Асия
– Какие люди! Юсупова, проходите скорее, – торопит меня преподаватель актерского мастерства.
И все? Так просто? Никаких подколов? Острых фразочек и комментариев касательно того, что теперь некому прикрывать мои опоздания и пропуски? Как будто они были… Класс. Одно неприятно – мое появление привлекает внимание всех присутствующих. Впрочем, я настолько к нему привыкла, что даже чужое болезненное любопытство не вызывает во мне хоть сколь-нибудь сильных эмоций.
– Здравствуйте. Извините за опоздание.
Соловьев коротко кивает и возвращается к работе со студентами. Я бросаю сумку-мешок под парту. Опускаюсь на неудобный стул, делая вид, что мое внимание полностью захвачено учебным процессом.
– Привет. Я уж и не думала, что ты появишься… – бормочет Аня Стрельникова – еще одна девочка с курса. – Тебя сколько не было? Пару месяцев? Мне очень жаль, что с твоим отцом все так получилось.
– Спасибо. Глупо бросать универ на последнем курсе.
– Да понятно! Но я думала, что декан… Ну знаешь, типа, пойдет тебе навстречу, и все такое.
– То есть выдаст диплом за красивые глазки?
А ведь мои сокурсники действительно так думали, ага. И я не могу их в этом винить. Я действительно не планировала возвращаться за парту. Но вчера вечером Худяков поставил меня в известность о том, что с завтрашнего дня я возвращаюсь к учебе. И я послушно выполнила его распоряжение, потому что это было единственное сообщение, которое я получила с тех пор, как за ним захлопнулась дверь в то ужасное утро, когда мы в последний раз виделись.
Чтоб он провалился!
Нервничая, натягиваю рукава толстовки на пальцы. Это какое-то безумие. Угар. Так не должно быть! Я никогда не думала, что к одному человеку можно испытывать столько диаметрально противоположных, не мэтчащихся друг с другом эмоций. Эта двойственность лишает меня последних мозгов. Раскачивает психику. Превращает в одну из тех классических неврастеничек, которых я когда-то так осуждала.
Я больше не могу притворяться, что происходящее между нами с Худяковым нормально.
Потому что это не так.
И здесь неважно, кто из нас виноват больше. Гораздо важнее понять, что с этим делать дальше. Расстаться? Наверняка это самый действенный способ. Но готов ли Влад меня отпустить? Достаточно ли он поправил свое пострадавшее эго тем, что со мной сделал? А я? Я готова к тому, что рано или поздно Владу надоест мне мстить? Получится ли у меня смириться с тем, что он будет выстраивать свою жизнь с другой, заботиться о ней, баловать так, как только Влад умеет? Проживать свою лучшую жизнь, в которой мне просто не останется места?
Иногда кажется – запросто. Иногда я его всей душой ненавижу! Но как оказалось, на поддержание огня в топке ненависти уходит слишком много душевных сил. И в какой-то момент их просто не остается. В груди расползается ревущая пустота, искушающая заполнить себя более приятными эмоциями, воспоминаниями, чувствами, которые я испытывала только с ним. И вот так ловушка захлопывается.
Я гипнотизирую взглядом его контакт. И только небо знает, каких сил мне стоит не позвонить Владу первой. Или хотя бы не написать.
Я ревную. Страшно. Необъяснимо.
Раз за разом представляю Влада с другой. Просматриваю фотографии с корпоратива, на которых он ей улыбается. И просто медленно умираю, парализованная сильнейшим из существующих токсинов – токсином ревности.
Дура. С чего я вообще решила, что смогу его переиграть?
Расставила ловушки, и сама же в них угодила. Теперь мучаюсь. Стискиваю зубы от бессилия. Ни спать не могу, ни есть. Все суечусь, куда-то бегу, будто во мне завели вечный двигатель. За что бы ни взялась, делаю это с такой самоотдачей, что потом болею…
Включаю на беззвучном свои пробы, отосланные шоуранерам Нолана. Если они не обратят на меня внимания, грош цена им как специалистам. Это вышло настолько круто, что даже неубиваемый скептик во мне не нашел, к чему бы ему придраться.
Я страстно хочу, чтобы меня утвердили. И в то же время боюсь, что меня утвердят, ведь отъезд поставит точку в наших отношениях с Худяковым.
Впрочем, вполне возможно, что все закончилось и так…
После универа мчу в монтажную. Пусть мы все уже сто тысяч раз обговорили, я не упускаю возможности при случае понаблюдать за процессом. А еще не теряю надежды встретить в студии Влада. Зачем? Помозолить ему глаза? И что потом? В лучшем случае он снова меня трахнет и забудет до следующей встречи.
Сама себя не понимаю. Мне как будто жизненно важно знать, раз за разом, блин, убеждаться, что он все еще что-то ко мне чувствует. В этом смысле даже все равно что.
Его молчание меня ломает и ранит едва ли не так же сильно, как бесцеремонное обращение с моим телом. И я хочу ему отплатить. Причинить такую же боль. Нет, я хочу, чтобы ему было больнее!
Впрочем, мне будет достаточно просто его обнять… Просто обнять. И все.
– Асенька, ты идешь? Мы закругляемся, – сладко потягивается в кресле Вася – монтажер.
– Да. Прости, задумалась.
– Ничего. Тут наш продюсер нарисовался, – смеется. – Глядишь, премию выпишет за переработку.
Растягиваю губы в улыбке, а у самой от волнения трясутся руки.
– Худяков, что ли?
– Ага. Вы знакомы?
– Ну конечно, Вась. Я же снималась в этом фильме, помнишь? – поддразниваю чудака, который, будучи не от мира сего, все же остается одним из лучших специалистов своего дела. Или, может, как раз благодаря этому.
Мысль о том, что он здесь, не дает сделать полноценный вдох.
Он здесь, мамочки! Может, просто за этой стеной…
Вот и что мне делать? Просто ходить по коридору туда-сюда в надежде, что мы столкнемся? Пока Вася закрывает монтажную, тупо переминаюсь с ноги на ногу. И тут дверь в тупике длинного коридора распахивается, выпуская из кабинета сначала пышную холеную блондинку, которую я сходу узнаю, и Влада.
Его, наверное, можно было бы обвинить в желании выжать из моей ревности максимум, если бы не откровенное удивление, мелькнувшее в колючих близко посаженных глазах.
– Добрый вечер, – здоровается Влад, касанием руки задавая направление своей спутнице. По-хорошему, мне бы ответить, но я не могу. Меня просто какой-то ступор охватывает. Смешно… Впасть на сцене в ступор – мой самый большой страх, связанный с профессией. Если учесть, что сейчас мне как никогда важно отыграть свою роль до конца, а я не могу, выходит, этот страх имел под собой все основания.
Они приближаются. Я стою немая, не в силах отвести глаз от наступающей парочки. Зажмуриваюсь, лишь когда они с нами равняются. Обдает смешением их парфюма. Меня передергивает, я шумно вздыхаю и, наконец, прихожу в себя. Ч-черт. Даже нашатырь бы не справился лучше.
– Телка его, что ли? – шепчет мне на ухо Васька.
– Аха. Похоже на то. Я пойду.
Невыносимо хочется уединиться. Моя аудюшечка отлично для этого подойдет. Педаль в пол, и-и-и-и… все проблемы отступят. Совсем чуть-чуть не хватает сил. Опускаюсь на корточки рядом с водительской дверью, когда меня окончательно накрывает. Рвано дышу. Кортизол фигачит, сотрясая крупной дрожью тело. Ревность душит, выкручивает суставы. Такое ненормальное состояние – определенно какая-то патология. Что-то генетическое, вызванное моей национальной принадлежностью.
– А-а-а, – кричу беззвучно. – А-а-а-а-а!
Как-то сразу все наваливается. Смерть отца, предательство близких, осознание собственной дурости… И почему-то только теперь приходит окончательное понимание, что ничего не вернуть, как бы мы ни старались. Судя по всему, Худяков это понял гораздо раньше. Отсюда и его отношение.
Достаю из упавшего на пыльный асфальт рюкзака бутылку воды. Наливаю в согнутую лодочкой ладонь, плещу в лицо в надежде, что это поможет прийти в себя. И тут слышу шаги… Уверенные, размашистые. Не хочу-у-у-у! Не хочу его видеть. Ничего хорошего он мне не скажет, ни-че-го. Ломая ногти, дергаю ручку.
– Асия, постой, пожалуйста. На два слова.
– Уверен, что нам есть о чем говорить? – сиплю, так и не обернувшись.
– Пожалуй.
– Тогда я тебя слушаю.
– Давай сядем в машину.
В мою. Потому что в его наверняка сидит эта… Жанна. Как ей, интересно? Ничего, что Влад со мной? Так в себе уверена, что не ревнует? Мне бы ее самодостаточность.
Забираюсь в машину. Вцепляюсь в руль. Так хоть не видно, как же сильно у меня дрожат руки.
– Слушай, я, наверное, должен извиниться.
– М-м-м. За что? Ты дал столько поводов, что так сходу и не сориентируешься.
Небо, вот зачем я язвлю? Не лучше ли, пользуясь случаем, попытаться наладить контакт? Может, еще можно… я не знаю… помириться?
– Да за все, Асия. Ты, конечно, тоже молодец, но это никак меня не оправдывает.
В носу щекочут подступающие слезы. Я не ожидала такого. Вообще… Откашливаюсь, косясь на Худякова. Всевышний… Вот почему я решила, что он некрасив? Все при нем ведь. Лицо… Да, нестандартное, но притягательное. Фигура… Если честно, отпад. Он жилистый и сухой, отчего на теле отчетливо прорисовывается каждая мышца, и по-звериному сильный. С таким мужчиной ничего не страшно. Если не бояться его самого. Но я и не боюсь. Если он до сих пор не сделал ничего, с чем я не смогла бы смириться, то вряд ли это случится в будущем.
– Ты тоже меня прости, – шепчу. – Я своей вины не отрицаю.
– Ну, вот и славно. Значит, мир?
Часто-часто киваю. Улыбаюсь широко, протягивая мизинчик. Влад растерянно на него смотрит. Черт. Я балда… Но потом с коротким смешком протягивает свой. Мы сцепляемся и встряхиваем руками несколько раз, скрепляя заключение мира. И все бы ничего, да только оказывается, мы видим его по-разному. Расцепив пальцы, я хочу было пересесть к Владу на колени, но он блокирует мой порыв, растерянно впиваясь в мое лицо глазами.
– Что?
– Я думал, ты поняла, что в этом смысле наши отношения закончены.
К чести Худякова стоит отметить, что он замечает это почти с теплотой. А ведь мог же, мог позлорадствовать. Своим дурацким порывом я дала для этого некислый повод. Мамочки! Закончены? Закончены.
Кровь отливает от головы и конечностей, устремляясь в сердце. В груди становится тесно и горячо. Какое-то время я могу думать лишь о том, что этого можно и не выдержать. Заторможенно моргаю:
– Д-да-а. Конечно. Я просто… Ну, знаешь… Типа, на прощание.
– А, ну… Окей. Может, у тебя остались ко мне вопросы?
«Какие? Какого черта он меня бросает?» – мелькает злая истеричная мысль, которую я ни за что не стану озвучивать.
– Например?
– Например, касательно твоей работы. Если тебя беспокоит, что я стану как-то мешать развитию твоей карьеры – не бойся.
– А-а-а. Ну, спасибо.
Спасибо. Спасибо, блин! За то, что в нормальном мире само собой и так разумеется. Но мы ненормальные. Я – так точно. Надо радоваться, что все само собой разрешилось! А я едва держусь, чтобы не завыть с тоски.
Видимо, в ответ на мое нелепое замечание губы Влада презрительно дергаются.
– Ну и по твоему участию в отцовском проекте все договоренности, конечно же, в силе.
Тут я ограничиваюсь кивком и коротким:
– Тогда пока?
На этой фразе мой голос позорно ломается. Худяков чертыхается, нервно зарывается пятерней в волосы.
– Слушай, Асия… Сейчас тебе это может показаться не самой хорошей идеей…
– Почему же? – перебиваю. – Это лучшее, что ты мне мог предложить. Кстати, интересно, что заставило тебя так быстро переобуться?
Мне хочется уточнить – уж не твоя ли спутница, но я боюсь. Просто боюсь услышать правду.
– Почему сразу переобулся? Просто отпустил. Ну, я пойду. Ты как, сама доедешь?
– Пф-ф-ф, конечно. Или ты решил, что разбил мне сердце? Нет, что, серьезно? А-хах.
Все-таки не зря я с первой попытки поступила в театральный. Влад если и раскусил мою игру, никак того не показывает. Он уходит, криво улыбнувшись напоследок. Оставляя меня… нас с ним в прошлом. Вот так просто.
Истерично смеюсь. Растираю лицо, вжимаю пальцы в глазницы, чтобы навести резкость на вдруг поплывшей картине мира.
Смогу ли я доехать? А что мне остается? Я все смогу. В том числе я смогу жить без него и как-то двигаться дальше. Потому что другого выбора он мне не оставил.