Навеки твоя

Глава седьмая

— Могу я поговорить с вами, леди Уолсингхем?

Оторвав взгляд от горящих глаз Кинрата, в которых было невысказанное желание, Франсин огляделась вокруг и увидела, что невдалеке, на посыпанной гравием дорожке, ведущей к площадке для игры в шары, стоит Чарльз Берби.

— Конечно, господин Берби, — сказала она, приветственно улыбнулась и махнула рукой, приглашая Главного королевского комедианта подойти поближе.

Чарльз никогда не впадал в панику и никогда не расстраивался по пустякам, так как давно привык к тому, что ему все время приходится что-то менять и переделывать. Он постоянно готовил придворные спектакли, и все они были изумительными. Увидев в его глазах тревогу, Франсин поняла, что произошло нечто серьезное.

Сжимая своими пухлыми пальцами фетровую шляпу, он учтиво поклонился ей.

— Миледи, я по поводу состязания лучников. Мы с вами решили провести его во время ярмарки, которая должна начаться завтра, — объяснил он. — Сегодня утром с нашим лучшим стрелком произошел несчастный случай: он порезал себе руку. У него глубокая рана на правой ладони, и поэтому он не сможет играть Робин Гуда.

Поправляя кружевной воротник на платье дочери, Франсин отчаянно пыталась сообразить, как можно помочь беде.

— А нет другого стрелка, который мог бы сыграть Робин Гуда? — Она говорила спокойно, стараясь не показать своего волнения.

— Нет, — ответил Чарльз и нахмурился. Нервно дернув рукой, он запустил Пальцы в свои редеющие каштановые волосы. — Никто, кроме Джона Хартли, не сможет попасть в цель с расстояния в четыреста ярдов. Я боюсь, что нам придется передвинуть мишень ближе. И намного ближе.

Франсин задумчиво кусала губу. Последние два месяца ей пришлось довольно тесно сотрудничать с Главным королевским комедиантом, планируя развлечения на время путешествия в Шотландию. И она очень огорчилась, узнав о том, что первое, продуманное до мельчайших деталей, представление, которое они собирались показать, оказалось под угрозой срыва. Досадный случай может нарушить их планы, а так хотелось порадовать английских придворных и их жен, подготовив спектакль на основе романтических историй, повествующих о проделках легендарного разбойника.

— «Намного» — это на сколько? — спросила она.

Печально посмотрев на нее своими светло-голубыми глазами, господин Берби поджал губы и нахмурился.

— Скорее всего, на целых сто шагов, миледи. Иначе может случиться так, что Робин Гуд не попадет в «яблочко», — сказал он.

— О нет! — воскликнула Диана. — Это все сразу заметят, и спектакль будет испорчен. — Громко шурша зеленым шелковым платьем, она подошла к Франсин. — Принцесса Маргарет должна награждать Робин Гуда серебряной стрелой. А как она это сделает, если он не сможет победить других лучников? А что делать девице Марион? Она должна наградить его поцелуем.

— Я думаю, что этому горю м-можно помочь, — весело отозвался Колин. Подойдя к дамам, он стал возле господина Берби. Уперев руки в боки, он улыбнулся, и его веснушчатое лицо сразу оживилось.

Пусть Лахлан сыграет р-роль Робин Гуда. Он легко может попасть в центр мишени с расстояния в четыре сотни ярдов.

Повернувшись, Франсин посмотрела на графа Кинрата, который стоял возле своего дяди в дальнем конце площадки и с нескрываемым интересом прислушивался к их разговору. Сойдя с посыпанной гравием дорожки, она прошла по траве и встала перед ними.

— Вы действительно можете это сделать? — с явным сомнением в голосе спросила она. — Вы попадаете в центр мишени с расстояния в четыреста ярдов?

— Да, — ответил он.

— И никогда не промахиваетесь?

Шотландец кивнул и скрестил на груди руки. Понимая, что графиня откровенно сомневается в его способностях, он посмеивался, глядя на нее.

— Никогда.

Повернувшись, Франсин посмотрела на Уолтера Мак-Рата. Всматриваясь в его грубое, морщинистое лицо, в глаза этого убеленного сединами мужчины, она пыталась уловить хотя бы тень сомнения по поводу того, что его племянник умеет так хорошо стрелять из лука.

Уолтер улыбнулся ей. Щербатый рот и сломанный нос придавали ему вид несколько жуликоватого, но очень добродушного корсара. Его волосы были такими же длинными, как у племянника и сына. Он тоже заплетал их в косу, перевязывая черным кожаным шнурком.

Несмотря на то что они оставили мечи в своих апартаментах, у каждого из мужчин с левой стороны к поясу был пристегнут кинжал. Они не расставались с оружием даже во время игры в шары. У этой троицы был довольно воинственный вид.

— Не стоит беспокоиться, миледи, наш лейрд обязательно попадет в мишень, — ответил Уолтер своим скрипучим голосом. — Если Мак-Рат берет в руки лук и прицеливается, то он обязательно попадает в «яблочко».

Вытянув шею, Франсин посмотрела на площадку. На зеленой траве возле белого флага по-прежнему лежали три красных шара Кинрата. Они напоминали цыплят, которые прижимаются к своей маме-курице. Потом она снова перевела взгляд на Кинрата.

— Ответьте мне еще раз. Только честно и откровенно. Вы уверены в том, что сможете попасть в центр мишени с расстояния в четыре сотни шагов, не промахнувшись? — спросила она.

Кинрат пожал плечами, его лицо оставалось невозмутимо спокойным. Казалось, графа совершенно не обижало то, что она так упорно не хочет поверить в его способности.

— Говорю вам честно и откровенно, леди Уолсингхем: я в этом абсолютно уверен.

Франсин продолжали глодать сомнения, поскольку она знала, насколько важным будет это состязание лучников. Завтра принцесса Маргарет вместе со всей своей свитой придет на ярмарку на берегу реки, которую устраивает мэр городка Грентам в честь будущей королевы Шотландии. От Грентама до Шервудского леса всего один день пути, если ехать в восточном направлении. К тому же юной принцессе очень нравятся старинные легенды о Робин Гуде. В память о знаменитом герое местных преданий Франсин задумала устроить спектакль, в котором рассказывается о том, как легендарный разбойник со своими веселыми парнями сражается против шерифа Ноттингемского и его солдат.

— Если вы завтра не попадете в цель, — предупредила она Кинрата, — то весь спектакль будет испорчен. Принцессе Маргарет уже сообщили о том, что она будет награждать Робин Гуда серебряной стрелой, и нам не хотелось бы расстраивать ее.

— Она не расстроится, — заверил шотландец взволнованную графиню.

— О, ну разреши ему участвовать в спектакле! — воскликнула леди Диана, направляясь к ним по траве через игровую площадку. — Из Кинрата получится отличный Робин Гуд.

— Да, разреши ему, мама. Ну пожалуйста, разреши! — закричала Анжелика. Ее голосок был похож на звон серебряного колокольчика. Девочка начала дергать Франсин за платье. — Из лорда Кинрата получится замечательный, замечательный Робин Гуд!

— Я в этом не совсем уверена, — ответила Франсин. Посмотрев на Главного королевского комедианта, она покачала головой. — Даже если лейрд Кинрат всегда попадает точно в цель, стреляя с такого большого расстояния, то он все равно не годится для этой роли. Разве может шотландец изображать одного из самых знаменитых героев нашей страны, который обманывал английского шерифа и его солдат?

— Миледи, будет гораздо хуже, если придется передвинуть мишени, — осторожно заметил Чарльз Берби. — Зрители сразу заметят такую перемену. Ведь расстояние в три сотни ярдов гораздо короче, чем в четыре сотни.

Поймав удивленный взгляд шотландского графа, Франсин подумала, что больше всего на свете ей не хотелось бы обращаться за помощью именно к нему. Она долго ломала голову, пытаясь найти другой выход из того затруднительного положения, в котором они оказались, однако так и не смогла ничего придумать.

— Вы готовы сделать это ради господина Берби? — спросила Франсин.

Несмотря на то что у нее все-таки остались кое-какие сомнения по поводу того, что он сможет попасть в мишень, она, однако, понимала, что выбора нет.

— Ради господина Берби не готов, — ответил Кинрат и, не удержавшись, хмыкнул. Морщинки, появившиеся в уголках глаз шотландца, придали его лицу необыкновенно добродушный вид.

Он, похоже, радовался своей неожиданной удаче. Еще бы, ведь ей пришлось просить горца об одолжении, после того как она отчитала его за то, что по пути в Грентам он проявил своеволие, заставив всех подчиняться его приказам.

Низко, даже слишком низко поклонившись и при этом еще и выписывая рукой замысловатые вензеля, он сказал:

— Однако я почту за честь помочь леди Уолсингхем.

— Этот спектакль — не комедия и не фарс, — предупредила она его. — Если вы не попадете в цель и зрители начнут смеяться над вами, мне будет не до смеха. Я просто умру от стыда и унижения.

Кинрат подошел к ней ближе и наклонил голову.

— Однако, моя дорогая леди, — язвительно заметил он, понизив голос, — вы абсолютно не волновались и не переживали, когда зрители хохотали над цыганом, который, нацепив на себя килт, расхаживал на ходулях по тронному залу дворца Колливестон. Мне кажется, что в тот вечер именно я должен был чувствовать себя обиженным и оскорбленным.

— Я не имею к этому ни малейшего отношения! — вспыхнула Франсин.

Уклоняясь от его проницательного взгляда, она сжала руку Анжелики и, опустив глаза, принялась разглядывать ее золотистые локоны. Франсин ненавидела себя за то, что ей пришлось лгать в присутствии собственного ребенка, однако у нее попросту не было другого выхода. Она не могла сказать правду.

Черт бы побрал этого шотландца!

Он слишком умен и проницателен.

И эта его проницательность чрезмерно осложняет ее и без того нелегкую жизнь.

Увидев замешательство графини, Кинрат едва заметно усмехнулся.

— Я абсолютно уверен в том, что господин Берби сам не мог придумать такой остроумный и вместе с тем довольно оскорбительный сюжет, — сказал он.

— Сэр, — вмешался Чарльз, подходя ближе, — всю ответственность за тот фарс, который показали в Колливестоне, несу именно я. Однако ее светлость леди Уолсингхем хочет сказать, что состязание лучников — это не забавная комедия, а спектакль, созданный на основе старинных романтических баллад.

— Благодарю вас, господин Берби, за поддержку, — сказала Франсин и, повернувшись к Кинрату, быстро добавила: — Я не участвовала в подготовке завтрашнего торжества. Единственной моей обязанностью было рассадить всех гостей на трибунах так, как того требует придворный этикет.

— Конечно, — сказал Кинрат, и его усмешка превратилась в радостную улыбку.

Глядя на эту улыбку, обнажившую безупречно белые зубы, она поняла, что он не поверил ей, но, видимо, решил, что с его стороны будет крайне невежливо открыто уличать ее во лжи. — Вы, наверное, сыграете роль девицы Марион? — поинтересовался он своим чарующим бархатным голосом и подошел к Франсин так близко, что ей пришлось наклонить голову, чтобы не встретиться с ним взглядом.

Ах, как же ей не нравилось, когда он так делал!

В этот момент она чувствовала себя совершенно беззащитной.

Когда этот мужчина стоял близко, у нее просто дух захватывало, и она сразу вспоминала, как страстно он целовал ее в своей спальне. Женщина продолжала смотреть на его губы, не в силах отвести глаз. Потом она едва слышно вздохнула.

— О нет! — воскликнула Диана и засмеялась кокетливо и звонко. Протиснувшись между Франсин и Кинратом, она обеими руками взяла его большую ладонь и прижала ее к своей пышной груди. — Я буду играть девицу Марион.

Отойдя в сторону, Франсин усмехнулась и посмотрела на шотландца. Ей хотелось увидеть на его лице удивление или, возможно, даже досаду — словом, хоть какой-нибудь проблеск эмоций.

Продолжая улыбаться, граф отреагировал, не раздумывая ни секунды.

— Как же я сразу не догадался. — Он шептал, глядя поверх иссиня-черных локонов Дианы. Его взгляд по-прежнему был прикован к губам Франсин.

Этот несносный мужчина совершенно непредсказуем! Понять, о чем он думает или что чувствует, было практически невозможно. Да бог с ними, пусть уже быстрее поцелуются. Если ему хочется завести любовную интрижку с леди Пемброк, то никто не собирается ему мешать.

Тем более она, Франсин.

Завтра он обязательно, ну просто кровь из носу должен попасть в мишень. Иначе публика поднимет его на смех, и этот позор он будет помнить до конца своих дней.

— О, леди Франсин! Заходите, моя дорогая, заходите. — Оливер Сеймур вышел из-за стола и направился к двери по пестрому турецкому ковру, чтобы поприветствовать ее. — Благодарю, что так быстро пришли.

Взяв Франсин за руку, он легонько сжал ее пальцы своими морщинистыми руками, желая успокоить, и провел в комнату.

Сыграв партию в шары с Мак-Ратами, Франсин с удовольствием пообедала в саду с Анжеликой и Дианой, которые без умолку трещали, наперебой восхищаясь тем, какую хитроумную стратегию придумал Кинрат, для того чтобы обыграть ее.

Когда вечером Франсин вместе с дочерью вернулась в свои апартаменты, синьора Грациоли сказала ей, что герцог Беддингфелд просил ее утром, причем как можно раньше, прийти в библиотеку замка.

В ответ на теплое приветствие старого друга Франсин рассеянно кивнула и удивленно посмотрела на Гиллескопа Керра, графа Данбартона, который стоял в центре ковра, сурово сдвинув брови. Граф Кинрат, который был тут же и стоял, глядя в открытое окно, повернулся, чтобы поздороваться с ней. На этот раз, изменив своей привычке, он встретил ее не соблазнительно-насмешливой улыбкой, а холодноватой, официальной полуулыбкой. Несмотря на это, Франсин, чтобы скрыть свою досаду, лучезарно улыбнулась ему. С недавнего времени ей понравилось пререкаться с ним по поводу его скандального поведения.

Обоих Кинратов и Данбартона, да и Оливера тоже, не было вечером на банкете. «Интересно, какое такое неотложное дело заставило их собраться в другом месте и связано ли как-то их вчерашнее отсутствие с тем, что Оливер пригласил меня сюда?» — подумала она.

Кинрат переоделся. Когда они играли в шары, на нем были камзол, бриджи и лосины. Теперь оба шотландца облачились в официальные костюмы, надев свои национальные жилеты и пледы традиционных цветов их клана. Они знали, что после соревнования лучников им предстоит посетить городскую ярмарку.

В библиотеке стоял затхлый запах старинных манускриптов, так как она плохо проветривалась — в ней было всего одно окно, да и то находилось под самым потолком. Вдоль трех стен стояли высокие, от пола до потолка, книжные шкафы со стеклянными дверцами.

Франсин присела в глубоком реверансе, в ответ мужчины поклонились ей.

У нее появилось нехорошее предчувствие, когда она увидела их мрачные лица и поняла, что все трое с нетерпением ждали ее прихода.

Огромный стол Оливера был доверху завален различными бумагами. Чтобы они не рассыпались, их придавили мраморной чернильницей и медным подсвечником. На какое-то мгновение в комнате повисла такая звенящая, тревожная тишина, что был слышен только легкий шелест пергамента.

Когда Франсин вошла в библиотеку, Кинрат держал в руках что-то, похожее на письмо. Подойдя к столу, шотландец бросил его поверх других бумаг. Потом, прислонившись к столу и скрестив на груди руки, он устремил на графиню пристальный взгляд.

Сейчас в его глазах не было соблазнительно-веселого блеска; выражение лица, огрубевшего от жестоких морских ветров, было строгим, а складка между каштановыми бровями стала еще глубже. Ей показалось, что он стал выше ростом и страшнее. Франсин вдруг вспомнила, что ее соотечественники называли этого знаменитого пирата «Бичом Морей». Сейчас она видела перед собой воплощение подлинно мужской силы, суровой и безжалостной.

— Что-то случилось? — спросила она хриплым голосом, так как от страха у нее пересохло во рту.

— Для начала, миледи, прошу вас присесть, — сказал Гиллескоп Керр приятным, спокойным голосом и, указав ей на одно из трех деревянных кресел, которые стояли возле письменного стола, снова улыбнулся. Так, словно хотел успокоить ее.

Но это только усилило ее тревогу по поводу этого странного собрания.

Франсин медленно опустилась на парчовую подушку, лежавшую на кресле, которое стояло посередине. Данбартон, его она хорошо знала еще с тех пор, когда он подолгу разговаривал с Матиасом, обсуждая условия заключения мирного договора и брачного контракта принцессы, сел в соседнее кресло. Опершись рукой о подлокотник, седовласый граф повернулся к ней. Его лицо выражало заботу и участие.

— Леди Франсин, позвольте мне еще раз выразить вам свои соболезнования по поводу кончины вашего супруга, который ушел из жизни нынешней зимой, — сказал он, покачав головой, и его полные, обвислые щеки затряслись. — Сегодня нам всем, и особенно мне, очень бы пригодился мудрый совет лорда Уолсингхема.

В его глазах Франсин увидела тревогу, а в голосе уловила плохо скрытое беспокойство.

— Почему именно сегодня? — спросила она, пытаясь казаться спокойной.

Глубоко вздохнув, Оливер сел напротив Франсин. Кинрат по-прежнему стоял перед столом. Мужчины переглянулись. Казалось, они не могут решить, кто должен заговорить первым.

— Прошу вас, скажите мне, что случилось, — взмолилась она дрожащим от страха голосом. — Я должна знать.

Оливер посмотрел на шотландца и кивнул, давая понять, что тот может объяснить происходящее.

— Леди Уолсингхем, — произнес Кинрат спокойно и серьезно, — нам удалось добыть кое-какие сведения весьма тревожного свойства. Вчера задержали неизвестного курьера, который пытался пробраться в главную башню замка. При нем были найдены секретные бумаги. Их уже расшифровали. Мы узнали, что группа английских придворных, имена, к сожалению, нам неизвестны, но мы предполагаем, что они принадлежат к королевскому дому Йорков, готовит заговор, целью которого является разрыв недавно заключенного договора о мире между Англией и Шотландией. Они хотят сделать так, чтобы брачный контракт короля Джеймса с принцессой Маргарет был расторгнут еще до того, как ее высочество пересечет границу.

— Но каким образом? — изумленно воскликнула Франсин. Переводя взгляд с одного мужчины на другого, она вглядывалась в их озабоченные лица. — О-о-о! — испуганно пробормотала она, вскочив с кресла. — Я уверена, они не причинят зла принцессе!

Беддингфелд и Данбартон тоже поднялись и подошли к ней.

— Нет-нет, не принцессе, — заверил ее Оливер. — Если брачный договор будет расторгнут, и причина в данном случае не имеет значения, то юная невеста вернется к своему отцу живой и невредимой и король сможет начать переговоры с другими королевскими домами, подыскивая дочери нового жениха. Убить они хотят не принцессу Маргарет, а другого человека.

Его слова ошеломили Франсин. Пытаясь сохранить самообладание, она прижала руки к груди, крепко сцепив пальцы.

— Кого же? Чья смерть может заставить короля Генриха расторгнуть Договор о вечном мире и вернуть свою дочь домой?

Лахлан увидел, как исказилось от ужаса нежное личико Франсин. Краска отлила от ее щек. На мертвенно-бледном лице карие, полные слез глаза стали особенно большими. Казалось, она уже знала ответ на свой вопрос, и поэтому они не имеют права скрывать от нее правду.

— Ваша, леди Уолсингхем, — ответил он спокойным, ровным голосом. — Они хотят убить вас и вашу дочь.

— О Господи… — прошептала она. — Только не моего маленького ангелочка! — взмолилась женщина и, почувствовав, что ноги ее не держат, стала медленно оседать на пол.

Лахлан бросился к ней и подхватил под локти, потом осторожно подвел к креслу и усадил в него. Ее бледное лицо выражало такое страдание, что он с трудом подавил охвативший его гнев. Ему не хотелось слишком пугать Франсин, так как они рассчитывали на ее помощь и содействие.

Был разработан план, и она должна согласиться с тем, что ей придется выполнять все их указания. Ведь ее жизни и жизни ее дочери угрожает реальная опасность.

— Почему? — дрожащим от страха голосом спросила леди Франсин, прижав руки к груди. — Почему кто-то хочет убить нас? Какое отношение к браку принцессы Маргарет или к мирному договору между нашими странами имеем мы с Анжеликой?!

Подойдя к буфету возле окна, Беддингфелд взял графин и, налив бокал красного вина, поднес его Франсин.

Покачав головой, она отодвинула от себя бокал. Женщина сидела, опустив голову, и ее золотисто-медовые локоны свободно падали на спину, закрывая шею. Она казалась необычайно хрупкой и ранимой. В своем платье из розового атласа, собранном на бедрах в мягкие складки, она была похожа на легендарную английскую розу.

Лахлан взял из рук Беддингфелда хрустальный бокал и, опустившись на одно колено, протянул его Франсин.

— Выпейте немного вина, Фрэнси, — приказал он тоном, не терпящим возражений. — Вы бледная как полотно. Я думаю, сердце у вас колотится, словно пушечная канонада.

Он вздохнул с облегчением. В первый раз своенравная и упрямая графиня не стала с ним спорить. Едва заметно кивнув в знак согласия, она позволила поднести бокал к губам. Оторвав взгляд от края бокала, она посмотрела на шотландца и сделала небольшой глоток.

— Вам лучше? — спросил он мягким, ласковым голосом.

— Да, — выдохнула Франсин, и по ее щекам покатились слезы. Посмотрев сначала на одного мужчину, потом на другого, она тряхнула головой, словно собираясь с силами, и сказала: — Расскажите мне все, что знаете.

Гиллескоп, который больше не мог сдерживать гнев, провел рукой по своим редеющим седым волосам и возмущенно воскликнул:

— Эти подлые мерзавцы хотят обставить все так, как будто это двойное убийство совершил лейрд Кинрат.

— Я ничего не понимаю, — сказала леди Франсин. — Почему придворные Йорков хотят убить именно меня? Может быть, из-за того, что Матиас вел переговоры с шотландцами о заключении мирного договора?

— Ваш покойный супруг, миледи, здесь совершенно ни при чем, — покачав головой, сказал Данбартон.

— Тогда почему?!

Герцог Беддингфелд сел в кресло возле Франсин и сжал ее руку.

— Мой юный друг, — начал он и замолчал. Ему хотелось заглянуть ей в глаза, чтобы понять, как она отреагирует на то, что он собирается сказать. — При дворе все знают, как трепетно и нежно относится к вам король Генрих. Если он поверит, что лейрд Кинрат и его родственники убили вас и вашего ребенка, то немедленно расторгнет мирный договор и заставит принцессу Маргарет вернуться домой, в Ричмонд. После этого он аннулирует ее брачный контракт, а потом объявит войну Шотландии. И король Джеймс, вместо того чтобы стать зятем Генриха, снова превратится в его заклятого врага.

Коснувшись лба дрожащими пальцами, Франсин нахмурилась.

— Что за вздор?! Почему король Англии, узнав о моей смерти и смерти моего ребенка, начнет войну? — спросила она.

Ласково потрепав Франсин по щеке, Оливер попытался было заговорить, но осекся. Потом, перед тем как пуститься в объяснения, он откашлялся. Это было верным признаком того, как неловко лорд себя чувствует из-за того, что ему приходится обращаться к ней со столь необычной просьбой…

— Вы, Фрэнси, наверное, единственный человек при английском дворе, который не знает о том, что Генрих влюблен в вас. Наш сюзерен понимает, что, если он захочет вступить в брак во второй раз, ему придется выбрать себе невесту, союз с которой будет способствовать дальнейшему процветанию королевства и укреплению его могущества. А это значит, что он никогда не сможет жениться на вас, — сказал Оливер и, улыбнувшись ей, медленно покачал головой. — Кроме того, его величество прекрасно понимает и то, что вы никогда по доброй воле не согласитесь стать его любовницей.

— Это полная бессмыслица! — запротестовала Франсин. — Король Генрих не любит меня. Он любил Элизабет.

— О да, любил, — согласился Оливер. — А вы любили Матиаса.

И все об этом знают. Однако королева умерла полгода назад вместе со своей новорожденной дочерью, а вы надели траур, после того как зимой скончался ваш супруг. Признайте, моя дорогая, что в последнее время вы с королем необычайно сблизились. И сблизило вас общее горе. Вы тяжело переживали свою утрату, а он свою. Как вы думаете, почему, несмотря на то что за своего кузена хлопотал сам Гарри Перси, Генрих отказал маркизу Личестеру, который просил у него разрешения на брак с вами?

— Потому что я не хочу выходить замуж за Личестера! — ответила графиня.

— Именно так, — согласился Беддингфелд. — Ваши желания Генрих ставит выше требований влиятельного и могущественного герцога Нортумберленда. И это говорит о его истинных чувствах к вам.

Леди Франсин поджала губы и, опустив глаза, задумчиво уставилась на свои колени.

— Если это правда, то я должна вернуться в Лондон, — заявила она. — Я должна забрать Анжелику и как можно скорее укрыться вместе с ней за стенами замка Ричмонд. Нам нужно уехать немедленно.

— Леди Уолсингхем, — поспешил возразить ей Лахлан. — Уже слишком поздно. Сейчас вы не можете вернуться назад.

Она обожгла его гневным взглядом. Однако он не испугался, так как заранее знал, что предстоящий разговор будет нелегким.

— Нет, могу, — настаивала Франсин, гневно сверкая глазами. Ее возмущало то, что он постоянно вмешивается в разговор. — Я возьму своих слуг и небольшой отряд охраны, а вы со своими родственниками поедете в Шотландию вместе с принцессой Маргарет. Таким образом, если что-нибудь и случится, то вы и все остальные шотландцы будете вне подозрений, и мы с дочерью останемся живыми и невредимыми.

— Вы ошибаетесь, леди Франсин, если думаете, что сможете вернуться домой живой и невредимой, — сказал граф Кинрат. — Живой вы и до Колливестона не доедете, не говоря уже о Лондоне и надежно охраняемом замке Ричмонд. Поверьте, у этих негодяев не дрогнет рука. Они убьют вас и малышку, а рядом с вашими бездыханными телами оставят какую-нибудь улику, неопровержимо указывающую на то, что это преступление совершил я вместе со своими родственниками. Нас арестуют и будут судить за убийство. Из-за вашего упрямства мы все, да и вы тоже, можем погибнуть. И это будет глупая, бессмысленная смерть.

— Я вам не верю! Отойдите от меня, — потребовала она. — Я хочу встать.

Упершись руками в грудь Кинрата, Франсин изо всех сил толкнула его, но сразу почувствовала, что сдвинуть мужчину с места ей не удастся, даже не стоит и пытаться. Посмотрев на его сурово сдвинутые брови, она поняла, что он настроен весьма решительно. Шотландец был настолько силен, что удержать ее в кресле для него не составляло особого труда.

Поняв, что сопротивление бесполезно и бессмысленно, женщина скрестила на груди руки и вздохнула, признавая свое поражение.

— Замечательно! — возмущенно воскликнула она и наклонилась к Кинрату, так близко, что ее лицо оказалось почти рядом с его лицом. — Итак, я вас слушаю. Говорите, что я должна сделать.

Кинрат наконец отпустил Франсин и присел перед ней на корточки.

— Пусть это сделает ваш старый друг Беддингфелд. Мне кажется, что так будет лучше, — ответил он, язвительно усмехнувшись. — Если я расскажу вам о нашем плане, то он вам вряд ли понравится.

— Мне кажется, что этот план мне в любом случае не понравится, — возразила она.

— Думаю, что вы правы, — согласился Кинрат, поднимаясь на ноги.

Франсин решила, что он встал, потому что так ему легче будет поймать ее, если она вдруг захочет убежать из комнаты.

— Фрэнси, дорогая, — сказал Оливер и снова взял ее за руки, до того как она успела встать с кресла. — Мы втроем тщательно обдумали создавшееся положение, пытаясь найти способ защитить вас и вашу дочь, и решили, хотя, возможно, наше решение покажется вам неприемлемым, что с вашей стороны будет неразумно возвращаться в Лондон. По крайней мере сейчас.

Франсин громко, совсем по-мужски фыркнула.

— Прошу вас, скажите, что я должна делать? — спросила она. — Ждать, пока кто-нибудь нападет на меня в темном коридоре, а потом звать на помощь, испуская пронзительные вопли? Или, может быть, засунуть за корсаж платая нож, чтобы я сама могла защитить себя от нападения?

— Господь с вами, миледи! — воскликнул Данбартон. — Мы не хотим, чтоб вы защищали себя сами. — Лицо престарелого государственного мужа покраснело от напряжения. Он замолчал, потом тяжело вздохнул и вновь заговорил: — Мы решили, что лучше всего, если лейрд Мак-Рат будет находиться рядом с вами и вашей малышкой. То есть так близко, как только возможно. — Он посмотрел на Кинрата, потом снова перевел взгляд на Франсин и мрачно добавил: — Постоянно.

— Кинрат постоянно будет возле меня?! — воскликнула Франсин.

Выдернув свою руку из рук Оливера, она вскочила на ноги, не собираясь, однако, убегать из библиотеки. Подойдя к буфету, женщина набрала полные легкие воздуха, потом медленно выдохнула и повернулась к джентльменам, которые стояли в центре комнаты, испуганно глядя на нее.

— Всем известно, что Мак-Рат и его родственники охраняют меня, так как я еду впереди основного кортежа принцессы, — сказала она, уперев руки в боки и сурово сдвинув брови.

Лахлан почувствовал, что голос Франсин дрожит от негодования. Весь ее вид говорил о том, что она начинает понимать всю безысходность того положения, в котором оказалась. Ее загнали в угол. Однако, глядя на ее изящную фигурку, застывшую в стойке бойца, приготовившегося отразить атаку противника, было понятно, что она не собирается сдаваться. Горделиво вскинув голову и расправив плечи, женщина, казалось, бросала им вызов. Всем троим сразу. Она, похоже, была очень смелой и отважной.

«Однако сейчас не время восхищаться ее храбростью. Нужно успокоить ее, чтобы она могла здраво мыслить. Но успокоить так, чтобы она все-таки поняла нависшую над ней опасность и согласилась сделать то, чего мы от нее ждем» — подумал Лахлан. Пообщавшись с ней, он уже знал, что леди Франсин Гренвилль, вдовствующая графиня Уолсингхем, не принадлежит к числу кротких и послушных женщин. Ему нужно быть с ней очень сдержанным, постараться убедить, что он для нее не опасен.

— Нет, миледи, вы нас неправильно поняли. Я должен находиться возле вас не только во время переездов. — Кинрат старался говорить спокойно, но при этом предельно убедительно. — Начиная с сегодняшнего дня я постоянно, то есть круглые сутки, буду рядом с вами. Так сказать, в непосредственной близости.

Увидев, как от изумления у женщины округлились глаза, Беддингфелд подошел к ней.

— Ах ты, боже мой, Фрэнси! Да поймите же, Кинрат должен всегда быть рядом с вами, не отлучаясь ни на минуту. И днем и ночью, — сказал герцог.

— Это просто неслыханно! — воскликнула она, испуганно отшатнувшись. — Чтобы все время быть возле меня, ему придется спать в моей комнате!

— Моя дорогая леди, мы решили, что именно так он сможет обеспечить вам самую надежную защиту, — объяснил Гиллескоп. — Днем лейрд Кинрат будет ходить рядом с вами, а ночью будет спать в вашей спальне. — Посмотрев на Лахлана, он смущенно пожал плечами, выражая ему свое сочувствие. — Хотя я думаю, что он вряд ли сможет уснуть, зная о том, что вам угрожает смертельная опасность.

— Не страшно. Я высплюсь, когда приеду в Шотландию, — ответил Лахлан, положив руку на эфес меча.

В комнате повисла гнетущая тишина. Груз ответственности ложился на плечи шотландца, а сжалась и сгорбилась, словно от непосильной ноши, Франсин, когда окончательно осознала, что ей предлагают.

Беддингфелд, подойдя к ней, сжал своими старческими пальцами украшенный буфом рукав ее атласного платья. Он наклонил голову и, глядя сквозь толстые стекла очков, попытался заглянуть ей в глаза.

— Мой юный друг, я прошу, я просто умоляю вас неукоснительно выполнять все наши указания, — сказал он. — Дядя Кинрата, Уолтер Мак-Рат, будет охранять вашу дочь и ее няню. Он тоже постоянно будет находиться рядом с ними, не отходя от них ни на минуту.

— Нет, я против! — выкрикнула Франсин. — Это просто немыслимо!

— Под моей защитой вы будете в полной безопасности, — заверил ее Лахлан. Он по-прежнему стоял возле стола, понимая, что, если он попытается приблизиться к ней, она в ужасе отпрыгнет в сторону. — Я смогу защитить вас от любого, кто попытается причинить вам зло, леди Уолсингхем. В том числе и от самого себя.

Схватив своего пожилого друга за руку, она хрипло прошептала:

— Неужели вы доверяете ему, Оливер? Вы верите слову этого… этого пирата?

— Да, Фрэнси, верю, — ответил Беддингфелд. — Если бы я не доверял ему, то никогда бы не одобрил этот план. Когда мы вели переговоры с шотландскими эмиссарами, Матиас не раз признавался мне, что питает глубокое уважение к графу Данбартону, который лично поручился за честность и порядочность Кинрата. Гиллескоп знает этого лейрда с тех пор, когда тот был еще безусым юношей.

— Клянусь жизнью, леди Франсин, что не причиню вам никакого вреда и ничем не обижу вас, — положив руку на сердце, сказал Лахлан. — Если хотите, я могу поклясться в этом на Евангелии.

— А что люди подумают? — воскликнула миледи, глядя на них округлившимися от ужаса глазами. — Неужели вы, джентльмены, составляя ваш план, не подумали о том, что при дворе начнут сплетничать на мой счет? Неужели вы не подумали о том, что моя репутация будет испорчена?

Лахлан так обрадовался, что едва сдержал улыбку. Если сплетни и пересуды беспокоят ее больше, чем его распутные намерения, то это уже половина успеха.

— Вы вдова, а не юная девственница, — напомнил он ей спокойно и назидательно, как отец, отчитывающий ребенка за какую-нибудь невинную шалость. — Никто не осудит вас за то, что вы решили завести любовную интрижку.

— Святая Богородица, — пробормотала она дрожащим голосом. — Для того чтобы спасти свою жизнь и жизнь своего ребенка, мне придется пожертвовать своей репутацией… И с кем?! С шотландским… пиратом.

Взяв со стола расшифрованное письмо, Лахлан передал его Франсин.

— Не только вашим жизням угрожает опасность, леди Франсин, — сказал он. — Если этим предателям удастся осуществить свой замысел, то, когда начнется война, погибнут тысячи людей.

— Господь свидетель, мы бы никогда не предложили вам это, миледи, если бы положение не было столь угрожающим, — вмешался Гиллескоп. — Если придворные поверят в то, что лейрд Кинрат ваш любовник, то не будут задавать лишних вопросов по поводу того, почему на протяжении всего пути он не отходит от вас ни на шаг. А предатели ничего не заподозрят. Они не должны узнать о том, что мы собираемся помешать осуществлению их низменных замыслов.

— Если сплетни по поводу вас дойдут до его величества, то это будет всем нам на руку, — добавил Оливер. — Тогда эти мерзкие ублюдки, замышляющие разорвать мирный договор, задумаются, захочет ли король Генрих объявить войну, узнав о том, что вы погибли от рук шотландцев.

Франсин крепко обхватила себя руками за талию, чтобы у нее не дрожали пальцы. Рассматривая носки своих бархатных, украшенных вышивкой туфель, она обдумывала план, который предложили мужчины. Несмотря на то что природное материнское чутье подсказываю ей взять Анжелику и немедленно бежать в Лондон, она все-таки решила остаться, так как уважала этих двух убеленных сединами государственных деятелей и высоко ценила их мнение.

— Мой дорогой друг, — поймав встревоженный взгляд Оливера, прошептала она. — Я доверяю вам больше жизни. Если вы считаете, что это будет самой надежной защитой для нас, то Матиас, наверное, согласился бы с вами. — Ее губы дрожали, когда она обратилась к Кинрату: — Похоже, сэр, сейчас мне придется поверить и вам.

Франсин сначала испугалась, подумав, что ей предстоит лишиться репутации добропорядочной вдовы.

Но, поразмыслив немного, она решила, что если при дворе поверят в ее любовные отношения с этим красивым шотландским лейрдом, то она от этого только выиграет. Ведь тогда больше никто не будет удивляться, почему после смерти мужа она отвергает всех кавалеров, которые пытаются за ней ухаживать. Кроме того, Кинрат дал слово, что не будет домогаться ее. А это значит, что она сможет сохранить свою тайну, да и другие мужчины не будут докучать ей. В том числе и Личестер.

— Замечательно, — сказала Франсин. Сложив руки так, словно собиралась прочитать молитву, она смотрела на мужчин, переводя взгляд с одного на другого. — Я принимаю ваш план и буду выполнять все ваши указания. По крайней мере какое-то время. Однако я оставляю за собой право изменить свое решение, если мне покажется, что нам с Анжеликой небезопасно находиться под опекой Кинрата.

— Вы приняли мудрое решение, миледи, — сказал Данбартон. — Вы не пожалеете об этом.

— Да, Фрэнси, я согласен, — добавил Оливер, облегченно вздохнул и обнял ее за плечи, желая успокоить и подбодрить.

Лахлан встретил ее испытующий взгляд. Его губы готовы были растянуться в победной улыбке, однако он сдержался.

— Вы не пожалеете о принятом решении, леди Франсин, — сказал он. — Мы с моими родственниками сможем защитить вас и вашу малышку, и вы прибудете в Шотландию живыми и невредимыми.

Лахлан тяжело вздохнул.

Наблюдая за тем, как Франсин вникает в тонкости их плана, он понял, что добровольно прыгнул в бурлящий котел, имя которому «мужское вожделение». И выбраться из него он уже не сможет, как не сможет и облегчить свои муки. Даже на короткое время. Ему захотелось соблазнить эту прекрасную английскую графиню в ту самую минуту, когда он увидел ее.

С тех пор как он поцеловал ее в Колливестоне, в нем проснулось желание, которое постепенно превратилось в постоянную, неутолимую боль. Теперь же из-за своей клятвы, которую он вынужден был дать для того, чтобы получить ее принципиальное согласие, ему придется все время находиться возле нее и не иметь возможности утолить свою страсть. Быть так близко и не прикоснуться к ней, не поцеловать ее, не уложить в постель…

Тысяча чертей!

В предстоящей битве между долгом и желанием он будет единственной жертвой. Кинрат чувствовал, что эта своенравная и острая на язык женщина нравится ему все больше и больше. А это значит, что к тому времени, когда они доберутся до Эдинбурга — ведь только там можно будет нарушить данный обет воздержания, — он окончательно сойдет с ума.