Не по сценарию

Глава 8

Асия

Я выбита из колеи. Я смущена… Но, как это ни странно, смущена именно тем, что не чувствую тех эмоций, которые, наверное, в таких случаях положено испытывать любой приличной девушке. Мне не хочется покончить с собой. Выйти в окно, или вскрыть себе вены. Я не чувствую в себе никаких изменений. Я – это все еще я. Дочь своего отца. А то, что сделал со мной Худяков, это просто плата за то, чтобы сохранить свой мир таким, каким он был до того, как папы не стало. И будем честны, Влад прав. Не слишком-то высокая это плата. А если учесть все бонусы, что я могу выторговать для себя в будущем – случившееся вообще надо расценивать скорее как привилегию.

Именно. Привилегию сосать у самого Худякова.

Закусив губу, притормаживаю на светофоре. Ловлю взгляд в зеркале заднего вида, чтобы убедиться, что червоточина, которая во мне, оказывается, имеется, не видна другим. Что только я о ней знаю. Исключительно я одна, и даже Худяков не в курсе, какие мысли бродят в моей голове. Пусть лучше думает, что у него получается меня ломать, пусть его жрет чувство вины, подтачивает хребет, обгладывает до косточек. Я найду, как на нем сыграть, и сделаю это правильно. Вот тогда и посмотрим, кто жертва, а кто палач.

Провтыкав светофор, облаянная нетерпеливыми водителями, выстроившимися за моей Ауди в колонну, резко срываюсь с места. Пальцы на руле немного подрагивают. Взгляд мечется… Ладно, сознаюсь. Меня немного пугают некоторые стороны моей личности, о которых я и не подозревала до тех пор, пока жизнь не стала испытывать меня на прочность. Точно ли я – это я? Или же моя психика таким образом защищается от негативных эмоций? Подменяет одни чувства другими. В конце концов, быть циничной сволочью гораздо лучше, чем оказаться чьей-то жертвой. Так сохраняется иллюзия контроля. И происходящее с тобой становится выбором, а не неизбежностью.

Впрочем, если так, то и ладно.

Сворачиваю на подъездную дорожку к дому. Нависающие над ней деревья вот-вот начнут зеленеть. А пока остро пахнет смолистым ароматом набухающих почек и сырой землей.

Конец марта месяца. Мне нужно договориться с Худяковым об оплате счетов за дом. Но я пока не представляю, как это сделать. А от предвкушения того, как я сама стану с ним расплачиваться, начинает легко знобить. Вот почему я старательно гоню эти мысли, возвращаясь к событиям дня.

Сегодня я весь день провела с монтажерами, воспользовавшись данным правом принять участие в процессе. Я до последнего не знала, как это будет, но моему присутствию никто не удивился. Нина Сергеевна, которую я знаю с пеленок, только порадовалась моему появлению. Кажется, она совершенно искренне верит, что я действительно сумею помочь сделать картину отца такой, как он ее и задумывал.

Пустившись в воспоминания, упускаю из вида знакомый автомобиль, припаркованный у въезда в гараж. Поймав волну ледяных мурашек, выбираюсь из машины. Тысячей неповоротливых дирижаблей в голове взмывают вопросы… Пожалуй, самый важный из них – какого черта Худяков приперся на мою территорию. Он же не водит шлюх домой! Думает, шлюхи рады его присутствию? Так нет же! Мой дом – моя крепость. Здесь ему совершенно не место. По крайней мере, до тех пор, пока Влад не решит пересмотреть мою роль в его жизни.

Тревога внутри множится, давит и ноет. Толкаю дверь. Голоса…

– …как хорошо с тобой было встретиться, Влад! Ты не представляешь, что нам довелось пережить… – запальчиво тараторит мама.

– Ну почему же? Очень даже.

– Надеюсь, ты простишь Асию. Она была не в себе, когда разорвала помолвку. Мы все сейчас немного не в себе. Вот и я даже не предложила тебе выпить, – смеется. – Кофе? А может, вина, а, Влад?

Судя по голосу, мама уже где-то выпила. Ч-черт. Бреду в гостиную.

– Всем привет.

– Асия, доченька, смотри, кого я поймала! Чудесно, правда же?

Ага. Закачаешься.

Хищный взгляд Худякова ловит мой, бегающий и стыдливый. А каким еще ему быть, если в последний раз, когда наши глаза встречались, Влад с усердием отбойного молотка вбивался мне в рот, а я задыхалась, хрипела и заливала слюнями пол, давясь и им, и слезами, и спермой, которая, в конце концов, пошла носом?

Не выдерживаю первой. Утыкаюсь в пол. Все же моя стыдливость никуда за это время не делась. Даже интересно, что еще ему нужно со мною сделать, чтобы я перестала краснеть, как институтка?

– Привет.

– Здравствуй.

И все! Ни слова больше. Как будто меня здесь нет. Впрочем, пауз в разговоре не возникает. Мама вываливает на Худякова все наши беды махом. С опаской впиваюсь взглядом в ее лицо. Когда она начала прикладываться к бутылке? И с кем вообще пила?

– Но ничего. Мы как-то выкрутимся.

В этот момент наша домработница Люба приносит горячее. А ее помощница Настя помогает расставить тарелки. Худяков переводит взгляд с одной женщины на другую. Косится на фамильное серебро и императорский сервиз. С иронией глядит на меня.

– …поддержание привычной жизни требует стольких средств… – тараторит мама.

– Могу себе представить, – сухо замечает Влад.

– Ты, я надеюсь, потянешь? – включаю стерву, осознав, что лучшего момента намекнуть ему на необходимость оплаты счетов может и не случиться. Мама непонимающе хлопает глазами. Я, конечно, не стала ей рассказывать ни об унизительном предложении Влада, ни о том, что я согласилась с его условиями. Это только мое. Знать не хочу, как бы себя повела моя мать, если бы я пришла к ней посоветоваться относительно этой ситуации. Вдруг она решила бы, что это – хорошая сделка? Не уверена, что смогла бы ее простить. А так это только мое решение.

– Асия! Ты что? – пугается родительница. – Влад, не слушай ее. Нам ничего не надо. Руки-ноги есть. Заработаем. Справимся.

– Есть какие-то идеи?

С моей матерью Худяков разговаривает с уважением и теплом. Она на глазах расцветает. Словно именно этого ей и недоставало, чтобы справиться с горем.

– Да, я сегодня даже была на пробах. Немного нервно возвращаться в профессию после настолько долгого простоя, но что делать?

– М-м-м. И у кого пробовалась?

Хочется заорать: «Молчи! Не говори ему ничего, он все испортит». Но я не произношу ни слова, и мама сдает Владу все пароли и явки. В злом бессилии пялюсь в окно, чувствуя, как в горле пузырится некое муторное предчувствие.

– Благодарю за вкусный ужин. Мне нужно ехать, – сообщает Худяков некоторое время спустя.

– Асия, – тычет мама в бок, – проводи Влада.

– Это совершенно не обязательно, – зачем-то отнекивается тот. Зачем? Во мне взвивается страх, что он потерял ко мне всякий интерес, наконец, получив желаемое. Иначе как еще объяснить его абсолютное ко мне равнодушие?

– Мне нетрудно. Пойдем, – беру Влада за руку. Он отвечает мне холодной понимающей усмешкой, от которой хочется провалиться сквозь землю. «Но ничего, ничего… Мы еще посмотрим, кто кого, да?» – подбадриваю себя.

Надо спросить по поводу счетов. Договориться о содержании. Вот только как это сделать, чтобы не выглядеть дешевкой? Ни в его глазах, ни в своих. Как?! А еще ведь страх, что Влад передумал – он никуда не делся. Напротив. С каждым нашим шагом этот самый страх становится все сильнее.

– Хочешь, прогуляемся? – брякаю я, так ничего толкового и не придумав.

Худяков, презрительно поджав губы, мажет по мне полным снисхождения взглядом и отрицательно ведет головой. Это так задевает! Но в то же время я отчетливо понимаю, что все это заслужила. Что ему, наверное, точно так же было хреново, когда я раз за разом отнекивалась от наших встреч. Мамочки… Вот что я наделала?!

– Нет, у меня на сегодня другие планы.

– С кем-нибудь встречаешься?

– Правда хочешь это знать?

Замираю. Он, что же, серьезно? Душу щупальцами стискивает странное чувство, которого я не знала прежде.

– Ты это в отместку мне, да?

– Что именно? – в искреннем непонимании приподнимает брови Влад.

– Делаешь эти намеки. Чтобы я ревновала?

– Боже, детка, – смеется Худяков, откинув голову, – ну, какая ревность? Ты мне кто? Так, очередная девочка. Перестань.

Мы у двери. Сердце оглушительно грохочет в ушах. Нет, он что, правда сейчас поедет к какой-то бабе? Ага, так я и поверила.

– Это значит, что ты не собираешься быть мне верным? – наивно уточняю, разглядывая маникюр. Пусть думает, что я поверила. Пусть думает, что мне не все равно.

– Ты все понимаешь как надо.

– Отлично. А то я уж думала, и мне придется.

Да, знаю. Я дергаю тигра за усы. Но прямо сейчас мне, прежде всего, нужно убедиться в своей над ним власти, и риск, на который я иду, вполне осознан.

Худяков оправдывает даже самые смелые мои ожидания, рявкнув:

– Правильно думала, – и дергает на себя.

– Но как же? Я же шлюха, – сиплю ему в губы.

– Моя шлюха. Разницу улавливаешь? – цедит сквозь зубы, все сильнее впиваясь пальцами в предплечья. Наверняка останутся синяки. А ведь ко мне никто раньше не применял силы. Тем более чтобы так…

– Мне больно.

– Не слышу! Улавливаешь? Даже не думай, что сможешь и дальше шкериться с Басовым. Пока я тебя трахаю, у меня эксклюзивные права на твои дырки. Узнаю, что была с ним – убью. Это ясно?

Он не кричит. Напротив. Говорит вкрадчиво и негромко. Но от этого эффект от его слов только усиливается. Прокатывается волной ощетинившихся мурашек, которых я успокаиваю тем, что все-таки своего добилась, получив наглядные доказательства того, что он все еще ко мне тянется. Но и этого мало проснувшейся во мне стерве. Вызывающе задрав подбородок, гляжу будто сквозь него…

– Ах ты ж сука! – срывает Влад. Он волчком разворачивает меня к себе и толкает к лестнице. В пространстве под ней спрятана большая кладовка. Туда он меня и запихивает. От ужаса немеет в затылке. Тело сковывает страхом, руки тяжелеют. В точечной подсветке, включившейся, как только мы ввалились сюда, виднеются полки, заставленные средствами для поддержания чистоты. Гладилка, какие-то ведра и техника, используемая для уборки дома.

Худяков отпихивает меня к стене. Давит на поясницу, чтобы прогнулась. И, конечно, я понимаю – от того, что происходит, за версту несет дерьмовым абьюзом. Но я слишком честна с собой, чтобы не признать, что в данном случае сама его спровоцировала. Прямо сейчас вообще непонятно, кто жертва. А еще что-то Басову вменяла… Или это была не я? Определенно, та Асия была гораздо чище и наивнее. Как же быстро все изменилось, а!

Глядя на раскачивающуюся перед глазами ярко-желтую тряпку, что сушится на вмонтированной в стену сушилке, чувствую, как нетерпеливо Худяков стаскивает с меня джинсы. А следом и первый болезненный толчок, избавляясь от которого, я нелепо встаю на цыпочки, чтобы тут же вернуться на исходную, подгоняемая его звонким шлепком по заднице.

– Ай!

– Тише...

Истерично смеюсь. Могла ли я еще какие-то полгода назад предположить, что мной будут пользоваться то в приватной комнате клуба, а то и вовсе в кладовке? Из уголка глаза срывается мутная слеза, стекает по спинке носа на кончик и капает нам под ноги. Продолжая одной рукой давить мне на поясницу, пальцы другой Худяков заталкивает мне в рот.

– Намочи.

А потом спускается, уже скользкий от моей слюны, между ног и принимается теребить, ласкать, оглаживать медленно набухающий клитор. Наказываю его тем, что остаюсь безучастной. Это легко. Врут те, которые говорят – это было сильнее меня. Женщине проще простого откатить свое удовольствие. Я смогу выдвинуть свои условия, только если он будет чувствовать за собой вину, так что…

Задницу опаляют горячие капли его удовольствия. Всхлипываю. Поначалу в дурмане оргазма Худяков не обращает на меня никакого внимания. Но потом все же обхватывает ладонью лицо, все так же наваливаясь на меня сзади.

– Прости. Сильно я?

– Нормально.

Лащусь, давя на жалость и старательно отыгрывая стокгольмский синдром.

– Точно? У меня немного сорвало башню.

От меня. Это признание приносит чувство удовлетворения. Прячу полыхнувшее в глазах торжество…

– А ты, стало быть, не кончила, – констатирует факт. Интуитивно понимаю, что это то поле, на котором следует быть осторожной. Переигрывать тоже не стоит. Не тот это случай.

– Поза была неудобной, – шепчу, утыкаясь лбом в его грудь.

– Ну, извини. Сама же напросилась.

Ну да. Молча поглаживаю его пальцами, давая как следует разгореться чувству вины.

– Хочешь, отдохнешь завтра?

– Какой там. Ты не видел мои счета. Тут пахать и пахать надо, и…

– Перешли мне все. Я закрою.

Да-а-а. Вот так!

Но почему на душе такое дерьмо, а?

Шмыгнув носом, бормочу:

– Ладно, – и берусь за ту самую тряпку, чтобы стереть его сперму с кожи.