прежде чем он вернется к тебе?” Спросила Карен.

“Нет”. Джонатан покачал головой. “Ничего не оставалось делать, кроме как ждать”.

“В любом случае, там будет...” Карен замолчала как раз вовремя, чтобы возбудить любопытство Джонатана.

“Быть кем?” спросил он. Она не ответила. Когда она все еще не ответила, он сам вопросительно кашлянул. Ящеры считали это варварством, но в наши дни люди делали это постоянно, используя язык Расы, английский или - как слышал Джонатан - русский. Но Карен просто продолжала стоять там. Джонатан укоризненно кудахтал человеческим голосом. “Давай. Выкладывай”.

Неохотно она сказала: “В любом случае, на ”Адмирале Пири" будет Егерь."

“О. Да. Точно”. Это приходило Джонатану в голову и раньше, но не так давно. Его смех был не совсем приятным. “Папа уже некоторое время на льду. Мы намного ближе по возрасту, чем были раньше. Интересно, чем это закончится. Я не знаю, причина ли это хотеть уехать или причина остаться там, где я есть ”.

“Ты не скажешь "нет”, если они дадут тебе то, что ты хочешь", - сказала Карен. “Тебе лучше не делать этого, потому что я тоже хочу поехать”.

“Мы должны подождать и посмотреть, вот и все”, - снова сказал Джонатан.

Мистер Авторитет не перезванивал в течение следующих трех дней. Джонатан вздрагивал каждый раз, когда звонил телефон. Всякий раз, когда это оказывался продавец, или друг, или даже один из его сыновей, он чувствовал себя обманутым. Каждый раз, когда он отвечал на звонок, его так и подмывало сказать: Джонатан Йигер. Не могли бы вы, ради Бога, сбросить второй ботинок?

Затем он начал верить, что другой ботинок не упадет. Возможно, мистер Авторитетность больше не мог с ним возиться. Множество других людей не поставили бы никаких условий. Множество других людей убили бы - в самом буквальном смысле этого слова - чтобы получить подобный звонок.

Джонатан почти оставил надежду, когда человек с властным голосом перезвонил. “Хорошо, Йигер. Договорились - вы оба”. Он снова повесил трубку.

“Мы внутри!” Крикнул Джонатан. Карен радостно вскрикнула.

Мы внутри. Карен Йегер и не мечтала, что два маленьких слова могут привести к стольким осложнениям. Но они произошли. Погружение в холодный сон было очень похоже на смерть. Со многих точек зрения это было в точности похоже на смерть. Она должна была закончить свои дела и дела своего мужа, как будто они не вернутся. Она знала, что однажды они могут вернуться. Однако, если бы они это сделали, мир, в который они вернулись, так же отличался бы от того, который они знали, как сегодняшний мир отличался от того потерянного и исчезнувшего времени до прихода Ящеров.

Сыновья Йигеров восприняли новость со странной смесью скорби и ревности. “Мы тебя больше никогда не увидим”, - сказал Брюс, их старший сын, который приехал из Пало-Альто, когда узнал о происходящем.

“Никогда не говори ”никогда"", - ответила Карен, хотя очень боялась, что он прав. “Ты не можешь сказать, что произойдет”.

“Хотел бы я тоже поехать”, - сказал Ричард, их младший сын. “Адмирал Пири! Вау!” Он посмотрел на потолок, как будто мог видеть звезды прямо сквозь него. Брюс кивнул. Его лицо тоже было полно звезд.

“В один прекрасный день вы, возможно, найдете причину погрузиться в холодный сон”, - сказала им Карен. “Если вы это сделаете, лучше, чтобы это была веская причина. Если ты идешь ко дну, когда ты молод, ты остаешься молодым, пока идешь, ты делаешь то, что делаешь, когда добираешься туда, ты возвращаешься в холодный сон - и все, кто был молод с тобой, когда ты уходил, будут старыми к тому времени, когда ты вернешься. Все, кроме тебя ”.

“А если ты не молод?” Неосторожно спросил Ричард.

Карен тоже думала об этом. “Если ты не молод, когда начинаешь, - сказала она, “ ты все еще можешь сделать то, что тебе нужно, и вернуться снова. Но большая часть того, что ты оставил позади, исчезнет, когда ты это сделаешь ”.

Иногда - часто - она жалела, что делала такие расчеты. Раса летала между звездами тысячи лет. Адмирал Пири станет первой попыткой человечества. Это было не так быстро, как звездолеты ящеров. Путешествие туда и обратно поглотило бы по меньшей мере шестьдесят пять лет реального времени.

Она посмотрела на своих сыновей. Брюс был рыжим, как и она. Волосы Ричарда были темно-русыми, как у Джонатана. Вряд ли кто-нибудь в их поколении брил голову; для них это было чем-то вроде того, что делали старики. Но если бы она и Джонатан вернулись на Землю через шестьдесят пять лет, они бы не сильно постарели, несмотря на все свои путешествия, а их мальчики были бы старыми-престарыми мужчинами, если бы вообще остались в живых.

Карен крепко обняла их, каждого по очереди. “О, мама!” Сказал Ричард. “Все будет хорошо. Все будет хорошо”. Он был в том возрасте, когда все еще мог в это верить - не только верить, но и принимать как должное.

Хотела бы я это сделать, подумала Карен.

Она не только должна была сообщить новость детям своей плоти, она также должна была рассказать Дональду и Микки. Она была там, когда две Ящерицы вылупились из яиц, хотя отец Джонатана на самом деле не одобрял этого. Она помогала Джонатану заботиться о них, когда они были крошечными, и они с Джонатаном растили их с тех пор, как Сэм Йигер погрузился в холодный сон. Они были почти так же дороги ей, как Брюс и Ричард.

По календарным годам они были старше ее сыновей-людей. Она не была на сто процентов уверена, как много это значило. Ящерицы росли очень быстро, когда вылуплялись, но после этого они старели медленнее, чем люди. Некоторые важные мужчины, прибывшие с флотом завоевателей, все еще были заметны сегодня, более пятидесяти лет спустя. Этого нельзя было сказать ни об одном человеческом лидере, существовавшем в 1942 году. Даже Вячеслав Молотов, который, казалось, был готов жить вечно, был мертв уже восемь лет. Он надеялся на сто, но добрался только до девяноста шести.

Две Ящерицы, воспитанные как люди, молча слушали, как она объясняла, что произойдет. Когда она закончила, они повернули свои глазные башенки друг к другу, как будто раздумывая, кто из них должен что-то сказать. Как обычно, это сделал Дональд: “Значит, мы собираемся отправиться туда и жить сами по себе?”

“Не сразу”, - ответила Карен. “Может быть, позже. Тебе придется подождать и посмотреть. А пока найдутся другие люди, которые приютят тебя”.

Ей не нравилось скрывать от них всю правду, но у нее не хватило духу на это. Вся правда заключалась в том, что кто-то будет присматривать за ними до конца их жизней, какими бы долгими они ни оказались. Раса к этому времени уже знала о них. По самой природе вещей, некоторые секреты не могли храниться вечно. Протесты ящеров были приглушены. Учитывая Кассквит, их протесты не могли быть ничем иным, как приглушенными.

Карен не хотела думать о Кассквите. Чтобы не думать о китаянке, выращенной в семье ящериц, она снова обратила свое внимание на двух ящериц, выращенных в Америке. “Что вы, ребята, думаете? Ты готов попробовать жить самостоятельно?”

“Черт возьми, да”. К ее удивлению, это был не Дональд. Это был Микки, самый маленький и большую часть времени более неуверенный в себе из этой пары. Он продолжал: “Мы можем это сделать, пока у нас есть деньги”.

“Мы можем работать, если придется”, - сказал Дональд. “Мы не глупые и не ленивые. Мы хорошие американцы”.

“Никто никогда не говорил, что ты глупый или ленивый. Никто никогда так не думал”, - ответила Карен. Некоторые ящерицы были глупыми. Другие делали не больше, чем было необходимо, а иногда и не все из этого. Но ее чешуйчатые приемные дети всегда были достаточно сообразительными и активными.

“Как насчет того, чтобы быть хорошими американцами?” Губы Микки придавали его английскому слегка шипящий привкус. В остальном это была чистая Калифорния. “Мы такие, не так ли?” В его голосе звучала тревога.

“Конечно, ты такой”, - сказала Карен и имела в виду именно это. “Это одна из причин, почему кто-то поможет позаботиться о тебе - потому что ты был таким хорошим”.

Микки казался успокоенным. Дональд - нет. “Разве американцы не должны заботиться о себе сами?” он спросил. “Это то, чему мы научились, когда ты и дедушка Сэм учили нас”.

“Ну ... да”. Карен не могла этого отрицать. “Но вы не просто американцы, вы знаете. Вы, э-э, особенный”.

“Почему?” Спросил Дональд. “Потому что у нас мало денег?”

Он громко рассмеялся, что показало, насколько он был настоящим американцем: раса так не поступала, когда ее забавляли. Карен тоже рассмеялась. Вопрос прозвучал как гром среди ясного неба и задел ее прямо за живое.

Однако ей пришлось ответить ему. “Нет, не потому, что ты невысокий. Потому что ты - это ты”.

“Возможно, было бы интересно посмотреть на дом”, - сказал Микки. “Может быть, мы тоже могли бы съездить туда на днях”.

Звучал ли его голос задумчивым? Карен так и подумала. Она не думала, что может винить его. Иногда Кассквит проявлял страстное желание спуститься на Землю и посмотреть, на что это похоже. Карен не жалела, что Кассквиту не пришлось потакать этому страстному желанию. Беспокойство о болезнях, к которым у нее не было иммунитета, не давало ей уснуть на орбитальном звездолете, пока она не погрузилась в холодный сон. Те же самые опасения вполне могут относиться в обратном порядке к Микки и Дональду.

Не успела эта мысль прийти в голову Карен, как Дональд сказал: “Держу пари, ящерицы могли бы сделать нам иммунизацию, если бы мы когда-нибудь захотели уехать”.

“Может быть, они могли бы”, - сказала Карен, удивленная тем, что он назвал гонку именно так, а не как подобает. Она сомневалась, что правительство США когда-либо позволило бы ему и Микки уехать, даже если бы они захотели. Это было несправедливо, но, вероятно, так все и работало. Она продолжила: “Однако сейчас, пока все не уладится, как ты думаешь, ты можешь остаться здесь с Брюсом и Ричардом?” Стэнфорд пообещал ее старшему сыну зачет в аспирантуре по крайней мере за год сидения на ящерицах. Где он мог получить лучший опыт общения с Расой, чем этот?

“Конечно!” Сказал Микки, и Дональд кивнул. Микки добавил: “Это будет самое горячее холостяцкое пристанище в городе”.

Это снова заставило Карен беспомощно хихикнуть. Пока Микки не встретил женщину своей Расы в течке, испускающую феромоны, его интерес к противоположному полу был чисто теоретическим. Но, поскольку он был воспитан как человек, он не думал, что так должно быть. А Брюсу и Ричарду понравилась бы горячая холостяцкая берлога. Их интерес к женщинам своего вида был каким угодно, но не теоретическим.

Карен терзали сомнения. Стоило ли это того, уйти, как будто умирая (и, возможно, умирая по правде - ни "Холодный сон", ни "Адмирал Пири" не могли быть названы совершенными даже по человеческим стандартам, не говоря уже о более суровых, которые использовала Раса), и оставить всех людей, которые имели для нее значение (в которые она включала как людей, так и ящериц), на произвол судьбы? Было ли это?

Сомнения длились недолго. Если бы она не хотела, не жаждала узнать как можно больше об этой Расе, начала бы она изучать ее все эти годы назад? Она покачала головой. Она знала, что у нее не получилось бы, не больше, чем у Джонатана.

Нет, она хотела попасть на борт "Адмирала Пири" больше всего на свете. Она хотела бы уехать и вернуться через несколько недель, а не через отрезок времени, который приближался к продолжительности жизни мужчины. Она хотела этого, да, но она также понимала, что не сможет получить то, чего хотела. Невозможность получить это огорчала ее, заставляла желать, чтобы все было по-другому, но не останавливала ее.

Наконец настал день, когда все приготовления были сделаны, когда ничего не оставалось делать. Ричард отвез Карен и Джонатана из их дома в Торрансе в сердце Лос-Анджелеса. Брюс тоже поехал с ними. Ричард, конечно, отвез бы "Бьюик" обратно. Почему бы и нет? Он мог бы им воспользоваться. Даже если бы все прошло идеально и Карен однажды действительно вернулась на Землю и в Южную Калифорнию, "Бьюика" уже давно не было бы в живых.

Ричард и Брюс, возможно, тоже уехали. Карен не хотела думать об этом. Это заставило ее начать раздражаться, и она не хотела делать это перед своими сыновьями. Она сжала их и поцеловала. То же самое сделал Джонатан, который обычно был более сдержанным. Но это был последний день. Ее муж знал это так же хорошо, как и она. Не смертельно, не совсем - во всяком случае, они надеялись, что нет, - но достаточно близко для правительственной работы. Карен рассмеялась. Это была правительственная работа.

Попрощавшись в последний раз, ее сыновья уехали. Если они собирались устроить скандал, то, вероятно, не хотели, чтобы Джонатан и она это видели. Она потянулась к руке мужа. В то же самое время он потянулся к ее руке. Его пальцы казались холодными, не из-за наступления холодного сна, а из-за нервов. Она была уверена, что и ее пальцы тоже. Ее сердце колотилось со скоростью мили в минуту.

Мужчина в белом халате поверх форменных брюк цвета хаки вышел из-за закрытой двери. “Последний шанс передумать, ребята”, - сказал он.

Карен и Джонатан посмотрели друг на друга. Искушение было велико. Но она сказала: “Нет”. Ее муж покачал головой.

“Хорошо”, - сказал армейский врач. “Тогда первое, что вам нужно сделать, это подписать около миллиона формуляров. Как только вы закончите с ними, мы сможем приступить к настоящему делу”.

Он преувеличил. Там не могло быть больше полумиллиона бланков. Карен и Джонатан расписались, расписались и расписались. Через некоторое время подписи уже почти не походили на их подписи, какими они были бы в конце большой пачки дорожных чеков.

“Что теперь?” Спросила Карен после того, как доктор забрал последний листок бумаги с горизонтальной линией на нем.

“Теперь я проделаю в тебе дырки”, - сказал он, и он сделал. Карен вцепилась в руку Джонатана, пока они оба чувствовали, как действуют наркотики.

“Я люблю тебя”, - сонно пробормотал Джонатан. Карен попыталась ответить ему. Она никогда не была до конца уверена, удалось ли ей это.

2

Большой Уродец вошел в офис в штаб-квартире Расы в Каире, который использовал Томалсс. “Я приветствую вас, старший врач”, - сказал психолог. “Было мило с вашей стороны прийти сюда, чтобы поговорить со мной”.

“И я приветствую тебя, старший научный сотрудник”. Доктор Рувен Русси говорил на языке Расы настолько хорошо, насколько это мог сделать тосевит. Волосы на макушке у него отпали, как это часто случалось со стареющими крупными уродцами мужского пола, и то, что у него осталось, было седым.

“Пожалуйста, присаживайтесь”. Томалсс махнул на стул в тосевитском стиле, который он принес в офис.

“Я благодарю вас”. Русси сел. “Я так понимаю, вы заинтересованы в прогрессе американских тосевитов в области холодного сна”.

Томалсс использовал утвердительный жест. “Это верно. Я надеюсь, вы поймете, почему этот вопрос вызывает у нас серьезную озабоченность”.

“О, да”. Голова Рувена Русси поднялась и опустилась. То, как он кивнул, было тонким комплиментом Томалссу. Невежественный Большой Уродец использовал бы свой собственный жест, потому что он не знал, что делает Раса. Тосевит, который знал больше, подражал бы жесту Расы. Русси, который знал еще больше, знал, что Томалсс был экспертом по Большим Уродцам и поэтому, конечно, понял бы кивок даже там, где какой-то другой представитель Расы мог бы и не понять. Врач продолжал: “Я думаю, они знают достаточно, чтобы летать между звездами. Это то, что вас беспокоит, не так ли?”

“Истина”. Обрубок хвоста Томалсса взволнованно дернулся. “Но как это может быть так? Прошло всего чуть больше пятидесяти местных лет с тех пор, как мы прибыли на Тосев-3. До этого ни американцы, ни какие-либо другие тосевиты не проявили бы ни малейшего интереса к холодному сну. И им пришлось адаптировать наши методы к своей биохимии, которая далеко не идентична нашей ”.

“Каждое сказанное тобой слово - правда”, - ответил Рувен Русси. “Я не знаю подробностей их методов. Они держат их в секрете. Но я могу сделать вывод о том, что они знают, по тому, о чем они не говорят. В последнее время они не говорят о многих вещах, достаточно, чтобы молчание, вероятно, покрывало все, что им нужно знать об этом искусстве ”.

“Я пришел к похожему выводу”, - с несчастным видом сказал Томалсс. “Я надеялся, что вы скажете мне, что я ошибался. Когда пытаешься выяснить, на что способны тосевиты, худший вывод, который может сделать мужчина этой расы, обычно недостаточно плох.”

“Я не знаю, что с этим делать”, - сказал Большой Уродец. “Но я могу сказать вам, откуда возникают некоторые различия. Как давно Раса познала холодный сон?”

“Более тридцати двух тысяч наших лет - вдвое меньше ваших”, - ответил Томалсс. “Мы разработали его, когда знали, что отправим наш первый флот завоевателей, тот, который привел Работев-2 в Империю. Это было двадцать восемь тысяч лет назад”.

“Ты начал работать над этим… за четыре тысячи твоих лет до того, как тебе это понадобилось”. Русси издал тихий, пронзительный свист. Томалсс слышал этот звук раньше; он означал изумление. Собравшись с силами, Большой Уродец сказал: “Это даже дольше, чем я думал. И теперь, конечно, ты принимаешь это как должное”.

“Да, конечно”, - сказал Томалсс, гадая, к чему Русси клонит. “Почему бы и нет? Мы в значительной степени усовершенствовали его для первого флота завоевания и с тех пор время от времени вносим небольшие улучшения в процесс. Мы хотим, чтобы все работало настолько хорошо, насколько это возможно ”.

“И в этом разница между вами и американцами”, - сказал Реувен Русси. “Все, о чем они заботятся, - это чтобы все работало достаточно хорошо. Кроме того, они тянутся обеими руками - вы бы сказали, всеми пальцами - так, как, кажется, никогда не делала Раса. Добавьте к этому их сильную мотивацию научиться летать от одной звезды к другой, и я не очень удивлен, что они узнали достаточно, чтобы попытаться это сделать ”.

“Добьются ли они - смогут ли они - успеха?” Сказал Томалсс.

“Это, как вы понимаете, всего лишь вопрос моего мнения”, - ответил Большой Уродец. “Однако я бы не стал ставить против них”.

Томалссу тоже не хотелось ставить против Больших Уродцев, как бы сильно ему этого ни хотелось. “А что, если они приедут домой? Что, если они наполнят свой корабль имбирем?”

Пожатие плеч Русси было сверхъестественно похоже на то, которое использовал бы мужчина этой Расы. “Предположим, что они это сделают”, - сказал он. “Что ты можешь с этим поделать? Уничтожение их корабля, несомненно, положило бы начало войне здесь. Вы уверены, что Раса выиграет ее?”

Тридцатью местными годами ранее, во время последнего великого кризиса между Расой и Большими Уродами, ответ на этот вопрос, несомненно, был бы утвердительным. Победа могла бы сделать Тосев-3 в значительной степени непригодным для жизни, но это была бы победа. Однако с тех пор американцы - и русские, и японцы, и даже немцы, которых эта раса победила, - многому научились. Кто кого сегодня побьет, можно было только гадать. Жалобное шипение Томалсса говорило о том, что он знал это.

Не желая зацикливаться на этом, мужчина сменил тему. “Надеюсь, с вашим отцом все в порядке?” - спросил он, такие вопросы были частью вежливой беседы среди тосевитов.

“Я благодарю вас за вопрос. Он чувствует себя настолько хорошо, насколько это возможно, учитывая, что ему почти восемьдесят лет”, - ответил Рувен Русси.

Даже удвоение числа, чтобы годы соответствовали годам Дома, не произвело на Томалсса впечатления. Его собственный народ изнашивался медленнее, чем Большие Уроды. Он задавался вопросом, имел ли бешеный темп, с которым одно поколение сменяло другое на Тосев 3, какое-то отношение к столь же бешеным темпам прогресса здесь. Он знал, что он не первый исследователь Расы, которому пришла в голову эта мысль.

“Я рад это слышать”, - сказал он, возможно, на один удар сердца медленнее, чем мог бы. Он на мгновение перевел один глаз на экран компьютера. “У вас также есть родственник, который сейчас живет в не-империи Соединенных Штатов, разве это не правда?”

“Дэвид Голдфарб живет в Канаде”, - ответил Русси. “Две не-империи похожи друг на друга во многих отношениях. С ним тоже все в порядке. Он моложе моего отца, но ненамного.”

“Я благодарю вас за исправление”, - сказал Томалсс. В записи говорилось, что Гольдфарб жил в Северной Америке, местном названии северной части меньшей континентальной массы. Он предположил, что это означало Соединенные Штаты. Не-империя Канада часто терялась в тени, отбрасываемой ее более густонаселенным, более могущественным соседом. Ему было интересно, что думают об этом канадцы.

“Есть что-нибудь еще, старший научный сотрудник?” Спросил Русси. “Я рассказал вам, что я знаю, и о чем я догадался. Вы должны знать, что я официально не связан с Российским медицинским колледжем имени Мойше и не был связан в течение многих лет. Если вам нужны технические подробности, кто-то, кто прошел полный курс там, или один из ваших собственных экспертов, мог бы лучше их предоставить ”.

“Я не искал технических подробностей. Я хотел ознакомиться с данными”, - сказал Томалсс. “Вы дали мне это, и я благодарю вас за это”.

“Добро пожаловать”. Тосевитский врач поднялся, снова возвышаясь над Томалссом и демонстрируя, почему комнаты в штаб-квартире Расы были такого размера, какими они были: изначально они были построены для Больших Уродцев. Реувен Русси натянуто кивнул и вышел из комнаты для допросов.

Томалсс начал составлять свой отчет. Он подозревал, что никто не обратит на него особого внимания. Это не было бы оптимистично, не с точки зрения Расы. Власть имущие предпочитали оптимизм. Они указывали на успешные колонии на Тосев-3 и на то, как животные и растения из Дома распространялись по более теплым регионам этой планеты. Им не нравилось обращать пристальный взгляд на продолжающийся технический прогресс тосевитов, так же как им не нравилось вспоминать о восстаниях, которые все еще кипели в Китае и других местах. Но колонистов здесь обучали как солдат. В этом мире было то, что справедливо претендовало на то, чтобы стать постоянным солдатским временем, чем-то беспрецедентным в Империи. Власти в какой-то степени признавали реальность, даже если они хотели, чтобы им не приходилось этого делать.

Tosev 3 заставил спешить даже гонку. Томалсс финишировал и представил свой отчет в том темпе, который дома был бы головокружительным. Но он был поражен, когда три дня спустя экран его компьютера засветился, показав черты лица командующего флотом Реффета, который отвечал за колонистов. “Я приветствую тебя, Возвышенный Повелитель Флота”, - сказал психолог, принимая сидячую версию позы уважения.

“И я приветствую вас, старший научный сотрудник”, - ответил Реффет.

“Чему я обязан честью этого звонка?” Спросил Томалсс.

“Американские Большие уроды запустили то, что может быть только звездолетом”, - прямо сказал Реффет. “Его курс в общем направлении Домой, хотя и не совсем направлен к нашему солнцу”.

“О”, - сказал Томалсс. “Ну, мы действительно думали, что этот день когда-нибудь наступит”.

“Да, но не так скоро”, - сказал Реффет. “Вы понимаете, что это означает, что жителям Дома, людям, не имеющим опыта общения с Большими Уродцами, теперь придется научиться иметь с ними дело и попытаться понять их”.

“Тогда они весело проведут время, как и мы из флота завоевания - и как и вы из флота колонизации”, - сказал Томалсс. “Возможно, это даже пойдет им на пользу. Они даже не начали понимать нас, когда мы говорим о том, как обстоят дела на Тосев 3. Теперь они наберутся опыта, необходимого им для формирования более точного мнения ”. Он не сказал, так им и надо, но эта мысль была заметна в его голове.

Но Реффет сказал: “Такое отношение никуда не годится, старший научный сотрудник. Мы должны предположить, что корабль хорошо вооружен. Впервые с тех пор, как Империя объединилась, Дому может угрожать опасность. Им нужен там кто-то с некоторыми реальными знаниями о тосевитах ”.

“Повелитель флота Атвар там”, - сказал Томалсс.

Реффет сердито прошипел. “Повелитель флота Атвар - это катастрофа, которая вот-вот случится. Он достаточно часто доказывал это здесь, на Тосеве 3. Нам нужен там кто-то с настоящим опытом, а не просто с распускающим язык бахвальством. Нам нужен там кто-то вроде вас, старший научный сотрудник ”.

“Я?” Томалсс тоже зашипел в ужасе. “Но моя исследовательская программа здесь продвигается так хорошо!”

“Тем не менее, я приказываю вам возвращаться домой”, - сказал Реффет. “Что имеет большее значение, индивидуум или Раса в целом? Вы сами были заражены безудержным эгоизмом Больших Уродцев, которых вы изучаете?”

Сначала Томалсс счел этот вопрос ужасно несправедливым. Однако, чем больше он обращал к нему свои глазные турели, тем более разумным он казался. В любом случае, у Реффета были полномочия поступить так, как он сказал. Томалсс снова принял почтительную позу. “Ты можешь приказывать мне, Возвышенный Повелитель флота”.

“Да, я могу”, - самодовольно сказал Реффет. “Я могу, и я это сделаю. Уладьте свои дела так быстро, как сможете. Я хочу, чтобы вы спокойно выспались на следующем корабле, направляющемся Домой. Я не знаю, когда туда прибудет тосевитский звездолет. Я надеюсь, что вы прибудете первыми. Я верю, что вы это сделаете; ускорение Больших Уродцев было относительно низким. Помните - вы можете напрямую служить самому Императору. Он опустил свои глазные турели.

Томалсс тоже. Он счел бы оказанную честь большей, если бы не годы изучения тосевитских суеверий, ни одно из которых не принимало всерьез культ духов прошлых императоров или почитание, оказываемое живому Императору. Невежество Больших Уродов посеяло в нем семена сомнения. Но волнение вскоре изгнало сомнения и нерешительность. После столь долгого общения с этим варварским миром он, наконец, снова возвращался домой! И если он действительно получит привилегию увидеть Императора - что ж, тем лучше.

Долгое время после того, как Атвар снова проснулся Дома, ему казалось, что солнце выглядит странно на небе. Он привык к звезде Тосев, которая была более горячей и синей. Только гораздо большее расстояние Тосев-3 от своего основного объекта оставило его с таким холодным климатом.

Однако теперь солнце снова казалось ему нормальным. Жизнь на Родине также показалась ему странной, когда он очнулся от холодного сна. Это расстройство длилось дольше. На самом деле, это не исчезло и по сей день. Он изменился, изменился безвозвратно, за время своего пребывания на Тосев-3.

Перемена заключалась не только в том, чтобы занять видное командование. Он был бы рад оставить это в стороне. Но год за годом он жил с опасностями, интригами и неожиданностями. На Родине такие вещи едва ли существовали. Они были устаревшими здесь так долго, что большинство людей забыли, что они когда-либо существовали. Атвар давно оставил попытки объяснить их. Он знал, что это безнадежно. С таким же успехом он мог бы попытаться объяснить действие имбиря женщине, которая никогда его не пробовала.

Его рот открылся в сардонической усмешке. Как он и предполагал, контрабандисты привезли джинджер домой. Трава была здесь баснословно дорогой, что, казалось, только заставляло мужчин и женщин хотеть ее еще больше. Она уже вызвала первые скандалы. Без сомнения, их будет еще больше.

Здесь изменился даже внешний вид вещей. Это по-настоящему потрясло его, потому что на Родине это было почти беспрецедентно. Но молодым мужчинам и женщинам, казалось, нравилось играть и выглядеть как можно больше Большими Уродцами. Они носили накладные волосы, часто такого цвета, который ни один тосевит не смог бы отрастить естественным путем. А некоторые из них даже носили поверх краски на теле обертки из ткани, что казалось уловкой, намеренно разработанной, чтобы вызвать замешательство. Атвар ожидал, что Большие Уроды будут подражать Расе; именно так все и должно было работать. То, что процесс пошел вспять, показалось ему совершенно неестественным.

Командующий флотом никогда ни в чем не был признан виновным. Присутствующие мужчины и женщины бесконечно подвергали сомнению его суждения, но никто и близко не подошел к проявлению преступных намерений. Это показалось многим другим представителям Расы совершенно неестественным. Атвар жил наполовину в опале: первый командующий флотом завоевателей, который не был завоевателем.

Он опубликовал свои мемуары. Они не сделали его богатым. Вместе с пенсией, которую, благодаря щедрости императора, не урезал ни один подчиненный, то, что они зарабатывали, обеспечивало ему комфорт. Он не приобрел новых друзей в правительстве с их титулом - он позвонил им Я же вам говорил.

Здешним мужчинам и женщинам нужно было рассказать. Что касается тех, кто не притворялся Большими Уродцами, то Тосев-3 был просто миром, находящимся далеко, в световых годах и световых годах. Они знали, что завоевание прошло не так, как должно было, но они не знали, почему или что это означало. Несмотря на мемуары Атвара, большинство из них, казалось, были склонны винить его.

В наши дни требовался особый навык обращения с компьютерами, чтобы выудить свой телефонный код из системы поиска данных. Слишком много мужчин и женщин обладали этим опытом; он получал много дурацких звонков. Поскольку у него их было так много, он не бросился к телефону, когда тот зашипел, требуя внимания. Вместо этого он пошел более покорной походкой. “Это Атвар. Я приветствую вас”, - сказал он, в то время как его коготь был готов немедленно закончить разговор.

Мужчина на другом конце провода сказал: “И я приветствую вас, Возвышенный командующий флотом. Это старший планировщик Факарос из Министерства транспорта”.

Раскраска на теле Факароса подтверждала его звание. “Чем я могу быть тебе полезен, старший планировщик?” Спросил Атвар, невольно заинтригованный. У Дома сейчас не было времени для солдат. Министерства завоеваний не существовало. Министерство транспорта, которое курировало обычные космические полеты, было так же близко, как и любой другой орган, к тому, чтобы взять на себя ответственность за военные вопросы.

“Мы только что получили сообщение с Тосев-3”, - сказал Факарос. “Большие уроды из не-империи, известной как Соединенные Штаты”, - он не очень хорошо произносил тосевитские слова, - “запустили звездолет. Его очевидный пункт назначения - Дом”.

“Неужели?” Шипение Атвара было флегматичным, а не удивленным. “Ну, это был только вопрос времени, хотя это произошло немного раньше, чем я ожидал от них”. Он сделал паузу, чтобы подумать. Радиосообщение с Тосев-3, конечно, должно было пересечь межзвездное пространство. Пока он пересекал световые годы, корабль Больших Уродцев тоже двигался со скоростью, составляющей какую-то приличную долю скорости света. “Сколько у нас времени, пока они не доберутся сюда?” он спросил.

“Около сорока лет или чуть больше”, - ответил Факарос. “Мы летим примерно со скоростью в половину световой, так что...”

“Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю”, - рявкнул Атвар. “Я сделал это. А ты?”

“Ну ... нет, Возвышенный Повелитель флота”, - признал Факарос. “Что касается того, чего вы не знаете, то тосевитский корабль, похоже, развивает в среднем около трети скорости света. Его общее время в пути между Tosev 3 и домом составит более шестидесяти лет ”.

“Более чем через сорок лет”, - задумчиво произнес Атвар. “Возможно, я буду здесь, чтобы увидеть это, но, вероятно, не увижу. Я уже прожил много лет. Еще сорок лет - и шансы превзойдут все шансы.”

“Это одна из причин, по которой я позвонил вам сегодня”, - сказал Факарос. “Я подумал, не согласитесь ли вы еще раз погрузиться в холодный сон, чтобы вас можно было оживить, когда прибытие Больших Уродов неизбежно. Вы один из экспертов Расы по ним, и...”

“Теперь ты признаешь это, не так ли?” Перебил Атвар. “Признают ли это и мои критики в правительстве - то есть практически все, кроме Императора, - также?”

“Формально - нет”, - сказал Факарос. “Неофициально… Этот запрос не был бы сделан в отсутствие консенсуса относительно вашей ценности для Расы”.

Атвар знал, что это должно было быть правдой. Несмотря на это, он сказал: “Я, знаете ли, не миска с остатками еды, которую снова и снова отправляют из морозилки в микроволновку”.

“Конечно, нет, и мы щедро вознаградим вас за службу, которую вы выполняете”, - сказал Факарос. “Никогда не сомневайтесь в этом”.

Атвар слишком долго жил среди Больших Уродов. Всякий раз, когда кто-то говорил ему не сомневаться в чем-то, он сомневался в этом еще больше. Он сказал: “Меня очень мало интересуют деньги. Я действительно забочусь о своей репутации. Если вы пообещаете, что ваши руководители прекратят все нападки на меня, пока я не буду в сознании, чтобы защищаться, я сделаю это. Если нет, они могут попытать счастья с Большими Уродами. Зачем им беспокоиться? Они уже все знают, не так ли?”

Факарос укоризненно прошипел. “Это неподходящее отношение для мужчины”.

“Мне все равно”, - ответил Атвар. “По моему мнению, отношение многих в правительстве является неподобающим. Если они не желают это менять, я не желаю с ними сотрудничать ”.

“Может ли личная просьба самого Императора изменить ваше решение?” - спросил мужчина из Министерства транспорта. “Это можно организовать”.

“Я польщен”, - пробормотал Атвар и опустил свои глазные башенки. “Я действительно польщен”. Но он сделал отрицательный жест. “Однако, какой бы честью я ни был удостоен, ответ остается отрицательным. У меня есть свои условия. Я изложил их для вас. Если ваши руководители захотят их выполнить, что ж, отлично. Если они этого не сделают… Если они этого не сделают, старший планировщик, я должен сделать вывод, что они несерьезно относятся к тому, что им нужна моя помощь ”.

“Так и есть”, - заявил Факарос.

“Тогда пусть они покажут это”. Атвар намеревался быть настолько упрямым и неразумным, насколько мог. Почему бы и нет? Те, кто насмехался над ним - те, кто теперь решил, что он им нужен, - сами были кем угодно, только не разумными.

Факарос испустил долгий, несчастный вздох. Но он сделал утвердительный жест. “Пусть будет так, как ты говоришь, Возвышенный Повелитель Флота. Пусть все будет именно так, как ты говоришь. Мои руководители не будут высказывать никакого мнения о вас, пока вы спите холодным сном. Они убеждены, что вы нужны Расе ”.

“Я не уверен, что Раса нуждается в них”, - сказал Атвар.

Факарос снова вздохнул. “На самом деле, один из них предсказал, что ты скажешь что-то в этом роде. Твоя репутация циника предшествует тебе. Ты хочешь, чтобы тебя запомнили таким?”

Атвар пожал плечами. “Я ожидаю, что меня будут помнить. Я также ожидаю, что большинство министров Императора будут забыты”.

Факарос раздраженно пошевелился. “Ты несправедлив и невыносим”.

“Сейчас, сейчас”. Атвар погрозил ему когтистым пальцем. “Никаких оскорблений, имей в виду”.

“Ты еще не в холодном сне, за исключением, возможно, шеи и выше”, - сказал Факарос.

Вместо того, чтобы разозлиться еще больше, Атвар позволил своему рту широко раскрыться в смехе. “Неплохо”, - сказал он. “Совсем неплохо. И да, старший планировщик, я несправедлив и раздражаю. Если бы я не был таким, мы бы не наслаждались - если это подходящее слово - даже таким успехом на Tosev 3, которого добились. Пока ты не столкнешься с Большими Уродцами, ты не знаешь, что такое несправедливость и раздражение ”.

“В этих вопросах я всего лишь птенец”, - сказал Факарос. “Я уверен, что ты можешь проинструктировать меня”.

Он намеревался использовать это как сарказм. Намеренно игнорируя его тон, Атвар сделал утвердительный жест. “Я уверен, что я тоже могу. И если я этого не сделаю, старший Планировщик, то это сделают тосевиты, когда доберутся сюда. Вы можете на это положиться ”.

“Это то, что касается моих доверителей”, - сказал Факарос. “Ради блага Расы, Возвышенный Повелитель Флота, я рад, что мы достигли этого соглашения”. Он ничего не сказал о том, что радуется по какой-либо причине, кроме как ради Гонки. Это также позабавило Атвара больше, чем разозлило его. Он снова смеялся, разрывая связь с Факаросом.

Здесь, в отличие от Тосев 3, он мог не торопиться, готовясь ко сну от холода. Одной из приготовлений, которые он сделал, был программный поиск по его имени в то время, когда он лежал без сознания. Он намеревался проверить это после того, как его приведут в чувство. Если результаты его не удовлетворят, он был совершенно готов позволить правительству разобраться с Большими Уродами без него.

Он отправил Факаросу электронное сообщение, сообщая другому мужчине - и тем, кто стоял за ним - о том, что он сделал. Это меня не удивляет, Факарос написал в ответ. Почему вы должны доверять своим соплеменникам, тем, кто на вашей стороне?

Я верю, написал Атвар. Но доверие должно быть проверено. Это тоже урок Tosev 3. На это он не получил ответа. На самом деле он такого не ожидал.

Когда он попал в больницу для лечения холодным сном, тамошний врач спросил его: “Вы проходили эту процедуру раньше?”

“Дважды”, - ответил он.

“О”, - сказал врач. “Значит, вы путешествовали между звездами?”

“Вовсе нет”, - сказал ей Атвар. “Меня не волновало то, что показывали по телевидению, и поэтому я подумал, что буду хранить себя в тайне, надеясь на улучшение через несколько лет. В первый раз не повезло, поэтому я попробовал второй. Я уверен, что этот третий раз окажется успешным ”.

Врач бросила на него суровый взгляд. “Я не верю, что вы говорите серьезно”, - сказала она и выразительно кашлянула, чтобы дать ему понять, насколько она в это не верит.

“Верь во что хочешь”, - сказал ей Атвар. Казалось, она не имела ни малейшего представления, кто он такой. В каком-то смысле это раздражало. С другой стороны, это было облегчением. Несмотря на все, что могли сделать телевизионщики и эксперты, ему время от времени удавалось скрываться в анонимности. Даже его причудливая раскраска тела здесь значила меньше, чем на Tosev 3.

“Дайте мне вашу руку, пожалуйста”, - сказал врач. Атвар подчинился. За все время, проведенное на Тосев-3, ему не приходилось никому подчиняться, пока он не получил повестку вернуться Домой. Он отдавал приказы. Он их не выполнял. Теперь он выполнял. Он зашипел, когда струя воздуха взорвала лекарства под его чешуйками. Врач вздохнул над его брезгливостью. “Вы не можете сказать мне, что это действительно больно”.

“О? Почему бы и нет?” - спросил он.

Его наградой была еще одна инъекция, и еще. Вскоре врач сказал: “Вы очень хорошо переносите процедуру”.

“Хорошо”. Рот Атвара открылся не в смехе, а в огромном зевке. Что бы еще ни сделал с ним врач, он никогда об этом не знал.

Когда Глен Джонсон проснулся, ему потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что он проснулся, и вспомнить, что он погрузился в холодный сон. Однако что-то здесь разительно отличалось от того, как обстояли дела на Льюисе и Кларке. У него был вес. У него было немного денег - всего на пару фунтов, - но это был первый раз, когда у него что-то было с тех пор, как Льюис и Кларк отправились в пояс астероидов. Адмирал Пири все время находился под ускорением.

“Вот”, - сказала женщина. “Выпейте это”. Доктор Бланшар, подумал он, когда его разум медленно возвращался в норму. Ее зовут доктор Бланшар. Она протянула ему пластиковую баночку для выжимания. Жидкость в колбе тоже имела вес, но недостаточно, чтобы не дать ей безумно расплескаться внутри.

На вкус это было как куриный суп - горячий, соленый, жирный и тонизирующий. А ему нужно было подкрепиться. Ему было трудно доесть луковицу, хотя она была не очень большой. Сосание и глотание почти лишили его сил. “Спасибо”, - сказал он. “Это было вкусно. Что это было?”

“Куриный бульон”, - ответила она, и он бы рассмеялся, если бы у него были силы. Мало-помалу он заметил, что подключен ко множеству электронных мониторов. Доктор Бланшар проверил показания приборов. “Спи, если хочешь”, - сказала она ему. “Это кажется вполне нормальным”.

“Кажется?” сказал он, зевая. Он действительно хотел спать. Почему бы и нет? От многолетней привычки было трудно избавиться.

“Ну, ” ответила она, “ мы еще не оттаяли от большого количества людей. Мы все еще учимся”.

Он снова зевнул. “Почему я одна из твоих подопытных кроликов?” спросил он. Если она и ответила, он ее не услышал. Сон вернул его.

Когда он снова проснулся, он чувствовал себя окрепшим. Доктор Бланшар дала ему еще куриного супа, хотя она чопорно настаивала на том, чтобы называть его куриным бульоном. Он узнал, что ее имя Мелани, прямо из "Унесенных ветром". Она отключила его от мониторов. Он посмотрел на свои руки. Его ногти казались не длиннее, чем были, когда он погрузился в воду. Он пощупал свой подбородок. Его лицо все еще было гладким. “Это чертовски превосходит Рипа ван Винкля”, - сказал он.

“Я тоже так думал”. Послышался знакомый голос. “Тогда я узнал, кто составит мне компанию”.

“Так, так. Посмотри, во что ввязался кот”. Джонсон снова зевнул. Разговор все еще требовал усилий. Для того, чтобы заставить его разум работать правильно, потребовалось еще большее усилие.

“Я думал то же самое о тебе”, - с достоинством ответил Микки Флинн. “Осмелюсь сказать, у меня есть и более веские причины”.

“Я бы не удивился”, - сказал Джонсон. Он снова зевнул. Ему стало интересно, проснется ли он когда-нибудь снова. Он огляделся. Камера, где они оживили его, была недостаточно велика, чтобы размахивать кошкой, о которой они с Флинном говорили. “Где, черт возьми, мы вообще находимся?”

“У черта на куличках”, - ответил Флинн. “И я имею в виду это более буквально, чем кто-либо за всю историю человечества. Мы находимся более чем в пяти световых годах от Солнца, и мы также более чем в пяти световых годах от Тау Кита.”

Даже в дряхлом состоянии Джонсона это вызвало у него благоговейный трепет. Но затем он спросил: “Зачем будить меня из-за этого? Я ничего не знаю о полете сюда на "Адмирале Пири". Я внутрисистемный пилот.”

“По двум причинам”, - сказал Флинн. “Во-первых, я хотел посмотреть, живы ли вы еще. Нынешние результаты кажутся неоднозначными”.

“И лошадь, на которой ты приехал”, - сладко сказал Джонсон. Туман начал рассеиваться - немного.

“Большое вам спасибо”, - ответил другой пилот. “Как я уже говорил до того, как меня так грубо прервали, я хотел посмотреть, живы ли вы. Если бы по какой-то случайности тебя там не было, это сделало бы меня внутрисистемным пилотом и изменило график возрождения. Итак, мне нужно было знать. Ты погрузился в холодный сон раньше, чем я. С тех пор методы были усовершенствованы ”.

“Это потому, что ты любимчик учителя”, - сказал Джонсон. “Хили не мог дождаться, чтобы уложить меня на лед, сукин сын”. Ему было все равно, что он говорил. Вероятно, это тоже был эффект выхода из-под действия наркотиков.

“Я мог бы назвать это клеветой на всю хибернианскую расу”, - сказал Флинн. “С другой стороны, видя, что это Хили, я мог бы просто мудро кивнуть головой и сказать: ‘Ты прав’. Учитывая все обстоятельства, я должен выбрать второй подход. Каким бы ирландцем этот человек ни был, он сукин сын, и в этом нет никаких сомнений ”.

Там, на Льюисе и Кларке, он никогда бы не признался в подобном. Конечно, на "Льюис энд Кларк" ему пришлось иметь дело с генерал-лейтенантом Хили. Теперь он, должно быть, был уверен, что вспыльчивый офицер отстал от них так же далеко, как и вся остальная Солнечная система. Более чем на пять световых лет…

“Ты сказал, что было больше чем одна причина разбудить меня сейчас”, - заметил Джонсон. Он вспомнил. Он был горд собой за то, что вспомнил. Это кое-что говорило о том, насколько затуманенным было его сознание раньше.

Микки Флинн кивнул. “Это правда. Я так и сделал”.

“А что это за другой?” Спросил Джонсон.

“По своему невежеству я подумал, что вам, возможно, будет интересно посмотреть, как выглядит небо отсюда, когда мы разворачиваем корабль”, - сказал Флинн. “Неважно, насколько хорошо мы умеем летать между звездами, это не то, что когда-либо сможет сделать большое количество людей”.

“Я бы сказал, нет!” Воскликнул Джонсон, охваченный рвением, каким бы слабым и одурманенным он себя ни чувствовал. “Большинство пассажиров останутся замороженными от начала до конца”. Он повернулся к доктору Бланчард. “Могу я подняться?”

“Я не знаю”, - ответила она. “А ты можешь?”

“Мы выясним”. Он попытался подняться со стола, на котором лежал, только для того, чтобы обнаружить, что он пристегнут. Мелани Бланшар не сделала ни малейшего движения, чтобы освободить его. Это испытание, понял он. Если я не могу расстегнуть ремни, я не заслуживаю делать ничего другого. Его пальцы были неуклюжими и глупыми. Им потребовалось больше времени, чем следовало, чтобы разобраться, как работают защелки, но они сделали это. Он сел, разрываясь между триумфом и беспокойством. “Мои мозги вернутся?” он спросил ее.

“Они должны”, - сказала она, что показалось ему недостаточно обнадеживающим.

Ускорения адмирала Пири едва хватило, чтобы удержать его на столе. Когда он соскользнул, то очень медленно опустился на металлический пол. Ему пришлось бы упасть со скалы, как Уайлу Э. Койоту, чтобы нанести себе серьезный ущерб. Он отскочил от пола к Флинну. “Веди, Макдафф”.

“Это значит ‘Продолжай, Макдафф’. Флинн выглядел огорченным. “Не вмешивайся в Барда”.

“При таком позднем сроке и таком расстоянии я сомневаюсь, что он будет жаловаться”, - сказал Джонсон.

“О, я тоже”, - сказал другой пилот. “Вот почему я делаю это для него”.

“Полезный”, - заметил Джонсон, и Флинн вежливо кивнул. Джонсон продолжил: “Ну, в любом случае, покажи мне. Заодно покажи мне окрестности. Это первый раз, когда я в сознании - настолько, насколько я в сознании - на Адмирале Пири. Было бы неплохо узнать, на чем я лечу ”.

“Ты не просишь многого, не так ли?” Флинн поднялся по плечу к люку. Крошечного ускорения звездолета было недостаточно, чтобы беспокоиться о нем, не в том смысле, что это касалось движения. Чувствуя себя самим шимпанзе - пожилым, страдающим артритом, совершенно обезображенным шимпанзе, - Джонсон последовал за ним.

На "Льюисе и Кларке" были обзорные окна со стеклом с просветляющим покрытием. На "Адмирале Пири" был обзорный купол, также сделанный из стекла, которого с таким же успехом могло и не быть. Подняться в него было все равно что взглянуть на сам космос. Джонсон уставился в окно. Его челюсть медленно отвисла. “Господи”, - прошептал он.

Микки Флинн снова кивнул, на этот раз с полным пониманием. “Ты заметил, не так ли? Это действительно попадает в цель”.

“Да”, - сказал Джонсон и больше ничего не сказал в течение следующих нескольких минут.

На небе не было солнца.

Это чертовски точно попало в цель, как удар левой в челюсть. Джонсон точно понял, что это означало. Дело было не в том, что Солнце пряталось, как оно пряталось за Землей ночью. Когда это происходило, ты знал, где это было, даже если ты не мог этого видеть. Не здесь. Не сейчас. Не было ничего, кроме черноты с разбросанными по ней звездами. И ближайшая из этих звезд находилась на расстоянии световых лет.

“А я думал, пояс астероидов находится далеко от дома”, - наконец пробормотал Джонсон. “Я даже не заходил в соседнюю комнату”.

“Заставляет задуматься, почему мы считали себя повелителями творения, не так ли?” Сказал Флинн. Джонсон не думал об этом в таком ключе, но не смог удержаться от кивка. Флинн продолжил: “Посмотри еще немного. Скажи мне, что еще ты видишь, кроме большого ничего”.

“Хорошо”, - сказал Джонсон, и он так и сделал. Он знал, как звезды должны выглядеть из космоса. Не многие люди - и, вероятно, не многие ящерицы тоже - знали лучше. Как и говорил Флинн, ему понадобилось время, чтобы разглядеть что-нибудь еще из-за отсутствия солнца. Но он разглядел, и его челюсть снова отвисла.

Очертания созвездий были неправильными.

О, не все из них. Орион выглядел так же, как и всегда. Как и Южный Крест. И он знал почему: их главные звезды находились далеко, слишком далеко от Солнца, всего в пяти или шести световых годах, чтобы изменить свое видимое положение. Но оба Пса, сопровождавшие Орион по небу Земли, потеряли свои главные звезды. Сириус и Процион были яркими, потому что находились близко к Солнцу. На полпути к Тау Кита их грубо толкнули по небу. Джонсон наконец заметил их, потому что они бросались в глаза и не принадлежали тому месту, где находились.

Он также заметил другую яркую звезду, которой не было места там, где она была, и ни за что на свете не смог бы понять, откуда она была смещена. В конце концов он сдался и указал на нее. “Что это там, недалеко от Арктура?”

Флинну не нужно было спрашивать, какое из них он имел в виду, и он улыбнулся самой необычной улыбкой. “Интересно, вам должно быть интересно. Я должен был спросить Уолтера Стоуна об этом сам”.

“Ну, в чем дело?” Спросил Джонсон немного раздраженно. Улыбка Микки Флинна стала шире. Раздражение Джонсона росло вместе с этим. Затем, внезапно, это раздражение исчезло. Он еще раз взглянул на незнакомую желтую звезду. Волосы встали дыбом у него на руках и затылке. Очень тихим голосом он сказал: “О”.

“Правильно”, - сказал Флинн. “Это Солнце”.