Некромант на страже человечества. Том 1

Глава 23

— Эй, ты чего тут разлегся, малец? — именно такой довольно грубый и весьма бесцеремонный окрик заставил меня распахнуть блаженно смеженные веки. К тому же окрик сопровождался резким рывком за плечо, что уж точно не способствовало дальнейшему пребыванию в мире грез. — Это место Сохатого. А ну проваливай!

В тусклом свете фосфоресцирующих желтых шариков я разглядел возвышавшегося надо мной мужчину. Его тело покрывали широкие, подвязанные веревкой штаны и простая дерюжная жилетка, из-под которой виднелись рельефные мышцы. Не объемные, но четко очерченные.

— Уймись, Кисточка. — произнес из темноты усталый голос. — Сохатый уже с две недели как Троттов кормит. Так что оставь парню лунку и лезь в свою. Отбой скоро.

— Да как так? — растерялся Кисточка. — Я же вот только-только с ним… Мы же вместе столько всего… Эх! — он махнул рукой. — И правда. Прости, малец. — он легко, как пушинку, поднял меня и потрепал по голове мозолистой рукой. — Теперь лунка твоя. Пусть тебе повезет больше, чем ее прежнему владельцу.

Лунка. Видимо так они называли вырубленные в стене альковы, по которым мы разбрелись сразу после трапезы. Я залез в первый попавшийся и отрубился, не успев даже удивиться его отполированной, с углублением, поверхности. Видать, вмятину собственными телами натерли прежние хозяева лежбища.

— Не обижайся на него. — ко мне подошел еще один мужчина, одетый точно так же, как Кисочка, и с весьма схожим телосложением. Разве что лицо у него было более угловатое: с выдающимися скулами и надбровными дугами. А еще я обратил внимание, что они оба обладали выпученными, как у сов, глазами и похожими на мой ошейниками. — Здесь дни, знаешь, разнообразием не отличаются. Легко забыть такую мелочь, как смерть товарища. — он грустно улыбнулся. — Меня зовут Клён.

— Почему «Клён»? — не удержался я от вопроса.

— Потому что у меня лицо похоже на кленовый лист. По крайней мере, мы так думаем.

В общем да, похоже.

Последнее я, судя по всему, произнес вслух, поскольку Клен внезапно оживился, занервничал и даже встал на колени, чтобы его лицо оказалось на одном уровне с моим.

— Ты видел клены? Настоящие? — возбужденно спросил он, схватив меня за плечи.

— Доводилось. — настороженно произнес я, не зная чего ожидать. — И не только их.

— Так ты не отсюда… — ошарашенно проронил он, будто не веря своим словам. После чего набрал в грудь воздуха и крикнул в пустоту. — Народ, у нас тут новенькие! С поверхности!

Я не видел, что происходило вне метрового радиуса, но, судя по звукам, в пещеру пришло оживление. Собиравшиеся уже было отправляться ко сну невольники вскакивали с мест и будили других прибывших со мной крутолугцев, тут же засыпая их градом вопросов.

Досталось и мне.

— Расскажи… — Клен замялся, не зная с чего начать. — Про Солнце! Какое оно? Солнце…

— Пусть лучше расскажет про ветер! — встрял Кисточка. — Про ветер расскажи нам!

— Нет, лучше облака! — раздалось сбоку. Меня окружили плотным кольцом. — Я слышал они мягкие, и на вкус, как мед.

— Ты никогда не пробовал мед!

— Ну и плевать! Представить-то я могу!

— Как можно представить вкус?

— Расскажи про небо!

— А ты видел море?

— Как поют чайки?

— Чайки не поют, дубина, поют курицы!

— Звезды! Пожалуйста, опиши звезды! Ради всех богов! Звезды…

Вопросы сыпались, как из прохудившегося мешка с зерном, а я не мог понять, почему им интересны такие обыденные вещи. Не любящий поцелуй матери, не одобрительная похвала отца, не смех младшего брата, не улыбка старшей сестры. Ведь нет ничего ценнее этих драгоценных моментов, отнятых у меня проклятыми нелюдями. Почему солнце? Почему чайки?

И вдруг я осознал.

Они спрашивали о том, что могли представить. О чем когда-то слышали. И физически не могли интересоваться тем, представления о чем не имели даже теоретически.

В каком-то смысле их жизни были даже хуже моей.

Любой из моих двух. Даже первой.

Мне стало их искренне жаль.

— Солнце большое и яркое. — принялся рассказывать я, и люди вокруг замолчали, словно по мановению волшебной палочки. — Оно висит высоко, и к нему нельзя прикоснуться. Но само оно может приласкать своими лучами. Оно дарит тепло и нежность. Так похожие на объятия матери.

Казалось даже воздух вокруг застыл, настолько внимательно слушали меня подгорные невольники. И лишь светлячки покачивались из стороны в сторону, отвоевывая у тьмы жалкие крохи свободы.

— А ветер он… могучий. Но иногда мягкий и дружелюбный. Он будто не знает своей силы и может иногда закружить, подбросить поймать, снова подбросить, швырнуть в палую листву. А может потрепать по волосам, подарить неожиданный подарок или просто чмокнуть в щеку. Он как отец.

— А облака не мягкие и не вкусные. Они могут стать тучами и забросать дождем, снегом, градом, подстроить еще какую-нибудь пакость. Но потом обязательно улыбнутся, поманят пальцем и покажут высоту, до которой не достанешь, сколько не тянись. Хотел бы я быть решительным и смелым, как облака.

— А звезды…

Я говорил и говорил, и слова лились из меня легко, словно река, прорвавшая хрупкую плотину. Так же и слезы катились по моим щекам двумя полноводными ручьями. Но я не обращал на них внимания.

Я прощался.

Прощался с родными и близкими, которых в ближайшее время мне точно не доведется обнять. Прощался с прежней жизнью, подарившей мне столько замечательных моментов. Прощался надолго, потому что окончательно осознал свое незавидное положение и навсегда изменившуюся жизнь.

Не выйдет вернуть обратно разбитый кувшин уюта и счастья. Его не собрать и не склеить. Да и некоторые части пропали безвозвратно — я чувствовал это в душе. И в сердце.

Можно только вылепить новый сосуд. Но для этого нужно найти подходящий материал, и гончарный круг, и… да много еще чего. Не так-то это все просто, кто бы что не говорил. Теперь я это понимал. Жаль только, что не осознал раньше. Ведь все могло случиться совсем по-другому.

Я рассказал обо всем, о чем меня просили. В красках. И пусть мастерством описания я даже близко не дотягивал до своего любимого писателя, но я чувствовал, что мои слова достигли слушателей. Они смотрели на меня, но их мысли блуждали где-то далеко, купаясь в воображаемом море, и нежась в лучах несуществующего солнца. А соловьи и канарейки (а вовсе не чайки с курицами) пели им свои песни.

Я говорил пока не охрип, но и тогда меня не хотели отпускать. И лишь напоминание Клена о том, что завтра снова махать киркой, и столь юному пленнику придется куда хуже, чем им, заставило остальных нехотя расползтись по своим лункам.

Я тоже лег. И, засыпая, мне показалось, что родители стоят надо мной в обнимку, как когда я был еще младенцем, и улыбаются. А может мне это уже приснилось…

Дребезжащий звон нескольких стучащих друг о друга железок, ознаменовавший подъем, встретил уже новый Леон. Накануне все окончательно встало для меня на свои места, разложилось по полочкам и улеглось на соответствующих страницах памяти. Как притихло и царившее в душе смятение.

Нет, я ни в коем случае не простил разрушивших мою семью нелюдей, но принял эту данность, как факт, и приготовился действовать, исходя из текущих реалий. Я не опустил руки. Мне многое предстояло сделать, и сперва требовалось узнать как можно больше о царившей вокруг обстановке.

Сразу после побудки невольники вереницей потянулись к дальнему углу пещеры, служившей бараком. Там по стене сбегал поток ледяной воды, исчезавший в отверстии пола. Одновременно и туалет, и умывальня, и питьевая. Все подходили по очереди и старались не задерживаться, потому что еду уже принесли, и времени на раскачку нам никто явно давать не собирался.

— Запомни, Леон. — говорил мне Клен, тремя пальцами черпая из миски едва теплую разваренную кашу с вкраплениями каких-то овощей и еще фиг пойми чего. — Если не хочешь в Каземат, а ты, поверь, не хочешь, нелюдей слушайся беспрекословно. Любых. Но особенно Заркада.

— Как я его узнаю? — осведомился я, не забывая уплетать свою кашу.

— Ты наверняка его уже видел. Дварф. Лысый. Седой.

— Хриплый и высок… — хотел было уточнить я, но Клен резво зажал мне рот ладонью.

— Тс-с-с!

Он осмотрелся по сторонам, хотя понятия не имею, что можно разглядеть в этой практически кромешной тьме. Крохотные шарики светлячков выхватывали лишь небольшие области и обрисовывали силуэты, скорее подчеркивая безраздельную власть мрака, чем пытаясь ему противостоять.

— Никаких упоминаний и тем более шуток про рост главного смотрителя. — едва различимым шепотом проговорил мне прямо в ухо Клен. — Это табу. Один парень как-то за глаза назвал Заркада Росляком, так он потом три ночи подряд в Каземате провел.

— Всего три? — удивился я мягкости наказания, и заодно подумал, что лучше им не знать, какую кличку придумал Сранделю я.

— После третьей он шагнул в Бездну. — со смесью уважения и скорби сообщил мужчина. — Не выдержал.

— А чт…

— Hazag nog n’galgad! — послышался примерно со стороны входа окрик на орчьем. — Zadra!

Все тут же отставили миски и, поднявшись на ноги, заторопились на голос. Я, закинув в рот остатки каши, поступил так же. В противном случае, потеряв провожатых, я рисковал вообще не найти выхода из казармы. Это в мои ближайшие планы точно не входило. Пока не разберусь в обстановке, придется изображать из себя послушную овечку.

— Сейчас мы в Главном Гроте. — через несколько минут ходьбы сообщил мне Клен. — Это центральная и самая большая пещера рудников. Она похожа на гигантский вертикальный цилиндр с колонной посередине. Как мухобойка.

— Скорее маслобойка.

— Может и так. Тебе виднее. — легко согласился пленник. — Отсюда ведут ходы во все концы шахт. Ступай аккуратнее, чтобы не свалиться в Бездну.

— Да тут же не видно ни черта! Откуда ты знаешь?

— Когда-то мне так же рассказали. Потом, когда глаза привыкнут, ты сможешь видеть больше. Если доживешь.

Мы шли гуськом, а я напряженно таращился во тьму, чтобы не сверзиться в ту самую пресловутую Бездну. К сожалению, разглядеть ее очертаний мне не удавалось, а потому я на всякий случай крепко вцепился в шедшего впереди Клена.

Спереди и сзади невольники-старожилы вполголоса объясняли новичкам правила поведения на рудниках.

— Мы же будем добывать Этерниевую руду? — спросил я. — Что с ней потом делать? Есть возможность немного спрятать?

— «Добывать» — это громко сказано. — хмыкнул Клен, не оборачиваясь. Он шел уверенно. Явно уже не одну сотню раз проделал этот путь. — Скорее искать. Попадается она не часто. И тебе в ближайшее время найти ее точно не светит. Здесь чуйка нужна, Кхазулдан свидетель. — еще и дварфьего бога зачем-то упомянул. — А прятать не вздумай. Отправишься в Каземат.

— Каземат, Каземат. Других наказаний тут нет что ли?

— А зачем другие? Этого с лихвой хватает. Каждый, кто побывал в Каземате, делает все, чтобы туда не вернуться. И остальных отсоветовает. Осторожно, тут изгиб и тонкое место.

Группа светлячков собралась вместе, будто на экстренное совещание, и этого хватило, чтобы я смог хоть немного оглядеться. Оказалось, что все это время мы шли по довольно узкому выступу, спускавшемуся вниз вдоль расположившейся по левую руку отвесной стены. Справа же чернела пустотой настоящая пропасть, до которой мне оставалось меньше шага.

Я инстинктивно шарахнулся прочь и прижался спиной к стене.

Да и не только я.

Кроме того, светящиеся шарики выхватили из тьмы узкий каменный мост в полметра шириной, уходивший от выступа к тонкому шпилю. Тот начинался где-то на дне пропасти и исчезал в вышине.

Воистину Бездна. По-другому не назовешь.

И прямо сейчас по мостику, заложив руки за спину, и с довольной ухмылкой на лице шагал Срандель. А перед ним, свесив голову, понуро брел Стас. Вчерашний герой, посмевший напасть на главного смотрителя.

Причем, что удивительно, Стас не обращал совершенно никакого внимания на то, что малейшая ошибка приведет его к полету с вполне очевидным финалом. Он вообще ни на что внимания не обращал и смотрел исключительно вглубь себя. Да и походка у него выглядела странновато.

Вспоминать об этом не хотелось, но примерно так я ходил первые несколько минут после клизмы с целебным настоем. Когда кажется, что при любом неловком движении у тебя отвалится задница. Ну или как минимум какая-то ее часть.

Светлячки, закончив совещание, разлетелись в разные стороны, но перед этим я заметил, что Стас встроился в общую вереницу, а Срандель остался стоять на мосту, любуясь шествовавшими перед ним невольниками. И совсем не боялся, что кто-то захочет спихнуть его вниз. Легко быть бесстрашным, когда ты Освоивший, а на невольниках ошейники, не дающие даже увидеть Межмировую Энергию, не говоря уже о взаимодействии с ней.

Но ничего. Я найду способ отсюда выбраться! Непременно найду!

Не могу сказать, что спускались мы долго, но несколько уходивших вглубь ответвлений миновали точно. Чтобы свернуть в другое, ничем на мой взгляд не отличавшееся от предыдущих. И в итоге короткий, но извилистый тоннель привел нас в очередную пещеру с семью арками отнорков. Посредине же стояло несколько ящиков с инструментами.

Весьма специфичных.

На первый взгляд они могли бы показаться кайлом — на длинной деревянной ручке закреплен дугообразный набалдашник, заточенный с одного края и сплюснутый с другого. Но кроме этого, с обратной стороны рукояти имелась короткая металлическая спираль, похожая на штопор. Таким образом дугу можно было использовать как рычаг и куда-нибудь ввинтиться.

Невольники по очереди разбирали инструменты и разбредались в разные стороны. Я тоже взял один. Он показался мне непомерно тяжелым.

— Не пытайся вогнать сталь в скалу по самую рукоять. — посоветовал мне Клен, проходя мимо. — Все равно не выйдет. Бей, будто козявку выковыриваешь, — царапками.

— А за нами никто следить не будет? — спросил я, прикидывая на сколько таких «царапок» хватит моего хрупкого тела. — Где нужно копать?

— Нет смысла. — пожал плечами опытный рудокоп. — На выходе сторожит кто-то из нелюдей. Иногда. Отсюда все-равно деваться некуда. А копать можешь где хочешь. — он уже почти ушел в одну из арок, но обернулся и добавил. — Ах, да. Ничего страшного, если повредишь металл — дварфы починят. Но если сломаешь деревяшку…

— Каземат. — подхватил я. — Я понял. Слушай, я, наверное, пожалею, если спрошу, но что там? В Каземате.

Клен вздрогнул и поежился. Я понял, что ему доводилось на собственной шкуре узнать ответ на этот вопрос. И вспоминать ему не очень хотелось.

— Ты еще мал и, скорей всего не поймешь, но… — невольник подошел ко мне практически вплотную и по-отечески положил руку на плечо. Его голос сделался тихим и доверительным, каким выдают самые неприятные тайны. — У мужчин с возрастом некоторые части тела начинают хуже работать. И мозги от этого едут враскоряку. У дварфов то же самое. — он ненадолго замолчал. — У Закрада там много разных штучек в Каземате. И он ими… играет. С разными отверстиями. Не со своими. Не попадай в Каземат. Тебе не понравится.

Черная, даже по меркам подземелья, тень скользнула на лицо Клена, и он ушел, оставив меня наедине со своими мыслями. К несчастью, я понял, что он имел ввиду. А может и к счастью. Потому как осознал, что «Срандель» — слишком мягкая кличка для подобного отброса и извращенца. А еще понял, что мне совершенно не хочется сломать кайло. Так что метод устрашения в какой-то степени рабочий.

Углубляться ни в один из отнорков я не стал. Какой смысл, если нет разницы где капать? Глубоко вздохнув, я подошел к стене, расставил ноги на ширину плеч, поднял инструмент и с силой опустил его так, как меня учил Клен.

После первого удара у меня засаднили ладони. После второго — предплечья. Потом плечи. После четвертого я понял, что до вечера не доживу. А вместе с пятым мне под ноги упал похожий на кианит полупрозрачный голубой кристалл размером с два пальца.

— Вот тебе и «точно не светит». — с немалым удивлением произнес я, поднимая добычу с земли.