Некромант на страже человечества. Том 1

Глава 1

Мари, я расскажу тебе историю….

— Эй, ты там долго валяться собираешься? — раздался у меня над головой сочившийся недовольством голос. — Не то, чтобы я куда-то торопился, но ты не думаешь, что стоило хотя бы поздороваться?

Она началась…

— Э-эй, молодой человек, я вообще-то к тебе обращаюсь!

— Заткнись. — процедил я, приоткрыв на удивление подчинившуюся челюсть. — Не видишь, я умираю! Дай хоть сдохнуть спокойно.

— Да умирай сколько влезет, кто ж тебе запретит. — не унимался незнакомец. — Уж кто-кто, а я к смерти со всем почтением. Не чужие мы с ней. Считай, друзья.

— Иди на…

— Ты умирать-то умирай, но сперва одеялко мое поправь. — продолжал зудеть он. — А то свалился на голову, как птичий помет, и лежит тут, ласты клеит. А мне что прикажешь делать? Эй, болезный, я тебя спрашиваю!

— Достал, гад. — выдохнул я. — Сейчас я тебе не только одеялко, но и здоровьице подправлю. Белый туннель вместе искать будем.

Прости, Мари, что сбиваюсь с мысли… кажется, дальше было так…

Я лежал на груде костей людей и животных, которая серо-белым холмом окружала здоровенный сталагмит. На его вершине, как оливка на канапе, красовался немолодой дварф с пробитой насквозь грудью и раскинутыми в стороны конечностями. Похоже именно он смягчил мое падение и спас от судьбы быть продырявленным.

Продырявленным… Звучит странно, но… не менее странно, чем сделка, которую я заключил с говорящей книгой. Артефакт с самосознанием, представляешь себе такое?

— Можешь звать меня Некро, Леон.

— Несмотря на обстоятельства, приятно познакомиться, Некро. — сказал я, стараясь, чтобы фраза не прозвучала издевкой.

— Взаимно.

— Прекрати страдания. — предпринял очередную попытку додавить меня Некрономикон. — Соглашайся на мои условия, и я исцелю тебя.

— Обойдешься, книженция. — выдавил из себя я, сдерживая кашель. — Равное партнерство. Или так, или дай мне спокойно сдохнуть.

— Договорились, Леон. — услышал я, но обрадоваться не успел, застонав от нового приступа боли. Холод смерти же во всю начал хозяйничать в моем теле. — Ковыляй сюда, смажь цепь своей кровью и поклянись соблюдать договор. Ну же!

— Ты первый. — прохрипел я.

— Что?

— Клянись первый!

Манускрипт хмыкнул.

— Не вышло. Но попытаться стоило. Что ж. Ты и правда достоин равного союза со мной, человек Леон. — он взял небольшую паузу и провозгласил преисполненным патетики тоном. — Я, Некрономикон, Великий Артефакт и Хранитель знаний о Магии Смерти, всем своим естеством и своей сущностью клянусь заключить с тобой союз равных. Омиш.– из распахнутой пасти на обложке вылетело небольшое серебристое облачко и зависло в нескольких сантиметрах от меня. — Теперь ты. Быстрее!

— Я, Леон, человек, всем своим естеством и своей сущностью, — шептал я, медленно уплывая куда-то, откуда возврата уже не будет, — клянусь заключить с тобой союз равных. Омиш…

— Получилось, партнер. — произнес Некрономикон. — А теперь быстро, пока ты и правда не окочурился! Делай, что я говорю. Все объяснения потом.

Ты, наверное, совсем ничего не понимаешь, так что позволь я начну историю с самого начала. И сколько бы она ни была удивительной или на первый взгляд невозможной, курьезной, выдуманной, смешной или грустной, пожалуйста, поверь мне — я ничего не выдумал, не скрыл и, пожалуй, не приукрасил.

Разве что пару раз выставил себя в лучшем свете. Но это мое законное право рассказчика!

Я расскажу тебе все так, как и случилось. И, надеюсь, не забуду самого важного.

А теперь, слушай.

Стоял обычный мартовский день. Весна еще не вступила в свои права, и привычная хмарь серого, как мокрый асфальт, неба нависала над головой беспросветным куполом захлопнувшейся мышеловки.

Прямо под стать моему настроению.

Я брел, не разбирая дороги, и не обращая внимания на брезгливую ругань случайных прохожих. Я им не нравился. Сам факт моего существования заставлял их ханжеские лица кривиться в гримасе гадливости. Хотя еще совсем недавно на похоронах моих родителей они едва сдерживали слезы жалости и картинно заламывали руки, вздыхая о судьбе «несчастного сиротки».

Лжецы и лицемеры.

Будто не знали, что так называемые родители уже много лет смотрели на нас с сестрой исключительно сквозь мутное дно граненого стакана. Достать пузырь самогона не стоило никакого труда, даже несмотря на принятый в прошлом, две тысячи девяносто девятом году сухой закон. А может и вовсе благодаря ему.

В свои пятнадцать я походил скорее на пугало, чем на юношу в полном расцвете сил. Старое, дедовское, многократно залатанное пальто куда лучше смотрелось на вешалке, чем на мне; легкие насквозь промокшие ботинки с притянутой грубой ниткой подошвой резко понизили бы статус любой помойки; а взъерошенные черные волосы выглядели один-в-один как давно покинутое обитателями воронье гнездо. Ну или как валяющаяся на обочине дохлая кошка. Кому что ближе.

Дополняли же образ потухший взгляд серых глаз и черные росчерки сажи, которые я так и не удосужился смыть за минувшие трое суток.

Или прошло уже больше?

Живот предательски свело, словно он не получал ни крошки как минимум неделю. А то и две. Хотя это как раз чувство привычное. В отличие от пустоты в сердце, возникшей после того как…

— Смотри куда прешь, ублюдок мелкий! — меня задел плечом пузатый мужчина — владелец небольшого магазина в конце улицы — и тут же принялся оттирать свой новенький норковой полушубок. Продать такой — и мы с сестренкой могли бы сытно ужинать месяца полтора. — Ты хоть знаешь сколько я за него отда…

Он встретился со мной взглядом, осекся и пошел дальше, бурча себе под нос что-то про алкашей, яблоки и яблони.

Но мне было плевать.

На все плевать…

И возможно именно поэтому я не обратил особого внимания на взбрыкнувшую под ногами землю. Будто кто-то снизу ударил по покрытой наледью асфальтовой дорожке исполинским молотом, пытаясь пробить себе путь наружу. Пузатый коммерсант свалился прямо в подозрительно желтый сугроб, окончательно испачкав драгоценную шубу.

А следом полетел и я, потому что второй толчок не заметить было уже невозможно.

Послышался звон разбитого стекла, взвыли сигнализации налетевших друг на друга припаркованных вдоль дороги машин, фонарный столб с протяжным скрипом накренился и устало прилег, облокотившись на стену соседнего здания.

— Землетрясение! — испуганно взвизгнула чрезмерно измалеванная косметикой дамочка, подхватив на руки похожую на крысу собачонку.

Дура. Какое может быть в наших краях землетрясение? Болота не трясутся. А болототрясение не изобрели пока ни в далекой Америке, ни в прогрессивном Сколково.

Или изобрели?

Признаться честно, с учебой, досрочными экзаменами и чередой подработок, времени следить за новостями особо не оставалось.

Додумать мысль, случайно забредшую в звенящую пустотой голову, не удалось. Вместе с очередным подземным ударом сверкнула ярчайшая вспышка, а стоило мне проморгаться, как я застыл, сидя задницей в снегу, и не веря своим глазам.

Прямо передо мной стоял седовласый бородатый карлик в причудливой броне и металлическом шлеме, из-под которого торчали похожие на свиные уши. Карлик выглядел еще толще барахтавшегося в сугробе коммерсанта, однако при этом отнюдь не казался увальнем. Наоборот — он походил скорее на крепкого борца, успешно сочетающего спорт и нередкие веселые загулы. Эту теорию подтверждал и тот факт, что незнакомец с легкостью держал на весу молот чуть ли не со всего себя размером.

— Elveano tas maontriary! — крикнул карлику высокий тип в длинном зеленом одеянии. Он взмахнул рукой, и с его пальцев сорвался крохотный огненный шарик, тем не менее превративший даму с собачкой в визжащий пылающий факел. — Tas ngeulo!

— Dukrat. — недовольно буркнул себе под нос бородач и, нахмурившись, шагнул ко мне.

Тысячи мыслей со скоростью света промелькнули у меня в голове, и самой яркой из них была матерная, похожая на «Какого черта здесь происходит?».

Ощущая исходившую от карлика угрозу, я невольно попятился, перебирая по снегу руками и ногами, но практически сразу уперся в искореженный землетрясением (землетрясением ли?) забор.

Чужак спокойно подошел ко мне и замахнулся молотом.

Отчаянно шаря вокруг себя, я нащупал покрытую льдом сучковатую палку, схватил ее замерзшими пальцами и рефлекторно поднял над собой в защитном жесте. Однако остановить мощный, сверкающий какими-то фиолетовыми искрами удар я, конечно, не сумел. Моя никчемная защита разлетелась в щепки, а следом холодный металл опустился мне прямо на голову, и за вспышкой ослепительной боли пришла всепоглощающая тьма.

— Не-е-е-е-е-ет! — запоздало хотел было крикнуть я, и… как ни странно, услышал свой собственный голос. Вот только из моего широко распахнутого рта почему-то вырвалось нечто больше похожее на писклявое «У-а-а-а-а».

«Что за?..» — подумал я, с неимоверным трудом разлепляя веки, и удивился еще больше, увидев перед собой склонившееся ко мне лица: измученно улыбающееся женское и светящееся счастьем мужское.

А еще я почему-то находился не в зассанном собаками сугробе родного захолустья, а в теплом помещении, освещенном десятком зажженных свечей.

Свечей!

Какие еще, черт побери, свечи в двадцать втором веке⁈ Даже в нашей дыре давно уже к каждому сараю подвели воду, свет, газ и высокоскоростной интернет. А в редких случаях перебоев на электростанции в дело вступали районные генераторы, работающие по недавно изобретенной и пока еще не до конца отлаженной технологии.

Я хотел уже спросить, где нахожусь, но изо рта вырвался лишь очередной пронзительный крик, заставивший мужчину и женщину еще больше умилиться. Попытка же дотянуться до них рукой и вовсе повергла меня в состояние глубокого шока.

Нет, конечность меня послушалась, и ладонь привычно появилась в поле зрения, вот только она оказалась розовая, сморщенная и смотрелась крохотным паучком на фоне непомерно огромных лиц.

От удивления я даже перестал кричать и услышал, как к паре обратился немолодой женский голос. Слов по большей части разобрать не удалось, но интонация была явно доброжелательная. Следом же передо мной возникла рыжеволосая веснушчатая девчонка с косичками, тянувшая ко мне свои тонкие ручки. Однако на меня вдруг навалилась страшная усталость, и сознание вновь погрузилось во тьму.

Следующие несколько дней ушли на то, чтобы осознать и принять одну простую мысль — я стал младенцем! Да, похоже на бред, но все прочие версии выглядели еще менее правдоподобно.

В редкие часы бодрствования я пытался придумать происходящему достойное объяснение, вот только ничего путного в голову не лезло. Судя по всему, выходило, что тот карлик меня все-таки прихлопнул, а затем я переродился и почему-то помню о своей прошлой жизни.

Кто-то другой, возможно, огорчился бы такому повороту событий, но я принял его, как избавление. После всего, что случилось в последние дни моей жизни, я… Нет. Даже вспоминать об этом категорически не хотелось. И я бы с радостью вычеркнул из памяти те злополучные события, однако они раз за разом весенними трупами всплывали в реке сознания, заставляя меня кричать и плакать от бессилия.

Впрочем, это никого не удивляло.

Ведь дети всегда плачут.

День за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем я привыкал к новой обстановке и окружению. Надежно запеленутый я лежал в подвесной люльке в теплом светлом помещении. Время от времени меня кормила грудью уже знакомая женщина, неизменно расплывавшаяся в преисполненной нежности улыбке, стоило лишь войти в комнату.

На вид ей можно было дать лет двадцать. Она обладала гладкой белоснежной кожей, на фоне которой густая огненно-рыжая коса казалась необузданным и рвущимся на свободу пламенем. Ее руки постоянно хранили запахи домашней птицы и чернил, к которым промешивались то нотки свежеиспеченного хлеба, то другой приготовленной ею пищи.

В ее объятиях я чувствовал необъяснимое тепло, зарождавшееся где-то глубоко в груди и приливной волной смывавшее все дурные мысли и тревоги. С нетерпением я ждал каждого ее прихода, чтобы погрузиться в неведанное ранее состояние безмятежной неги, окутывавшее меня подобно теплому весеннему облаку.

Иногда вместе с женщиной приходил мужчина. Он смотрелся старше нее лет на пять, но при этом обладал несвойственными возрасту морщинами вокруг глаз и множеством шрамов. Один такой начинался в районе скулы, коротким росчерком поднимался наверх и исчезал в зарослях коротко стриженных черных, как смоль, волос. Рубец выглядел так, будто на человека упала сосулька, но, промахнувшись мимо темечка, скользнула по лицу, не причинив серьезного вреда.

От мужчины пахло железом, трудовым потом, а иногда и ненавистным мне алкоголем. Впрочем, этаноловой росой он не злоупотреблял, да и прикладывался к бутылке явно нечасто.

Его руки покрывали грубые мозоли, что тем не менее нисколько не мешало ему как с нежностью прижимать к себе рыжевласку, так и, уверенно придерживая мне голову, передавать меня для кормления. Однажды я, пытаясь научиться лучше контролировать свое тело, дернул его за ус, но мужчина на удивление не разозлился, а наоборот добродушно расхохотался и произнес нечто одобрительное на незнакомом языке.

Последний, кстати, мне удалось освоить довольно быстро. Во многом благодаря тому, что тот походил на причудливую смесь славянских и европейских языков. Будто кто-то вытряхнул несколько разговорников в один котел, тщательно перемешал, замесил, а из получившегося теста выпек пирог, от которого пришли в восторг жители половины Евразии.

Ну и, безусловно, помог тот факт, что всю свою прошлую жизнь я с головой провел в учебе, надеясь с ее помощью выцарапать себе достойное место под солнцем.

Себе и своей любимой младшей сестренке…

Сестра у меня теперь тоже имелась. Только старшая. Та самая веснушчатая малявка, которую я видел в день своего рождения. Девчонку звали Анна, и в свои четыре года она была настоящей егозой. Что называется — с шилом в заднице. От матери Энн унаследовала огненную шевелюру, а свой непоседливый характер, видать, от ужаленного шмелем хорька. Не иначе.

Несколько раз она тайком пробиралась ко мне в комнату и то пыталась накормить еще живым тараканом, то причесать с помощью тяпки, то укрыть пучком несвежей соломы. А однажды и вовсе приволокла длиннющего ужа, которого я с перепугу принял за ядовитую змею.

И каждый раз единственное что мне оставалось, чтобы сохранить жизнь и целостность своего хрупкого тела — истошно вопить во всю мощь тонкого детского голоса. Ужасное чувство абсолютной беспомощности. Не удивлюсь, если именно из-за него младенцы и плачут, а когда вырастают — начисто забывают о минутах пережитого кошмара.

Но я-то не забуду! И обязательно припомню Анне все ее выходки. И хоть ей и без того доставалось за проказы, но она все равно продолжала таскать ко мне всякую дрянь.

Освоив язык, я, наконец, стал постепенно разбираться в происходящем.

Первые увиденные мной мужчина и женщина оказались, как я и предполагал, моими новыми родителями. Диана и Жакер. Диана получила образование при храме и теперь работала писарем на местного землевладельца. Настоящего барона, как бы парадоксально это ни звучало для выходца из двадцать второго века. Жакер служил там же кем-то вроде офицера стражи. Так они и познакомились.

Причем барон Александэл оу Трэй Капауло, несмотря на свое витиеватую аристократическую фамилию, особым богатством и гонором не выделялся и жил вместе со своими слугами в одном особняке. И даже трапезничал за одним столом. Что казалось мне особенно необычным, после прочтения всех тех учебников по истории, где описывалось самодурство дворян прошлого и их оторванность от реальных проблем простых смертных.

Примерно спустя год, мне удалось более или менее совладать с собственным телом и научится ходить, что позволило отправиться исследовать жилище. Мне никто не препятствовал. Но не потому, что всем было плевать на мое существование, а потому что у каждого в усадьбе было много работы, и сидеть с малышом круглые сутки никто не мог.

Первое время, обнаружив меня блуждающим по коридорам, кто-нибудь обязательно возвращал меня на место, но, спустя пару месяцев, перестали это делать. Тем более оказалось, что Энн в этом возрасте была такой же любознательной непоседой (кто бы сомневался), и мое поведение особо никого не удивило.

Да и детей всех возрастов в особняке хватало.

Самые младшие, объединившись в стайки, играли в догонялки или другие бессмертные игры, существовавшие во все времена и во всех культурах. Те же, что постарше, уже помогали взрослым и имели свой круг обязанностей. Но и одни и другие неизменно замирали в учтивом поклоне, стоило появиться по близости кому-нибудь из Трэй Капаулов. Барона и его семью уважали. Причем заслуженно.

Ближе к трем годам я уже был в состоянии вполне сносно изъясняться, но не спешил демонстрировать это умение. Во-первых, чтобы не шокировать окружающих, а во-вторых… Во-вторых, я никак не мог привыкнуть к атмосфере радушия и тепла, буквально пронизывавшей все вокруг, словно первый луч весеннего солнца, ворвавшийся комнату и тут же заполнивший ее чистым и ярким светом.

Я к такому просто не привык. Это шокировало меня даже больше, чем факт перерождения в новом теле неведомо где и неведомо когда. Хотя обстоятельства последнего я пытался выяснить.

Я стоял перед здоровенной деревянной дверью, украшенной причудливой резьбой и рельефным орнаментом с изображением мифических зверей и птиц. Вернее здоровенной эта дверь казалась лишь трехлетнему ребенку, неспособному даже дотянуться до блестящей латунной ручки, взрослые же проходили мимо, не обращая ни на меня, ни на вход в библиотеку особого внимания.

Да, у барона имелась своя библиотека! Истинная кладезь знаний и мой второй дом в прежней жизни. Там я проводил едва ли не все свободное время, нехотя возвращаясь в родительское гнездо исключительно чтобы поспать.

Книги были моей страстью и единственной отдушиной. Начиная со столь необходимых для учебы справочников и энциклопедий и заканчивая художественной литературой, которой я посвящал редкие оставшиеся после подработок часы.

Особенно я уважал творчество одного талантливого автора и его удивительный стиль, позволявший буквально растворяться на страницах истории, позабыв обо всех делах и проблемах. Знаменитый писатель как будто рисовал словами, и описываемые им сцены сами собой возникали в сознании, захватывая воображение и не отпуская его, пока беспощадный будильник не выдергивал меня из мира грез в суровую реальностью.

Я бы не отказался найти здесь нечто подобное. Хотя в первую очередь хотелось бы понять куда меня занесло. Причем желательно не прибегая напрямую к расспросам. Как отреагирует человек, к которому подойдет трехлетняя кроха и, задрав голову, поинтересуется какой сейчас год от рождества христова и почему все вокруг говорят на таком странном языке?

Бароны и прочие герцоги стойко ассоциировались у меня в сознании с кострами инквизиции, а проверять на собственной шкуре хорошо ли горят дети почему-то не хотелось.

Вожделенная дверь по закону подлости, конечно, открывалась на себя, до ручки я решительно не дотягивался, а потому требовалось найти другой подход. Осмотревшись, я обнаружил неподалеку обитую бархатом банкетку и, напрягая все свои жалкие силенки, поволок ту к двери.

Изогнутые ножки нещадно скрежетали по лакированному паркету, но своего я добился. Ручка стала значительно ближе. Я залез на подставку, потянулся, встал на цыпочки и почти уже достал до гладкого металла, как вдруг…

— И что это ты тут затеял, Леон? — раздался у меня за спиной знакомый голос.