Не по сценарию

Глава 16

Асия

– Я больше не могу! Все! Баста… – рычит Паулина, со всей дури хлопая хлипкой дверью вагончика. – Садист чертов! – падает в кресло.

– Ну что опять? – вяло интересуюсь я.

– Ничего нового! – Милова хватает сумку, трясущимися руками достает вейп и резко затягивается, выпуская ароматный пар в и без того душное пространство. – Смотри, меня всю трясет от его придирок. Как в таком состоянии работать?!

Перевожу заторможенный взгляд на руки одной из самых заметных артисток последнего десятилетия. Учитывая, что мне самой Венгржановскому предъявить нечего, можно подумать, что Паулина тупо капризничает. Но поскольку от Игоря Давидовича точно так же стонут и другие актеры, очевидно, что это совершенно не так. Да и дрожащие руки Миловой наглядно доказывают, что Венгржановский в самом деле здорово перегибает палку.

– Все ему не по нраву. Все! Двадцать гребаных дублей! Он издевается, Асия? Вот ты мне скажи?!

– Без понятия. Самой мне не на что жаловаться.

Будто меня не слыша, или просто не нуждаясь в моих ответах, Паулина запальчиво продолжает:

– Отъебашишь восемнадцатичасовой рабочий день, дождешься выходного, и что? Сидишь дома, потому что в этих долбаных ебенях даже негде расслабиться! Связь, и та не ловит. Не пойму, какого хрена он решил снимать именно здесь? Неужели во всей нашей стране не нашлось похожего поселка поближе к цивилизации? Ну, что ты молчишь? Тебя саму все устраивает?!

– Лично мне в выходной хочется лишь отоспаться. К счастью, такую возможность Игорь Давидович нам предоставил. Тихо здесь. Хорошо.

– Ну да, ну да… Сказал бы мне еще месяц назад кто-то, что я буду снимать комнату в гребаном деревенском доме и ходить в уличный душ!

Венгржановский действительно увез нас к черту на рога. Но в отличие от той же Миловой, мне это только в радость. Я рада сбежать из столицы, от людей, которым мне неловко смотреть в глаза, от всей своей привычной-непривычной жизни. Здесь я отдыхаю. Возможно, если бы не этот поспешный отъезд, я бы тупо не пережила того, что случилось в ложе. Я из нее вышла, как из пожара – опалённой. Еще месяц назад, да, я была сплошной сочащейся сукровицей раной. Эта работа – то, что нужно, чтобы вспомнить себя другой. Живой, психически здоровой и цельной. Здесь я заново учусь быть собой. И лишь самой себе принадлежать. По прошествии времени можно смело сказать, что кое-что у меня получается. Да, я все еще с облегчением вхожу в роль свой героини. Я живу ей, иногда днями напролет, ведь так легче, так можно не думать о своих настоящих проблемах и не вспоминать боли. Но! Я уже гораздо чаще, чем поначалу, возвращаюсь в себя. И как-то существую. Пересматриваю свою жизнь. До. После. Много думаю, с интересом присматриваюсь к здешним людям. С удовольствием завожу новые знакомства. Местные так не похожи на моих столичных знакомых. Они более простые, что ли? В них как будто совсем нет второго дна. Мне с ними легко. И безопасно.

Любимый мой маршрут – тропинка вдоль крутого берега над рекой. Любимая еда – деревенский творог. И кедровые орешки с медом. Почему-то кинокорм в меня вообще не лезет. Впрочем, в незнакомых странах я тоже предпочитаю есть локальную еду, ибо по-настоящему верю, что еда – это часть культуры.

Если большинство находящихся здесь людей мечтают вернуться в цивилизацию, то я жду этого с ужасом. Дома меня поджидает столько проблем, что ой. Прежде всего, нужно будет решить, в какой театр податься, и надо ли мне это в принципе. Будучи задействованной в спектаклях, не так просто вписать в свою жизнь съемки. А ведь кино меня манит гораздо больше. И опять же, я не теряю надежды поработать на западе.

В одном городе с Худяковым мне тесно. Жить с осознанием того, что я в любой момент могу на него наткнуться – невыносимо. Мы так друг другом поломаны, что наши встречи могут быть просто опасны. Это все равно, что размахивать дозой перед носом завязавшего наркомана. Может, хватит сил удержаться от искушения. Может, нет. И тут до передоза – один крохотный шаг. Для меня им чуть не стал наш перепих на фестивале. Какой бы гибкой не была моя психика, это было слишком.

– Слушай, Паулин, тут всего же две недели осталось. Из них – сколько твоих дней? Восемь? Потерпи.

– Куда я денусь с подводной лодки? – фыркает та после очередной яростной затяжки. – А ты, похоже, у этого дьявола в любимчиках.

– Скажешь тоже.

– Не скромничай. Тут я его понимаю. Ты, Ась, правда, невероятна.

Похвала от артистки уровня Миловой дорогого стоит. Особенно если учесть, что обычно в нашем деле человек человеку волк. Растрогавшись, хлопаю глазами.

– Спасибо.

– Да было бы за что. Я тебя совсем не видела в этой роли. Вообще не думала, что ты справишься. Ну, ты лучше меня в курсе, что говорят о твоем карьерном взлете. Совру, если скажу, что у меня на этот счет было какое-то особое мнение. Как и все, я думала, что без своего имени ты ничто, но признаю, ошибалась.

– Не имя делает человека, – усмехаюсь, пожав плечами.

– Тут я могу поспорить. Знаешь, как я записана в свидетельстве о рождении?

– Нет.

Паулина закатывает глаза:

– Зинаида Лабкова. Зинаида, сука, Лабкова. Комбо. Полагаешь, каковы шансы прославиться с таким имечком?

Улыбаюсь скорее потому, что Паулина этого ждет. Затягиваю шнурки на рюкзачке и встаю, разминая мышцы:

– Пойду я. Завтра сложный день.

– На насыпь не хочешь сходить? Мне позвонить надо.

– Не-а. Я уже. Часов в шесть ненадолго появлялась связь…

– М-да? Я все пропустила!

– Даже интернет можно было поймать, – добиваю коллегу.

– Ы-ы-ы-ы! – едва не рвет та на себе волосы. – Что хоть в мире происходит?

– Не знаю, – со смешком пожимаю плечами. – Я не заглядывала в соцсети.

И мне так нравится это! Только сейчас, оставшись по факту без своего смартфона, я понимаю, как нагло они порой вмешиваются в наши жизни. Даже когда я знать ничего не хочу, новости, один черт, просачиваются ко мне в ленту. Так было с Басовым, и наверняка так будет с Худяковым. А я не хочу… Не хочу ничего о нем знать. Ни видеть его не хочу, ни слышать. И что с этим делать по возвращении, я просто не представляю. Бросать свой блог?

В глубокой задумчивости бреду по поселку. Останавливаюсь у небольшого магазинчика, где можно купить все – начиная от хлеба и крупы, и заканчивая предметами личной гигиены. Если повезет, и их не разберут прежде.

– Мне, пожалуйста, чай и… – в нос ударяет непревзойденный аромат вяленой рыбы, которую как раз выкладывают на прилавок. Я сглатываю. Делаю глубокий вдох и, сотрясаясь рвотными спазмами, вываливаюсь наружу.

Минут через пять только возвращаюсь.

– Мне, пожалуйста, чай и… – взгляд пробегается по допотопному холодильнику. – Воду. Холодную! С газом.

Ужасно хочется смыть послевкусие рвоты, да.

Тетенька-продавщица подсовывает к пачке чая воду и, подумав, докладывает к моим немудреным покупкам коробочку теста на беременность.

– Мне не надо, – удивляюсь я.

– Ага, – закатывает глаза торгашка, возвращаясь взглядом к висящему на стене телевизору. Там идет сериал – тупой сюжет, пластмассовые актеры. Но, похоже, тетеньке действительно интересно.

В некотором раздражении отсчитываю нужную сумму наличкой (терминал здесь не работает) и, поколебавшись, хватаю все-таки тест. Я не могу быть беременной! Это просто смешно. Но бесцеремонность продавщицы заставила меня сомневаться в собственном здравомыслии. Вот кто ее просил лезть?! Мало ли, по какой причине меня стошнило? Может, всему виной тот самый творог. Я же не знаю, в каких условиях его отжимают местные бабушки. Да там все что хочешь может быть – от кишечной палочки до бубонной чумы.

Все так, да. Железная логика… Но почему-то я с каждым шагом все сильнее ускоряюсь, и к своему дому уже едва ли не бегу. В такт тяжелым шагам в голове пульсируют Владовы сдова: «Мы без гондона, ч-ч-ерт».

– Галина Ильинична, это я!

– Асечка, кушать будешь, девочка?

– Пока нет. Может, попозже.

Бегу прямо в туалет. И под ворчание своей арендодательницы «Совсем с ума посходили эти киношники, в туалет девочке сходить не дают» раскрываю злосчастную упаковку. Пальцы немного подрагивают – это первый тест на беременность в моей жизни. Что я буду делать, если он окажется положительным? Детей я не планировала в ближайшие сто лет. Да нет. Какие дети? Он же кончил… Я точно знаю, куда. Потому что всю дорогу до дома потом оно вытекало оттуда, заставляя меня чувствовать себя заправской прожженной блядью. Мне умереть со стыда хотелось. Просто не стать. Открыть дверь и вывалиться под колеса встречным машинам, чтобы к приезду скорой те раскатали меня, к чертям, по воняющему гудроном асфальту. От этого было не отмыться… Хотя я час стояла под обжигающе горячими струями душа. Лучше бы, конечно, было откиснуть в ванне. Но по очевидным причинам сидеть я еще несколько дней не могла.

Нет, я не ханжа… Наверное, если бы любимый мужчина захотел, я бы не отказала. Но не так же! Не когда он тем самым преследовал лишь одну цель – меня унизить.

Следуя инструкции на упаковке, макаю полоску теста в стаканчик. Каждая секунда – как обратный отсчет в часовом механизме бомбы. И чего я так разволновалась? Ну покажет эта штуковина злосчастные две полоски… Так ведь не факт, что сам тест не просрочен. Он, может, сто лет валялся в этом долбаном магазине. Для кого они вообще их возят? За все время здесь я, кажется, не встречала женщин моложе семидесяти. Та же Галина Ильинична буквально вчера жаловалась на то, что вся молодежь разъехалась.

Закусив губу, гляжу, как проступает… одна! Одна полоска.

– Йес! – издаю я победный клич и пускаюсь в пляс. Вот только когда я снова подношу злосчастный кусок картона к носу, оттанцевавшись, полоски уже две. Воздух в комнатке будто в мгновение леденеет. По позвоночнику проходит зябкий ветерок. Машинально опускаю ладонь на живот. Ребенка я не чувствую, равно как и каких-либо других изменений в теле. Лишь стылый ком в самом центре все сильнее разбухает, подпирая диафрагму.

Да нет. Ну не может этого быть. Не все же мне в одночасье?

В ненормальной совершенно горячке опять хватаю коробочку, чтобы отыскать на ней дату выпуска и срок годности. Нахожу! К удивлению, тест свежий. Значит, никакой ошибки.

Спросите меня, что может быть хуже того, что случилось в театре? Это.

Я не готова к последствиям. Мне бы тот раз забыть. Я же не вывожу совсем! А это – живое напоминание.

Мамочки! Холодок метастазами проходит по всему телу. Ледяным панцирем сковывает слезы в глазах. Иглами впивается в мышцы, заставляя их хаотично и болезненно сокращаться. Мне так страшно. И… тошно. Пожалуйста, пусть это будет ошибкой! Аллах, пожалуйста, я больше ничего… никогда не попрошу. Просто пусть это будет ошибкой.

Мне бы к врачу. Интересно, в этих ебенях вообще есть гинеколог? И насколько безопасным был бы поход к нему? Возможно, это тоже стереотип, что медицина в провинции хромает на обе ноги, но он есть. И я не могу так просто от него избавиться.

«Аа-а-а-а!» – сползаю на пол, кривя губы в беззвучном крике.

Что мне делать, если все же окажется так, что тест не врет? Аборт? Даже само это слово звучит ужасно. Рожать? С губ рвется истеричный смешок. Кроме того, что я ни черта не знаю о детях, ребенок от Худякова – это все равно что цепь, которая навсегда нас свяжет. А мне только от одной этой мысли страшно. Так страшно, что зубы стучат. Даже если мы каким-то чудом договоримся о совместной опеке, это что же? Мне с ним общаться? Встречаться, да? Постоянно на него оглядываться. Что-то обсуждать, искать компромиссы… Аллах, это вообще возможно? Нет. Влад… Он ведь как танк. Прет напролом, и все. А я не хочу… Не хочу под танк. Ни в коем случае.

На негнущихся ногах вываливаюсь из туалета.

– Галина Ильинична!

Старушка, которая приютила меня на время съемок, выглядывает из зала.

– Что, Асенька?

– Скажите-ка, а у вас тут как вообще с врачами?

– А что такое? Болит чего? – беспокоится женщина.

– Да так… По-женски вопрос возник.

– Так есть у нас гинеколог, ага. Хочешь, позвоню?

– Прямо сейчас?

– А чего ждать-то?

– Ладно. Давайте.