(Не)естественный отбор

Глава 23

Настя удивленно посмотрела на отца:

– Приехали? Кто?

– Натаниэль, – ответил я. – Он выехал за тобой сразу после окончания рабочего дня.

Она побледнела. Папа внимательно посмотрел на нее и сказал:

– Так, Анастасия, прошу выслушать меня. Несмотря на то, что Стан – мой сын, я ни в коем случае не хочу давить. Вы вольны принять любое решение: можете уехать с эльфами, можете поехать с нами или остаться с семьей.

– Но как? Я не могу… Я не знаю, чего я на самом деле хочу. Точнее, не понимаю, какое именно из желаний мое, а какое чужое. Часть меня рвется на улицу, к Натану, мне кажется, так будет правильно, и все сомнения сразу исчезнут.

Отец успокаивающе улыбнулся:

– Я же не предлагаю вам решить что-то глобальное. Вы всегда можете передумать. Неважно, что выберете в дальнейшем: выйти замуж за Стана, расстаться с ним или навсегда остаться эльфийской монашкой. Я говорю только про данный момент, про сегодняшний день. Прямо сейчас как вы хотите поступить?

Я всегда завидовал умению отца выражать мысли, он умел подбирать слова под своего собеседника, подстраиваясь под его настроение, образование и интеллект.

Настя глубоко вдохнула и выпалила:

– Сейчас я хочу остаться тут и разобраться со своими мыслями.

– Хорошо, так и поступим. У меня к вам одна просьба. Мы вместе выйдем на улицу, и говорить буду я. Вы молчите. Даже если эльф задаст вам прямой вопрос – молчите. Отвечайте только, если я спрошу у вас. Стан, к тебе это тоже относится. Все понятно?

Мы синхронно кивнули. Мне было немного стыдно: я хотел спасти свою девушку, а в результате все свалил на отца. А ведь считал себя уже таким взрослым и самостоятельным.

Позади нашей машины стоял тот самый черный матовый БМВ. Ребятня уже собралась неподалеку и обсуждала вновь прибывших. Мда, сегодня у местных просто праздник какой-то: целый спектакль в два действия с антрактом.

Из БМВ неторопливо вышел невысокий, не более ста семидесяти сантиметров, остроухий мужчина с длинными, сложно переплетенными волосами, как и говорила Крис. Его лицо выражало самодовольство и незыблемую уверенность в себе. Мне он сразу не понравился. Впрочем, он мне не нравился задолго до этой встречи.

– Добрый вечер, господа.

От его голоса я непроизвольно поморщился: снова эти режущие визгливые нотки, присущие эльфам.

– Добрый день и вам, Натаниэль, – сказал отец.

– Мы знакомы? – едва заметно приподнял брови эльф.

– Вы меня не помните, скорее всего, но мы уже встречались. По делу Киселевой три года назад. Вы тогда выступали как эксперт по дошкольному образованию, а я консультировал адвоката Киселевой.

Я удивленно посмотрел на отца. Он не говорил, что знаком с Лаэлисом. Интересно, что это было за дело такое?

Теперь поморщился эльф, похоже, решение суда оказалось не в его пользу.

– Вас так занимают дела эльфийского обучения или это совпадение? – спросил Натаниэль.

– На самом деле, весьма занимают, – сказал отец. – Я всегда считал, что контракт с воспитательницами эльфийских групп противоречит российскому законодательству и больше похож на средневековую кабалу. Но пока это всех устраивало, я не вмешивался.

– Сейчас что-то изменилось? У кого-то есть претензии? – холодно спросил эльф, пристально смотря на Настю. Я чувствовал, как ее потихонечку начинает трясти, несколько раз за время разговора она дергалась вперед, словно желая уйти к эльфу, но сама себя вовремя останавливала.

Отец сделал несколько шагов в сторону эльфа, помолчал, а потом негромко сказал:

– Знаете, Натаниэль, что я ненавижу больше всего? Это лишение разумного свободы выбора. Навязывание своего мнения силой.

После этих слов Настя застыла, а ее лицо превратилось в каменную маску.

– Вы меня в чем-то обвиняете? – повторил эльф.

– Зачем вы сюда приехали, Натаниэль?

– Мне нужно поговорить с Анастасией.

– Настолько, что вы бросили все и проехали двести километров? Или настолько, что вы перевезли девушку в свой дом, не посмотрев ни на приличия, ни на закон, ни на ее желания?

– Я разве кого-то принуждал? Настя, – эльф посмотрел в глаза девушке, – я вас заставил переехать ко мне?

Она было раскрыла рот, но я предупреждающе сжал ее ладонь.

Эльф слегка прищурился и перевел взгляд на меня:

– Так, а вы, я так полагаю, тот самый Стан. А это ваш отец, знаменитый в своем роде адвокат. Вам не кажется, что в этом деле вы будете чересчур предвзяты?

– А вы уверены, что стоит заводить отдельное дело? Не боитесь проиграть?

– В понедельник согласно контракту Анастасия обязана выйти на работу.

– Конечно.

– А вечером прийти ко мне на дополнительные занятия.

– Несомненно.

– И уловка с матерью уже не сработает.

– Безусловно.

Я смотрел на спокойный диалог отца с эльфом и не мог избавиться от ощущения, что они ведут переговоры на нескольких уровнях, из которых я видел только самый верхний.

– Я все же хотел бы переговорить с Анастасией сегодня, раз уж я проехал двести километров.

– Говорите, – махнул рукой отец, но не сдвинулся с места, загораживая проход эльфу.

– Наедине.

Папа негромко рассмеялся. Натаниэль же отошел в сторону так, чтобы видеть Настю, и странным шипящим голосом произнес несколько слов на непонятном языке. Я бы не удивился, если бы за моей спиной вдруг появился портал в иное измерение и оттуда бы вышел сказочный демон. Настя вдруг задрожала и принялась выдергивать руку из моей хватки. Глаза у нее опустели, совсем как сегодня днем.

Я растерялся. Что делать? Ударить ее? Хлопнуть в ладоши? Отпустить? И тут я вспомнил слова, после которых она пришла в себя.

– Все оборотни – жалкие псины. Блохастые ублюдки. Подзаборные шавки, – шепнул я ей на ухо. – А ты…

– Не… не говори больше так никогда, – сказала Настя. Из ее глаз потекли слезы. Она отвернулась от эльфа и крепко обняла меня, уткнувшись носом в плечо. – Не отдавай меня ему. Пожалуйста.

Отец громко, так, чтобы слышала и Настина мама, стоявшая возле калитки, и местные жители, расположившиеся поодаль, спросил:

– Анастасия, вы хотите поехать с Натаниэлем?

– Нет, – выкрикнула она, не отпуская меня.

– Полагаю, на этом ваш диалог окончен. В понедельник Анастасия выйдет на работу, как и положено, но мы зафиксируем ее текущее состояние у профессионального психолога. На вечерних занятиях у нее будет сопровождающий. При малейшем изменении состояния мы подаем на вас в суд.

Эльф стоял, вытянувшись во весь небольшой рост, и молчал. Через минуту он все же открыл рот:

– Вы пойдете на нарушение контракта?

– Разве Настя что-то нарушила? – мгновенно отреагировал отец. – Она соблюдает все пункты договора. Разве что вы захотите прервать его досрочно.

Лаэлис, не прощаясь, развернулся, сел в машину и уехал.

Я осторожно спросил у папы:

– Мы выиграли?

– Не совсем, – когда отец повернулся к нам, меня поразила усталость на его лице. Они разговаривали недолго, но он так вымотался. – Скорее, временное отступление. Эльф не смог сразу повлиять на Настю, но это не значит, что он не предпримет других попыток.

– И мы на самом деле сможем подать на него в суд?

– Вряд ли. У нас нет никаких доказательств насчет воздействия на Настю. Если бы это причиняло вред ее здоровью или влияло на окружающих, то еще был бы шанс. А так, подумаешь, молодая девушка переехала или рассталась со своим ухажером. Есть еще один вариант, но…

Настя подняла заплаканное лицо и с надеждой посмотрела на папу:

– Какой вариант? Разорвать контракт?

– Нет. Боюсь, вы не сможете оплатить неустойку. В деле с Киселевой защита смогла обойти этот вопрос только за счет беременности, но в вашем случае… Сами понимаете. Другой вариант заключается в том, что психиатр скажет, что вы неспособны выполнять свою работу. Иными словами, вас признают недееспособной.

– Но это же приговор! – воскликнул я. – Так нельзя.

– Согласен. Поэтому пока начнем потихоньку собирать все материалы по вашему делу. Я проконсультируюсь с коллегами. И, Стан, вам с Настей нужно обсудить ваши дальнейшие действия.

После этого отец подошел к калитке и, подняв голову к небу, спросил:

– У тебя все получилось?

С крыши спрыгнул Гришка и протянул папин телефон:

– Все записал. Не уверен насчет звука, далековато было. Там три видеозаписи получилось.

– Молодец.

Гришка горделиво улыбнулся, потом посмотрел на сестру и сразу помрачнел:

– Вы останетесь у нас или уедете?

Отец искоса глянул на нас:

– Думаю, Стану лучше остаться на все выходные, если Лидия Васильевна разрешит, а я, пожалуй, откланяюсь. Заодно поищу психотерапевта.

Мама Насти принялась уговаривать отца остаться хотя бы на ночь, мол, время позднее, но он вежливо отклонил ее приглашение и уехал.

Это были самые необычные выходные в моей жизни.

У Насти были постоянные перепады настроения. В течение нескольких минут она могла расплакаться, рассмеяться, попросить прощения за свое поведение, швырнуть подушкой и кинуться мне на шею. Но чаще всего она сидела как каменная статуя и о чем-то напряженно думала.

Когда я пытался выяснить, что же происходит у нее в голове, она замыкалась еще сильнее.

Настина мама взяла отгулы на работе и очень старалась мне угодить, вплоть до выбора блюд на обед или ужин, от чего мне становилось крайне неловко. В конце концов, в случившемся с ее дочерью была и моя вина. Если бы я не встретил Настю и не начал приставать к ней со своими странными чувствами, то, скорее всего, эльфу бы удалось внедрить ей все, что нужно, безболезненно и незаметно. И с виду у нее было бы все хорошо.

С Вадькой мы наладили если не дружественные, то, как минимум, положительно-нейтральные отношения после того, как я прошел ему сложный момент в игре. Я всего лишь посмотрел видео прохождения несколько раз, а потом повторил его полностью в самой игре.

А вот для Гриши я, видимо, и стал тем самым героем-суперменом, про которого говорил Тихон. Этап обожествления сестры окончился. Это было нормально для мальчика семи-восьми лет, но тринадцатилетнему подростку нужны новые идеалы, и так получилось, что подвернулся я.

Когда у Насти случались светлые минуты, она шла с нами на футбольную площадку и горячо болела за нашу команду. Собственно, с местной ребятней я тоже поладил, даже с Лехой-стриженым. Продемонстрировал им вольную программу по паркуру на спортивной площадке, показал, с чего лучше начинать, и уже к вечеру субботы можно было увидеть, как мальчишки тянули мышцы и учились удерживать равновесие. В такие моменты Настя улыбалась так радостно, что казалось, она пришла в норму. А потом мы возвращались домой, и она снова начинала плакать.

В воскресенье мы собрались уезжать. Гришка стоял в комнате с угрюмым выражением лица. Я протянул ему руку на прощание:

– Счастливо. Был рад познакомиться.

У него дернулась щека:

– Ты это… нормальный парень. Хоть и оборотень. Позаботься там о Насте. И… приезжай еще.

Мы с Настей пошли на трассу и сели в первый же проезжавший автобус. Впереди было три часа поездки.

Сначала Настя сидела спокойно, потом взяла меня за руку и сказала:

– Мне кажется, что я уже никогда не стану нормальной. Разве это нормально – влезать к людям в голову и навязывать свои мысли? Может, Натан делал это и раньше? Может, мои прежние чувства к тебе тоже ненастоящие?

– Прежние? – переспросил я. Ее слова неприятно резанули меня по сердцу, мне захотелось, чтобы она больше ничего не говорила.

– Я… я не знаю. Еще совсем недавно было все так замечательно. А теперь большую часть времени я тебя ненавижу. Не потому, что ты – это ты, или потому что ты что-то сделал или сказал не так. А просто. Вот сейчас внутри все ровно, а стоит посмотреть на тебя, как словно ледяной водой окатывает. Я знаю, что эта неприязнь ненастоящая, но чувства-то я испытываю реальные. Поэтому и подумала, а может ли быть так, что и симпатия к тебе была искусственной? Понимаешь? Если так легко внедрить человеку какую-то идею, то вообще что-то в нашей жизни есть настоящее? Может, через те же телевизоры, книги, разговоры и статьи нам каждый день внедряют что-то чуждое.

Я сжал ее руку и ответил:

– Да, ты права. Нам действительно постоянно что-то внушают, но разве это всегда плохо? Изменение общественного мнения, внедрение хороших мыслей, постоянный рост цивилизации, нормы морали. На самом деле, вся история оборотней – это история внушений. Вспомни античность. Оборотни считались элитой человеческого мира. Лучшие воины и лучшие полководцы, гениальные врачи, ставящие диагноз по запаху, философы и писатели, жрецы, охотники.

А потом в наш мир пришло христианство, чьи идеи не были приняты оборотнями, и всего за несколько поколений мы стали чудовищами, слугами дьявола, разносчиками бешенства и других болезней. Как тысячелетняя история сотрудничества всего за сто-сто пятьдесят лет превратилась в геноцид? Только благодаря внушению. Тысячи священников ежедневно клеймили мой народ монстрами, и люди стали нас бояться, уничтожать тех, кто веками жил рядом с ними.

Конечно, всегда были те, кто относился к оборотням хорошо. Единицы. Те, кто смог преодолеть внушение и перешагнуть через навязываемое мнение. Те, кто привык опираться только на свое личное суждение, а не повторять чужие слова.

И именно такие люди смогли все же создать закон о равенстве рас. И лишь благодаря общественному внушению в двадцатом веке я могу сидеть рядом с тобой и разговаривать на равных.

– Ты хочешь сказать, что внушение – это лишь инструмент?

– Да. Главное, как и кто его использует. Можно внушить людям мысль, что измена – это преступление, и провинившихся закидают камнями, а можно сказать, что измена- это нормально, и брак будет носить скорее фиктивный характер. И то, и другое уже было в человеческой истории.

– Тогда как же лучше?

– Лучше всего самому принимать решение, сомневаться в каждой прописной истине, пробовать на зуб любое мнение. Так что сомневайся в настоящих чувствах, которые ты испытываешь, сомневайся в прошлых чувствах. Не доверяй каждой мысли, что приходит тебе в голову. И живи. Поступай так, как считаешь нужным, и делай свои выводы.

– Знаешь, я немного завидую оборотням. Когда смотришь на вас со стороны, то кажется, что все самое необходимое у вас уже есть с рождения. Вы влюбляетесь за секунду и расстаетесь в тот же момент, когда любовь пропадает. Вы твердо знаете, что правильно и что неправильно, можете в одночасье изменить всю жизнь и ни разу не обернуться на прошлое. Гришаня поэтому и подружился с тобой. Он такой же. Непреклонный, вспыльчивый, резкий в суждениях.

Но я другая. Даже если бы я влюбилась в тебя, то никогда бы не смогла подойти и познакомиться. Я бы подумала, что это глупость, и тихо задушила бы чувства внутри себя.

– Просто люди думают, что у них есть время все исправить. Что они еще встретят того самого человека, что успеют найти хорошую работу, что можно не торопиться с детьми. А потом обнаруживают, что времени нет. Оно прошло. Мы же не тешим себя надеждой, что что-то появится потом. У меня есть только сейчас, и оно очень скоротечно. Поэтому если я хочу быть с тобой, я сделаю все, чтобы быть с тобой.

– А если твое решение причинит вред другому? Тогда тоже стоит настаивать на своем?

– Нельзя причинять прямой вред. Но я не понимаю, почему бы я должен ставить кого-то впереди своей жизни. Каждое мое решение – это потенциальный вред кому-то. Я решил поступить в университет? А вдруг из-за этого не сможет поступить тот, кому это больше нужно? Я захотел встречаться с кем-то? А вдруг кто-то другой станет из-за этого несчастным? Если ты думаешь про несчастных осиротевших эльфятах, то не стоит. Детский сад – это сравнительно небольшой промежуток в их жизни, и треть твоей. Так почему ты считаешь свою жизнь менее важной, чем их?

Настя прижалась к моему плечу плотнее:

– Когда ты так говоришь, я чувствую, что все становится на свои места.

– Хочешь, я буду говорить тебе это постоянно. Могу даже написать небольшой трактат о правилах жизни оборотней.

– Значит, ставить свою жизнь во главе всего? – она улыбнулась. – Я запомню.