Найти Джейка

ГЛАВА 31 День двадцать какой-то

В один день, счет которым я давно уже потерял, я поднимаюсь с дивана, чувствуя, как затекло мое тело и онемели мышцы. Задним числом я понимаю, что уже оделся. Зашнуровав кроссовки для бега, я выхожу за дверь. Вокруг дома больше никого нет. Все оставили меня в покое.

Я припускаю с места в карьер, глядя на то, как ноги двигаются на автопилоте без моего участия. Они словно бы сами повторяют шаг за шагом путь, проделанный недели назад, как будто следуя за светящейся нитью, что указывала путь, конец которого мне был неизвестен.

На полдороге к дому Мартинов-Кляйнов я замедляю бег, потому что вдруг понимаю, куда меня ведет подсознание. До сих пор я не оглядывался по сторонам и не ведал, куда направляюсь. Но зато теперь всё встает на свои места. На секунду у меня возникает желание повернуть назад, но вместо этого я почему-то прибавляю скорость, удвоив усилия. Я дышу неровно, холодный воздух рвет мои легкие, и дыхание — единственное доказательство того, что я все еще цепляюсь за жизнь.

Я не замедляю бега около газона Мартинов-Кляйнов, а одним скачком преодолеваю расстояние до просвета в куще деревьев за их домом и оказываюсь в лесу.

Я останавливаюсь у пруда, как будто наткнувшись на невидимую стену, и издалека смотрю на темную неровную линию форта. Пронизывающий ветер раскачивает оголенные деревья, и я чувствую на замерзших щеках его ледяное прикосновение. Изо рта у меня идет пар, и от этого перед глазами на пустынном и неподвижном ландшафте появляется иллюзия движения.

Сначала один шаг, за ним — второй. Нерешительно продвигаясь вперед, я опять оказываюсь на том месте, где погиб мой сын. Я опять здесь, и время снова останавливается для меня.

Солнце опускается за верхушки сосен, и длинные тени протягиваются по земле между стволами.

Как я могу уйти? Разве можно просто уйти? Ведь тогда Джейк останется тут совсем один, хотя, конечно, его здесь больше нет. И все равно я не могу этого сделать. Раз мне не дано жить рядом с ним, я буду рядом с тем местом, где окончилась его жизнь.

И теперь мне остается лишь одно — вспоминать все с самого начала.

Будильник зазвенел в 5.50 утра, 12 октября 1997 года. Я до сих пор помню его мелодию — песня «Водопады» группы «TLC»:

Я перегнулся через Рейчел и выключил будильник. Когда моя рука скользнула по ее животу, я ощутил нежное подталкивание. Или это просто мне показалось? Вчера ночью я наблюдал, как крошечная ножка толкалась в животе матери (по крайней мере, это выглядело, как ножка). Я смотрел до тех пор, пока движение не прекратилось. Рейчел сказала, что ребеночек успокоился, но я подождал еще немного, чтобы убедиться наверняка: а вдруг это повторится снова? Потом я выключил свет и заснул, заснул в последний раз как просто мужчина. На следующий день я уже стану отцом.

— Пора, родная, — прошептал я.

Рейчел потянулась и издала звук, который был мне известен с момента нашего знакомства — одновременно мурлыкание и рычание; это означало: я тебя люблю, но дай мне поспать еще чуть-чуть. Я улыбнулся, и обнял жену (и своего сына).

— Мы не должны опаздывать, — сказал я.

Уж не знаю, почему я решил, что нам нельзя опаздывать. Пять часов спустя мы все еще сидели в палате, изнывая от беспокойства и скуки. Вроде все шло по плану: Рейчел сделали стимуляцию, а около восьми часов акушерка проколола околоплодный пузырь, и отошли воды… Я не буду вдаваться в детали в этой части повествования. Скажу только, что я запомнил этот день навсегда, но, конечно, не позволил бы себе делиться впечатлениями о нем ни на одной вечеринке.

Когда мы сыграли еще одну партию в дурака старой растрепанной колодой карт, я вернулся к той же мысли, которая преследовала меня во время всех значимых событий моей жизни: на свадьбе, выпускном вечере в колледже, первом причастии… Я вечно ожидал чего-то грандиозного и невероятного, но, к моему удивлению, все происходило очень тривиально.

— Сердцебиение плода становится слабее, — сказала врач. — Мы должны подумать о кесаревом сечении.

Глаза Рейчел широко распахнулись. Она уже провела около двенадцати часов в бесплодных схватках. Во время беременности жена признавалась мне, что перспектива кесарева сечения пугает ее до смерти. Она больше всего на свете хотела рожать естественным путем (не обязательно без обезболивания, просто так сказать, старым добрым способом). Ей за всю жизнь еще не приходилось ложиться под нож хирурга.

Аппарат зажужжал и запищал в одно и то же время. Частота сердечных сокращений у малыша упала до шестидесяти пяти ударов в минуту.

— О, боже, нет, — пробормотал я.

Никто не услышал меня, во всяком случае, никто не отреагировал. Врач что-то мягко говорила Рейчел, а я просто уставился на монитор, в надежде, что показатели подскочат вверх.

Мне неловко признаваться в этом, но в тот момент я сделал кое-что еще. Это может показаться очень странным, и я даже не знаю, как вам правильно всё объяснить. Я как будто бы проник внутрь себя, позаимствовал кусочек своей души и протянул его этому крохотному существу внутри Рейчел. Я попытался отдать еще не рожденному сыну часть своей собственной жизни. Чувствуя, как у меня засосало под ложечкой, я задержал дыхание и предложил ему все, что у меня есть. Но это не помогло: сердечный ритм стал еще слабее.

Доктор повернулась к сестре:

— Приготовьте операционную номер четыре.

Та выскочила за дверь, а врач снова наклонилась к Рейчел:

— Иначе никак нельзя. Частота сердечных сокращений у вашего малыша упала до непозволительно низкого уровня. Все будет хорошо, но мы начнем готовить вас к операции. Договорились?

Рейчел кивнула. Врач вышла из комнаты, а я обнял жену и почувствовал, что она плачет у меня на груди.

— Не расстраивайся, — прошептал я. — Все будет хорошо.

— Саймон, прости меня.

Ее слова разрывали мне сердце.

— Это не твоя вина. Ты все делала правильно. Врачи просто хотят подстраховаться, чтобы Джейк не пострадал. А я буду здесь, с тобой. Обещаю.

Рейчел ничего не сказала.

Два санитара, похоже, те же, кого мы видели сегодня утром, появились у дверей. Они осторожно выкатили Рейчел прямо на кровати в коридор и повезли куда-то через холл. Пока я смотрел им вслед, ко мне подошла сестра:

— Мистер Конолли, пойдемте со мной, переоденетесь, а потом я отведу вас к жене.

У каждого из нас бывает в жизни переломный момент, когда ты понимаешь, что теперь живешь уже не только для себя. Со мной это произошло в тот самый миг, когда мой сын появился на свет.

Я помню, как сидел на стуле у изголовья Рейчел. Сестра установила прямо у груди жены экран, загораживающий все, что происходило за ним, в большей степени от роженицы, чем от меня. Мне самому однажды тоже делали операцию, но, в отличие от Рейчел, не под местным, а под общим наркозом. Мне трудно было представить себе, что именно чувствовала жена.

Я старался поддержать ее как мог. Не отпускал ее руку, когда бедняжка дрожала: не столько от боли, сколько от нервного возбуждения.

— Меня словно наизнанку выворачивают, — жаловалась Рейчел, изменившимся после эпидуральной анестезии голосом.

— Все будет хорошо, — нежно утешал ее я. — Все будет хорошо.

Врач и сестры уверенно переговаривались между собой. Я особо не вслушивался в то, что они говорят, но вроде все шло по плану. Я хотел взглянуть на монитор, на котором отражался сердечный ритм моего сына, но не увидел его. И, наверное, это было даже к лучшему.

— Очень больно, — опять пожаловалась Рейчел.

— Она говорит, что ей больно, — обратился я к сестре.

— Мы постараемся что-нибудь сделать.

Рейчел смотрела в потолок, и по ее щекам катились слезы. Капли падали на подушку, оставляя на наволочке медленно расползающиеся мокрые пятна. Я постарался вытереть жене лицо, но она дернулась, как будто бы я причинил ей сильную боль.

— Все будет хорошо, — снова повторил я, напрочь позабыв все слова, кроме этих.

— А вот мы и выходим наконец! — сказала врач. — Хотите взглянуть, папочка?

Мой сын уже родился или еще нет? Я хотел было заглянуть за экран, чтобы удостовериться, что все идет, как надо, но Рейчел схватила меня за руку.

— Не смей смотреть на меня в таком виде, — приказала она, стиснув зубы.

Серьезно кивнув, я вернулся на место. Ни врач, ни сестра не обратили на это внимания, продолжая делать свое дело.

Я пропустил тот миг, когда Джейк в конце концов присоединился к нам. Или же просто не помню его. Все, что произошло после того, как Рейчел запретила мне смотреть на ее разрезанный живот, и до того, как сестра положила новорожденного Джейка на маленький металлический столик, стерлось из моей памяти. Странно, да? Зато я отлично помню, как повернул голову, и глаза моего сына в первый раз встретились с моими. Наверняка разные там умники и всезнайки скажут, что это невозможно: дескать, новорожденный младенец не в состоянии различить ничего, кроме света и темноты, или что-то в этом роде. Но я-то знаю правду: Джейк посмотрел на меня. Слезы выступили у меня на глазах, но я сморгнул их, чтобы лучше рассмотреть своего сына, и чтобы он увидел, что я тоже на него смотрю.

Этот взгляд изменил для меня весь мир. Джейк позвал меня, не издав ни единого звука. Его головка слегка повернулась набок, а красные губки сжались в прямую линию. Он в одно мгновение впитал всего меня и схватил изнутри так крепко, что я понял: пути назад нет. Я, прежний, исчез в тот момент. И родился заново, но уже совершенно другим человеком. Не отдельным существом в этом мире, а частью некоего единого существа. В тот момент я не смог подобрать правильное слово, но позже мне это удалось. Раньше мне казалось, что я хорошо понимаю, что оно значит, но, как выяснилось, мое восприятие было на удивление ограниченным. Этим словом была «ЛЮБОВЬ».

— Хотите подержать его? — спросила сестра.

Я поднялся на ноги и, чувствуя невероятную легкость, почти невесомость своего тела, протянул руки. Сестра, которая ухитрилась помыть и запеленать моего сына так быстро, что я даже не успел заметить, передала мне это маленькое чудо. Я почувствовал его тяжесть на своем предплечье и понял, что он настоящий, и что он теперь со мной навсегда, что бы ни случилось. Мой сын смотрел на меня, и он весь был такой чистенький и совсем новенький, что я не мог удержаться от слез. Я наклонился и поцеловал малыша в лобик, и мои сухие губы согрело прикосновение его теплой кожи.

Не помню, как долго я держал его на руках. Я потерял связь со всем, кроме Джейка, но потом сестра легонько коснулась моего плеча.

— А теперь настала очередь мамочки, — с улыбкой сказала она.

Я широко раскрыл глаза и, медленно повернувшись, взглянул на Рейчел. То, что я увидел, просто невозможно стереть из памяти. Она смотрела на Джейка, и ее глаза все еще были полны страха. Нас целиком поглотило осознание происшедшего, которое не передать словами. Этот крошечный младенец, такой маленький и хрупкий, казался очень уязвимым. Но на самом деле в этот момент уязвимыми стали мы оба. Теперь мы больше не принадлежали себе. Теперь мы жили ради него.

На этот раз не было никакой собаки. Не было никого, кто бы помог мне выбраться из этого леса. Я чувствовал ужасную слабость. Холод проникал через промокшую одежду, и меня сотрясала сильная дрожь. Я закрыл глаза и в темноте побрел прочь, домой, спать.