Найти Джейка

ГЛАВА 24 День второй

По дороге я набираю номер Мартинов-Кляйнов. Кто-то поднимает трубку, но молчит.

— Алло, — произносит наконец неуверенный женский голос.

Это меня несколько обезоруживает. Я готовился к схватке с отцом Мартином-Кляйном, хотел наброситься на него и вырвать признание, но я плохо представлял себе, как это будет выглядеть. Услышав голос матери Дуга, я теряюсь. Прежде мне ни разу не доводилось беседовать с этой женщиной.

— Это…

— Папа Джейка? — приходит она мне на помощь.

Почувствовав комок в горле, я несколько раз яростно моргаю.

— Да, здравствуйте, — с трудом выдавливаю я из себя.

— А я Мэри… Мартин-Кляйн. Мне очень жаль, мистер Конолли. Вы не представляете себе, насколько мне жаль. Ваш сын был хорошим мальчиком. Просто замечательным, и он был так добр к… словом, очень добр, ну вы и сами знаете. Я не могу понять, как все это произошло.

Я кровоточу изнутри и сейчас, услышав ее тихий, извиняющийся голос, не могу сдержаться. Весь гнев и ярость выплескиваются наружу, сочатся, как гной из воспалившейся раны. К своему стыду, я полностью теряю над собой контроль. Я ору:

— Да неужели? Как, интересно, вы могли не знать?! Вы что, совсем не следили за своим сыном? Вы что, позволяли ему ходить, куда вздумается, и делать все, что придет в голову? Я просто не понимаю, как вы могли быть настолько слепыми?

Последнее слово повисло в воздухе. Я сказал достаточно, и мне уже стыдно за себя. Где моя хваленая человечность? Конечно, я говорю правду, но… Дуг был ее любимым сыном… И могу ли я сам утверждать, что хорошо знаю собственного сына?

— Простите меня, Мэри, простите, — бормочу я.

Мэри Мартин-Кляйн давится слезами. Она не повесила трубку и не прикрыла рукой. Звук рыданий ранит меня не менее сильно, чем ее саму мои слова. Я чувствую глубокое раскаяние.

— Мне, правда, очень жаль, простите меня, — повторяю я. — Я сам не знаю, что говорю…

А что тут можно сказать? Я вел себя, как все, был не хуже и не лучше остальных. К моему удивлению, всхлипывания прекращаются, и я снова слышу ее голос, на этот раз твердый и на удивление ровный.

— Мне кажется, Джейк… — начинает Мэри. Звук его имени заставил меня вздрогнуть, но я стараюсь сосредоточиться на том, что она говорит потом: —…был у нас… Вчера утром. Он приходил сюда.

Я чувствую подкатившую к горлу дурноту.

— Что вы имеете в виду?

— Он был здесь. Это сказали мне полицейские. Они обнаружили кровь, следы крови в доме… на нашей кухне.

— Джейк был у вас дома? Вы видели его?

Ее голос звучит как будто издалека:

— Он так давно не приходил к нам. Я… Нет, сама я его не видела… Я не думаю, что Джейк стрелял в этих несчастных детей.

— Я почти подъехал к вашему дому. Вы позволите мне войти на этот раз? Я один.

— Да, — шепчет Мэри.

Кажется, она хочет еще что-то добавить, но я даю отбой. Ее слова носятся в моей голове, как молнии, но сам я пребываю в оцепенении. Недавний выпад лишил меня сил, и сейчас я терзаюсь и упрекаю себя в том, что только что натворил, позволив себе говорить в таком тоне с матерью. Разве она страдает меньше моего? Наверняка, даже намного больше… Как можно быть таким жестоким? Я ожидал, что почувствую к ней жгучую ненависть, но кроме разрывающей душу тоски я ничего не чувствую.

Подъехав к дому Мартинов-Кляйнов, я вдруг понимаю одну вещь и в очередной раз поражаюсь своей тупости: ну почему это дошло до меня только сейчас?

В моменты слабости, когда я позволил себе допустить, что Джейк может быть убийцей, я упустил из виду, сколь незначительной была роль Дуга в жизни моего сына все эти годы. В младших классах они и впрямь вместе играли и даже дружили. Но это продолжалось от силы года полтора, не больше. А потом Дуг превратился просто в приятеля, за которым, как я теперь понимаю, мой сын считал нужным присматривать в школе.

Я выскакиваю из машины и иду к дому, пытаясь восстановить дыхание, но все равно задыхаюсь, как преследующая дичь собака. Мою грудь свело, и я шарю рукой по стене, пытаясь нащупать звонок. Мне необходимо найти сына, но сама мысль о встрече с родителями Дуга невыносима.

Дверь распахивается прежде, чем я успеваю нажать на звонок. Хозяйка появляется за стеклом внутренней двери, и за моей спиной щелкают вспышки фотоаппаратов. Ну конечно, репортеры сидели в засаде. Неужели не скучно все время здесь торчать?

— Проходите, — нервно произносит Мэри.

Я пытаюсь держать себя в руках, однако переполняющее меня возмущение прорывается наружу:

— Вы же были дома, когда я приходил сюда раньше и стучал в дверь! Я это знаю.

Она обреченно кивает:

— Мой муж уехал. Я боялась… Я…

Я смотрю через ее плечо, ожидая увидеть доктора Мартина-Кляйна. И понимаю, что весь мой гнев адресовался именно ему. Но она же сказала, что мужа нет дома!

— Отец Дуга уехал. Я не знаю куда. Просто исчез, — продолжает она. — А я не могу. Адвокат советует мне тоже куда-нибудь уехать. Но я не могу.

— Где Джейк? Вы видели его? Вы сказали, что он приходил к вам тем утром перед стрельбой.

Она молчит. Стоит, закрыв глаза, и молчит. Мне кажется, я жду ответа от чистого листа бумаги. Я ее понимаю. Глядя в глаза этой женщине, я вижу, что она, не переставая, казнит себя. Эта пытка — самое тяжкое наказание, которое можно себе представить. Мэри Мартин-Кляйн обвиняет себя в убийстве и самой себе выносит приговор.

Этот момент мне никогда не забыть. На виду у репортеров я подхожу к матери Дуга и обнимаю ее. Я держу ее в своих руках, а мир позади нас сходит с ума. Я слышу крики, вопли, свист. Вспышки фотоаппаратов сверкают, как молнии во время грозы. Не обращая на все это внимания, я наклоняюсь к ее уху и шепчу:

— Вы не виноваты.

Сейчас я, как никогда, уверен в правильности вынесенного мною вердикта. Я поддерживаю мать Дуга, не чувствуя веса ее тела, как будто в моих руках мешок с перьями. Она покачнулась, и мне на мгновение кажется, что терзающие ее демоны унеслись прочь в поисках новой жертвы.

Но, конечно, это не так. Мои слова не способны излечить несчастную. Демоны снова вернутся, как это обычно бывает. Мэри отодвигается от меня, я вижу темные круги у нее под глазами, словно края бездонных воронок, готовых поглотить ее полностью.

— Попробуйте найти Джейка… он был здесь, — почти беззвучно шепчет она.

Я иду за ней на кухню. Следы желтого полицейского маркера все еще видны на линолеуме. Я опускаюсь на колени рядом, зная, что мой сын стоял прямо на этом месте, живой, во всяком случае, на тот момент еще живой. Больше всего на свете мне хочется повернуть время вспять и оказаться здесь, прежде чем пролилась его кровь. Тогда бы я смог защитить своего мальчика, загородить его от реальной, известной мне теперь опасности, а не от той призрачной, что скрывалась в тени, много лет ожидая прихода моих детей.

— Значит, полиция знала об этом? — спрашиваю я пустоту.

Я протягиваю руку и дотрагиваюсь до засохшего уже пятна крови, крови моего сына. Пальцы скользят по поверхности, и я отдергиваю руку. Это ничего не меняет. Я ни на йоту не приблизился к Джейку. Пятно остается всего лишь пятном. Моего сына здесь нет.

Когда я поднимаю голову, Мэри уже исчезла. Я не знаю, куда она ушла. Я стою один на кухне, в доме убийцы, расстрелявшего школьников. И по-прежнему не знаю, где искать Джейка.