Нелегал из контрразведки

Глава 21

В качестве ответного шага Ганс пригласил Вилли на вечер в кабаре Stachelschweine, в переводе – «колючая свинья» или «дикобраз». Это очень популярное среди берлинцев заведение, билетов туда не достать, но оказалось, что там работает девушка Ганса. Располагалось оно недалеко от Берлинской мемориальной церкви, рядом со знаменитым бульваром Берлина Курфюрстендамм. Берлинцы называют его уменьшительно-ласкательно «Кудамм». Бульвар известен как популярное место для прогулок, покупок и развлечений. Прообразом Кудамм послужили Елисейские Поля в Париже.

Небольшой зал с разбросанными столиками, приглушенный свет. Если есть желание, можно включить настольную лампу, больше похожую на ночник. Соблазнительные официантки с минимумом одежды принимают заказы на выпивку и закуски. Мужскому взгляду приятнее остановиться на их прелестях, чем на ценах в меню.

Север никогда не бывал в подобных местах, поэтому с любопытством крутил головой.

– Знатное заведение, – говорить приходилось громко. Представление еще не началось, а в зале уже стоял приличный шум.

Еще в Москве, на Остоженке, Карл Иванович, специалист по немецким диалектам, обратил внимание Матвея на его артикуляцию:

– Молодой человек, вы говорите по-немецки как по-русски.

– Это как, Карл Иванович? – не понял новичок.

– Русские, по сравнению с немцами, говорят гораздо тише. Отсюда и артикуляция получается вялая, стертая. Немцы говорят громко, гортанно, голосовая мимика у них выражена четче. Не надо улыбаться, надо смеяться, чтобы вас приняли за своего.

В зале, очевидно, собрались одни немцы. Вполголоса здесь никто не говорил. Наконец заиграл оркестр, но бурное общение гостей продолжалось все так же шумно.

«Да, это не театр в Москве, где на человека, который просто чихнул, посмотрели бы с осуждением».

Как черт из табакерки, на сцену выскочил конферансье. Черная визитка, белая манишка, неизменный цилиндр и монокль в глазу. Вероятно, чтобы перекричать зал, он заорал, фальшиво картавя:

– Майне дамен унд херр, леди энд джентльмен, – и так далее, еще на нескольких языках.

Протараторил пару шуток на грани приличия, сорвал вялые аплодисменты, после чего по сцене под оглушительную музыку пронесся зажигательный канкан. Изящные женские ножки взлетали выше головы. Их сменил конферанс, следом парочка юмористов ядовито издевалась над тем, что провинциальный городок Бонн внезапно стал мировой столицей. Ох, уж это высокомерие берлинцев над провинцией. Ведущий и юмористы наперебой соревновались в остротах по поводу правительства, цен, женщин, неверных мужей. Посетители бурно реагировали репликами и аплодисментами. Сигаретный дым висел под куполом зала, как грозовая туча.

Вилли и Ганс непринужденно обменивались шутками и комментариями. Выпивка и легкие закуски создавали прекрасное настроение. После скабрезного ведущего на сцену вышел тщедушный мужчина. Оркестр притих. Он достал из кармана мятые листы и стал читать свое произведение.

Неожиданно Рихтер стал серьезным, а на удивленный взгляд Мюллера пояснил:

– Я уже слышал этот рассказ.

Между тем автор с юмором прошелся по союзникам, оккупировавшим Германию.

– Господа, теперь мы не просто немцы, теперь мы – американские немцы, – он попытался изобразить толстяка. – Русские немцы, – и стал креститься, как будто увидел лукавого. – Даже английские немцы и, кто бы мог подумать, – французские. Скажите, кто хочет быть французским немцем?

С дальнего столика что-то крикнули в ответ.

– Официант, отнесите на тот столик порцию лягушек, – тут же отреагировал автор. Зал взорвался хохотом. – Ждать от нынешних хозяев Германии, что они скоро уйдут восвояси, в дикую тайгу или за океанскую лужу, не приходится. Наоборот, судя по всему, скоро мы увидим, как по Берлину проползет, как змея, колючая проволока на столбах и появится граница. Представляете, заглянул как-то Фриц проведать соседку из соседнего подъезда. Сделал свое мужское дело и довольный выкатился во двор, а между его подъездом и соседним уже стоит пограничник, а жена из-за границы орет: «Отдайте мужа!»

Из зала посыпались веселые комментарии.

– Где теперь, скажите, мы будем брать дешевую еду и доступных девочек? Или, наоборот, дешевых девушек и доступную еду? Как правильно?

Зал завелся. Реплики сыпались водопадом.

– Потом появится здоровенная стена. И мы будем подпрыгивать, чтобы посмотреть, как там у русских немцев. С этой стороны нас поддержит долгами Америка, а с той стороны их обчистит Сталин. Сейчас я вам прочитаю воспоминания одного человека из-за такой вот стены.

Автор с сарказмом стал рассказывать, как одни голодали, а по другую сторону стены веселились. Дети одних дрались за корку хлеба, а других лишали пирожных за плохие отметки в школе. Женщины готовы были отдаться даже за еду, но их отвергали из-за худобы. Страдали одни и веселились другие. Живущие в достатке считали себя избранными и не имели никакого желания делиться с теми, за стеной.

Зал, разогретый алкоголем и присутствием игривых женщин, сыпал едкими шутками и комментариями. Вилли заметил, что Ганс, наоборот, все больше мрачнел. Он не сказал ни слова.

Внезапно автор замолчал, дождался паузы и закончил:

– Это воспоминания человека, находившегося в варшавском еврейском гетто с 1940 года. Там, внутри польской столицы, стеной отгородили местное население от пришедших арийцев и их приближенных. За несколько лет за стеной погибло несколько сот тысяч евреев. По одну сторону были люди, по другую – немцы.

Установилась гробовая тишина. Автор убрал листочки в карман и, шаркая ногами, ушел со сцены. Это был шок. Немцы замерли, опустив глаза. Они вдруг осознали, что у каждого в этом зале была своя травма от прошедшей войны. Им снова об этом напомнили, а они так хотели все это забыть.

Матвей почувствовал, как у него похолодела спина. Такого яркого эмоционального удара не ожидал никто. Не сразу посетители пришли в себя. Немного позже оркестр потихоньку стал наигрывать простенькую музыку. Люди стали шевелиться, заговорили сначала отдельными фразами, потом выпили и постепенно стали отходить от оцепенения. Вечер и жизнь продолжались. Кордебалет выступал зажигательно, жанровые сценки из берлинской жизни вновь веселили зрителей.

Рихтер и Мюллер, не сговариваясь, решили прогуляться по ночному Берлину. На Кудамм ярко горела реклама, из многих мест доносилась музыка, люди веселились.

– Когда я первый раз услышал эту сценку под названием «Стена», долго не мог прийти в себя. Наши деды испытали позор от поражения в Первой мировой войне, отцы во Второй. Чем мы с тобой можем гордиться, Вильгельм, как ты думаешь? – все-таки Ганс начал этот разговор.

Теперь было важно понять, это искренние проблемы молодого человека или взяли верх профессиональные рефлексы контрразведчика, и он, на всякий случай, хочет прощупать собеседника.

– Кем воевал твой отец? – поинтересовался Вилли.

– Офицер абвера.

– Значит, ты можешь гордиться своим отцом за то, что он не был в войсках СС. Мне кажется, теперь важно другое. Сможет ли твой сын гордиться отцом, если снова нас втянут в войну, холодную или горячую. Кем ты будешь?

– Как кем? Разведка, – выпалил Ганс и тут же осекся. Он проговорился и тут же перехватил инициативу: – Скорее всего, но точно не знаю. А ты кем будешь?

– Я поеду в Рамштайн.

– Зачем в Рамштайн? – в недоумении спросил собеседник.

– Потом как-нибудь объясню, – загадочно улыбнулся Север.

Он понял за сегодняшний вечер, что с этим парнем можно работать. Вирус фашистской пропаганды не прижился в его душе.

В начале ноября Вилли позвонил своему новому другу.

– Привет, Ганс. Помнишь, я говорил тебе о человеке из Ростока? Он скоро должен подъехать, ты обещал его проконсультировать.

– Помню, конечно. Я от своих слов не отказываюсь и навел кое-какие справки. Ему будет интересно. Когда его ждать?

– Через пару недель. Но я звоню тебе по другому поводу. Мой знакомый выкупил две путевки на открытие горнолыжного сезона в Австрии, с большой скидкой. Но сам поехать не может. Отпросись на недельку на работе, съездим, развлечемся. Ты узнаешь, как отдыхают снобы. Представь, Хохгурль – это самый высокогорный горнолыжный курорт Австрии из числа тех, у которых нет ледника, и этим все сказано. Зона катания здесь начинается на высоте 1800 метров! Ты стоял когда-нибудь на горных лыжах перед спуском с Альп с симпатичной дочкой миллионера?

– Пока нет, – собеседник заинтересовался, но все еще колебался.

– Жить мы будем в отеле «Кристалл», это лучший горнолыжный отель в Обергургле. Ты надеваешь ботинки в отеле, открываешь дверь, и вот ты уже на подъемнике, это очень удобно. В лучшем отеле Хохгурля есть все: бассейн, спа, джакузи, фитнес-центр, парикмахерская, отличный ресторан с собственным винным погребом. На открытии у них всегда весело. Мы не можем пропустить такой праздник. Или ты предпочитаешь глотать бумажную пыль в своей конторе? Ну, ты со мной?

– Да, черт возьми! Живем один раз.

– Все, договорились. Я беру билеты на поезд. Через восемь часов мы в Инсбруке, там закажу машину напрокат, сто километров – и мы в раю под названием Хохгурль. Спасибо, что не бросил друга на растерзание богатых наследниц.

«Центр-32. Согласие Сынка на поездку получено. Место рандеву – „Кролик”. Сроки прежние. Север».

По дороге из Инсбрука в отель Вилли по естественной надобности заехал на тихую стоянку, где находились только легковая «вольво» и пикап.

– Ну вот мы и у «Кролика». Отлучусь на минутку, – Север выбрался из машины. – Вылезай, Ганс. Посмотри, какой вид, а какой воздух!

Напарник тоже вышел размять ноги. Настроение было отличное. У соседнего пикапа отъехала в сторону дверь. Больше он ничего не помнил.

Очнулся немецкий разведчик оттого, что его бесцеремонно хлестали по щекам, приводя в чувство:

– Просыпайтесь, герр Рихтер, вас ждут великие дела.

Ганс наконец смог сфокусировать взгляд. Темное, явно подвальное помещение, без окон. Под потолком лампочка, забранная в металлическую сетку. За деревянным столом напротив сидит лысый толстяк пожилого возраста и довольно улыбается. За спиной, на расстоянии одного шага, на диванчике расположился здоровенный мужик, готовый в любой момент сорваться, если гость начнет буянить. Руки скованы наручниками.

– Где я? – В голове шумело, пересохшие губы плохо слушались.

– В гостях, Ганс, в гостях. Если ты обещаешь вести себя разумно, мы снимем наручники. Ты профессионал и догадываешься, что увечить тебя нам нет никакого смысла. В Кельне на курсах повышения квалификации в БНД тебя же учили, как надо вести себя на допросе, – лысый бегло говорил на немецком, но явно со славянским акцентом.

– Что вам от меня надо?

– Догадайся, мой мальчик, ты же умный, – у тюремщика был удивительно ласковый голос.

– Я ничего не скажу.

– Скажешь. Когда я спрашиваю, мне все отвечают. Хотя нам не очень интересна твоя мышиная возня с кучкой примитивных осведомителей.

– Тогда – что? – Пленник уже справился с ситуацией и немного успокоился.

Но это не входило в планы матерого вербовщика. Чтобы быть уверенным в результатах вербовки, объект должен пройти через психологический кризис. Опустошиться до дна, потерять точку опоры, веры, зайти в тупик. Вот тогда постепенно можно будет начинать формировать заново его мировоззрение. Подбрасывая аргументы, обсуждать возможные решения, помогать искать выход. Точно так же работает опытный психиатр. Когда пациент в тяжелом стрессе, можно, конечно, начать давать советы, как себя вести, выписывать препараты, советовать заняться аутогенной тренировкой, но ядро болезни остается.

Психоаналитик же, наоборот, вытаскивает конфликт изнутри, как бы болезненно это ни было, и в процессе длительного обсуждения, часто неоднократно перебирая различные варианты, моделирует возможные варианты развития ситуации. Как это могло быть, что можно сделать, какие шаги предпринять. Втягиваясь в обсуждение, пациент примиряется с действительностью. Это и есть рационализация: человек сам находит для себя выход.

Так песчинка с острыми краями попадает в раковину. Нежное, мягкое тело моллюска испытывает неудобство и пытается повернуть песчинку то так, то эдак, постоянно обволакивая ее ферментами. Слой за слоем на инородном теле нарастает минеральная защита. В результате этого процесса внутри раковины вырастает жемчужина. Человек, приняв и проанализировав ситуацию со всех сторон, приходит к устраивающему его решению. В результате обретает спокойствие и возвращает веру в себя. Хорошо, если объект будет предварительно обработан физически, это ослабляет волю, стремление к сопротивлению и ведет к подчинению. Но в нынешнем случае этот вариант исключен. Придется повозиться подольше.

– Можешь называть меня «дядя Макс» или просто «Макс», – так меня называет твой отец.

– Что значит «называет»? Мой отец погиб в ваших лагерях, – Ганс был ошеломлен.

– Да нет, он жив и здоров. Мы с ним иногда видимся. Сейчас реже, раньше чаще.

– Что за ерунда. Вы что-то путаете. Мой отец был офицером абвера. Как он мог с вами дружить? Это клевета! – Ганс захлебывался от возбуждения.

– Сначала он сомневался, а потом стал с нами сотрудничать. Капитан Конрад Рихтер, уроженец Берлина. Как ты похож на него, – тихо и задушевно проговорил вербовщик. Это распалило Сынка еще больше.

– Мой отец был офицером. Он не мог изменить присяге.

– Твой отец прошел войну. Это грязное и кровавое дело. Она меняет людей. Знаешь, кого он ненавидел больше всего? Не нас, русских. Он ненавидел эсэсовцев, как самых ярких и преданных представителей фашизма. Чтобы стать господами мира, они не жалели ни чужих, ни своих. Это психология серийного убийцы. Конрад не был убийцей и не хотел быть таким. У него был характер, и он встал на путь борьбы с фашизмом, а ты – бесхребетный слизняк, потому что прислуживаешь тем, кто унижает твою родину.

– Я служу Германии. Я не предам своих сограждан, что бы ты ни плел про моего отца. – В голосе Ганса все отчетливее слышались истерические нотки.

«Хорошо. Процесс пошел. Надо еще больше его подогреть, довести до кипения. В характеристике было указано, что парень не законченный эгоист и циник».

– Что ты говоришь? – Лысый всплеснул руками. – Ты такой патриот, рядом с тобой надежные товарищи, умное начальство, и все вы радеете за Германию. Особенно директор БНД герр Гелен. Что же он тогда выполняет распоряжения американцев?

– Потому что они, как и вы, – оккупанты и давят всех силой оружия.

– Мой мальчик, не обманывай себя. Советский Союз после войны создал на своих границах, считай, санитарный кордон. Отгородился от вас Польшей, Венгрией, Румынией, Болгарией. Мы не пошли дальше и не захватывали другие страны. Скажи мне, есть советские войска в Австрии? Нет, мы ушли оттуда. Хотя могли остаться. Есть советские войска в Финляндии? Она же капитулировала и, мало того, входила в состав Российской империи, значит, у нас были все условия там остаться. Может, советские войска есть в Японии, которая сдалась нам – не американцам? Они смогли захватить лишь мелкие острова и сбросили атомную бомбу на мирные города. Мирные. Японскую армию в реальных боях разгромили мы, наша Красная Армия. Теперь ответь мне, кто захватил Европу и Азию вместо того, чтобы жить спокойно и в безопасности у себя за океаном? Чьи базы сейчас по всей Европе?

Рихтер отчаянно сопел: найти возражения он сразу не мог, но и сдаваться этому противному русскому не собирался.

– Это ты, Ганс, прислуживаешь оккупантам. Значит, это ты предатель, а не твой отец. Твой отец хотя бы воевал с русскими. А с кем воюешь ты? Ты воюешь с другими немцами. Не с англичанами, не с турками, а немцами, такими же, как ты. Как назвать того, кто несет зло немецкому народу? Ответь мне, Ганс Рихтер.

– Врешь, старая сволочь. Я не предатель, и мой отец не предатель. Ты все врешь!

– А он не был предателем. Кого он предал? Гитлера? А ты забыл, кто на кого напал и за это положил в землю миллионы немцев? Родину? Так у нас сейчас две Германии. Одна с нами, другая с американцами, а чтобы сама по себе, такой нет. А ведь была. Была Германия, и куда она делась?

Ганс психанул и с воплем кинулся на Макса, но нарвался на подготовленный удар и упал. Утирая кровь из разбитой губы, он стал кататься по полу, кроя последними словами и Советы, и отца.

Тон оперативника стал холодным и жестким.

– Сядь на место. Что ты нюни распустил. Сядь, я сказал.

Рихтер поднялся и сел на стул.

– Герой был твой отец. Герой. Он принял непростое решение и пошел до конца. Кстати, в этом выборе он был не одинок. Он и его товарищи помогли нам выявить отъявленных негодяев из СС и распушить их, – продолжил добивать собеседника вербовщик. – Не просто военных, исполнявших приказ, а тех, кто издевался, насиловал, сжигал живьем целые деревни. Там были не только русские, но и евреи, цыгане, белорусы, поляки. Ты считаешь, что такие выродки должны жить? Твой отец считал, что за преступления против невинных гражданских людей надо отвечать. Или ты тоже готов убивать ни в чем не повинных людей? Детей?

– Я вам не верю. Не мог мой отец, – твердил молодой человек.

– Не веришь? Вот фото его донесений. Ты почерк отца узнаешь?

Но Ганс ничего не хотел слышать. Он завыл, стал бить кулаками и головой о стол. И все время твердил как заклинание:

– Не верю. Он не мог. Не мог.

Макс продолжил:

– Мы уважали и опекали твоего отца. Когда он отказался возвращаться, выделили ему домик. Он женился, получает пенсию и кое-что еще от нас за консультации. Вот, посмотри его фотографии. Это его дом, вот он в саду, с гостями. Смотри, это мы с ним на рыбалке.

Внешне казалось, что Рихтер закрылся и ничего не воспринимает, но Макс прекрасно знал (через его руки прошло много немецких военнопленных в лагерях, которых он склонил к сотрудничеству), что мозг Ганса – весь внимание, он лихорадочно перерабатывает информацию. Значит, нельзя пускать процесс на самотек, мало ли до чего он сам додумается, надо убеждать, подкидывать факты, аргументы, вызывать на дискуссию.

Не один час прошел, прежде чем дядя Макс отпустил Ганса немного отдохнуть.

Рихтер пришел в себя, и их поединок продолжился. Вал эмоций у немецкого разведчика прошел, в его словах появилась логика, он стал возражать. Что такое возражение? Это уже не отказ или отрицание, это значит «я не против, но у меня есть сомнения, убеди меня».

– Даже если отец жив, он же должен был дать знать о себе, должен был хоть как-то попытаться помочь нам? – Это был главный вопрос, на который он хотел получить ответ.

– Как бы вы тогда жили, если бы все вокруг считали, что вы – семья предателя? Поэтому не сообщали. А насчет того, чтобы помочь, то тут ты не прав. Как ты думаешь, почему ты не попал в тюрьму после гибели футбольного болельщика на Темпельхофе, да еще в составе группы?

– Так получилось, повезло, – но особой уверенности в голосе у Ганса уже не было.

– Мы обещали твоему отцу помочь, как только узнали. Наши товарищи успели уладить вопрос с семьей погибшего, простимулировали адвоката, договорились с судьей. А ты говоришь, повезло… Нет, сынок. А твоя учеба? Откуда появились деньги на нее?

– Мать нашла вторую работу, – он уже сомневался и в этом, хотя раньше особо не задумывался.

– Ха. Прямо вот так – без образования, без профессии на руках! Она же при отце никогда не работала, а тут – раз, и вторая, хорошо оплачиваемая работа. Ты же разведчик, Ганс.

Рихтер молчал. Все складывалось так, как говорил Макс.

– В то время, когда в стране была безработица, она нашла доходную работу. На что это похоже, сынок? – Вербовщик старался чаще употреблять это обращение, чтобы парень к нему привык, тогда для него это будет не просто позывной.

– Легендированная оплата услуг агента, – вынужден был признать немецкий разведчик.

– Правильно, услуг Конрада Рихтера его семье. Кстати, у нас он взял себе имя Кондрат. Теперь он Кондрат Иванович Рихтер. Мы с ним иногда ходим на рыбалку, он вспоминал, как ты в детстве хотел поймать акулу. Скажи, Ганс, ты до сих пор хочешь поймать свою акулу или ты теперь довольствуешься только мелкой килькой?

Это были долгие разговоры, споры, даже ругань. Но объект постепенно двигался к принятию условий игры. Итог этой игры ему, профессионалу, был известен. Наконец наступил момент, когда надо было уже не убеждать, а делать конкретное предложение.

– Макс, что вы от меня хотите?

– Мы хотим, чтобы ты, прежде всего, помог возродиться Германии. Не той, американской, а независимой.

– Социалистической, советской?

– Это вы сами решите. Помоги нам выкинуть американцев, и мы уйдем из восточной части. У нас в Союзе своих проблем хватает. Когда мы убедимся, что со стороны новой Германии нам ничего не угрожает, что вы мирные соседи, наших войск здесь не будет. Помоги нам вышвырнуть американцев и англичан.

– Предать своих коллег?

– Брось, Ганс, ты прекрасно знаешь, что Гелен продал американцам немецкую разведку. Ему заплатили сто тысяч марок, на которые он купил свой особняк под Мюнхеном, и теперь БНД делает все, что прикажут американцы. Или ты этого не знал?

– Знаю. Но я не хочу, чтобы пострадали немцы.

– Повторяю, нам нужно сорвать планы американцев, а не наказать немцев. С этим ты согласен? Надеюсь, ты не забыл, чьи бомбардировщики уничтожали мирное население в Дрездене и Берлине. Мы воевали только с германской армией.

– Согласен. Что будет со мной?

Наступил очередной этап. Мы завели парня в тупик, он не знает, как поступить. Сейчас есть соблазн сразу предложить ему решение, но этого нельзя делать. Еще рано, потому что это все равно останется для него чужой выбор. А решение он должен принять самостоятельно. Правда, из того, что мы предложим. Значит, мы терпеливо с ним перебираем разные варианты, обязательно даем возможность от чего-то отказаться. Пусть думает, что это его выбор, тогда и отвечать за него будет он сам.

– Ты же разведчик, профессионал. Сам сделай расклад.

– Просто так отпустить вы меня не можете. Убьете, – в этих словах явно сквозил вопрос, а не утверждение.

– Не делай из нас монстров. Зачем нам тебя убивать? Ты что-то здесь узнал тайное, секретное? Обычный вербовочный подход к сотруднику вражеской спецслужбы. Правда, тогда всплывет информация о твоем отце и как к ней отнесется контрразведка? Понятно, что тебя выпрут из БНД, но дадут ли тебе жить спокойно дальше? Скажи мне, сынок.

– Навряд ли. – Рихтер поджал губы и стал смотреть в сторону.

– Предполагаю, что ты сейчас прикидываешь, может быть, для вида согласиться с этим дядькой, а потом сбежать. Ну, не тушуйся, анализируй этот вариант.

– Тогда я двойной предатель, – нехотя согласился Ганс. – Вопрос в том, кто доберется до меня раньше.

– Тогда что остается?

– Принять ваше предложение и работать на вас, русских?

– Нет, сынок, давай построим предложение по-другому. Не на нас, а на себя. Я предлагаю тебе обеспечить свое будущее. Кстати, твой отец накопил приличную сумму в швейцарском банке на номерном счету. Вот выписка. – Вербовщик протянул документ. Лицо Ганса сначала выразило удивление, потом в его глазах блеснула надежда и немой вопрос. Он с явным интересом изучил финансовый документ. – Если решишься с нами работать, эти деньги перейдут к тебе. Отец согласен передать их. В России они ему не нужны.

Торг закономерно перетекал в принятие новой действительности.

– Кроме того, ты же помнишь рекламный ролик немецких сберкасс: «Мой дом. Моя машина. Моя яхта». С нашей помощью он может для тебя стать реальным. Пусть машина у тебя уже есть. Кстати, ты полностью за нее рассчитался с банком?

– Еще нет.

– Твое согласие, и долг будет погашен. А вот это, – Макс помахал выпиской из банка, – твой дом.

– И спалиться. Откуда у рядового офицера разведки могут появиться деньги на такую жизнь? Просто сидеть на мешках с деньгами я не хочу.

– Для начала можно получить наследство на домик от двоюродной тети, которую война забросила, например, в Бразилию. Документы будут подлинные. Новую машину тебе может подарить тесть на свадьбу с любимой дочкой. Правда, вы через полгода разведетесь, но машина и хорошие отступные останутся у брошенного зятя в утешение. Деньги на яхту можно выиграть в казино в присутствии многочисленных свидетелей, это вопрос технический. Мы заботимся о своих агентах.

– Но вы же будете реализовывать мою информацию, и тогда рано или поздно контрразведка выйдет на меня. Я знаю правила игры.

– Во-первых, нам нужна от тебя, прежде всего, информация стратегического уровня, чтобы принимать политические решения. Во-вторых, существует много способов перевести внимание с тебя на кого-то другого. Могу сказать, что мы уже сейчас готовим такую подстраховку для тебя. Ну и в-третьих, обещаю согласовывать с тобой такие шаги.

– Не окажется ли через некоторое время, что я сам стану таким страховочным вариантом?

– Все зависит от тебя, Ганс. Стань для нас ценным агентом, и мы встанем за тебя горой. Я с тобой откровенен, сынок.

– Хотелось бы тебе верить, Макс.

– Я знал, что ты сделаешь правильный выбор, и мы заранее позаботились о твоем будущем. Для начала могу тебе сообщить, что нам через агентуру удалось включить тебя в список кандидатов на стажировку в ЦРУ США. Это, как ты понимаешь, хороший старт карьере. Так скажите мне, господин Ганс Рихтер, хотите вы иметь обеспеченную жизнь, карьеру и уважение окружающих?

– Хочу, – медленно произнес молодой человек.

– Не слышу, – наседал дядя Макс.

– Да, хочу, – уже уверенно и четко произнес Ганс. Он сделал свой выбор.

– Так, вот ручка, вот бумага. Текст я продиктую, твой позывной теперь будет «Сынок».

– У меня условие. – Рихтер взял ручку, демонстрируя готовность к установлению сотрудничества.

– Слушаю тебя.

– Как я понял, Вильгельм Мюллер – это ваш человек. Не хочу, чтобы обо мне знало много людей, поэтому связь буду поддерживать только через него.

– Здесь возражений не будет. Пиши.