Недетские забавы

Глава 42

Наши дни.

Стучу костяшками пальцев по тяжелой дубовой двери, ожидая отклика, но там молчание. Разочарованно вздыхаю, так долго собиралась начать этот разговор, хотелось побыстрее выговориться, но видимо отца дома нет. Последнии дни вообще все стихло, Игната я не видела, с отцом пересекаемся только во время еды. Единственная Тамара всегда рядом, что несомненно радует. Иначе от одиночество я завыла бы волком.

Все время думаю о Паше, прокручивая в мыслях нашу последнюю ночь. Сейчас мне остро необходимо сказать, как сильно я полюбила его, как благодарна, что он показал какая любовь может быть. Да, не очень правильная, но в нашей ситуации про экологичность и заикаться не стоит. И все же на этом пепле удалось построить отношения.

И больше всего сожалею, что у меня не хватило смелости сказать ему правду.

Сказать, что я это Я.

— Отец, ты здесь? — подаю голос и повторно стучу.

— Да, — очень тихо и хрипло, но я различаю его голос за дверью. И какого черта он не реагировал на стук?

— Могу я войти?

— Валяй, — откликается в ответ. Голос, кажется, пьяный. Надеюсь он не причинит мне вреда в таком состоянии.

Захожу в кабинет, отец сидит в кресле, слегка развалившись и вытянув ноги вперед. Я была права, он пьян, но не сильно. Отстраненно рассматривает бутылку с коньяком, словно не здесь находится, а где-то внутри себя.

— У тебя что-то случилось? — присаживаюсь напротив. Мне плевать, что на самом деле у него происходит, я все еще ужасно зла, но где-то в глубине души еще крутится что-то былое. Все же он мой отец. Даже если такой.

— Вот и сказочке конец, а кто слушал — молодец!

Он усмехается, потирая устало глаза, и делает жадный глоток, выдыхая.

— И что это значит?

— Потерпи, дочка. Скоро ты вырвешься из оков ненавистного отца.

— А можно перестать говорить загадками, а попробовать вести адекватный диалог? — раздражаюсь, потому что ни черта не понимаю.

— Да все просто. Нашли они возможность выкрутит мне руки, что ж, я знал, рано или поздно это произойдет, но думал, у нас будет больше времени провести вместе.

— Ты не особо проявлял желание поговорить со мной, — пожимаю плечами, — И пытался выдать замуж наильно за нелюбимого человека.

— Ты, глупышка, так ничего и не поняла. Я пытался переписать на тебя все активы, а по внутреннему уставу нашего предприятия — женщина не может стать владельцем. Это была вынужденная мера.

— А как же речь про внука? — прищуриваюсь, не верю я ему.

— Ну до восемнадцатилетия твоего сына, у тебя был бы доступ ко всем средствам. Игнат никак не смог повлиять на деньги, а вот после совершеннолетия твой сын бы сел в кресло генерального. Я все продумал, дочка, — отворачивается в сторону стены. Провожу взглядом за ним.

Только сейчас замечаю, что на стене висит картина. Сердце сжимается. На ней карандашом нарисована женщина с младенцем на руках, черно-белый портрет.

— Это мама? — задаю вопрос, я плохо помню ее. Только по фото, но воспоминания так далеки, что все размыто.

— А ты на руках, — кивает, подтверждая мои догадки, — Тебе тут два месяца, ты постоянно капризничала и не хотела есть, а Марина переживала и не выпускала тебя из рук. Словно чувствовала, что ей немного осталось времени, хотела быть как можно больше с тобой.

Мужчина выглядит измотанным, только сейчас замечаю, как сильно он все же постарел. И с какой болью говорит о маме. Точно не играет, так невозможно притворяться.

— Я думала она умерла почти сразу после родов.

— Это для тебя такая версия была, чтобы не пугать сильно. Но сейчас ты выросла, можно и правду сказать, — прочищает горло, отпивая приличную порцию, — Ее убили, Алиса. Конкуренты. Именно поэтому у меня было критично мало времени, чтобы тебя спрятать.

Прикрываю глаза, одинокая слеза срывается вниз. Это не боль, это отчаяние. В каких больших иллюзиях я пребывала всю свою жизнь. Маму все равно во воспоминаниях почти нет, размытые образы. Но судя по всему она была в моей жизни намного дольше, чем я думала.

— Почему же не забрал меня потом?

— А что я мог дать девочке, живя каждый день в риске? Я хотел, чтобы ты была в безопасности, никто даже не подозревал о твоем существовании. Когда твой Федулов начал рыть и искать тебя, и при этом покусился на мой завод, мне пришлось тебя похоронить, Алиса. Я всю жизнь беспокоился только о твоей безопасности.

Ах, вот оно что. Вот почему Паша думает, что я мертва.

— Во всем это есть здравый смысл, отец. Однако, любви никакой. Только холодный расчет, а я вот всю жизнь мечтала только об одном — это оказаться в твоих объятиях, — горько выдыхаю. Ну вот и вторая слеза срывается.

— Я уже ничего не смогу изменить, дочка. Просто хочу, чтобы ты знала. Я люблю тебя, — он абсолютно спокойно и уверенно говорит такие важные для меня слова. Сердце больно отстукивает, срываясь в пятки и обратно.

— Если любишь, позволь быть с ним.

— С ним ты повторишь судьбу своей матери. Я не могу этого допустить. Сколько раз ты была в опасности, пока вы были вместе?

— Отец, — срываюсь на истерический смех, — Все неприятности создавал ты. Опасность исходила от твоих людей.

— Показательно было? А так будет всегда, если ты останешься ним. Ты — его уязвимое место, туда бить и будут. Нормальной семьи у вас не выйдет.

— Не решай за меня! Паша сделает все, чтобы я была в счастлива. Дай хотя бы возможность объясниться с ним. Он не в курсе, кто я на самом деле.

Отец смеется, так открыто, словно я действительно шутку какую-то рассказала. Недоумевающе смотрю на него, ожидая, пока он успокоится. Видимо такого рода истерика — это у нас семейное.

— Вот еще одно доказательство моих слов. Он прекрасно знает, кто ты такая, Алиса. Прекрасно знает, что ты жива. Поэтому он и нашел тебя, неугомонный мальчишка.

— Нет, этого не может быть! Он мне рассказывал о своей первой любви, — спотыкаюсь на полуслове, — Ну то есть обо мне. Не важно! Говорил, что мертва.

Рычу от злости. Паша не мог врать.

— Наивный мой цветочек. Он прекрасно знал, с кем ложится каждый день в постель. Он одержим тобой, поэтому никакая другая его бы не удовлетворила.

— Ты несешь бред!

— Серьезно? Ну давай у него как раз и спросим, — смотрит в окно, снова над чем-то усмехаясь. Отпивает уже из бутылки, не заморачиваясь над переливанием жидкости в стакан.

— Ты разрешишь увидеться с ним? — шепчу с надеждой.

— А чего разрешать, он вот сам приперся. Шуму опять навел. Заебал, — отец выплевывает со злостью, кивая на улицу.

Подхожу к оконной раме, вставая рядом и выглядывая в окно. А там ОМОН, возня, шум. Полный хаос. Поворачиваюсь в сторону отца, глаза неживые, пустые. Он знал, что они придут.

За спиной раздается грохот, резко оборачиваюсь и вижу его.

— Маленькая, — шепчет, срываясь ко мне.