Навья кровь (СИ)

Глава 6

Отчима Лиза ненавидела. Но это только на первый взгляд. На самом деле он вызывал в девушке очень сложное, многосоставное чувство. Ненависть являлась всего лишь клеем, соединяющим всё остальное в единый эмоциональный ком.

Например, благодарность. Она, безусловно, была. Всё детство Лиза прожила в Гомеле, в двухкомнатной квартире на улице Пушкина. Кроме девочки и мамы, здесь ютилось ещё семь взрослых женщин и четверо детей. Батареи были срезаны неведомо когда, поэтому отапливаться приходилось с помощью старой буржуйки — труба дымила в форточку, плотно забитую тряпками, чтобы ни один драгоценный градус тепла не ушёл на улицу. Вода — только холодная, причём ванной комнаты в квартире даже и не было, лишь туалет с унитазом. И раковина на кухне. Хоть в центральном районе и хватало многоквартирных домов, более-менее пригодными для жизни были только те, что жались к вокзалу — за два десятка лет большинство зданий города превратились в бетонные коробки с лопнувшими трубами, выбитыми окнами и кое-где обрушенными стенами. Сохранившие функциональность дома занимали коренные жители, то есть те, кто был прописан здесь ещё до конца света, или пришедшие в Гомель во времена лилового тумана.

Ну, и те, кто смог «подняться» по социальной лестнице благодаря коммерческой жилке, профессии, нужной обществу, или колдовским навыкам.

Мать же, как и соседки, была вполне заменимым, незаметным винтиком поселения и зарабатывала чисткой рыбы. Их дом стоял относительно недалеко от реки, рыбалка городом была поставлена практически на промышленный поток, поэтому женщины держались за это место изо всех сил. И дело было не только в зарплате, маленькой, но стабильной, но и в возможности приносить домой плавники и хребты, из которых получался неплохой бульон. Любимым лакомством Лизы были вываренные до мягкости рыбьи кости.

Излишки заработанного женщина тратила на школу для Лизы и на самогон для себя. Каждый вечер тяжёлый рыбий дух в квартире сменялся за запах перегара. Жительницы квартиры не знали, как ещё избавиться от ощущения тоски и безысходности, кроме как с помощью спиртного. Если бы не отчим, мать, скорее всего, через пару лет окончательно бы спилась.

Он выдернул их оттуда и перевёз на ферму. Да, здесь тоже хватало забот, но жизнь была не в пример свободней, радостней и полней. Да и мама прекратила пить. Вот только рожать начала каждый год.

К благодарности вполне гармонично примешивалась обида: Олег Дмитриевич считал, что современному человеку, если он не гений и не маг, достаточно уметь читать, считать и более-менее понятно писать, можно даже печатными буквами. Поэтому после переезда пришлось бросить школу.

Но, в принципе, его вины в этом не так уж и много: добираться из поселений-спутников до Гомеля и взрослым-то сложно, что уж говорить о детях. Так что, по сути, в школе учились только жители Центрального района. Окрестности справлялись сами, кое-как. Мария Николаевна всегда шла навстречу, например, давала учебники из библиотеки во временное пользование, составляла план обучения и даже могла проэкзаменовать ребёнка с окраины за символическую плату. Другое дело, что взрослые ну очень редко просили о подобной помощи. Образование постепенно превращалось в роскошь, но человечество пока этого не замечало.

Лиза только пару лет назад ощутила нехватку знаний, и сама занялась своим обучением. Но об этом позже.

Кроме благодарности и обиды, в комке чувств можно было угадать страх, восхищение, подозрительность и много-много чего ещё. И в зависимости от расстояния до Олега Дмитриевича, от степени его трезвости, от времени года и от обстоятельств встречи на передний план выходила какая-то определённая эмоция.

Ненависть вылезала только вне фермы. И чем дальше от дома находилась Лиза, тем сильнее она ненавидела и презирала отчима.

К матери девушка тоже испытывала сложные чувства, замешанные на брезгливости, жалости и безграничной любви.

На кухне, возле печки, было жарко. Лиза сняла шапку, почесала зудящий после отвода глаз лоб и расстегнула куртку.

— Замёрзла? — спросила Елена, худенькая кудрявая блондинка бальзаковского возраста, дежурная, то есть, любимая жена этого месяца. — Хочешь, чайник вскипячу? Мы недавно мяту с ромашкой заварили.

— Спасибо.

— Спасибо «да» или спасибо «нет»?

— Нет.

Елена потеряла к девушке интерес и вернулась к своему занятию: сбиванию масла в древней маслобойке.

Жёны становились «любимыми» в строгом соответствии с графиком. Каждая на три недели. На это время женщина вместе с детьми переезжала в дом Олега Дмитриевича и становилась в нём хозяйкой. Ну, или служанкой, это как посмотреть. Да ещё и супружеский долг отдавала. Исключение — поздние месяцы беременности и немного после родов.

Очередная новая жена жила в усадьбе отчима долго, пока мужчина не терял к ней интерес. Обычно хватало полугода.

Старые жёны очень любили новеньких. Шутка ли — полгода относительной свободы благодаря очередной счастливице. Или жертве: опять же, это с какой стороны посмотреть. Умирали женщины тоже регулярно — в родах, например, от травм или от болезней.

К сожалению, по-человечески отдохнуть и отогреться не удалось. Уже через пару минут после того, как Егор Павлович зашёл в кабинет, отчим стал орать, да так, что стены задрожали. Елена отреагировала на крик относительно спокойно, лишь на миг прервала работу, окинула кухню взглядом, взяла со стола поварской нож и спрятала его в карман фартука. На всякий случай.

Дверь в кухню распахнулась, испуганный и какой-то пришибленный свинопас приглашающе кивнул Лизе. Девушка подавила тяжёлый вздох: обычно, чем больше зрителей, тем больше отчим распаляется. Наедине с ним чуток проще.

Вот что-что, а кабинет, в отличие от хозяина, Лиза очень любила. Здесь хранилось огромное количество книг, DVD дисков, флешек, на дубовом столе стояли мощный компьютер с плоским ЖК-монитором, радиопередатчик, а сейчас ещё и ополовиненная поллитровка смородиновой настойки. На полках теснились ящички и коробочки с серебряным запасом, в плетёных ящиках россыпью валялись всевозможные колдовские амулеты и магические артефакты, а те, что в таком виде хранить было опасно, прятались в свинцовых шкатулках. Или в простых металлических коробочках, но расписанных рунами. Или в льняных мешочках, украшенных вышивкой, в которой каждый цветочек, каждая схематическая человеческая фигурка имели смысл.

Одна из стен не пряталась за полками, и на ней висело оружие на любой вкус, начиная от снайперской винтовки и заканчивая самострелом. Там же сейчас красовалась рунная монтировка. Видно, отчим отобрал её у Егора Павловича, в наказание.

Вот только чем он недоволен? Обмен в городе произвели как надо, ничего не потеряли, от бандитов отбились… Почему свинопас такой испуганный и жалкий?

Егор Павлович, приведя Лизу, сел на самый краешек стула, стоящий у двери, виновато опустил голову. Отчим, скрестив руки, стоял спиной к окну, облокотившись на подоконник крестцом.

Олег Дмитриевич в августе с помпой отметил пятидесятилетие. Ферма гуляла два дня. Ну, как ферма: местным пришлось готовить огромное количество еды, мыть кучу посуды и приглядывать за гостями хозяина, часть из которых по обыкновению была мутной, чтобы они не разбрелись по поселению, не утопились в пруду или колодцах, не заблудились в лесу или не обидели с пьяных глаз женщин и девушек.

Так вот, Олег Дмитриевич, хоть и перевалил на шестой десяток, излучал огромные силу и здоровье. Высокий, под два метра, широкоплечий, плотный, балансирующий на грани между «толстый» и «мускулистый», со здоровенными ручищами, массивной нижней челюстью и тяжёлым взглядом синих глаз он казался медведем в человечьем обличье. В Гомеле одно время даже ходила сплетня, что он оборотень, но пудовые кулаки быстро прекратили подобные разговоры.

Отчим был обычным человеком. Хоть и примечательным.

Возраст потихоньку брал своё, но это мог увидеть только очень внимательный наблюдатель. Например, слабо заметную в светлых волосах седину или лысину на макушке, которую Олег Дмитриевич упорно маскировал, зачёсывая пряди набок. Длинные усы, свисающие ниже подбородка, скрывали заострившиеся носогубные складки и морщины вокруг рта.

Даже уютный толстый свитер из собачьей шерсти с вывязанными продольными косами не делал его менее внушительным.

— Здравствуйте, папа.

Слово «папа» Лиза всегда произносила легко. Оно не несло для неё никакой смысловой нагрузки, так как родного отца она знать не знала.

— Хуяпа! — рявкнул Олег Дмитриевич, отлепился от подоконника, в два шага оказался рядом и навис над Лизой, как гора. — Сядь!

Лиза, за одно мгновение растеряв чувство собственной значимости и достоинства, шмякнулась на кресло возле стола, краем испуганного сознания отметив, что отчим не посадил её на стул рядом со свинопасом, а значит, она пока не считается провинившейся. И всё равно, если бы не невозможность отвести глаза, пока чешется лоб, она бы обязательно спряталась в эту спасительную незаметность. Отчим — единственный человек в мире, который действовал на неё таким образом. И девушка не могла сопротивляться превращению в запуганного ребёнка.

— Расскажи мне, что, с твоей точки зрения произошло на дороге, и почему эти три недоразвитых не заметили опасности, а ты, девка безмозглая, заметила?

Лиза рассказала, всё как есть. Конечно, она не упомянула «нюх», но зато добавила, что на её крик мужчины отреагировали вовремя и грамотно. Это стоило ей неимоверных усилий.

Отчим в процессе рассказа сел на своё место, за столом. Теперь между ними находилась столешница, и Лизу немного «отпустило».

— Дмитричь, ну… видишь? По-другому никак не могли мы, — проблеял от двери Егор Павлович.

— Рот закрой! — взревел отчим. — Ты уверен, что их всего пятеро было? Нет? Так какого хрена вы свалили оттуда⁈ А если их целый отряд?

Егор Павлович вжал голову в плечи, хотя, казалось бы, куда уж больше.

— А повезли их вы куда, на кладбище? Наше⁈ Ты собрался их хоронить среди своих, да ещё и в мёрзлую землю? — прорычал отчим, а потом вдруг спокойно и почти ласково сказал: — Дебилы. Ладно, что с вас взять. На всё поселение два-три человека с мозгами. Случись со мной что, сдохнете всей кодлой меньше, чем за неделю.

Егор Павлович согласно закивал. Лиза кивнула тоже, машинально.

— Два километра до деревни. Могли из жопы достать рацию и вызвать подмогу, — продолжил кипятиться отчим. — Посидели бы часок на дороге, мужики бы подъехали, с поисковым амулетом, и место их дислокации нашли, добили, если б было кого, и закопали бы там же, с обрядом и солью, чтоб не встали. Нет, домой, к детям и бабью припёрли. Идиоты.

«А если они и вправду не одни? А если бы нас добили за этот час ожидания⁈» — подумала вдруг Лиза, но тут же трусливо прогнала мысль из головы.

— Иди. Увозите трупы туда, откуда привезли, — уже совершенно спокойно и ровно сказал хозяин поселения. — Собери людей, прочешите лес. Возьми вон в том ящике амулет.

— Какой? — тоном побитой собаки спросил Егор Павлович, подходя к коробке на полу.

— Бля, поисковый! — снова взревел Олег Дмитриевич. — Кадило возьми, мудила! Кадило тёмно-зелёное!

Свинопас рухнул на колени и принялся рыться в ящике.

— Да не разбей ничего, — пробурчал хозяин. — Монтировку заряжу, верну. Пока обычным оружием обходись.

— Хорошо.

— Нашёл? Иди отсюда. Как всё сделаете, вернёшься, отчитаешься.

Егор Павлович пулей выскочил из кабинета. Лиза почувствовала, как по спине побежали мурашки. При зрителях отчим орал громче, но находиться с ним наедине было гораздо страшнее. В такие моменты девушка снова становилась двенадцатилетней испуганной девочкой.

— Теперь ещё раз. Как ты заметила засаду?

— Не знаю, — пискнула Лиза, прочистила горло и добавила нормальным своим голосом: — что-то сверкнуло за деревьями.

Отчим уставился на неё тяжёлым, прибивающим к земле взглядом. Девушка вжала голову в плечи, как Егор Павлович совсем недавно.

— Ладно, с этим позднее. Давай теперь о своей работе. Сколько заработала?

Лиза сжато, но достаточно подробно рассказала про пожар в американском городке, о Виталии, упомянула о странном доверии Грековых к этому человеку, о предложении Тимура Каримовича. О смерти Димона Лохматого говорить не стала — отчим не любил, когда люди отвлекались от основной темы беседы. В конце она выложила на стол мыло, хотя изначально собиралась придержать его лично для себя, серёжки, траву в пакетике и поставила флакончик тёмного стекла со спиртом.

Отчим хмыкнул, взял траву, открыл застёжку и понюхал.

— Тимур заплатил тебе всем этим?

Лиза хотела соврать, она ведь и собиралась это сделать изначально, но не смогла:

— Н-нет. Оплата — только мыло и спирт. Вернее, там гречка была, но я обменяла на мыло, простите, пожалуйста. Ребёночек ведь скоро появится, я как бы в подарок ему. Пелёнки кусковым мылом стирать очень удобно, и вообще… А остальное — из кармана бандита, ну, выпало. Я подобрала и решила, что вам может понадобиться.

— Серёжки себе оставь, это не серебро, мельхиор обычный, — благодушно махнул рукой Олег Дмитриевич и встал из-за стола. Обогнул его и мирно спросил: — Знаешь, что за травка?

Девушка отрицательно помотала головой.

Мужчина кивнул, отвернулся и бросил пакетик на стол. А потом, при развороте назад, залепил падчерице оплеуху.

Силу он придержал, так что получилось не особо больно. В большей степени «воспитательно». Но у Лизы всё равно перехватило дух, а из глаз брызнули слёзы.

— Своих детей я и мылом, и порошком стиральным, и пелёнками обеспечу, если понадобится. Мозгами ты не вышла, чтобы такие решения самостоятельно принимать. Уяснила?

Он вернулся на своё место, достал из верхнего ящика стола носовой платок, протянул Лизе.

— Не смей сырость разводить, утрись.

— Спасибо, — прошептала девушка.

— Значит, так. Предложение Тимура, прямо скажу, в цвет. Не нравилось мне, что ты собачонкой за Грековыми ходишь — никаких перспектив, хотел даже отменить всё и поставить тебя в доярки. Но раз сама по себе — другое дело. Значит, так. Я сейчас переговорю с хостелом, они для тебя будут койку придерживать, чтобы ты не моталась зазря, а то задолбаешься кровь на телепорт сцеживать. Домой жду раз в неделю, ну, или какой там Тимур график выставит. Это вообще не важно. Две трети заработанного будешь отдавать мне, на нужды поселения. Пока. Там посмотрю на твою работоспособность и поведение, может, и уменьшу налог до половины. Со своей частью можешь делать, что хочешь, хоть мыло, хоть верёвку покупай. Слова не скажу, обещаю.

Лиза согласно кивала.

— Как пообвыкнешь, я тебе параллельные задания начну давать. Только это между нами, ты поняла?

Девушка кивнула в очередной раз, да так сильно, что в шее что-то хрустнуло.

— Если больше нечего сказать, иди домой. Когда тебе в город?

— Послезавтра.

— Пойдёшь завтра, с утра, и потребуешь заказ. Нечего прохлаждаться. Мне дармоеды на ферме не нужны.

Лиза торопливо ушла. Можно даже сказать, убежала. А Олег Дмитриевич подёргал себя за ус, потянулся к мышке и зашёл в папку под названием «Петрович».

Он часто записывал свои встречи хорошо замаскированной среди хлама камерой. В основном — с чужаками, клиентами и другими важными людьми. «Своих» писал изредка, по мере необходимости, когда нужно было вывести на чистую воду, например, или понять, кто виновник бытового конфликта. А вот Лизу — всегда, когда она приходила в кабинет, с тех пор, как планы выдать её замуж провалились. Мужчины и парни на вопрос «почему нет» обычно что-то невнятно мямлили и сливались. Лишь однажды ему объяснили, что «у девки взгляд бешеный, аж яйца сжимаются, когда зыркает». Сам Олег ничего такого за падчерицей не замечал ни разу, но решил поглядеть на неё со стороны.

Бешеного взгляда так и не увидел, зато однажды камера записала кое-что странное. Он, по обыкновению, воспитывал девушку, не без рукоприкладства, естественно, а потом вдруг замер, почесал занесённой для удара рукой затылок и отвернулся к окну. Лиза медленно, как кошка, выскользнула за дверь. При этом её фигуру «размазали» помехи.

Олег вообще забыл о той встрече. И вспомнил только в конце недели, когда сортировал записи.

К странности Лизы он отнёсся спокойно — одной больше, одной меньше… Закономерно. Девушка не знала историю своего рождения, а он же знал прекрасно, Юля Петрович перед свадьбой честно всё рассказала. От неё же, от жены, Олег знал, что девчонка понимает любые языки, поэтому и отправил к Тимуру работать — понадеялся, что такая способность в сумме с отличной физической силой поможет в курьерском деле. Умению дурить голову собеседнику и исчезать Олег никак не мог придумать применение, поэтому просто имел в виду. А вот сегодня, после рассказа о том, что главный курьер предлагает девушке работать в одиночку, Олега озарило.

Он не собирался рассказывать Лизе, что знает о её секрете. Но использовать планировал на всю катушку.

В деревне держали кавказских овчарок и самоедов. Олег Дмитриевич тщательно следил за чистотой пород, поэтому любую прибившуюся к деревне дворнягу безжалостно отстреливали. В псарню собак сгоняли пару раз в неделю, на вычёсывание. Рачительный хозяин во всём найдёт выгоду, и ферма Дмитрича славилась на всю торговую сеть собачей шерстью. Вязали в основном для себя, продавали же и обменивали только нитки, в больших клубках. Благодаря рекламным усилиям Олега Дмитриевича люди свято верили в то, что собачья шерсть не только тёплая, но и лечебная, и ценили больше овечьей.

Собак уже развели по будкам и вольерам, так что в псарне царила тишина. Мать собирала летающие по всему помещению клочки белой и сизой шерсти в большие мешки. Поскольку наклоняться мешал большой живот, она ползала на коленях. Тётя Айгуль, пожилая женщина, ей помогала.

— Привет. Ты вернулась? — пропыхтела мама, не прекращая ползать. — А то я стала волноваться.

Лиза подавила вздох жалости.

Мать была относительно молодой, так как родила Лизу в пятнадцать. Но выглядела на все пятьдесят, а то и старше. Худая, с редкими, уже седеющими волосами, с лицом, которое не щадит морозный ветер зимой и палящее солнце летом. Ещё у неё были вечно красные руки с потрескавшейся кожей и в цыпках. Отчим на её фоне вообще казался красавчиком, полным сил и энергии.

Возможно, мама не сдала бы так сильно и быстро, если бы все рождённые ею дети были живы. За семь лет и пять беременностей она успела похоронить троих. На данный момент в живых оставались годовалые мальчики-близнецы и трёхлетняя Наташа.

Старшая дочь предлагала матери обратиться к целителю из Гомельской больницы, но женщина всё никак не могла найти время, чтобы съездить туда. Или боялась.

Лиза молча присоединилась к женщинам. Дело пошло веселее, что и понятно — молодая девушка против старушки и глубоко беременной сто очков вперёд даст.

— Мам, я буду работать на город. Уже точно.

— Замечательно.

— Вот ты молодец, — проговорила тётя Айгуль. — Ни от кого зависеть не будешь.

— Олег Дмитриевич предложил, чтобы я ночевала в Гомеле, но и сюда периодически возвращалась.

— Хорошо. Помоги встать.

Лиза подскочила к матери, протянула руку. Юля, кряхтя, с трудом поднялась.

— Тебя возить кто-то будет?

— Нет. Через телепорт.

Мама взволновалась:

— Что, сначала через наш, потом с товаром? А разве не опасно?

— Ничего опасного. — Троица, уложив мешки в углу помещения, вышла из псарни. — Пока заказ получу, пока то да сё, вот тебе и положенный час отката. Не волнуйся, всё будет хорошо.

Тётя Айгуль подпёрла дверь палкой — в поселении замками пользовались только во время присутствия всевозможных чужаков, и добавила:

— И правда, Юля, не волнуйся. Не успеешь оглянуться, как твоя девочка в жизни получше всех нас устроится.

Старушка попрощалась и пошла в общий дом — большую хату, в которой жили бессемейные работники. Лиза с матерью направились к своей избе. Девушка не отпускала руку Юлии, потому что было темно, а кое-где снег укатался и стал скользким. Ещё не хватало беременной упасть.

— Всё-таки, мне кажется, лучше бы ты мужа нашла, — бормотала Юля по дороге. — Или здесь к чему-нибудь приспособилась. Опасную дорогу выбрала, дочка.

«Зато интересную. Хуже нет батрачить на отчима».

— У нас стабильно, спокойно, безопасно. Ты не видела, как люди живут. Такое, бывает, что и в кошмарном сне не увидишь.

— Вот я и похожу, погляжу, как живут.

Юля остановилась, помассировала свободной рукой поясницу. Помогло вряд ли — нужного эффекта помешал добиться толстый пуховик.

— Ну, походи. Только будь аккуратней, и не верь никому. Хочешь, я тебе погадаю? — предложила Юля, снова двинувшись по дороге.

— Нет, мам. Не надо. Да и ты же сама всегда говорила — родным гадать сложно, потому что переживаешь, если плохая карта выпадает. Ты лучше скажи — «О сверхъестественных существах» Бондаренко дочитала? А то я завтра бы забежала в библиотеку, вернула.

— Последняя глава осталась. Я до утра добью. Интересная книга, кстати. Очень информативная.

— У этого автора ещё есть, «Путеводитель по современному миру» называется. Только Мария Николаевна сказала, что читать книгу нет смысла, потому что она написана во времена лилового тумана. Информация устарела.

— Понятно.

Они дошли до своего одноэтажного домика. Лизина комната находилась на чердаке.

Раньше, пока мать трудилась, за малышами присматривала Лиза. Но, как девушка ушла работать в город, Олег Дмитриевич подселил к ним бабу Софью. Старушка любила детей, а ещё готовить, так что у Юлии появилось даже что-то вроде свободного времени.

Поев холодной пшённой каши, Лиза ушла на чердак. Чуть позже, лёжа в кровати, она ворочалась и решала, что брать с собой на время путешествий, и как лучше набирать кровь для активации путевого камня. Раздумывала, каково это — ночевать в хостеле, где кровати стоят впритык друг другу, и на них спят незнакомые друг другу люди, и размышляла, почему отчим до сих пор отключает у неё силу воли.

Уже задрёмывая, вдруг вспомнила, что так и не спросила у Олега Дмитриевича, найдётся ли на ферме место для Грековых.

«Ну и ладно, спрошу через неделю, когда вернусь. Всё-таки здорово, хоть и страшно: завтра у меня начнётся совершенно другая жизнь».