Не по сценарию

Эпилог

Асия

– Влад! Эй… Худяков, блин!

– М-м? – наконец, отрывается тот от телефона.

– Лицо попроще сделай, – цежу, широко улыбаясь, – На нас направлено три камеры сразу!

Влад послушно растягивает губы в ответной улыбке, но телефон далеко не откладывает. Он у меня немного параноик. Даже я так не ношусь с нашими детьми, как этот невозможный мужчина. Кому расскажи – сидим на церемонии вручения Оскара, уже объявлена моя номинация, осталось только оглашение результатов, то есть самый волнительный момент, а мой муж – нет чтобы как-то меня поддержать, все это время переписывается с… няней!

– Оливка уснула, – шепчет он.

– Прекрасно. Значит, не так уж сильно у нее болело ухо.

– Ну, не знаю, Асия. Она так горько плакала.

Закатываю глаза. Худяков все никак не въедет, что наша трехлетняя дочь – просто королева драмы. Лично я готова поспорить, что гораздо больше Оливку расстроил тот факт, что мы не взяли ее на церемонию, чем боль в ухе, в которое накануне попало немного воды из бассейна. Сколько надо мной трудились стилисты, готовя к церемонии, столько она крутилась поблизости, выпрашивая то немного блесток на веки, то требуя и ей завить локоны. А нытье по поводу ушка началось аккурат в тот момент, когда мы засобирались из дома. И пусть я не верю, что трехлетний ребенок способен к осознанным манипуляциям, бессознательно Оливка вертит отцом просто с виртуозной легкостью. Даже я так не умею.

– И Оскар уходит к… Асии Юсуповой.

Да неужели! Семь лет активных съемок в Голливуде и по всему миру. Четыре номинации. И ноль результата. До этого момента мне просто фатально не везло. Я выкашивала премии на всех фестивалях, где только была представлена, но Оскар для меня оставался недостижимым. Собственно, я и Влада просила сделать лицо попроще, ибо на этот раз ни на что уже особенно не надеялась, а памятуя о том, как режиссеры трансляции любят выдавать на экран реакции оставшихся ни с чем номинантов, не хотела, чтобы эту самую реакцию можно было как-то двояко интерпретировать.

А теперь вот он – мой Оскар. И вскакивает зал, и начинается форменное безобразие. Всегда думала, что в реакции, по крайней мере, актеров нет ничего настоящего. Что они заранее ее репетируют, отдавая отчет тому, что их увидит весь мир, но… К моему удивлению, эмоции берут верх. И все мои репетиции, все заготовленные речи идут лесом. Оскалившийся Худяков раскрывает объятия, и я висну на нем, визжа. Может, устав от сдержанности и притворства, зал на наш экспромт взрывается смехом. Я выхожу на сцену под звуки настоящей овации… И это… Господи, я совру, если скажу, что это не лучший момент в моей жизни. Момент, который, может быть, станет в один ряд с рождением детей или нашей свадьбой.

– Вау! Спасибо… Знаете, у меня было столько возможностей отрепетировать эту речь… – залом опять прокатывается смех. – И вот я здесь, но не могу ни слова из нее вспомнить, – делаю жест рука-лицо. – Начну, наверное, с благодарностей. Мам, люблю тебя. Пап… Знаю, что там, на небесах, ты сейчас очень мной гордишься. Эшли, Квентин, Кристофер… – перечисляю имена всех режиссеров, с которыми имела счастье работать, – спасибо, что поверили в меня. Я бы могла добавить, что без вас ничего бы этого не было, но на самом деле я стою здесь благодаря лишь одному человеку. Влад… – сосредотачиваю взгляд на муже. – Никто в этой жизни не верил в меня больше, чем ты. Никто так меня не мотивировал. Иной раз это были весьма сомнительные методы, скрывать не буду, – закатываю глаза и, дождавшись, когда зал в очередной раз отсмеется, продолжаю: – Никто не жертвовал стольким во имя моей карьеры, никто так безоглядно не отдавал… Думаю, это доказывает, что все было не зря? – трясу над головой статуэткой.

– Вполне, – кричит с места Худяков, рупором приложив ладони к губам.

– Тогда, полагаю, мы заслужили отпуск? Пару годиков. Только ты, я и дети…

Свободная рука соскальзывает на живот. Не знаю, объявлял ли кто-то о своем интересном положении со сцены Оскара, или я буду первой – плевать. Эффект достигнут. Полностью удовлетворенная им, отхожу от микрофона. Делаю несмелый шаг к лестнице, ведущей в зал. Худяков встает, скользя чуть сощуренным, изучающим взглядом по моей совсем пока не изменившейся фигуре. Что смотришь? Я ведь знаю, как ты хотел… А я все не могла вписать беременность в свой плотный график и делала вид, что ни о чем не догадываюсь.

А теперь вот, взорванная эмоциями, срываюсь с места и лечу к нему в руки.

– Убью.

– Не надо было публично, да? – интересуюсь, уткнувшись мокрым носом в атласный лацкан его смокинга.

– Боюсь, этим ты уничтожила мою репутацию альфача.

– Да ладно. Я бы ее уничтожила, если бы ты расплакался как девчонка.

– Я, блядь, к этому близок.

От счастья перехватывает дыхание. Не знаю, шутит ли Худяков, а у меня совершенно точно глаза на мокром месте.

– Я не планировала, оно как-то само, – лепечу, не в силах оторваться от мужа.

– Ясно. Давай-ка мы вернемся на наши места… А лучше – вообще свалим домой.

– Нельзя, – шепчу с тоской. – Нам еще как минимум нужно сделать пару снимков для истории.

– Жестокая женщина.

Покаянно закусываю губу. Было несложно догадаться, что узнав о моей беременности, Влад захочет уединиться, но что уж... Церемония идет своим чередом, мы держимся за руки. Телефон, не смолкая, звонит. Со всех концов мира на нас сыплются поздравления. Это приятно и очень почетно. Я так сильно к этому стремилась… А когда получила желаемое, вдруг поняла, что гораздо больше эмоций во мне вызывает то, как Влад тайком касается моего живота. Вот и пойми нас, амбициозных женщин.

‍К окончанию запланированных мероприятий я мечтаю лишь поскорее вернуться домой. Мы не переехали в Лос-Анджелес с концами, но для удобства обзавелись здесь домом. Со временем бизнес Влада разделился. Он все еще занимается отечественными проектами и тихой сапой штурмует запад, ведь это позволяет нам проводить как можно больше времени вместе. Я это очень ценю, ведь знаю, как нелегко ему приходится. И очень, очень им горжусь. В конце концов, он бы запросто мог остановиться, достигнув потолка на родине. Но нет, Влад так боится, что в какой-то момент я его перерасту, что рвет вперед как сумасшедший. И еще неизвестно, кто из нас кого больше подстегивает.

Падая с ног от усталости, заходим в дом.

– Надо же, Оливка и правда спит, – констатирует муж, вслушиваясь в тишину дома.

– А я говорила – зря ты волновался.

Сбрасываю одну туфлю. Демонстративно зашвыриваю ее подальше. Следом отправляется и вторая…

– Ну вот. А я мечтал оттрахать тебя в них.

– Придумай другую пытку, – стону, шевеля отекшими пальцами.

– Дуй в душ. Я что-нибудь соображу.

– Не хочешь со мной? – поигрываю бровями.

– Поцелую малых и приду.

Сначала Артур, потом Оливка. Ритуал исполняется Владом неукоснительно. На его фоне я порой чувствую себя ну просто матерью-ехидной.

Успеваю снять платье и макияж, когда Худяков присоединяется ко мне. Скрестив руки на груди, откидывается на стенку, с хищным интересом отслеживая каждое мое движение. Становится жарковато…

Стащив бесшовные трусики, захожу под тропический душ. Влад шагает за мной, стискивая грудь в ладонях. Мы вместе как пара уже четыре года. И мне сложно вспомнить ночь, когда мы, оказавшись вместе, обходились без своей порции сладкого… Стоит ли говорить, что за это время мы перепробовали все возможные способы и, кажется, изобрели парочку новых? Выпятив зад, потираюсь о пах мужа. Беременность Оливкой обострила мою сексуальность. И, по-моему, в этот раз мои аппетиты тоже существенно увеличатся. Спустившись поцелуями вниз по моему позвоночнику, Влад оказывается на коленях. Мягко раскрывает пальцами, гладит, теребит, заставляя томно постанывать.

Я сама дала мужу зеленый свет, упомянув о пытках, поэтому ничуть не удивляюсь, когда он принимается разминать розочку ануса. После того ужасного раза мы прибегали к этому виду близости всего несколько раз, и это всегда мучительно остро. Никому и никогда я бы так не доверилась…

Хорошо меня подготовив, Влад заворачивает меня в полотенце и относит в кровать. Его немного потряхивает. И меня тоже – я знаю, мы это ведь уже проходили, что его выдержки хватит еще на пару минут, а потом он себя отпустит. Но мне не страшно. Я знаю, что он никогда мне не навредит. Скорее руку себе откусит.

Тяжело дыша, опускаюсь лбом на сложенные перед собой руки и выпячиваю задницу, по которой тут же прилетает шлепок. Мышцы мгновенно расслабляются. Собственно, для этого все и сделано. Так мне легче его впустить.

– Разочек потерпишь, малыш? – хрипит, задевая губами ухо и одной рукой поглаживая живот.

– Да-а-а.

– А ему ничего не будет?

– Вла-а-ад!

– Боюсь навредить!

– Мне больше нравится, когда ты ничего не боишься…

– Знаю. И люблю тебя за это еще сильнее.

Конец.