Навеки твоя

Глава семнадцатая

Зная, что ей больше не нужно развлекать знатных дам и джентльменов — а их в свите принцессы было больше тысячи, — Франсин решила подольше поспать. Кинрат же встал с первыми лучами солнца. Скорее всего, он и его родственники отправились в конюшню, чтобы осмотреть их лошадей и пони Анжелики. Франсин не сомневалась, что кузнеца уже давно подняли на ноги и оправили работать в кузницу.

За Анжеликой присматривает Люсия. Они, наверное, сейчас на кухне, лакомятся сладкими ячменными лепешками, которые замечательно нечет их старая добрая кухарка.

Франсин поспешно оделась. Ей хотелось выйти из дому до того, как за ней придет Кинрат. Незаметно выскользнув во двор, она направилась к конюшням.

Открыв дверь в кладовую, где хранились хозяйственные инструменты, она увидела Фингуса Маккея. Он сидел на деревянной клетке и зашивал кожаную перчатку.

Увидев Франсин, сокольничий вскочил со своего места и поклонился ей.

— Леди Фрэнси, — сказал он, радостно улыбаясь. — Неужели сегодня будет соколиная охота?

Графиня подошла к маленькому худому старику и пожала его мозолистую руку. Она знала сокольничего с тех самых пор, когда ее, еще совсем крошку, обвязав ремешками, учили ходить.

— Я так рада, что мы снова увиделись с тобой, мой старый друг, — сказала она. — Да, сегодня днем мы с моими гостями хотим немного поохотиться, поэтому подготовь, пожалуйста, для нас птиц.

Старик смотрел на нее, и в его голубых глазах блестели слезы.

— Да, миледи, я сделаю, сделаю, — пробормотал он. От избытка чувств у старика дрожал голос. — Я тоже так рад, что снова вижу вас.

— Садись и продолжай работать, — сказала она ему. — А я сяду на другую клетку, и мы с тобой поговорим.

— Да, да, как в старые добрые времена, — сказал он, вспоминая прошлое, и покачал головой. — Когда вы были маленькой и очень шаловливой девочкой, то часто убегали от своего хитрого и пронырливого учителя и прятались здесь, на конюшне.

— А ты рассказывал мне удивительные истории о шотландских горцах.

Фингус кивнул. Он сел на клетку, и, взяв в руки кожаную перчатку и шило, вернулся к своему занятию.

В мастерской вдоль стен в ряд стояли вешалки, на которых висели перчатки, мешки и кожаные колпачки. В углу стоял большой шкаф. Там хранились ножи, шила, резцы и длинные толстые иглы для починки кожаной утвари. За внутренней дверью, вцепившись когтями в жерди, сидели ястребы-тетеревятники и перепелятники, а большие соколы, сапсаны и кречеты — они были гораздо меньше своих пернатых родственников, — царственно вытянув шеи, отдыхали на деревянных насестах.

Франсин видела, что птицы с интересом рассматривают ее сквозь деревянную решетку, прибитую к окну, разделяющему внутреннюю и внешнюю комнаты. Обычно ловчих птиц держали в большом, просторном помещении, чтобы в ненастную погоду они могли там свободно летать. Чтобы птицы всегда были в хорошей форме, им нужно летать каждый день, невзирая на капризы природы.

— Помнишь, когда мне исполнилось десять лет, на день рождения мне подарили сокола, чтобы я вырастила его и научила охотничьим премудростям? — спросила она своего старого друга. — Ты тогда взялся помогать мне и объяснял, как все делать правильно.

— О да, — сказал он, кивнув. — Но я согласился помогать вам только после того, как вы пообещали своему батюшке, упокой Господь его душу! что будете исправно ходить на занятия к своему учителю, а на конюшню приходить только после уроков.

Франсин засмеялась.

— Истории, которые ты мне рассказывал, были гораздо интереснее лекций мистера Бордсмена. Он говорил только о древних греках и римских императорах. А ты о кельтском воине, который, превратившись в сокола, прожил целых сто лет.

— Эта была ваша любимая сказка, миледи? — усмехнувшись, спросил Фингус.

— Мне нравились все твои сказки: и о домовых, и об эльфах, и о волшебниках. А особенно та, в которой говорилось о том, как феи выкрали предводителя клана шотландских горцев, когда он был еще младенцем и лежал в колыбели, и унесли в потусторонний мир, чтобы сделать из него могущественного чародея.

— О да, — сказал он. — Вы всегда меня очень внимательно слушали. — Подвинув клеть, на которой он сидел, к деревянному столбу, Фингус оперся спиной на этот столб и снова взялся за работу. Он сшивал две половины соколиной перчатки тонкими жилами.

Наклонившись к нему, Франсин перешла на шепот и спросила:

— Фингус, помнишь, ты как-то сказал мне, что магические чары можно разрушить, разгадав волшебную загадку?

Подняв голову, сокольничий внимательно посмотрел на хозяйку своими поблекшими глазами.

— Да, детка, помню.

— Мне кажется, что меня заколдовал волшебник, — призналась она. — Это любовное заклятие. Я пытаюсь найти загадку, которая поможет разрушить чары, но пока у меня ничего не получается.

— Ай-ай-ай, миледи, — сказал Фингус, качая головой и откладывая в сторону работу.

На лице старика появилось выражение озабоченности. В детстве он часто рассказывал ей сказки о гномах, подробно описывая внешний вид этих фантастических существ. Сейчас Фингус и сам был похож на одного из таких человечков.

— Ты мне поможешь, Фингус? — спросила она. — Можешь помочь найти эту загадку?

— Леди Фрэнси, вы не сможете разрушить колдовские чары с помощью волшебной загадки, — совершенно серьезно сказал старый слуга.

— А как их можно разрушить? — спросила она, пытаясь скрыть охватившее ее отчаяние.

Сдвинув шапку на морщинистый лоб, Фингус запустил пальцы в седые волосы на затылке.

— Вам нужно найти обратное заклинание, которое снимает чары. Оно написано в книге этого волшебника.

— А где искать эту книгу? — спросила она, перейдя на шепот.

Он пожал плечами и задумчиво сдвинул брови.

— Думаю, что она спрятана в его замке. Однако, детка, даже если ты ее найдешь, то это тебе не поможет, — сказал он, печально покачав головой.

— Почему?

— Потому что все заклинания в книге волшебника написаны на гаэльском языке, миледи.

Дверь в мастерскую внезапно открылась. Вздрогнув от неожиданности, они переглянулись, как настоящие заговорщики.

В дверном проеме появился Кинрат. В своем национальном костюме — красном жилете, черно-красном килте и блестящих башмаках — он выглядел очень внушительно. Его берет был украшен тремя перьями — отличительным знаком предводителя клана.

— Я искал вас, леди Франсин, — сердито бросил он. Судя по всему, ее таинственное исчезновение не на шутку рассердило его. — Когда я вернулся в вашу комнату и не застал вас там, мне пришлось обыскать весь дом. Вам нельзя ходить без охраны.

— Мне нечего опасаться в своем собственном доме. Здесь я в полной безопасности, — возразила она.

Кинрат пропустил ее замечание мимо ушей. Сердито сдвинув брови, он посмотрел на Фингуса.

— Лейрд Кинрат, это наш главный сокольничий, — сказала Франсин. — Фингус Маккей тренировал птиц, принадлежавших нашей семье, еще до того, как я появилась на этот свет. Я пришла предупредить его, что сегодня днем мы собираемся устроить соколиную охоту.

Фингус, стащив с головы шапку, низко поклонился Кинрату. Так низко, что едва не стукнулся головой о деревянный пол.

— Кинрат из Кинраткерна, — пробормотал он своим слабым, немного гнусавым голосом, замирая от восторга. — Я слышал о ваших подвигах на море и на земле.

К удивлению Франсин, Кинрат подал старому сокольничему руку. Сияя от радости, тот пожал ее. Эти два гордых шотландца обменялись рукопожатиями так, словно между ними не существовало сословных различий.

— Я провожу вас в дом, — сказал Кинрат Франсин тоном, не терпящим возражений. Впрочем, он всегда пел себя так, словно все должны без лишних вопросов ему беспрекословно подчиняться.

— Я хочу еще кое-что сказать своему старому другу, — сказала она и добавила: — Наедине.

Кинрат удивленно вскинул брови.

— Хорошо, — согласился он. — Я подожду вас за дверью.

Как только он вышел, Фингус подошел к Франсин и прошептал ей на ухо:

— Существуют такие заклятия, леди Фрэнси, которые нельзя разрушать.

Он произнес эти слова с такой уверенностью, что она сразу поняла: больше он ей ничего не скажет.

Днем, после удачной охоты с ловчими птицами, вся компания направилась обратно в поместье Пармертон. Родственники Кинрата, взяв птиц, поехали в сторону дороги, ведущей к дому, а Кинрат и Франсин повернули к крошечной деревушке Олвинтон. Когда они подъехали к маленькой церкви Святого Михаила, в которой крестили Франсин и Сесилию, леди Уолсингхем, натянув поводья, остановила лошадь.

— Я хочу зайти на кладбище, — сказала она Кинрату.

Они спешились и пошли к резной железной ограде.

Франсин медленно брела между могильными плитами, пока не дошла до могилы отца. Фрэнсис Пармер покоился возле своей жены Джорджианы. Опустившись на колени, Франсин прочитала молитву.

— Отец любил нас с Сесилией нежной и трепетной любовью, — тихо сказала она Кинрату, поднимаясь на ноги. Вспомнив свое счастливое детство, женщина улыбнулась и повторила: — Он нас очень любил. Мы с сестрой были притчей во языцех всех наших соседей. Они в один голос порицали отца за то, что он потакает любым нашим капризам. Мама умерла во время родов, подарив отцу Сесилию. Когда мы родились, он был уже довольно пожилым человеком и поэтому знал, что у него больше не будет детей.

Поднявшись, она подошла к могиле Матиаса, находившейся на заросшем травой холме. Его похоронили рядом с его первой женой. Кинрат молча стоял возле нее.

— После смерти отца обо мне заботился Матиас. Он любил меня и опекал, — сказала она. — Он относился ко мне как к дочери.

Кинрат осторожно сжал ее руку, пытаясь утешить.

— Тебе повезло, Фрэнси, — сказал он. — В твоей жизни было двое мужчин, которые преданно и нежно любили тебя.

Франсин двинулась дальше. Пройдя по узкой дорожке, она вскоре остановилась возле другой надгробной плиты.

— Трое, — сказала она тихим, печальным голосом. — В моей жизни было трое мужчин, которые любили меня. Это могила моего жениха. Ему было всего восемнадцать лет, когда он погиб.

Лахлан прочитал полустертую, потускневшую от времени надпись, выгравированную на этом надгробии:

УИЛЬЯМ ДЖЕФФРИС

ЛЮБИМЫЙ СЫН И БРАТ

1478–1496

«Господи, почему же я раньше об этом не догадался? Ведь все же было ясно как божий день», — подумал он, пытаясь оправиться от потрясения. Там, на пустынном поле битвы близ Чевиот-Хилса, Личестер убил жениха Франсин. Убил из ревности. Однако даже после этого он не смог заполучить ее.

— Уилл был ранен во время сражения, — едва слышно сказала она, склонив голову. — А потом кто-то убил его, воспользовавшись его беспомощностью.

— Как ты узнала об этом? — спросил Лахлан. Он понимал, что голос может выдать его, поэтому старался говорить как можно спокойнее.

— Эллиот привез домой его тело, — ответила она. — Это он рассказал мне, что случилось. Он сказал, что Уильяма убил какой-то шотландский солдат, когда тот, раненый, лежал на земле и истекал кровью.

— Франсин, — сказал Лахлан, но осекся, решив промолчать, чтобы не причинять любимой боль. Помолчав немного, он сказал: — Дорогая, я соболезную тебе. Его смерть стала для тебя тяжелой утратой. Может быть, это был не солдат. Его могли убить мародеры, английские или шотландские, которые рыскали по полю в поисках добычи.

Она молча кивнула и, повернувшись, пошла прочь.

Когда они проходили мимо потемневшей от времени статуи, которая стояла на высоком пьедестале, она схватила его за руку.

— Посмотри! — воскликнула она. — Посмотри на эту статую!

Посмотрев на мраморную фигуру, Лахлан перевел взгляд на нее, а потом снова посмотрел на изваяние.

— Ангел как ангел. Что в нем такого особенного? — спросил он, не понимая, что ее так удивило. Она, наверное, не раз видела эту статую, бывая на кладбище.

— Посмотри на его лицо! — не унималась Франсин. — Неужели ты не улавливаешь никакого сходства?

— Нет, Фрэнси, — сказал он, по-прежнему озадаченно глядя на нее.

— Он очень похож на тебя. Святой архангел Михаил — твоя точная копия.

Лахлан крутил головой из стороны в сторону, пытаясь увидеть то, что смогла разглядеть Франсин.

— Мне кажется, что совсем не похож, — сказал он.

— Когда я увидела тебя в первый раз, мне твое лицо почему-то показалось знакомым, — сказала Франсин. — Ты напомнил мне кого-то, но я никак не могла вспомнить, кого именно. А сейчас я поняла, что ты похож на этого архангела.

— Может быть, кто-то из моих предков вдохновил скульптора на создание этой статуи, — усмехнувшись, сказал Лахлан. — Ведь мы сейчас находимся возле самой границы. За последние сто лет эти земли часто переходили из рук в руки.

— Живя на границе, я часто была свидетелем набегов и жестоких стычек, даже когда была еще совсем ребенком, — грустно сказала Франсин. — Через три года после того, как погиб Уилл, Матиас вместе с Оливером Сеймуром, работая рука об руку с Гиллескопом Керром, смогли-таки составить мирный договор, который положил конец самой продолжительной войне между нашими странами.

Подумав о том, что делит ложе с человеком, который еще совсем недавно был врагом ее страны, Франсин почувствовала себя преступницей. Однако она тут же вспомнила, что Матиас как-то сказал ей, что люди должны простить друг другу старые обиды, забыть вражду и ненависть и начать новую жизнь.

Бервик-на-Твиде

Английско-шотландская граница

На рассвете отряд Лахлана покинул замок Бервик. На их пути в Шотландию он был последним оборонительным бастионом, принадлежавшим Англии. Эту крепость построили в том месте, где река Твид впадала в Северное море. Из-за своего стратегически важного местоположения — на границе между двумя странами, которые постоянно находились в состоянии войны, — замок часто переходил из рук в руки.

Несмотря на то что леди Уолсингхем больше не отвечала за организацию праздников и спектаклей, Лахлан по-прежнему заставлял свой маленький отряд скакать во весь опор. Ему хотелось, чтобы последние четыре мили, оставшиеся до церкви Ламбертон, они ехали впереди основного кортежа. Свита принцессы Маргарет, состоявшая из англичан и шотландцев, увеличилась уже до двух тысяч человек.

Лахлан так и не смог узнать имен дворян-заговорщиков, которые поставили себе целью расстроить королевскую свадьбу и разорвать Договор о вечном мире. С тех пор как они покинули замок Беддигфелд в Грентаме, ему не удалось ни на шаг приблизиться к разгадке этой тайны. Встретившись в замке Бервик с Гиллескопом и Оливером Сеймуром, он обсудил с ними положение дел. Лахлан считал, что засаду по дороге в Йорк устроили заговорщики. Оба государственных советника согласились с ним. Вспомнив, что во время Войны Алой и Белой роз в Йоркшире часто поднимались восстания и мятежи против короля, все трое решили, что к этому заговору, скорее всего, причастен герцог Нортумберленд. Однако доказать это они не могли, а имен других заговорщиков не знали.

Подумав и решив, что напавшие на него разбойники были шотландскими наемниками, Лахлан окончательно запутался, не понимая, в каком направлении нужно вести расследование. Может быть, это означает, что в заговоре участвует кто-то из шотландских дворян? Шотландия много лет вела войну, и за это время дворяне, алчущие денег и власти, часто предавали своего короля, переходя на сторону короля Англии.

Размышления Лахлана прервала его маленькая спутница.

— Синьора Грациоли очень злится на вас, лейрд Кинрат, — сказала ему Анжелика. Она ехала на своем маленьком валлийском пони рядом с гнедым конем, на котором восседал Лахлан. Подняв голову, девочка смотрела на него. Ее прелестное кругленькое личико выражало неподдельную тревогу.

— Мой ангел, синьора Грациоли всегда злится на меня, — рассеянно ответил он, продолжая размышлять над тем, что его тревожило. — Не стоит из-за этого волноваться, детка.

Анжелика покачала головой.

— Нет, на этот раз она очень и очень сильно злилась. Я слышала, как она говорила маме, что из-за вас ее тошнит.

Лахлан недоуменно сдвинул брови.

— Твоя няня сказала, что из-за меня ее тошнит? Я не знал, что синьора Грациоли заболела.

Анжелика захихикала.

— Нет-нет, няня здорова. Это маму тошнит. Каждое утро. Это началось, когда мы приехали в замок Бервик.

— Мне никто об этом не сказал, — сказал он, нахмурившись.

В последнее время он начал замечать, что щеки у Франсин утратили привычный румянец и стали бледными, а по вечерам у нее под глазами появляются темные круги. Он не на шутку встревожился, решив, что она переутомилась, ведь ей постоянно приходилось заниматься подготовкой спектаклей и прочих увеселительных мероприятий. Как только они приезжали в какой-нибудь город или деревушку, она сразу принималась за работу. По ночам он убаюкивал ее, держа в своих объятиях, и, засыпая, чувствовал, как ее нежная попка прижимается к его бедрам.

Он уже решил для себя, что после королевской свадьбы не отпустит эту бойкую и деятельную графиню в Англию. Они с Франсин и Анжеликой станут одной семьей, о которой он давно мечтал.

Однако Кинрат не собирался посылать гонца в Лондон, чтобы просить у короля Генриха разрешения на брак с леди Уолсингхем, решив подождать, пока они прибудут на территорию Шотландии и окажутся под властью короля Джеймса.

Франсин пока не готова была признать, что любит его, но со временем обязательно это осознает. Лахлан сделает все возможно и даже невозможное, пройдет семь кругов ада, но не позволит Личестеру увезти ее назад в Англию.

Церковь Ламбертон

Бервикшир, Шотландия

Когда отряд Лахлана, преодолев наконец Великий Северный путь, пересек границу Шотландии, всадникам пришлось замедлить темп движения, чтобы присоединиться к королевскому кортежу. Выстроившись по трое в ряд, они доскакали до церкви Ламбертон, где собрались шотландцы — а их было больше тысячи, — чтобы поприветствовать свою будущую королеву на ее новой родине.

Утро было чудесным. В безоблачном голубом небе ярко светило солнце, горизонт был чист. С Северного моря дул легкий ветерок. Погода в день встречи принцессы Маргарет с ее ликующими подданными обещала быть великолепной. Это было добрым предзнаменованием, сулившим наступление счастливой, мирной жизни.

Архиепископ Глазго вместе с графом Глазго стояли в окружении сотен шотландских рыцарей, лордов и леди. Дамы и джентльмены привезли с собой оруженосцев и слуг. Толпы простого люда несли в подарок принцессе цветы и фрукты. Среди них было много горцев, одетых в яркие, отображающие все цвета радуги пледы; мужчины облачились в килты, а женщины в свои самые красивые платья.

Громкие звуки труб оглашали утренний воздух. Вдали раздавался колокольный звон, разносясь звонким эхом по всем окрестным холмам.

Возле старинной церкви натянули шатры. Там Маргарет должны были представить самых знатных дворян Шотландии. Именно туда Лахлан отправился искать своих родственников.

Франсин вместе с Кинратом пробиралась сквозь толпу, крепко держа за руку свою дочь. За ними, как всегда, шли Люсия, Уолтер, Колин, Касберт, Родди и остальные соплеменники Мак-Рата.

Франсин вдруг ощутила себя чужестранкой, попавшей в дальние незнакомые края. Многие шотландцы говорили по-английски, но далеко не все. Отовсюду слышалась мелодичная и живая речь жителей горных районов.

Кроме того, в шатре, в который они вошли, стоял невообразимый шум, потому что собравшиеся там люди громко переговаривались друг с другом. Жаркое летнее солнце нагрело воздух, и внутри было нестерпимо душно. Франсин пыталась побороть подступившую к горлу тошноту. Неприятные ее приступы начались еще в замке Бервик.

Кинрат повел своих спутников в дальний угол шатра. Там небольшая компания о чем-то оживленно беседовала.

— Дорогая, познакомься, это моя семья, — сказал он, сияя от радости и, по-хозяйски положив руку на плечо Франсин, представил ее.

— Прошу вас, познакомьтесь, мои дорогие, это та самая леди, которая приехала вместе со мной в Шотландию, — сказал он своим родным. — Леди Франсин, вдовствующая графиня Уолсингхем.

Франсин посмотрела на стоявших перед ней мужчин и женщин, которые рассматривали ее с нескрываемым любопытством. А иначе и быть не могло, ведь он представил ее не как официальное лицо, а как женщину, с которой его связывают весьма близкие отношения.

Вперед вышла красивая дама лет сорока — сорока пяти. У нее были такие же, как у Лахлана, выразительные глаза изумрудно-зеленого цвета. Судя по роскошному платью, расшитому золотыми нитями, и золотым украшениям с драгоценными камнями, эта леди принадлежала к знатному и весьма состоятельному роду.

— Моя дорогая, — сказала она, ласково улыбаясь, — я леди Эмма Мак-Нейл, мать Лахлана.

Франсин облегченно вздохнула. Как хорошо, что его мать оказалась тактичной женщиной и не стала комментировать то, что ее сын довольно ясно дал понять об их интимной связи.

Поцеловав мать в щеку, Лахлан повернулся к другим родственникам.

— А это члены нашего семейства, — сказал он Франсин. — Вот мой дядя, Дункан Стюарт, граф Эппин.

Пожилой мужчина вышел вперед и, поклонившись, поцеловал Франсин руку. Его добрые светло-карие глаза буквально сияли от счастья. Похоже, он был очень рад, что его племянник вернулся домой.

После представления ее дяде Лахлан продолжил церемонию знакомства:

— Это мой старший брат, лейрд Рори Мак-Лин. Рядом с ним его супруга, леди Джоанна.

Джоанна сразу же подбежала к Франсин и чмокнула ее в щеку.

— Добро пожаловать, леди Франсин, — воскликнула женщина. Повернувшись, она схватила за руку своего мужа-верзилу и подтащила его к Франсин. — Прошу вас, не бойтесь моего мужа, — сказала она. — Несмотря на свой суровый и воинственный вид, он человек добрый и весьма безобидный.

Все родственники, включая Мак-Ратов, стоявших позади Франсин, дружно расхохотались. Судя по всему, миниатюрная рыжеволосая супруга Рори Мак-Лина была единственным человеком, который считал его безобидным.

Услышав громкий хохот, Джоанна недовольно поморщилась. Наклонив голову, она посмотрела на своего золотоволосого супруга.

— Да, признаюсь, я тоже испугалась, когда увидела тебя в первый раз, — сказала она.

Лейрд Мак-Лин добродушно усмехнулся.

— Ты меня никогда не боялась, хотя я пытался нагнать на тебя страху, чтобы ты стала более послушной и покладистой, — сказал он и, повернувшись, подошел к Франсин.

Та невольно отступила назад. «Да, я действительно боюсь его», — призналась она себе, глядя на грозного шотландского воина по прозвищу «Мститель Короля». Рори был настоящим великаном. Он был еще выше, чем Лахлан, к тому же крепче и массивнее, чем его младший брат. Посмотрев на лейрда Мак-Лина, Франсин перевела взгляд на его миниатюрную жену, потом снова посмотрела на него.

Он улыбнулся ей. «Боже, как он сейчас похож на Лахлана», — подумала она, немного успокаиваясь.

Учтиво поклонившись, Рори поцеловал ее в щеку.

— Миледи, моя супруга права, — сказал он низким, приятным баритоном. — Вас я не посмею даже пальцем тронуть. Всегда буду вашим другом и защитником.

Лахлан подвел Франсин к третьему великану.

— А это мой младший брат, лейрд Кейр Мак-Нейл, — сказал он.

Франсин почувствовала, как от страха у нее по спине пробежал холодок. Перед ней стоял человек, известный во всей Западной Европе под кличкой «Черный Ворон».

Кейр, похожий на свирепого пирата, был еще выше и крупнее, чем его грозные братья, хотя, казалось, куда уж больше. В отличие от Лахлана, чье лицо имело четкие, классически правильные пропорции, лицо Кейра было грубым и резко очерченным. Через всю левую бровь и сломанный нос тянулся шрам. Его прямые черные волосы свисали до самых плеч, в ухе качалась золотая серьга в форме кольца.

Если Рори Мак-Лина можно было назвать просто страшным, то у Кейра Мак-Нейла был поистине свирепый вид.

Будучи в Лондоне, она слышала, что придворные рыцари Тюдоров называли Кинрата и двух его братьев «Шотландским Цербером». Теперь она поняла, почему им дали такое прозвище. Эта троица действительно внушала ужас.

Не подозревая о том, что она до смерти напугана его угрожающей внешностью, младший брат Лахлана одарил женщину ослепительно приятной улыбкой.

— Миледи, — сказал он, сверкая своими изумрудно-зелеными глазами, — вам кто-нибудь говорил, что вы чертовски красивы?

Удивившись тому, как откровенно он флиртует с ней на глазах у всей семьи, Франсин украдкой взглянула на Кинрата. Тот смотрел на своего здоровенного братца, сурово сдвинув брови.

Увидев хмурое лицо брата, Кейр радостно усмехнулся.

— Лахлан, мы с ней познакомились буквально минуту назад, — сказал он. — Откажись от своих претензий на нее. Пусть дама сама сделает выбор.

— Эта леди уже занята, — сердито буркнул Кинрат. — Поэтому ты, болван тупоголовый, прибереги свои льстивые словечки для других английских леди.

Не обратив никакого внимания на это предупреждение, Кейр наклонился и поцеловал Франсин в щеку.

— Если он вам когда-нибудь надоест, дайте мне знать, миледи. Я готов ждать вас целую вечность, — сказал он, перейдя на шепот.

Леди Эмма решила прекратить этот бессмысленный спор. Наклонив голову, она спросила ласковым голосом:

— А кто эта прелестная малютка?

— Моя дочь, леди Анжелика, — ответила Франсин, радуясь тому, что леди Эмма пришла ей на помощь.

Пока Лахлан знакомил Франсин со своими родственниками, Анжелика стояла рядом, испуганно прижимаясь к ее юбке. Увидев, что пожилая дама ей улыбнулась, она, набравшись смелости, вышла вперед и сделала реверанс.

— Madainn mhath, — сказала девочка. — Tha mi toilichte ur coinneachadh.

Отовсюду послышались громкие изумленные возгласы, а потом родственники Кинрата принялись дружно хвалить малышку.

— И тебе доброе утро, детка, — ответила леди Эмма, нежно улыбаясь. — Я тоже очень рада познакомиться с тобой.

Испытав легкое потрясение, Франсин во все глаза смотрела на свою дочь. Где она смогла выучить этот странный язык, на котором разговаривал Кинрат?

— Твоя мама тоже говорит по-гаэльски? — спросила у малышки леди Джоанна.

— Нет, — вмешалась Франсин. — Я не знаю ни одного слова. Честно говоря, я сама только минуту назад узнала, что моя дочь говорит на этом языке, — сказала она, удивленно посмотрев на Кинрата.

— Когда малышка уставала, я сажал ее на своего коня и, чтобы как-то разогнать дорожную скуку, обучал ее разным словам и фразам на гаэльском, — объяснил он родственникам. — Она оказалась способной ученицей.

— Я с тобой полностью согласна, — восторженно всплеснула руками леди Эмма.

Все сразу обступили Франсин и Анжелику и начали засыпать малышку простыми фразами. Она бойко отвечала им по-гаэльски, радуясь тому, что у нее появилась такая благодарная публика, перед которой можно продемонстрировать то, чему ей удалось научиться за последнее время.

Франсин пыталась побороть тошноту, которая мучила ее все утро. В шатре стало так душно, что у нее над верхней губой выступили капельки пота и она почувствовала, как у нее сводит желудок. Взяв Кинрата за руку, она наклонилась к нему.

— Здесь очень жарко, — прошептала Франсин смущенно. Ей не хотелось, чтобы его родственники заметили, что ей нездоровится. — Мне нужно выйти на свежий воздух.

— Держи ее, — сказала леди Эмма сыну. — Она сейчас упадет.

Удивленно посмотрев на мать, Лахлан подхватил Франсин на руки.

— Она потеряла сознание, — ошеломленно пробормотал он, обращаясь скорее к себе самому.

— Да, дорогой, — ответила леди Эмма. Она по-прежнему была спокойна и невозмутима. — Давай вынесем ее из шатра в тень и положим на одеяло. — Она кивнула няне Анжелики, которая стояла позади ее сына, и синьора Грациоли моментально взяла девочку за руку.

Лахлан, провожаемый удивленными взглядами, вынес Франсин из шатра на зеленую лужайку перед церковью Ламбертон.

Джоанна, обогнав его, подошла к тенистому дереву и постелила на землю черно-красный плед. Опустившись на колени, Кинрат положил бесчувственную Франсин на одеяло.

Леди Эмма села возле Франсин. Синьора Грациоли протянула ей маленький флакон, который вытащила из сумочки, висевшей у нее на поясе. Мать Лахлана поднесла этот флакон к носу Франсин.

Вздрогнув, леди Уолсингхем открыла глаза и увидела вокруг встревоженные лица.

— Мне внезапно стало дурно, — объяснила она. — Простите, что напугала вас.

Леди Эмма заботливо вытерла ей лицо носовым платком.

— Вам пока не надо вставать, — сказала она и повернулась к испуганной малышке. — С мамой все будет хорошо, Анжелика. Просто в шатре было слишком душно из-за того, что там собралось много людей.

Анжелика подошла к Лахлану, который все еще стоял на коленях возле ее матери. Обняв его за шею, девочка прислонила головку к его щеке и спросила:

— Мама ведь скоро поправится, правда?

— Да, детка, — сказал Лахлан.

Он, похоже, был так потрясен случившимся с Франсин, что ему трудно было говорить. Она всегда казалась ему воплощением здоровья и благополучия.

Наконец Франсин посадили, прислонив спиной к дереву. Пока она, держа в руках стакан, пила маленькими глотками холодную воду, леди Эмма, воспользовавшись моментом, отвела сына в сторону.

— Какой у нее срок? — спросила она, понизив голос.

— Срок? — удивленно переспросил Лахлан, не понимая, о чем она говорит.

Леди Эмма ласково погладила его по щеке.

— Ты ничего не знаешь, не так ли? — спросила она, глядя на сына сияющими от радости глазами, и улыбнулась. — Леди Франсин беременна. Я разговаривала с ее горничной, и она подтвердила мою догадку. Должна сказать, что синьора Грациоли очень зла на тебя за то, что ты зачал ребенка до свадьбы. Она безгранично предана своей госпоже, и тебя считает порядочным и высоконравственным мужчиной.

Лахлан по-прежнему смотрел на мать недоумевающим взглядом.

Глядя в лицо сына, на котором застыла гримаса недоверия, та засмеялась звонко и весело.

— Ты, мой дорогой, скоро станешь отцом, — сказала она. — Если, конечно, леди Уолсингхем носит под сердцем твоего ребенка.

Лахлан медленно покачал головой, пытаясь переварить эту поразительную новость.

В честь предстоящей свадьбы Маргарет Тюдор и короля Джеймса IV шотландцы решили устроить рыцарский турнир между английскими и шотландскими аристократами.

Франсин замирала от восторга, представляя Кинрата в великолепных рыцарских доспехах. Эти доспехи привезли его родственники, которые приехали из замка Далкейт, чтобы присоединиться к королевскому кортежу, путешествующему по Шотландии.

На этом турнире Кинрат должен был представлять короля Джеймса и Шотландию. Юная принцесса Маргарет выбрала Личестера, решив, что Англию должен представлять именно он.

Турнир устроили на огромном, поросшем вереском поле близ церкви Ламбертон. Весь этот великолепный антураж — рыцарские доспехи, полосатые шатры, в которых рыцари с помощью слуг и пажей облачались в стальную броню, герольды в украшенных гербами камзолах, объявляющие перед началом поединка имена соперников, а по его окончании имя победителя, — привел в неописуемый восторг не только гостей, но и хозяев.

Громко заиграли фанфары, возвещая о начале турнира. Глядя, как рыцари, с ног до головы закованные в броню, несутся галопом на огромных боевых конях вдоль барьера, чтобы поразить соперника своим длинным копьем, публика неистовствовала, оглашая округу громкими, яростными криками.

Так как это был не настоящий турнир, а красочный праздник, устроенный в честь подписания мирного договора между двумя странами, все оружие, в том числе и наконечники длинных копий, специально притупили. Однако, несмотря на то что все рыцари надели защитные доспехи, предназначенные именно для таких состязаний, всегда существует определенный риск для жизни. Во время таких игрищ кого-нибудь все же могут покалечить или даже убить.

Каждый раз, когда на арену выезжали Кинрат и Личестер, сердце Франсин начинало бешено колотиться. Затаив дыхание, она наблюдала за тем, как Кинрат выбивает из седла Личестера.

Соперникам начисляли баллы, основываясь на поражениях, ударах по голове или по телу, на сломанных о голову или тело копьях, а также копьях, сломанных просто так. Баллы накапливались. Знатные дамы и господа восторженно хлопали, когда объявляли счет.

Наблюдая за поединками с трибун, возведенных для зрителей, те англичане, которые видели, как великан-шотландец стрелял из лука и дрался с гладиаторами на арене, исступленно кричали, скандируя его имя и топая в унисон ногами по деревянному настилу. К ним присоединились простые шотландцы, стоявшие на траве и наблюдавшие за состязанием.

— Кин-рат! Кин-рат! Кин-рат! — вопила толпа.

Каждый раз, когда Личестер снимал шлем и, тяжело ступая, уходил с арены, его лицо было искажено от жгучей ненависти. У Франсин от дурного предчувствия по спине пробегала дрожь. Зная вспыльчивый характер Эллиота, она понимала, что он может в любой момент утратить над собой контроль.

После турнира был банкет, а потом веселый маскарад. Все благородные дамы толпились вокруг Кинрата, как пчелы, вернувшиеся на закате в свой улей. Он был как медовые соты, которые сочатся медом.

И в этом не было ничего удивительного. Этот великан шотландец был прекрасен в своих сверкающих доспехах, когда, держа под мышкой шлем, преклонил колено перед принцессой Маргарет, и она провозгласила его первым рыцарем турнира.

Среди женщин, которые толпами преследовали шотландского графа, не было леди Пемброк. А все из-за того, что Колин тоже принимал участие в турнире и так же, как и Кинрат, прославил своими победами родную страну.

Эта строптивая брюнетка не отходила от Колина ни на шаг, повиснув на его руке, и сердито смотрела на каждую даму, замужнюю или незамужнюю, посмевшую приблизиться к нему.

Во время банкета Диана сидела рядом с Франсин. Наклонившись к подруге, она прошептала ей на ухо:

— После королевской свадьбы я не вернусь в Англию.

— Ты должна вернуться, — сказала ей Франсин, пытаясь скрыть свой испуг. — Ведь ты — замужняя женщина.

Диана решительно вскинула голову.

— Я не вернусь назад. Никогда. Я останусь с Колином в Шотландии.

— А Колин согласен на это?

Диана издала стон отчаяния.

— Я еще не говорила ему, — призналась она.

Франсин повернулась и поняла, что Кинрат, который сидел по другую сторону от нее, слышал их разговор. Его ироническая усмешка явно свидетельствовала о том, что он самым бессовестным образом подслушивал.

— Это твоя вина, — напустилась на него Франсин. Ее раздражало то, что его это забавляло. — Я просила тебя поговорить с Колином. А теперь будет грандиозный скандал. Ты должен сказать своему кузену, чтобы он порвал с ней.

У Кинрата загорелись глаза, когда дело приняло такой неожиданный поворот.

— Это вроде Колина, обезумевшего от любви, должны были бросить, — наигранно удивился он. — Разве не так? Хотя мне кажется, что он вполне счастлив. Похоже, эта дама очень нравится моему кузену.

— Тогда ты должен настоять. Должен заставить его разорвать с ней отношения.

— Я могу отдавать приказы своим парням на поле битвы, Фрэнси, — сказал он, не скрывая своей радости. — Однако я не могу указывать, с кем им спать.

— Скоро наше путешествие закончится, — сказала она, не скрывая своего возмущения. — Что ты будешь делать с этой любовной интрижкой, когда мы приедем в Эдинбург?

Кинрат обнял Франсин за талию и, приподняв ее подбородок двумя пальцами, поцеловал в губы.

— Совершенно ничего, — сказал он. — Кто я такой, чтобы становиться на пути настоящей любви?

Когда банкет закончился, Маргарет Тюдор попрощалась со своими слугами, которые сопровождали ее от самого Колливестона. Утром пятьсот человек вернутся назад в Англию, и дальше ее будут сопровождать шотландцы — ее новые соотечественники.

Принцесса Маргарет расплакалась, целуя своих фрейлин, которые не поедут с ней в Эдинбург.

Франсин пыталась успокоить юную принцессу. Ведь той было всего тринадцать лет, и она уже тосковала по родине. Леди Уолсингхем заверила принцессу, что некоторые фрейлины останутся с ней в Шотландии, после того как она выйдет замуж, и ей не будет одиноко среди чужестранцев.

В отличие от принцессы, которой придется всю оставшуюся жизнь прожить в Шотландии, будучи ее королевой, Франсин придется вернуться в родную страну после королевской свадьбы. Она надеялась, что король Генрих прислушается к совету своего старейшего советника Оливера Сеймура и не даст своего согласия на ее брак с Личестером.

Франсин посмотрела на Кинрата, который стоял в стороне и разговаривал с братьями. Его лицо буквально светилось от счастья, потому что он был со своими родными. Она была уверена, что они подтрунивали друг над другом, так как постоянно смеялись и хлопали друг друга по спине. Они все будут ночевать в монастыре, который находился неподалеку. Мужчины, наверное, засидятся до утра за задушевной беседой.

То, что она чувствует к Чародею Моря, не может быть настоящей любовью. Она не сказала ему, что носит под сердцем его ребенка, решив сохранить это в тайне. Франсин боялась, что он не позволит ей уехать. По крайней мере, до тех пор, пока не родится ребенок.

В конце концов, возможно, время станет спасением от той паутины, которой он оплел ее. Возможно, с годами чувства, которые он разбудил в ней, ослабеют и угаснут. Возможно.

Франсин промокнула глаза своим платочком. Когда она думала о том, что у нее внутри живет крошечное существо, то начинала дрожать и безмерно волноваться. Женщина не могла понять, почему плачет.

Повернувшись, она увидела, что возле нее стоит Кинрат.

— Любимая, у тебя очень усталый вид, — сказал он. В его голосе звучала неподдельная нежность. Он словно светился изнутри и, казалось, совершенно не подозревал о том, что она смущена и растеряна. — Думаю, тебе нужно лечь в постель.