Навеки твоя

Глава двенадцатая

Городок Донкастер

Южный Йоркшир, Англия

Против любого яда можно найти противоядие, любые чары можно разрушить, если найти нужное заклинание, уверял ее Фингус Маккей. Во всех волшебных сказках, которые в детстве рассказывал Франсин этот Седовласый старик-сокольничий, героям всегда удавалось снять заклятие, наложенное могущественным волшебником.

Но чтобы найти заклинание, разрушающее действие магии, как правило, требовалось отгадать какую-нибудь немыслимо трудную загадку или совершить героический поступок, такой смелый и отважный, что только самые отчаянные храбрецы могли преодолеть это суровое испытание.

— Когда-то, в далекой древности, девочка, — объяснял Фингус, грозя ей скрюченным пальцем, — в шотландских горах грозный бог-воитель победил в бою огромное чудовище с двенадцатью головами и вымостил дорогу его черепами. Другой герой совершил путешествие в потусторонний мир, чтобы добыть для умирающей принцессы целебное снадобье.

Франсин понимала, что не сможет попасть в мир фей и эльфов, — это сложное и опасное дело ей явно не по плечу. Зато она может попытаться разгадать волшебную загадку. Сначала, конечно, нужно узнать, что это за головоломка, а потом уже отыскать отгадку. И сделать это нужно очень осторожно, чтобы волшебник не догадался о ее намерениях. Если он что-нибудь заподозрит, то сделает так, что она никогда не сможет разгадать его секрет.

— Ваши мысли сейчас где-то очень далеко. — Граф Кинрат ехал рядом с Франсин на своем сильном и выносливом гнедом коне по кличке Араб. — Может быть, вы поделитесь ими со мной?

Вздрогнув от неожиданности, Франсин посмотрела на него и поняла, что последние несколько миль проехала молча, с головой погрузившись в размышления.

— Я думала об отдыхе. О том, что этим вечером нужно хорошенько отдохнуть, — солгала она. — Мне кажется, что Анжелика и синьора Грациоли от усталости едва держатся в седле.

— Мы почти добрались до места, — ответил он бодрым голосом и вытянул вперед руку. — Видите деревья справа от вас? Вот за ними и находятся ворота монастыря Гроба Господня.

Два дня назад они покинули Ньюарк-на-Тренте. Первую ночь путники провели в гостинице «Голубая свинья», находившейся в городке Таксфорд. Там шотландцам, насколько она поняла, удалось поспать всего несколько часов. А Кинрат — она знала это наверняка — вообще не спал.

Хорошо, что эту ночь они проведут в спокойном и хорошо защищенном аббатстве Святой Марии Магдалины, находившемся сразу за огромным земляным валом, окружавшим городок Донкастер. Там они дождутся прибытия принцессы Маргарет и ее свиты. Королевский кортеж движется очень медленно и поэтому прибудет на место только через несколько дней.

Франсин же вместе со своим отрядом под присмотром Кинрата и его родственников неслась во весь опор по Великому Северному пути. За ними, буквально по пятам, следовал Чарльз Берби со своими помощниками. Они должны были приехать в Донкастер на следующий день. В аббатстве все они смогут отдохнуть и подготовить все необходимое для гладиаторских боев. Это красочное представление собирались устроить в крепости, построенной на берегу реки Дон во времена римского владычества.

Миновав ворота, небольшой отряд Франсин под охраной крепких, мускулистых шотландцев въехал во внутренний двор аббатства. Там их уже ждал монах в коричневой рясе. Стоя под сенью сводчатой галереи, он приветливо улыбался гостям.

Кинрат, взяв на руки Франсин, снял ее с седла — за время их путешествия это стало привычным ритуалом. Уолтер помог Анжелике слезть с ее маленького валлийского пони, а Касберт помог спешиться синьоре Грациоли. Колин и Родди Стюарт, приняв лошадей, под уздцы отвели их в конюшню. Остальные Мак-Раты вместе со слугами Франсин направились к повозкам с багажом.

— Добро пожаловать, леди Уолсингхем, — крикнул францисканец, приветствуя их. — И вам, лейрд Кинрат, добро пожаловать! Вы оказали нам большую честь, решив погостить здесь, в аббатстве Магдалины. — Он энергично прихлопывал пухлыми руками, выражая свою радость. — Я — брат Крофт, секретарь настоятеля монастыря. Самого аббата Уиллера сейчас нет в монастыре, он отправился в паломничество в священный город Рим. Однако я безмерно рад, что в его отсутствие буду выполнять обязанности хозяина, принимая столь уважаемых гостей.

Он повернулся и, наклонившись, посмотрел на Анжелику, которая держалась за руку синьоры Грациоли. За дамами стоял Уолтер. Его огромная фигура закрывала солнце, которое уже клонилось к закату.

— Дитя мое, — продолжил монах-францисканец, добродушно улыбаясь девочке. — Я думаю, что ты устала и очень голодна. — Не дожидаясь ответа, он снова подбежал к Франсин. — Мы приготовили легкие закуски, чтобы вы могли подкрепиться, миледи. Ужин подадут немного позже.

— Благодарю вас, святой отец, — сказала Анжелика, сделав легкий реверанс. Она была так измучена дорогой, что едва держалась на ногах. — Но я так устала, что сейчас мне не хочется есть.

Франсин хотела обнять дочь, чтобы подбодрить, но Кинрат опередил ее, взяв уставшую малышку на руки.

— Давайте проводим дам в их комнаты, — сказал он брату Крофту. — Им пришлось провести в седле два дня, и поэтому они хотят перед ужином принять ванну. Прикажите слугам принести им фрукты и сыр.

Энергично кивая головой в знак согласия, брат Крофт поплелся вслед за всей компанией к высокой сводчатой галерее.

— Брат Гектор, — сказал он, указав на высокого тощего монаха, — проводит наших гостей в приготовленные для них комнаты и проследит за тем, чтобы им принесли все необходимое.

Посмотрев на полусонную Анжелику, которая прижалась головкой к его широкому плечу, Кинрат нежно улыбнулся. Прижав ладонь к изящной спине Франсин, он приобнял ее и повел в монастырь.

Лахлану безумно хотелось окунуться в горячую пенную воду. Дамы уже выкупались и теперь отдыхали, лежа на набитых соломой матрасах. Анжелику с няней разместили в соседней комнате. За ними присматривал Уолтер. Леди Франсин осторожно прокралась в комнату, которую ей, ради ее же безопасности, приходилось делить с Лахланом. Наружная дверь была крепко заперта, а в коридоре стоял на часах Касберт.

Наполнив медную ванну парующей водой, Родди помог Лахлану снять высокие сапоги, а потом ушел с Колином на конюшню, чтобы устроиться на ночлег рядом с лошадьми.

Лахлан наконец дождался своей очереди и теперь мог смыть с себя дорожную пыль и грязь. «Если вдруг Франсин что-нибудь понадобится и она позовет меня, то я услышу», — подумал он, решив оставить внутреннюю дверь слегка приоткрытой. Граф быстро снял с себя камзол и бриджи и швырнул их на стоявшую рядом скамью. Стащив через голову рубашку, он подошел к ванне и только собрался погрузиться в воду, как услышал тихий шорох шагов. Кто-то крадучись подошел к двери, ведущей в ванную комнату.

Он знал, кто сейчас стоит за дверью и наблюдает за ним. Слегка повернув голову, Лахлан посмотрел через плечо и увидел босые ступни Франсин. Спрятавшись за приоткрытой дверью, она подглядывала за ним.

Кинрат улыбнулся: «Если ей так хочется увидеть меня обнаженным, то я ничего не имею против». Однако осознание того, что она, притаившись, наблюдает, как он раздевается, с новой силой вызвало в его душе и теле тот огонь, который вспыхнул, когда он увидел эту несносную графиню целующейся с другими мужчинами. А ведь он так старался погасить это пламя…

Он, конечно, еще в самом начале путешествия понял, что его выдержка и терпение подвергнутся тяжелому испытанию. Однако даже представить себе не мог, насколько суровым оно окажется.

Его мужское самолюбие было тогда так задето, его охватила такая жгучая, всепоглощающая ревность, что он готов был убить любого. Но сейчас, увидев, что леди Уолсингхем украдкой наблюдает за тем, как он раздевается, Лахлан ощутил огромное облегчение. Словно на его израненную, уязвленную гордость наложили целебный бальзам.

Господь милосердный, прости и помилуй! Франсин прекрасно понимала, что ведет себя крайне непристойно, хотя видела только спину Кинрата. Подглядывать за мужчиной, принимающим ванну, — это стыдно и грешно, и она это понимала. Ей, наверное, утром следует исповедаться отцу Крофту. Но ей понравилось то, что она увидела. По правде говоря, даже если бы она очень захотела, то все равно не смогла бы заставить себя оторвать взгляд от тела этого шотландца с темно-каштановыми волосами.

Тело Кинрата было таким же красивым и сильным, как тела древних богов. Когда он поднял руки, снимая с себя рубашку, рельефные мышцы спины и плеч натянулись, как тугие канаты. Изучив узкие бедра и упругие ягодицы горца, Франсин перевела взгляд на его мускулистые ноги. Такое великолепное тело могло принадлежать только могучему, не знающему поражений воину. Даже будучи абсолютно голым, этот великан шотландец излучал дикую, необузданную силу.

Забыв обо всем на свете, Франсин, словно зачарованная, любовалась прекрасным образцом мужчины. Пытаясь унять сумасшедшее биение сердца, она прижала руку к груди.

Казалось, что огромная татуировка в виде ястреба с расправленными крыльями, полностью покрывавшая его широкие плечи, — это символ, олицетворяющий силу магических чар, которые невозможно разрушить. Может быть, эта хищная птица и является тем ключом к волшебной загадке, который она пытается отыскать?

Чувствуя, как краснеют ее щеки, Франсин прикусила губу и, затаив дыхание, продолжила наблюдать, как Кинрат влез в медную ванну и погрузился в дымящуюся воду. В ту самую ванну, в которой она сама недавно мылась…

Удобно усевшись, он дотянулся рукой до затылка и развязал кожаный шнурок, стягивающий его косу. Бросив шнурок на пол, туда, где лежал меч, он запустил пальцы в свои рыжевато-каштановые волосы, расплел косу и нырнул с головой в пенную воду.

Франсин понимала, что ей нужно покинуть комнату до того, как этот мужчина обнаружит, что за ним подглядывают. Однако даже ее строгая совесть не могла заставить ноги сдвинуться с места.

В этот момент Кинрат вынырнул и взмахнул головой, стряхивая волосы с лица. «Слишком поздно. Теперь я не смогу уйти незамеченной», — подумала Франсин.

— Иди ко мне и залезай в ванну, любимая. Мы с тобой вместе поплещемся, — ласково сказал он, не глядя на нее. — Здесь много места, мы запросто поместимся.

Открыв рот от изумления, она попятилась.

Значит, он знал, что за ним подглядывают? Интересно, когда он это понял?

Женщина замерла, притворившись, что не слышит его.

Повернувшись, Кинрат посмотрел ей прямо в глаза и протянул руку.

— Иди ко мне, — произнес он нежно, почти заискивающе, но взгляд его был страстным и призывным.

Франсин очень хотелось стащить через голову ночную рубашку и забраться в ванну к этому долговязому шотландцу. Но она покачала головой и сказала:

— Благодарю вас. Я уже помылась.

— Ничего страшного, Фрэнси, — сказал он, призывно улыбнувшись ей. — Гораздо приятнее принимать ванну вдвоем, чем плескаться в одиночестве.

— Вам уже приходилось проделывать такое? — спросила она, не скрывая своего удивления.

Когда она услышала низкий, чарующий смех Кинрата, то ей показалось, что сердце обвязали тонкой, но прочной веревочкой, а потом потянули за нее, подталкивая к шотландцу.

— Я готов забыть о том, что было в прошлом. Купаться вместе с тобой, красавица, — это такое блаженство, с которым ничто не может сравниться, — сказал он.

Франсин наморщила носик, изображая крайнее отвращение.

— Должно быть, совместное купание — это чисто шотландская традиция. Или пиратский обычай?

А может быть, так поступают все волшебники.

Посмотрев на нее, он удивленно выгнул бровь и пожал плечами.

— Если вы не хотите залезать в воду, то хотя бы подайте мне мочалку и мыло. Оно лежит на скамье.

Франсин поджала губы, состроив недовольную гримасу.

— Тогда мне придется вылезти из ванны и на полу останутся лужи.

Стоило ей только представить, что Кинрат стоит перед ней во всей своей великолепной наготе, представить блеск его влажного тела, как она поняла, что лучше согласиться.

— Сидите в ванне! — приказала она ему. — Я сама вам все подам.

Франсин осторожно вошла в комнату, потом подбежала к деревянной скамье, обогнув ванну. Схватив мочалку и мыло, она подошла ближе к ванне и бросила их в воду перед шотландцем.

Понимая, что женщина сейчас убежит, Кинрат схватил ее за запястье. Лукаво улыбаясь, он затащил ее в ванну, перетянув через край, и она плюхнулась в воду прямо на него.

— О боже! — изумленно взвизгнула Франсин. — Моя рубашка сейчас намокнет!

— Тогда давайте я помогу вам ее снять, — усмехнулся он.

Не сдержавшись, графиня прыснула и оттолкнула его руки.

— Нет, не надо, — сказала она. — Мне кажется, что мы должны соблюдать приличия, и поэтому один из нас должен остаться полностью одетым.

— Если ты так настаиваешь, красавица, то я вынужден уступить, — пробормотал он, прижимая ее к себе. — Однако насколько я знаю, в правилах приличия нет ни слова о том, что ванну следует принимать в одежде.

Оказавшись в его объятиях, Франсин отклонила назад голову, прислонилась к его широкому плечу, и их взгляды встретились. В его глазах сверкали задорные искорки, а еще она увидела в них удивление.

— Вам должно быть стыдно, — мягко пожурила она графа.

Да, он вел себя непристойно. Однако Кинрат знал магические слова, снимающие заклятие, которое он сам на нее и наложил. Ведь только под действием волшебства она могла сесть к нему в ванну. По доброй воле она никогда бы такого не сделала.

«Что ж, раз я уже здесь, то нужно воспользоваться таким благоприятным моментом и выяснить, как найти заклинание, разрушающее действие его чар», — решила Франсин.

Она осторожно провела пальцами по татуировке на его левой руке. Это была какая-то таинственная надпись.

— Что означают эти странные слова? — спросила она спокойным, бесстрастным голосом. Так, словно это было просто праздное любопытство.

Женщина почувствовала, как под ее пальцами напряглась упругая мышца.

— Лучше смерть, чем бесчестье, — ответил граф так, словно этот девиз был клятвой, которую он произносил каждый день.

— Что и говорить, эта клятва как нельзя лучше подходит для пирата, — поддела его она, усмехнувшись.

Он тоже улыбнулся и, погладив нежное бедро, притянул ее ближе к себе.

— На родине меня не считают пиратом, Фрэнси. В Шотландии меня уважают, называют капитаном океанского корабля.

— Знаете ли вы, что английские моряки прозвали вас «Чародеем Моря»? — поинтересовалась она, вопросительно подняв бровь. — Они думают, что вы можете управлять природными стихиями — ветром, дождем и туманом. Можете вызвать шторм, чтобы их корабли разбивались о скалы. Они говорят, что вы владеете секретами магии.

Кинрат расхохотался. Это был искренний и добродушный смех.

— Мой меч — вот единственная магия, которой я владею в совершенстве, любимая, — ответил он.

— А что написано на другой руке? — спросила она. — Как переводится эта фраза?

Положив ладонь на грудь Франсин прямо поверх ее ночной рубашки, он наклонился и прошептал ей на ухо:

— Откуда вдруг такой интерес к гаэльскому языку, милая? Мне показалось, что тебе не нравится, когда произносят непонятные слова.

— Простое любопытство, ничего более, — сказала она, пожав плечами. — Так что написано на другой руке?

— Там написано, что одной любопытной девчонке на базаре нос оторвали, — усмехнувшись, ответил Лахлан.

— Это неправда! — возмутилась Франсин, заметив, что, пока она выясняла значение загадочных слов, Кинрат успел засунуть руку под подол ее ночной рубашки. Другой рукой он поглаживал ее сосок — отчетливо виднеющийся сквозь тонкую мокрую ткань розовый кружок.

Рука Лахлана медленно скользила по ее ноге, поднимаясь все выше. Сначала он погладил ее лодыжку, потом бедро и, наконец, добрался до мягких, вьющихся волос, покрывавших ее интимное место. От неожиданности женщина вздрогнула всем телом и резко выпрямилась. В этот момент она почувствовала, что к ее ягодицам прижимается его твердый возбужденный член.

— Я хочу вылезти отсюда, — сказала она резким, хриплым голосом.

— Прошу тебя, Фрэнси, лежи спокойно, — ласково уговаривал он ее. — Я просто хочу немного поласкать тебя. И все. Поверь, тебе нечего бояться.

— А-а-ах! — задохнулась она от удивления, когда он осторожно коснулся ее нежной плоти. Наклонив голову, он осторожно погладил языком губы Франсин, заставляя ее открыть рот. А его пальцы в это время ласкали нежные лепестки ее цветка, раскрывая его.

Она сжала руку горца. Так сильно, словно это был спасательный канат, брошенный утопающему.

— Мы не должны… правда… не нужно… — протестующе пробормотала она, сама же согнула ноги в коленях и развела их, чтобы ему удобнее было ласкать ее.

Лахлан гладил ее медленно и осторожно. Вода, струящаяся с его руки, щекотала нежную плоть, возбуждая все сильнее. Наконец она почувствовала, что ее маленький бутон набух и затвердел.

Франсин потеряла счет времени и забылась, отдавшись чувствам. Только легкая дрожь, пробегающая по ее телу, — дрожь наслаждения, которое дарили ей ласковые прикосновения Кинрата, его дыхание на ее лице, вода, струящаяся по ее интимному месту между ногами, пронзительный крик удовольствия, рвущийся из глубины души, — вот все, что она чувствовала. Наконец наступил момент, когда она поняла, что больше не может терпеть эту сладкую пытку.

— Лахлан… — задыхаясь, прошептала женщина.

Ее сердце бешено колотилось, она никак не могла отдышаться. Ничего подобного ей еще не доводилось испытывать.

— Не противься этому, Фрэнси, — шепнул он, пытаясь успокоить ее. — Пусть это случится.

Франсин крепче прижалась к нему и почувствовала, как тело задрожало в судорогах оргазма. Постепенно дрожь отступила, и она расслабилась. Ей было хорошо и спокойно в его объятиях. Его руки были для нее надежной защитой.

Женщина обхватила Кинрата за шею, когда он, взяв ее на руки, поднялся и вылез из ванны. Он донес ее до кровати и поставил на ноги; потом, схватившись за подол ночной рубашки, снял ее и швырнул мокрую вещь на деревянный пол.

— О боже, любимая, как ты хороша! — произнес он охрипшим голосом.

Застыв от изумления, Франсин молча смотрела на него. Почувствовав, что у нее пересохло во рту, она, превозмогая боль, сглотнула слюну.

В ванной комнате она видела его только со спины. Сидя в ванне, она сквозь мокрую ткань рубашки чувствовала его огромный член, прижимающийся к ее ягодицам.

И вот сейчас она впервые в жизни увидела перед собой обнаженного и возбужденного мужчину. Она отошла назад, сделав шаг, потом еще один и уперлась ногами в матрас.

Протянув руку, Кинрат убрал локон, прилипший к ее лицу. Не осознавая, что делает, просто интуитивно, она выставила вперед обе руки, давая ему понять, что он не должен приближаться к ней.

Словно зачарованная, она медленно скользила взглядом по его обнаженному телу.

Сначала она посмотрела на его торчащий, как копье, возбужденный мужской орган, потом на плоский живот, широкую грудь и, наконец, на его прекрасное лицо с безупречно правильными чертами. Намокшие каштановые волосы составляли разительный контраст с изумрудно-зелеными глазами. И глаза эти горели от страсти, от безумного, неумолимого желания. Кинрат ждал, чтобы она подала ему какой-нибудь знак. Дала понять, что тоже хочет его.

Ах, как же ей хотелось сказать ему, что она тоже безумно хочет его! Однако, если он предаст её, за этот обман ей придется заплатить непомерно высокую цену.

Если бы она была в ответе только за свою жизнь, то могла бы воспользоваться такой возможностью и довериться ему, будучи уверенной, что он никому не выдаст ее тайну.

— Лахлан, — едва слышно прохрипела она. — Я не могу. Я не должна этого делать.

— Но почему? — воскликнул он дрожащим от возбуждения голосом. — Почему ты не можешь? Ты не связана узами брака. Ты никому не давала клятву верности.

— Нет, я дала клятву, — сказала она, и по ее щекам побежали слезы. — И эту клятву я не нарушу до самой смерти.

Кинрат подошел ближе и обхватил ее за плечи. Когда он заговорил, Франсин поняла, что горец начинает терять терпение.

— Твой муж лежит в могиле. Он не может требовать, чтобы ты хранила ему верность. Клятва, которую вы дали друг другу возле алтаря, умерла вместе с ним.

— Ты не понимаешь, — возразила Франсин, сдерживая рыдания, и посмотрела на него затуманенными от слез глазами. — Матиас здесь ни при чем. Я не ему…

В этот момент кто-то осторожно постучал в дверь, прервав ее тягостное объяснение. А потом раздался радостный голос брата Гектора:

— Леди Уолсингхем, ужин для вас и ваших людей уже приготовили. Его подадут, как только вы спуститесь в столовую.

— Мы придем через несколько минут, — ответила она, по-прежнему пристально глядя на Кинрата.

Их откровенный и такой интимный разговор прервали в самый неподходящий момент. И они оба поняли, что продолжать его не имеет смысла.

Он молча отошел от нее и взял свой плед, а она взяла халат, лежавший на кровати.

Поместье Бродсворт

Донкастер, Англия

Прошло два дня. Лахлан, следуя за лакеем, облаченным в бело-зеленую королевскую ливрею, шел по огромной столовой Бродсвортского дома. Из нее вынесли обеденные столы и длинные скамьи, дубовый паркет отполировали до блеска, и теперь столовая превратилась в приемную. Этому великолепному старинному дому, который принадлежал знатному английскому семейству, была оказана высокая честь: в нем остановилась принцесса Маргарет, совершающая свадебное путешествие в Шотландию.

Она сидела в дальнем конце зала в деревянном кресле с высокой спинкой. Юная принцесса, которой уже исполнилось тринадцать, выглядела моложе своих лет. По всему было видно, что дочь Генриха VII и Елизаветы Йоркской привыкла к роскоши и всеобщему поклонению. Сейчас она откровенно наслаждалась всеми привилегиями, которые дает ей королевское происхождение. Бархатное платье, украшенное драгоценными камнями и золотым шитьем, с рукавами, отороченными горностаем, сверкало так же ярко, как и сама принцесса, которая буквально светилась от радости и счастья. В ней чувствовалась неимоверная жажда жизни. Это качество она унаследовала от своих предков и по линии Плантагенетов[13], и по линии Тюдоров.

— Ваше высочество, — обратился к ней Лахлан, отвесив поклон. — Чем могу вам служить?

Смерив его исполненным величия взглядом, она кивнула, давая понять, что он может приблизиться.

— Лейрд Кинрат, у меня есть к вам одна просьба.

Возле ее кресла, украшенного искусной резьбой, стоял Эллиот Броум, маркиз Личестер. Он посмотрел на Лахлана с нескрываемым презрением, когда тот подошел к принцессе. Черные глаза Личестера светились злобной радостью. Судя по всему, он что-то задумал.

По другую сторону от кресла принцессы стоял убеленный сединами граф Данбартон. Он кивком головы поприветствовал своего соотечественника. Глядя на его мрачное лицо, Лахлан понял, что Гиллескопу Керру не нравится причина, по которой его пригласили на аудиенцию, но предотвратить то, что должно случиться, он не мог.

Даже не посмотрев в сторону Личестера, Лахлан приветственно кивнул своему другу и наставнику, а потом снова повернулся к английской принцессе.

— Готов исполнить любое ваше приказание, ваше высочество, — сказал он.

В зал неожиданно вошел Чарльз Берби, прервав высочайшую аудиенцию. Главный королевский комедиант был в полном замешательстве. Он, похоже, не знал, зачем его позвала принцесса. Подбежав к ее креслу, Берби низко поклонился.

— Ваше королевское высочество, — пробормотал он, пытаясь отдышаться после стремительной пробежки. Он нервно крутил пухлыми пальцами свою круглую шляпу. На макушке его черные волосы изрядно поредели, и сквозь них была видна розовая кожа. — Я буквально минуту назад получил ваше приказание. Уверяю вас, что нет причин для беспокойства. Подготовка к сегодняшнему представлению идет полным ходом.

Принцесса Маргарет радостно улыбнулась.

— Зачем же вы так быстро бежали, господин Берби? — спросила она, удивленно посмотрев на него. — В самом деле, вам не стоило так волноваться. Мне просто очень понравилось, как лейрд Кинрат сыграл роль Робин Гуда, одержав победу в соревновании лучников в Грентаме, и поэтому я хотела вас кое о чем попросить. Я хочу, чтобы граф Кинрат участвовал в турнире гладиаторов, который вы устраиваете сегодня днем.

Повернувшись, она взглянула на Лахлана своими карими глазами. Эта юная девушка плотного телосложения, с круглыми румяными щеками никогда не станет красавицей. Однако ее королевское происхождение с лихвой компенсирует недостаток красоты и изящества. Но именно на эти качества обратит внимание ее будущий супруг, когда будет выбирать себе любовниц.

— Я думаю, что если вы, сэр, будете участвовать в этом представлении, то мы сможем всем показать, что шотландцы и англичане прекрасно ладят между собой, — сказала она Лахлану.

— Благодарю вас, ваше высочество, за оказанную мне честь. Я с большим удовольствием выполню вашу просьбу, — ответил он.

Лахлан посмотрел на Личестера. Черные глаза того сияли радостью, он улыбался. На фоне густой черной бороды белые зубы маркиза казались еще белей.

Заметив, как нахмурилось морщинистое лицо Гиллескопа, Лахлан понял, что эта затея старику не нравится. Однако он понимал, что раз принцесса Маргарет уже объявила свою волю, никто не посмеет ей перечить.

— Что ж, замечательно, — сказала она и вновь повернулась к Главному королевскому комедианту. — Вы можете выдать лейрду Кинрату необходимый реквизит, для того чтобы он сыграл римского гладиатора в сегодняшнем спектакле?

— Конечно, ваше высочество, — ответил тот. — Я немедленно отдам все необходимые, распоряжения.

— Значит, будем считать, это дело мы уладили, — сказала Маргарет, улыбнувшись.

Лахлан, граф Данбартон и Главный королевский комедиант молча поклонились принцессе и покинули зал. Заговорили они только после того, как вышли через боковую дверь в коридор.

— После разговора с принцессой у меня появилось дурное предчувствие, — прошептал Гиллескоп и покачал головой, а его обвисшие щеки затряслись.

Лахлан согласно кивнул в ответ.

— Я подозреваю, что за этим стоит маркиз Личестер. Это он придумал такой неожиданный поворот сюжета, — сказал он.

— Не стоит так волноваться, милорд, — заверил его Берби. — Актеры, играющие гладиаторов, будут сражаться деревянными мечами и копьями. И вы тоже. Ничего страшного не случится, ведь на арене не будет настоящего оружия.

— Слава богу, вы меня немного успокоили, — сказал Гиллескоп. — Дело в том, что я не доверяю этому маркизу.

— Личестер, похоже, что-то задумал, и скоро мы узнаем, что именно, — сказал Лахлан.

Франсин сидела на трибуне, с нетерпением ожидая, когда появится Кинрат. Представление должно было начаться с минуты на минуту. Она сидела рядом с Колином и, внимательно рассматривая зрителей на трибунах, пыталась найти среди них шотландского графа.

Еще весной, в Ричмонде, Франсин и Чарльз Берби решили, что в этом городке нужно устроить бои гладиаторов.

В давние времена Донкастер был римской крепостью. Ее построили в том месте, где река Дон пересекает Великий Северный путь, соединяющий Лондон и Эдинбург.

Оливер Сеймур помог Франсин перевести с латыни записки и письма Овидия и Марка Аврелия, которые она нашла в огромной библиотеке Матиаса. Костюмы времен Римской империи и представление с гладиаторскими боями передавали дух эпохи, и она считала, что так можно подчеркнуть достоверность и историческую значимость крепости.

Для представления на открытом поле возле реки построили Колизей. Из карьера, находившегося неподалеку, привезли на телегах песок и посыпали им будущую арену. В Древнем Риме арены посыпали песком для того, чтобы он впитывал кровь. Конечно же, сегодня днем не будет крови, и никто из бойцов не упадет, поскользнувшись на влажном песке. Акробаты-цыгане, используя силу своих накачанных мышц, покажут, какими грубыми и жестокими были бои в древности, но при этом никто из участников представления не пострадает.

Знамена трепетали на ветру, который дул с реки. На деревянных трибунах сидели благородные лорды и леди. Многие зрители, в том числе и Франсин, облачились в костюмы римской эпохи, чтобы воссоздать атмосферу того времени.

Колину эта идея не понравилась. Он надел рубашку, килт, длинные гольфы и башмаки с пряжками. На боку у него висел огромный меч, а кинжал он заткнул за широкий кожаный пояс.

По другую сторону от Колина сидела леди Пемброк в белой плиссированной тунике, поверх которой она набросила паллу темно-пурпурного цвета. Взяв его под руку и улыбаясь, она довольно беззастенчиво прижималась к долговязому рыжеволосому шотландцу. Но улыбка была искренняя и простодушная.

Оливер и Гиллескоп Керр присоединились к их небольшой компании. Седовласые джентльмены решили не облачаться в римские тоги. Оба они были предельно серьезны. Посмотрев на их лица, Франсин почувствовала, как по спине побежали мурашки.

— Где Кинрат? — в третий раз спросила она у Колина.

Как только они заняли свои места на трибунах, женщина начала донимать его вопросами о пропавшем графе.

— Я не могу сказать, м-миледи, — ответил он, загадочно улыбнувшись. — Мне с-сказали только, чтобы я охранял вас. И если понадобится, то даже ценой своей жизни.

— Насколько я знаю, меня должен охранять Кинрат, — проворчала она, обращаясь скорее к самой себе, чем к Колину.

— А как же я? — спросила Диана и, жалобно захныкав и захлопав своими длинными ресницами, посмотрела на шотландца. — За меня вы тоже можете отдать жизнь?

— К-конечно, — заикаясь, пробормотал тот. — Я с радостью умру за вас, м-миледи.

Он втянул голову в плечи. Увидев смущенную улыбку на его лице, Франсин поняла, что ее подозрения подтвердились: леди Пемброк сумела-таки заманить этого заику-шотландца в свою постель. «А ведь до встречи с ней кузен Кинрата наверняка был девственником». Однако она понимала, что если уж Диана захотела соблазнить какого-нибудь симпатичного парня, то обязательно своего добьется. Отговорить ее от этого — все равно что пытаться удержать Темзу в ее русле во время наводнения.

Франсин с ужасом ждала окончания этой любовной интрижки. И волновалась она не за Диану, а за Колина. Эта легкомысленная брюнетка безжалостно мучила мужчин, а потом хладнокровно бросала их, когда они ей надоедали.

Графиня хотела поговорить об этой влюбленной парочке с Кинратом. Она должна была сказать горцу, чтобы тот предупредил своего долговязого рыжего кузена насчет Дианы. Парню нельзя влюбляться в эту кокетку, иначе она разобьет ему сердце. Но женщина не видела шотландца с самого утра. Сразу же после того, как они вместе позавтракали в столовой аббатства, он куда-то исчез.

За обедом Колин сказал Франсин, что Кинрат приказал ему охранять ее во время представления, а сам он присоединится к ним после его окончания.

— Где Анжелика и синьора Грациоли? — спросила Диана.

— Я подумала, что бои гладиаторов — слишком реалистичное зрелище, — ответила Франсин.

— Это ведь просто спектакль, — возразила ее подруга. — Здесь не будет никакого кровопролития, а значит, и кошмары по ночам ребенка мучить не будут.

— И все же мне кажется, что Анжелике лучше оставаться в аббатстве вместе с Люсией.

Франсин не стала говорить, что их обычно охраняет Уолтер Мак-Рат и, кроме него, еще Касберт и трое других его родственников. Диана не знала, что Кинрат не любовник ей, а охранник.

Леди Уолсингхем была уверена, что во время спектакля он будет сидеть рядом. Никто, включая и Родди Стюарта, слугу графа, который, кстати, исчез вместе со своим господином, не объяснил ей, куда подевался Кинрат.

После интимной сцены в ванне, куда Франсин пришлось окунуться, она, разговаривая с Кинратом, старалась не затрагивать эту тему. Он, похоже, понял, что она не хочет возвращаться к тому неприятному и тяжелому разговору, который произошел, когда они стояли обнаженными друг перед другом. Кинрат не настаивал, не давил на нее, но она понимала, что он просто ждет удобного момента и обязательно потребует от нее объяснений.

А она ничего не расскажет горцу. Об этом вообще никто не должен знать. От того, сможет ли Франсин сдержать клятву, которую дала своей умирающей сестре, зависит жизнь Анжелики.

Под оглушительные крики публики Лахлан въехал на стадион на колеснице, запряженной тройкой вороных коней. Он, так же как и актер, который ехал за ним, был одет в костюм гладиатора. На голове у него был шлем, украшенный перьями и головой грифона. Его обнаженные плечи, грудь и правая рука были обвязаны кожаными ремнями, к которым крепились защитные бронзовые пластины. Застегивались эти ремни с помощью пряжек. В руках Кинрат держал маленький квадратный щит. Ноги от бедер до колен защищали ножные латы из кованой бронзы, а на коленях были специальные наколенники. Ступни же оставались неприкрытыми.

«Вот дьявольщина!» — выругался про себя Лахлан, разглядывая деревянный, изогнутый полумесяцем меч. — «Я сейчас похож на голого придурка». Свой собственный меч он отдал Родди, который стоял у края арены и, замирая от восхищения, рассматривал гладиаторов.

Берби уверял, что его соперники тоже будут вооружены бутафорскими мечами, но Лахлану все же казалось, что его пытаются заманить в ловушку. Он видел, как радовался Личестер, узнав об изменении сценария. Тогда у Лахлана и появилось это странное чувство.

Под приветственные крики публики восемь колесниц объехали арену. Возничие так же, как и гладиаторы, были одеты в древнеримские костюмы. Зрители, сидевшие на трибунах, в едином порыве поднялись со своих мест и принялись аплодировать. Никому из них еще ни разу не доводилось видеть такого великолепного зрелища.

Перед началом представления Главный королевский комедиант вкратце пересказал Лахлану сюжет спектакля.

— Все парни будут размахивать мечами, делая вид, что сражаются, защищаются, — объяснил Берби. — Несколько актеров, выбранных заранее, будут изображать раненых. Их увезут с арены на рыночных повозках.

— Я тоже должен изображать раненого? — спросил Лахлан резким, злым голосом. — Мне совсем не хочется, чтобы меня увезли на крестьянской телеге.

Усмехнувшись, Берби покачал головой:

— Так как ее королевское высочество лично попросила вас принять участие в спектакле, было решено, что вы, милорд, должны стать тем единственным, которому удастся выстоять в этом бою. Принцесса Маргарет хочет, чтобы ее будущий подданный стоял в центре арены как победитель.

«Интересно, так ли гладко все пройдет, как задумал Берби, или нас ожидают непредвиденные повороты сюжета?» — подумал Лахлан, стоя в трясущейся колеснице и глядя на скачущих лошадей.

Великолепные лошади, встав на дыбы, остановились прямо перед принцессой Маргарет, которая сидела под цветным солнцезащитным навесом, натянутым над трибунами. Возничие выстроили колесницы в один ряд, чтобы зрители, а на трибунах было столько народу, что яблоку негде было упасть, могли их рассмотреть. Все гладиаторы сошли с колесниц. Приветствуя принцессу, они подняли вверх одну руку, сжав пальцы в кулак.

— Morituri te salutamus! — в один голос крикнули они, что в переводе с латыни означало: «Мы, обреченные на смерть, приветствуем вас!»

Принцесса улыбнулась, глядя с поистине детским восторгом на мнимых бойцов. Потом возничие пустили лошадей галопом, и колесницы покинули арену, а гладиаторы остались, чтобы сразиться друг с другом в честном бою.

На трибунах воцарилась гробовая тишина. Ее нарушали только крики ворон, которые, сбившись в стаю, кружили над ареной в голубой небесной вышине.

Маргарет кивнула и бросила свой платок.

— Пусть начнется бой, — пропела она нежным детским голоском.

Лахлан повернулся к парню, который стоял справа от него. На голове у того был шлем, скрывавший лицо, но сквозь специальные отверстия в забрале Лахлан видел его глаза.

Противник почему-то был вооружен прямым мечом, самым настоящим, которым запросто можно было проткнуть человека насквозь, и щит у него был намного больше, чем тот, который дали Лахлану. Он принял угрожающую позу и двинулся на шотландца.

Берби заверил графа, что цыганские артисты просто будут развлекать публику, выполняя разнообразные акробатические трюки, и тот не волновался, ожидая, что парень сейчас разбежится и, сделав кульбит, перелетит через него. Однако его противник, замахнувшись мечом со всей силы, бросился на него.

Лахлан отразил эту атаку, и его деревянный меч раскололся на щепки, ударившись об отточенное стальное лезвие, которое держал в руках его соперник.

Клинок со свистом пронесся возле головы Лахлана. Ему удалось уклониться от меча, что называется, в последнюю секунду, избежав смертельного удара.

Вместо того чтобы сражаться друг с другом, гладиаторы обступили Лахлана плотным кольцом, и это кольцо постепенно сжималось. Противники подходили к нему все ближе и ближе.

Проклятый Личестер! Чтоб тебя черти в аду жарили!

Подозрения Лахлана подтвердились.

Из всех бойцов, находившихся на арене, только у него был деревянный меч…