(Не)естественный отбор

Глава 39

После того, как Зоя наигралась с «собачкой», я сбегал в раздевалку и перекинулся в человеческую форму, но малиновый бантик так и остался болтаться на шее. Девочка сначала недоверчиво взглянула на меня, насупилась, но потом заметила бант и снова заулыбалась:

– Это же ты? Вы? Ты? – она растерялась, не зная, как правильно ко мне обращаться.

– Это я, – я присел рядом с ней на корточки и осторожно погладил по голове. – Ты хорошо обращаешься с животными. Только я не собака, а оборотень и умею перекидываться в волка.

– Ну, нет, волки – они злые и страшные, а собачка… ты… был добрый, – Зою было просто не узнать. Она раскраснелась, ожила, повеселела.

– Так я же не простой волк, а волшебный. Знаешь сказку про Ивана-Царевича и Серого Волка?

Зоя помотала головой, и я устроился рядом с ней и стал пересказывать старую историю про дружбу человека и оборотня. Несмотря на антипропаганду оборотней, на христианские гонения и общую плохую репутацию моей расы, в России сохранились сказки, в которых оборотни помогают людям. Возможно, это было связано с укоренившимся и до конца не стертым язычеством, а может, сама природа с густыми непроходимыми лесами способствовала сохранению целых общин оборотней, которые умудрялись ладить с людьми. На Руси всегда сохранялись укромные уголки, куда веками не доходили княжеские тиуны, да и не любили у нас власть никогда и зачастую поступали вопреки ее указам. Поэтому-то в настоящее время оборотни с формой волка и медведя встречаются чаще прочих форм.

Пока я рассказывал, к нам подошли мальчишки-оборотни и тоже устроились послушать историю. И все это время я ощущал чей-то пристальный взгляд, хотя почему чей-то… Я знал, что она смотрит на меня.

– И жили они долго и счастливо! – закончил я. – А теперь нам пора домой, скоро вернется твоя мама.

Зоины глаза сразу потускнели, девочка словно уменьшилась в размерах, сжалась в комочек, сползла со скамейки, протянула мне руку и сказала:

– Пошли!

– Стан, а завтра Зоя придет? – спросил один из мальчишек.

– Наверное. Зоя, ты хочешь прийти сюда снова?

– А ты будешь превращаться в волка?

– Конечно.

– Тогда хочу.

На этом мы распрощались с ребятами, и я отвел Зою домой. Наталья после возвращения от Дум Шадара выглядела задумчивой и не хотела ни с кем разговаривать, поэтому мы с Зоей вместе сделали домашнее задание, а потом я ушел.

Меня так и подмывало позвонить гному-психологу, но я уже знал, что он ничего не расскажет. Еще во время работы с Настей я пытался выяснить, как идет лечение и что нагромоздил Лаэлис в ее голове, но упрямый гном стоял насмерть и отговаривался врачебной этикой. «Даже будь ты ее сиамским близнецом, я и то не сказал бы» – рявкнул он в конце.

На следующий день мы с Зоей снова отправились вечером в Экстрим. Девочка сама рвалась туда, только вместе красивенького платьица она надела джинсы и кроссовки. «Там же никто в платье не гуляет» – объяснила она.

И когда мы пришли в парк, я был потрясен до глубины души: неподалеку от скамейки, где мы вчера сидели с Зоей, выстроился целый ряд волков с цветными бантиками на шее, причем все цвета были разные. Крис как раз завязывала бант на шее очередного волка.

Случайные прохожие старательно огибали это место по широкой дуге, опасаясь полоумных оборотней; хоть перед парком и стоял знак Нулевка, мы, как правило, гуляли в человеческой форме, используя оборот лишь во время занятий спортом, а сейчас на площадке находилась целая стая волков. Крупные, в холке не ниже пояса взрослого человека, с раззявленными зубастыми пастями, звери весело махали хвостами и шумно втягивали носами прохладный воздух.

Стоило нам только войти, как все волки повернулись к нам. Даже мне стало немного не по себе, хотя я мог назвать по имени каждого из них. Я посмотрел на Зою: не испугалась ли она, но девочка хоть и замерла, но не от страха, а от восторга. Она вопросительно посмотрела на меня:

– Можно к ним подойти?

– Конечно!

И она побежала прямо в гущу животных. Со стороны это смотрелось страшновато: белокурая макушка едва виднелась из-за волчьих спин. Зоя подошла к каждому волку, каждого погладила по голове, похвалила бантик, потом умудрилась кому-то вползти на спину и даже немного покаталась верхом.

– Здорово ребята придумали, да? Мы едва-едва успели купить банты, полгорода обежали, – Крис подошла ко мне и со странной улыбкой посмотрела на Зою, – только в свадебном салоне нашли подходящие.

– А зачем? С чего вдруг?

– Ты забыл про правило Экстрима? Каждый, кто сюда пришел, становится своим, и было бы неправильно, если девочка боялась бы нас. Если для того, чтобы она освоилась, нужно немного погулять в звериной форме с бантом на шее, то так тому и быть. Ты бы знал, как расстроился Вик, сказал, что опять все самое лучшее достается оборотням. И, кстати, узнай у Зои, как она относится к медведям, а то наши мишки тоже хотят подружиться с ней.

Я оглянулся и увидел, как несколько парней-людей и пара оборотней-медведей грустно наблюдают за веселящимися волками.

– Я расскажу ей сказку про медведей в следующий раз, так что пусть тоже готовятся, что ли?

– Стан, – тихо сказала Крис, не отводя взгляда от девочки, – Зоя ведь из неблагополучной семьи, верно? Ты ей просто так помогаешь?

Я посмотрел на подругу и заметил в ее глазах слезы:

– Я просто не смог остаться в стороне. Ее маме в свое время не встретился такой человек, так пусть хотя бы у дочери будет хорошее детство.

– А ты можешь познакомить меня с похожей семьей?

– В смысле? – не понял я. – Насколько похожей?

– С неблагополучной. В последнее время меня одолевают неприятные мысли, словно я выбрала не ту профессию. Надоели до смерти эти законы, поправки, дурацкие суды с дурацкими требованиями. То одному привезли бракованный диван, и магазин отказывается возвращать деньги, то кому-то машину поцарапали. Мышиная возня. Когда я помогала Насте, то ощущала себя лучше, значительнее, словно я – настоящий супермен. Или супервумен. А сейчас ей уже не нужна помощь, думаю, вы и сами прекрасно разберетесь. Кстати, поговори с Настей. После вчерашнего вечера у нее что-то сдвинулось.

А когда я смотрела на тебя и Зою, то чувствовала, что ты делаешь очень крутое дело. Спасти жизнь ребенку – это ничуть не меньше спасения целой вселенной. И я тоже хочу помочь. Хотя бы кому-то.

– Крис, ты… – я не знал, что ответить. – Это все не так просто. Ты не представляешь, с чем я столкнулся во время работы. Зоя – это вершина айсберга, причем довольно ухоженная и симпатичная, а что там внизу.… Это страшно.

– Вот именно! – парировала Крис. – Если тебе даже смотреть страшно, то каково там жить? И если вдруг я смогу хоть кому-то помочь, разве это не будет правильно?

– Правильно – неправильно… Все прекрасно знают, как нужно жить правильно, вот только никто так не делает! Иначе зачем бы нужна была моя профессия? Или твоя? Или Дум Шадара? Все знают, что спорт полезен, и продолжают лежать на диване перед телевизором. Все знают, что детей бить нельзя, но каждый день в больницы поступают избитые школьники. Все знают, что алкоголь вреден, но бары процветают и по сей день. Я же о тебе беспокоюсь, Крис! Это не так легко, как тебе кажется. Мне понадобился всего один разговор с мамой Зои, чтобы подтолкнуть ее к решению проблемы, но большинство родителей не такие! Там есть такие личности, что проще сделать им лоботомию, чем исправить! В чем-то Наталья была права. Мы, оборотни, не знаем, каково это – быть ненужным ребенком.

– Ты что, думаешь, что я не справлюсь? – Крис впервые за время разговора посмотрела мне в глаза, и я ясно увидел ее злость. – Думаешь, я слабее тебя? Что я расплачусь и убегу?

– Да нет, Крис, я думаю, что ты как раз не сбежишь. Поэтому и говорю тебе: подумай.

– Да к дьяволу твое «подумай». Я хочу спасать этот гребаный мир. Ты мне поможешь или нет? – в конце Крис перешла на крик.

– Хорошо, – резко ответил я, – как скажешь, супервумен. Завтра приходи к девяти утра в участок. Пройдешься со мной по домам, сама выберешь себе подопечных. Если не струсишь.

И я пошел к Зое, которая уже и забыла про мое существование, снял ее со спины волка и предложил рассказать еще одну сказку, на этот раз про Машу и медведя. В других русских сказках волк выставлялся либо злодеем, либо глупым неудачником, хотя была еще история про Маугли, но я решил, что она может натолкнуть Зою на неправильные мысли.

Даже после того, как ребята обернулись, оставив свои бантики на шеях, Зоя их не боялась. Девочка перезнакомилась со всеми, вспоминала, как выглядит тот или иной человек в звериной форме, и весело болтала. Кто-то даже захотел научить ее кувыркам, но я запретил. Все же разрешение на занятия паркуром должна давать мама, и паркур – не самый безопасный вид спорта. Лучше уж купить ей ролики, и пусть она катается по лесным дорожкам под присмотром одного из волков.

А Наталья, когда я передавал ей девочку, сказала, что днем звонила учительница и сказала, что сегодня Зоя впервые заговорила с детьми во время перемены.

Да, некоторые проблемы довольно просто решаются, а некоторые…

Первая семья, куда мы пришли, внешне выглядела вполне благополучно. Трехкомнатная квартира, двое родителей: мама – домохозяйка, папа обеспечивает семью, и шестеро детей разных возрастов. Все ходят в школу, одеты не в новую, но добротную одежду, младшие донашивают за старшими, дома всегда есть суп, второе. Но к нам поступила информация, что по вечерам из квартиры часто доносятся крики и плач, неоднократные вызовы полиции, соседи говорят, что отец лупит детей и, возможно, жену.

Главы семейства не было дома, и нас встретила его жена, невысокая, с усталым лицом, в потертом халате и с грудным младенцем на руках.

Когда мы вышли из их квартиры, Крис вдохнула и глубоко выдохнула, пытаясь очистить легкие от липкой атмосферы их дома.

– Стан, она, кажется, так и не поняла, почему мы пришли. Фуу, аж покурить захотелось.

– И боюсь, никогда не поймет. Ее отец бил детей за любую провинность, ее муж бьет детей, в ее мире так и должно быть. Она не представляет, что кто-то может жить по-другому.

– Самое смешное, что представляет, но весьма отдаленно и точно не в России. Слышал, там телевизор работал? Я почти уверена, что это какой-то бразильский сериал, так вот, скорее всего, она думает, что семьи, где папы заботятся о своих детях, говорят им, что любят, разговаривают с ними о жизни, существуют лишь где-то там, за границей, в красивых фильмах и любовных романах. А в жизни все, как у них: полнейшая диктатура и оплеуха за любое неповиновение.

– Не хочешь взяться за них?

– Ни за что. Хотя детей жалко. Они ведь вырастут и продолжат эту цепочку: парни будут бить жен и детей, девочки найдут себе мужей-тиранов, но я даже не представляю, что я могу здесь поменять. Даже если я изобью папашу, он лишь внесет меня в список тех, кого он должен бояться, а жена и дети так и будут числиться в списке жертв.

– Пока не передумала?

Крис пожала плечами и села в машину. Раз уж у меня была возможность помотаться по адресам с личным водителем, я не стал ее упускать.

Во второй семье я уже бывал раньше и надеялся, что после ее посещения Крис передумает воплощать свои романтические идеи и сбежит. Это был классический пример затяжного алкоголизма в семье.

Подъезд в том доме словно бы готовил посетителей к погружению в бытовой ад: исписанные маркером, мелом и помадой стены, потолки в черных пятнах, из центра которых, словно черви, торчали изогнутые сожжённые останки спичек, крепкий запах мочи с оттенком кошатины, бурые кучи непонятного происхождения по углам, битое стекло и разорванные пакеты с мусором.

– Блин, они тут вообще не убираются? Как можно жить в такой грязи? – прошипела Крис, зажимая нос. Я лишь усмехнулся и потянул дверь квартиры.

– Разуваться не рекомендую, – сказал я, переступил через мужика, растянувшегося прямо на пороге, и включил фонарик.

Я даже не стал бы называть это квартирой. Полы были замызганы настолько, что сложно было сказать, а есть ли там хоть какое-то покрытие, на стенах местами еще виднелись клочки обоев, но взгляд останавливался не на них, а на грязно-бурых подтеках, напоминающих засохшую блевотину. Окна в комнатах были закрыты фанерой и разодранными картонными коробками, и лишь на кухне было светло, там подобные импровизированные ставни днем снимали и использовали в качестве стола.

– Тут что, живут дети? – прошептала Крис.

– Один. Мальчик, десять лет.

Внезапно что-то на кухне взревело так, словно газанул самосвал, доверху забитый кирпичами, Крис подпрыгнула и спряталась за мою спину:

– Что это, мать твою, такое? – проорала она мне в ухо.

– Это холодильник! – также крикнул я ей. – Он каждые полчаса так включается.

– Как соседи это терпят? Мои начинают долбить по батареям, если я миксер включу.

– А никак. Тут вызывай полицию – не вызывай, хозяевам все равно.

Под грохочущий рев холодильника мы прошли дальше и увидели мамашу, раскинувшуюся прямо на полу и мирно сопящую даже под эти звуки.

– А где мальчик?

– Не знаю, – проорал я, но в это время холодильник вдруг отключился, и мои слова прозвучали резко, словно набат.

– А? Что? – дернулась женщина, с трудом открывая глаза. – Кто вы?

– Отдел по делам несовершеннолетних, инспектор Станислав Громовой. Будем заполнять протокол.

– А, этот, – она отвернулась к стене и снова захрапела.

– Ей совсем неинтересно, что ты делаешь? – недоуменно спросила Крис.

– Ты не поняла еще? Добро пожаловать в реальный мир! – развел я руками. – Если честно, я не уверен, что она вообще чем-то интересуется, кроме водки. Даже не знаю, помнит ли она о том, что у нее есть сын.

– А где он живет? Где спит? Где делает уроки? Как вообще тут может жить ребенок? – Крис с каждым вопросом все повышала голос.

– Пойдем, покажу.

Мы вышли обратно в коридор, я толкнул перекошенную дверь с ярко-зелеными пятнами плесени, которую было хорошо видно даже при таком свете, Крис заглянула туда, охнула, оглянулась на меня. Тут фанера была отколота с угла, и лучи солнца проникали в комнату, освещая кучу тряпья в углу, полуразвалившийся деревянный шкаф, доверху забитый какими-то вещами, на полу валялись листы бумаги, обрывки газеты, перемешанные с грязью.

Я подошел к тряпью и тихонько позвал:

– Степа, привет! Помнишь меня? Я тебе шоколадку принес, будешь?

Оттуда вынырнула растрепанная голова мальчика. Он кивнул, но руку не протянул, настороженно глядя на нас. Лишь когда я положил небольшую плитку рядом с ним, он схватил ее и тут же принялся есть.

– Почему? – голос Крис предательски дрожал, но девушка пока держалась. – Почему вы еще его отсюда не забрали?

– Насчет этой семьи уже несколько раз собирали комиссию, но такие дела быстро не делаются. Обычно решение об изъятии ребенка принимается в течение нескольких месяцев, иногда полугода. Лишь при реальной угрозе для жизни, травмах или тяжелых заболеваниях мы имеем право сразу его забрать да и то, лишь в больницу.

– Но, Стан, как? Ты посмотри на него, он же как волчонок. Маленький затравленный звереныш. Он умеет говорить?

– Степа, – обратился я к мальчику, – знакомься, это Крис.

Крис присела на корточки рядом с мальчиком, медленно отодвинула одну тряпку, другую, заглянула ему в лицо и тихо сказала:

– Привет! Я Крис. Тебя зовут Степа? Будем дружить?