Непорядок вещей

Глава 18

С прошлой недели весь двор полицейского участка сверкал букетами цветов. Люди, никогда не знавшие Теда Хеннесси, даже те, кто представлял работу отдела сыскной полиции лишь по сериалам, и даже те, кто терпеть не мог полицейских, несли цветы, оставляя их в скользких прозрачных обертках под проливным дождем или, как сейчас, под палящим солнцем. На многих карточках, приколотых к букетам, узнавались имена жителей квартала Мюриэль Кэмпден.

Вексфорд, вернувшийся с похорон Хеннесси, уже не в первый раз удивлялся такой традиции — класть цветы прямо в упаковке. Как она возникла? Возможно, после того, как стали возлагать букеты на место чьей-то трагической гибели или несчастного случая. Лет десять назад? Вряд ли больше. И несли их, как правило, люди, которые почти или совершенно не знали покойного. Общество словно стало более отзывчивым, что он только приветствовал, однако то и дело задавался вопросом, почему никто не додумался снимать с букетов обертку, чтобы все эти розы и гвоздики было нормально видно.

Он не участвовал в прощальной церемонии, просто смотрел. Нести гроб он не мог, из-за возраста и веса врач строго запретил носить тяжести, поэтому лишь наблюдал, как Бёрден, Вайн, Дональдсон и Кокс положили на плечи гроб с телом Хеннесси и понесли его от мрачного катафалка к приделу церкви Святого Петра. Гроб украшал венок от полицейского управления Мид-Суссекса, огромный безвкусный сноп дельфиниумов, газаний и стефанотисов, лично выбранный заместителем начальника полиции, в то время как в головах покоились скромная ветка жасмина, положенная Лорой Хеннесси, и две жалкие розы от детей.

Выступить с речью предоставили все тому же Саутби. Он произнес ряд дежурных фраз о доблестных полицейских, исключительной преданности долгу и о том, что «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих».^[30] Но бедолага Тед Хеннесси ни за кого свою душу не положил, а просто оказался в неподходящем месте в неподходящее время.

Похороны расстроили Вексфорда, и не только по вполне объяснимым причинам, а еще потому, что они пробуждали в людях лицемерие и фальшивое благочестие. От одного вида коленопреклоненного Саутби, сложившего руки в набожном жесте и шепчущего слова молитвы, которые тот едва ли читал со времен начальной школы, подскочило давление. Остальные по желанию могли вернуться в дом Лоры и отведать херес и кекс. Он не желал, и был уверен, что и Бёрден не захочет.

Всюду были журналисты с камерами и фотоаппаратами. Когда он спускался по лестнице церкви Святого Петра, его ослепило вспышкой, и в глазах потемнело. Вексфорд потер их и замер, охваченный внезапной паникой, как всегда, когда нам угрожает слепота, реальная или мнимая.

Бёрден тронул его за руку.

— Все нормально?

— Думаю, да. Тебе никогда не снилось, будто у тебя что-то с глазами? Словно ты уже ослеп или вот-вот ослепнешь, если быстро что-то не предпримешь?

— Такое всем снится, — сказал Бёрден к его удивлению. — По крайне мере, всем, с кем я общался.

— Вот как? Знаешь, меня это утешает.

На Хай-стрит собралась толпа. Как Вексфорд недовольно заметил, «бог знает, что они тут надеются увидеть», но, вероятно, это из той же оперы, что и букеты в целлофановой пленке, — так они чувствуют себя причастными к этой драме, этой человеческой трагедии.

— «Смерть каждого человека умаляет и меня»,^[31] поэтому они здесь?

— Чересчур напыщенно, нет? — сказал Бёрден. — По-моему, они просто хотят, чтобы их показали по телевизору.

В участок они отправились пешком, рассматривая по пути прохожих так, словно они не кингсмаркэмские, а марсианские полицейские. Вексфорд молча думал о Фэй Девениш. Надо бы с ней увидеться, но не сейчас. Он ощутил странное нежелание снова с ней встречаться, и спросил себя, все ли притесненные женщины действуют на людей подобным образом. Они не нужны, их избегают, они становятся отщепенцами. К этим пассивным существам начинают относиться в конце концов, как к ведьмам. Эти жуткие мысли оставались в голове всего несколько секунд, после чего он их изгнал. Он уклоняется от встречи с ней потому, что сначала надо встретиться с другим человеком.

— Поднимемся ко мне. — Вексфорд с Бёрденом пробирались через море цветов. — Хочу рассказать тебе одну историю. Интересно, что ты ответишь. — Под целлофановым покровом вяли розы, фуксии и циннии, лепестки скручивались, темнели с краев, запахи странным образом менялись. — «Чертополох нам слаще и милей растленных роз, отравленных лилией».^[32]

— Не вижу тут никаких лилий, — ответил прозаичный Бёрден. — Но понимаю, о чем ты.

— Удивительно, но многие хотят усыновить ребенка, верно? — спросил его Вексфорд уже в своем кабинете. — Для некоторых это желание становится наваждением. И ради этого добропорядочные люди, прежде всего, женщины, могут забыть принципы, нормы и нарушить закон.

— Например, поехать в Румынию, привезти оттуда сироту, подделать паспорт и свидетельство о рождении?

— Именно. Ты помнишь миссис Луизу Шарп?

— Нет, а должен?

— Майк, ради бога, всего два дня прошло. Сестра Джейн Эндрюс.

— Ах, ну да. И что же? Как это связано с тем, что ты мне хочешь рассказать?

— Погоди минуту. Ты удивишься, узнав, что у миссис Шарп есть судимость?

— При нашей жизни, — сказал Бёрден, — я не удивлюсь, узнав, что у каждого есть судимость. Даже у тебя.

— Спасибо тебе огромное. Луиза Шарп — вдова.

— Это не преступление, если только она не отправила беднягу на тот свет.

— Вряд ли есть повод для таких подозрений. Насколько я знаю, он умер от сердечного приступа два года назад. Ее муж, Джеймс Майкл Шарп, в прошлом бухгалтер, занимался компьютерным бизнесом и очень в нем преуспел. Когда он умер, ей было тридцать восемь, и она ждала ребенка. Родившуюся девочку пришлось положить в барокамеру, но все равно она прожила не более двух месяцев. Считая себя бесплодными, они с мужем пытались усыновить ребенка за пять лет до этой беременности. Всю подготовительную часть они успешно прошли, двоих детей выбрали кандидатами на усыновление. И в обоих случаях матери в последний момент передумали. И вот Луиза Шарп наконец забеременела.

— Откуда ты все это узнал?

— Благодаря нашей замечательной компьютерной системе много чего можно узнать о человеке с судимостью.

— Но ты так и не сказал, за что ее судили, — проворчал Бёрден.

— Сейчас скажу. Представь ее состояние после этой двойной трагедии — смерти мужа и потери ребенка. Я не знаю, что было дальше, мне известны лишь факты, не эмоции, поэтому остальное приходится додумывать. В общем, через год после случившегося она вновь подает прошение на усыновление, но ситуация уже другая — она на три года старше и больше не состоит в стабильном браке. Шансы, что ее сочтут подходящей приемной матерью, свелись практически к нулю.

Внизу громко взревел дизельный мотор, и Вексфорд выглянул в окно. Во дворе стоял бело-зеленый грузовик одного из муниципальных подрядчиков, из него вылезли люди в таких же бело-зеленых фирменных комбинезонах с флуоресцентными наручными повязками и принялись сгребать букеты.

— «Траву полевую, которая сегодня есть, — продекламировал Вексфорд, — а завтра будет брошена в печь».^[33] Только эти бросят в жуткую молотилку.

— О чем ты? — недоуменно спросил Бёрден.

— Так, — ответил Вексфорд, — не обращай внимания. Вернемся к миссис Шарп. Ее первый и единственный ребенок, девочка по имени Никола, умерла. Мистер Шарп, как я уже говорил, весьма неплохо зарабатывал, и оставил вдове солидный капитал, как известила нас болтливая миссис Пробин. Отнюдь не стесненная в средствах, она отправилась за границу и привезла оттуда ребенка. Если точнее, из Албании, где их, вероятно, продают цыгане. Ей повезло, и там ее не поймали, иначе одному богу известно, что с ней могло произойти. Сомневаюсь, что в албанской тюрьме приятно провести пару-тройку лет. Но миссис Шарп задержали у нас в тот момент, когда она попыталась предъявить паспорт, выписанный на свою умершую дочь Николу.

— Она смогла сделать паспорт на больного ребенка, который и двух месяцев не прожил?

— Богатые люди часто вывозят своих детей из страны, возможно, она тоже собиралась уехать с дочерью, когда та поправилась бы, но девочка умерла. А Луизе Шарп опять повезло, что ее не посадили за покупку албанского ребенка. Судебный психиатр установил тяжелое психическое расстройство, поэтому она отделалась большим штрафом, а Николу-вторую вернули в Албанию.

— Кажется, я начинаю понимать, к чему ты клонишь, — заметил Бёрден. — Вот женщина, которая готова, более того, жаждет стать приемной матерью, у которой есть даже имя, паспорт на ребенка и свидетельство о рождении.

— Верно.

— И ты хочешь сказать, что эта женщина, Луиза Шарп, пробралась ночью в «Лесную хижину» и похитила Санчию Девениш? А как к этому делу причастен сам Девениш? И какую роль в этом сыграла Джейн Эндрюс?

— Расскажу и об этом.

И снова Джейн Эндрюс оказалась не накрашена, одежда в стиле «унисекс», кроссовки. Она пришла в Кингсмаркэмский полицейский участок добровольно. «Видимо, испугалась, когда их план сорвался, — подумал Вексфорд, — и теперь хочет рассказать про все остальное». Мосты сожжены, ничего уже не изменишь, и надо хоть как-то помочь подруге, которую, как ей казалось, она предала, и сестре, которую больно ранила, хоть и с самыми добрыми намерениями. Она даже отказалась от адвоката, о котором сама прежде попросила. «Чем меньше народу будет об этом знать, кроме тех, без кого никак нельзя, тем лучше», — так она это объяснила Вексфорду. Вместо комнаты для допросов он привел ее к себе в кабинет. А Барри Вайн и Карен Малэхайд отправились в Брайтон, к Луизе Шарп.

— Нам и Санчию-Николу с собой привезти? — уточнила Карен.

— Да. Социальные службы уже поставлены в известность, и с вами поедет сотрудница Кингсмаркэмского управления опеки и попечительства. Санчия должна как можно скорее вернуться к родителям.

То же он повторил в своем кабинете и Джейн Эндрюс. Она опустила глаза и еле слышно произнесла:

— Он убьет ее.

— Стивен Девениш убьет свою дочь?

— Он убьет Фэй. Вы говорите, что знаете, почему Фэй отдала своего ребенка. Возможно, вы поняли причину, но вряд ли догадываетесь, насколько все серьезно. Вы, как и все мужчины, считаете: мол, ничего страшного, если муж задаст жене небольшую трепку. Вы же так говорите, да? Небольшую трепку? Но у них все иначе. Если бы он делал такое мужчине, причем систематически, из года в год и все сильнее и безжалостней, ему бы давно дали пожизненный срок.

Решив не обращать внимания на ее «как все мужчины», Вексфорд сказал:

— Продолжайте.

— Хорошо, я продолжу. С превеликим удовольствием продолжу. Впервые он ударил ее во время медового месяца. Застал ее за разговором с каким-то мужчиной, живущим в том же отеле. Фэй просто беседовала с ним, может, смеялась. Стивен позвал ее в номер, она подумала, что он хочет заняться любовью, но едва они вошли, как он со всего размаху ударил ее по лицу. Она упала. Он стал выговаривать, чтобы она не смела якшаться с другим мужчиной, и пускай запомнит, что будет, если она его ослушается. Фэй зарыдала. Понимаете, ей не верилось, что он на такое способен. Это было так на него не похоже, и она все плакала и плакала, пока он не попросил прощения и не пообещал, что такое больше не повторится. Но он ее так сильно любит и так дико ревнует, что просто не смог сдержаться. Однако это повторилось, и не один раз. Даже мне она не рассказывала, насколько часто, и всех подробностей не описывала. Ее родители, кстати, не знали. Да и что толку! Мать не любит слышать что-либо «неприятное», как она выражается, а отец только спросит, что же дочь натворила, если муж так разъярился.

Он ей обе руки сломал. А однажды так сильно ударил в глаз, что она едва не ослепла. Он режет ее. Демонстративно берет кухонный нож, зовет ее в свой жуткий кабинет — всегда находит какой-нибудь мнимый проступок или что-то придумывает — приказывает вытянуть руки и не бьет, как школьный учитель, а режет ладони. После он, конечно, всегда кается, просит прощения, разумеется, обещает, что больше такого не повторится, и в тоже время упрекает ее: «ты ведь сама виновата, сама меня довела». То Фэй завела любовника, он сам слышал, как она щебетала с ним по телефону, то ее юбка слишком короткая, то она с кем-то кокетничала. У них потому и нет друзей. Он ведь ее бил всякий раз, когда замечал, что она говорила с мужчиной, он ревновал даже к женщинам, которые нравились ей. И при этом говорит, что она психопатка. А сколько раз обзывал лесбиянкой. Она нигде не работала, потому что там, на работе, могла встречаться с людьми — женщинами, мужчинами. К тому же ее обязанность — содержать в идеальной чистоте весь их огромный дом и готовить еду. Если же она делает что-то не так, или он решает, что не так, то задает ей «маленькую трепку». То есть валит ее на пол и избивает ногами.

Джейн Эндрюс перевела дыхание. Щеки горели от волнения, глаза сверкали гневом. Вексфорд заметил, как крепко она сжала кулаки, будто хотела ударить кого-то, и он понимал, кого.

— Хорошо, мисс Эндрюс, успокойтесь. Я начинаю понимать. Но как же дети?

Она не сразу ответила.

— Вы думаете, у него есть любовница. Как бы странно и нелепо это ни прозвучало, но Стивен Девениш самый верный муж на свете. И он действительно любит свою жертву, и Фэй для него единственная женщина, которую он может забить до смерти. — Джейн горько рассмеялась. — На днях она звонила по телефону доверия для женщин, попавших в беду. Он в это время играл в саду с Санчией, но вернулся в дом, застал ее с телефонной трубкой и обвинил в том, что она болтает с любовником. От удара она потеряла сознание минут на пять. — Джейн разжала кулаки и устало посмотрела на Вексфорда. — Не спрашивайте, почему она не уходит от него. Ладно? Почему не вызывает полицию и все такое. Я сама у нее об этом спрашивала. Однажды.

— Но все-таки, как же дети? — повторил вопрос Вексфорд.

— Они живут там, понимаете? Присутствие сыновей его никогда не останавливает. Не знаю, что он им говорит. Например, «вот как надо воспитывать женщин» или «мамочка снова себя плохо вела», как-то так. Разумеется, это все на них влияет, у обоих… не все хорошо с психикой.

— А Санчия?

— Санчия — плод изнасилования. Ведь сейчас так уже говорят о мужьях, принуждающих жен к сексу? Насилие перестало быть их правом, верно? Так вот, Стивен ее изнасиловал, когда она лежала в постели после очередного жестокого избиения. Ей было больно, она просила оставить ее в покое, но он не отступал, он же мужчина, ему нужен секс, иначе расстроится его здоровье. После этого она забеременела. Когда она была на четвертом месяце, он ударил ее в живот. Нам не нужен еще один ребенок, говорил он, ты будешь любить его больше, чем меня. Однако этот удар обошелся без последствий, Санчия родилась и, к счастью, вполне здоровой. После рождения дочери Фэй умоляла его, буквально на коленях, больше не бить ее. Если будешь вести себя, как ответственная взрослая женщина, мне не придется тебя наказывать, ответил он. По-вашему, это нормально — становиться перед мужем на колени? Но он не перестал ее бить.

Вексфорд прервал ее.

— И при Санчии бил?

— Разумеется, и при ней. Как я вам уже говорила, мы с Фэй не можем видеться, однако по-прежнему созваниваемся. У нее никого нет, кроме меня, да и я. Что я могу? — Джейн Эндрюс прокашлялась, словно боялась, что голос сорвется от волнения. — Я не могла взять и высказать ему все, что думаю. Он бы потом выместил злость на Фэй. Я это знала. Однажды я к нему подошла, после первого случая, когда она призналась, что он ее бьет. Это случилось лет семь назад. Я ему пригрозила полицией, а он, знаете, что заявил? Стал все отрицать, говорил, будто это выдумки Фэй, что она неврастеничка или похуже, но, к счастью, у нее любящий и понимающий муж. Он не разозлился на меня, говорил совершенно ровным тоном, почти по-отечески успокаивал, в общем, как всегда, — само очарование. Просто отыгрался потом на Фэй.

— Но в конце концов вам запретили бывать в их доме?

— Когда я узнала, что он избил Фэй в присутствии Роберта, которому тогда было всего три года, как сейчас Санчии. Он специально сделал так, чтобы мальчик это видел. Взял ребенка из рук матери, посадил его рядом и начал ее бить прямо у него на глазах. Пусть учится, как надо обращаться с непослушными и глупыми женщинами, говорил он. Я снова пошла к нему, сказала, что так больше нельзя, что я заберу Фэй с детьми к себе домой, хоть и не знала, как. Но я твердо решила это сделать, и он это видел. Тогда и запретил мне появляться у них. Меня, разумеется, это не остановило бы, но он вымещал бы злость на жене, чего я допустить никак не могла. Так мы перешли на телефонное общение, но даже тогда Фэй боялась, что он нас разоблачит. Обычно звонила я, но когда появилась услуга проверки последнего входящего звонка по номеру 1471, она запаниковала и попросила звонить только в те часы, когда его не бывает дома.

Вексфорд, молча слушавший об этих страданиях, спросил:

— Кто придумал увезти Санчию?

— Фэй, не я, — быстро ответила Джейн. — Мне такое даже в голову не приходило. Она сказала, что иначе покончит с собой.

— То есть, она хотела отдать Санчию чужим людям? Чтобы девочка не видела, как родной отец постоянно третирует мать? Чтобы она выросла в счастливой семье, пусть даже миссис Девениш больше никогда ее не увидит?

— Да, именно. Когда Фэй впервые предложила это, несколько месяцев назад, я подумала, что она сошла с ума. К тому же я не представляла, как это можно сделать. Но потом вспомнила о своей сестре Луизе. Знаете, она не раз пыталась усыновить ребенка из Восточной Европы, но всякий раз это срывалось, и я решила, что она уже отчаялась, но не тут-то было. Сестра сказала, что настроена решительно, даже решительней, чем когда-либо, в общем, готова на все. А проблемы, которые я в отличие от Фэй предвидела, вроде получения для Санчии нового свидетельства о рождении или паспорта, Луиза решила сама, у нее ведь остались документы умершей дочки.

— А ваша мать знала об этом… этом плане?

— Мать ничего не знает. Она не знает даже, что у Луизы сейчас ребенок — сестра наняла няню, и у нее живет горничная — и не стоит ее посвящать в это дело. — Джейн замолкла, ее лицо исказилось от ужаса. — Бедная, бедная Луиза! — воскликнула она. — Это убьет ее. Снова потерять ребенка после всего, что она пережила.

— Мисс Эндрюс, но ведь очевидно, что ваш план изначально был обречен на провал. И вы напрасно обнадежили миссис Шарп. Вы должны это понимать.

— Нет, я так не думаю. У нас могло получиться, и почти получилось.

— Я уже не говорю о том, что вы могли причинить вред Санчии.

— Несравнимо меньший, чем жизнь рядом с жестоким преступником. — Тут ей в голову пришла тревожная мысль. — Она же не вернется назад?

— Конечно, ей придется вернуться, — сказал Вексфорд, тяжело вздохнув. — Я все понимаю, но что бы ни сделал мистер Девениш, он ее родной отец, который живет в предположительно стабильном браке с ее родной матерью. — Джейн подалась вперед, и он остановил ее жестом. — Подождите минутку, мисс Эндрюс. Я выслушал вас внимательно, и вашим словам я верю. Однако миссис Девениш не обращалась к нам по поводу мужа, а без ее заявления мы не можем действовать. Если бы она хотела, то, вероятно, давно уже обратилась бы, не так ли? Из вашего рассказа следует, что это продолжается уже тринадцать лет.

— Ему расскажут о том, что сделала Фэй? Я имею в виду, что она увезла Санчию?

Она произнесла эти слова так, что у Вексфорда по спине побежали мурашки. Он хотел отстраниться, остаться невозмутимым, но не мог ничего с собой поделать и содрогнулся.

Он постарался это скрыть и ответил как можно прохладней, что да, конечно, Девениш должен знать, отметив про себя, что он, вероятно, уже знает, ведь Санчия могла вернуться в семью. И что такие вопросы нужно решать сразу. Он не хотел смотреть в бледное испуганное лицо Джейн Эндрюс, но пришлось.

— Он ее убьет, — повторила она.

Возвращение пропавшего ребенка родителям должно быть одним из самых приятных моментов в работе полицейских. Вексфорду доводилось находить детей, приводить их домой, видеть отчаявшуюся мать, радость на отцовском лице, все это грело душу. Но сейчас все иначе, и счастливый момент превратился в. — он не мог подобрать нужного слова. Ужас? Смятение? Наверное, огромную опасность. Но сделать это придется, и сделать ему самому.

Напрасно Джейн Эндрюс просила не давать хода этой истории. Джейн Эндрюс и Луизе Шарп будет предъявлено обвинение, правда, непонятно, какое именно. В любом случае, это подождет. Вряд ли сестры решат скрыться. Что же до Фэй Девениш, Вексфорд не мог думать о еще каком-то наказании для нее, а о ее муже вообще не хотел вспоминать. Решив действовать по обстоятельствам, что было несвойственно ему, он велел Дональдсону везти его на Плоуменс-лейн, к «Лесной хижине».

Он приехал к ним впервые после разговора с Сильвией и откровений Джейн Эндрюс. И теперь это место уже не казалось ему столь идиллическим. Мирный укромный уголок Кингсмаркэма между старым центром города и холмами превратился в мрачное логово, где за прекрасными деревьями скрываются зловещие тайны.

Глядя на освещенный солнцем дом, уютно устроившийся в тенистой лощине, никто бы не подумал, что здесь много лет подряд совершается преступление, насилие над беззащитным существом. Картина была такой безмятежной, и вокруг царило такое спокойствие, что Вексфорд засомневался. Может, Джейн Эндрюс придумала все, желая что-то скрыть? У Фэй Девениш, наверное, имелась другая причина, по которой она хотела отдать своего ребенка в чужую семью. Но едва старший инспектор увидел ее в дверях, как понял, что Джейн не солгала, и растерялся.

Стивена Девениша дома не оказалось. Он в брайтонском офисе «Морских авиалиний», сказала Фэй таким тоном, словно не сомневалась, что Вексфорд хочет видеть именно мужа, а не ее.

— Я рад, что застал вас одну, миссис Девениш.

— Скоро вернутся мои сыновья.

Неужели она его боится?

— Мне нужно поговорить с вами. Наедине, без сыновей. Я хочу вам кое-что сказать.

Она догадалась, что. Прочла это по его лицу и побелела как полотно. Вексфорду показалось, что она сейчас упадет в обморок, и он пожалел, что не взял с собой Линн или Венди Бродрик. Но она быстро взяла себя в руки, даже сумела изобразить подобие жалкой улыбки. Вексфорд подумал, что всю жизнь она только и делает, что справляется с болью и приходит в себя после очередного удара.

Он было направился в знакомый кабинет, где однажды разговаривал с ней, когда она лежала на кожаном диване (тогда еще показалось, что вид у нее нездоровый, и ей трудно говорить), но Фэй тронула его руку своими хрупкими прозрачными пальцами.

— Нет, не туда. Пожалуйста, пройдемте в другую комнату.

И он вспомнил слова Джейн Эндрюс о том, что этот истинно мужской кабинет, обитый темными панелями, с кожаной мебелью, шпагами и кинжалами на стенах, для Фэй нечто вроде пыточной. Он проследовал за ней на кухню, вотчину хозяйки дома.

На столе, том самом, за которым рыдал Девениш, стояла огромная деревянная чаша, до краев наполненная бледно-желтыми яблоками, темно-зелеными грушами, огромными апельсинами, золотыми бананами и гроздьями винограда, похожего на нефритовые бусы. Все фрукты отборные, без единого пятнышка. Оба окна распахнуты, ветер развевал белоснежные занавеси и трепал листья базилика, шалфея, чабреца и майорана, которые росли в глиняных горшках на подоконнике. Расписные дверцы часов с кукушкой закрыты.

Он предложил ей сесть и сам сел напротив. С огромным облегчением он отметил, что на ее лице нет синяков, ссадин или шрамов, и все, быть может, не так плохо, а Джейн, возможно, все же преувеличивает. Фэй посмотрела на него и тут же отвела взгляд. Вексфорд сказал, что Санчию нашли, что девочка цела и невредима, находится в доме Луизы Шарп, и что, однако, похитила ее не миссис Шарп.

— Это сделали вы, миссис Девениш. — Это был не вопрос, а утверждение. — Можете не объяснять, почему. Я знаю.

Она уже не бледнела и в обморок не падала, лишь вздохнула.

— Ее кто-то привезет?

— Примерно через полчаса.

Фэй замялась. И с трудом выдавила из себя слова, которые так боялась произнести:

— Как мне сказать об этом мужу?

Можно было ответить жестко, мол, надо было раньше думать, но Вексфорду даже в голову такое не пришло.

— Мы к этому скоро вернемся. Ваша подруга мисс Эндрюс многое рассказала о вас и мистере Девенише. Думаю, вы догадываетесь, что именно. Если все это правда, и вы… как бы это сказать, являетесь жертвой повторяющегося насилия…

Она остановила его жестом, и теперь слова хлынули из нее.

— Вы хотите сказать, что я могла вам позвонить, то есть позвонить в полицию, обвинить его, отдать под суд и уйти от него… но куда? И все это не прекратилось бы, не прекратилось, он бы только злее стал, и куда бы я ни ушла, он бы меня нашел, я уверена. Это его слова: «я тебя найду, куда бы ты ни сбежала». Так что бежать мне некуда, некуда, пока он жив или пока жива я — выхода нет.

Фэй прижала кончики пальцев к векам, потерла виски, словно пыталась сосредоточиться, и взгляд ее был полон жалкой отваги, отчаянной надежды:

— Если только он не изменится. Год назад показалось, что он меняется, когда… в общем, когда он целых четыре недели меня не трогал. Недолго, конечно, но на какое-то время все стало не так ужасно. Потом началось опять. У него что-то не ладилось на работе, а я… я не всегда бываю такой, какой он желает меня видеть, женой, которой — если хотите — он заслуживает. Как, по-вашему, он может измениться?

Не слишком веря своим словам, Вексфорд ответил:

— Пропажа дочери могла изменить его, все-таки для любого отца это шок. — «Но разве может леопард изменить свой пятна?» — подумал он. — Миссис Девениш, только вы напрасно терпите такое обращение. Действия вашего мужа — то же самое, что уличная драка.

— Да, я понимаю. Но он не понимает. Говорит, что любит меня, что я единственная женщина, которую он любил в своей жизни. И его обязанность… ну, наказывать меня. Если бы он этого не делал, я бы, по его словам, пропала. Он в этом уверен. — Ее голос, поначалу как всегда тихий, вдруг сорвался на крик: — Что будет, когда он узнает, что это я вывезла Санчию? Что он сделает?

— Постарайтесь успокоиться. Я все понимаю. Понимаю, сколь непроста ваша ситуация. Но я буду с вами, я сам ему скажу. А затем появятся другие полицейские, они приведут Санчию. Вы не будете одна. — Он понимал всю слабость своих аргументов, и постарался произнести твердо: — Пожалуйста, запомните мои слова. Вы не обязаны сносить такое. В следующий раз, когда он поднимет на вас руку, садитесь в машину и езжайте прямо в полицейский участок. Договорились?

Она зарыдала безудержно, как никогда прежде, даже когда считалось, что ее дочь похищена. Вексфорд поднес ей стакан воды. Она отпила, отнесла стакан в раковину, ополоснула, вытерла насухо и поставила на место. В этот момент открылась задняя дверь — мальчики пришли из школы. Увидев их, она преобразилась — выпрямилась, собрала волю в кулак, надела улыбку. Но сыновья ни слова не сказали матери, она тоже промолчала. Достала из холодильника две бутылки «кока-колы», поставила на стол тарелку бисквитов и два пакета чипсов. Не желает ли старший инспектор чаю? Вексфорд отрицательно покачал головой. От внезапного звонка в дверь и он, и она подскочили, а Фэй невольно вскрикнула от страха.

— Да ладно, мам, — сказал Эдвард, — возьми себя в руки.

Роберт открыл дверь и вернулся вместе с Барри Вайном, Карен Малэхайд, юной сотрудницей Управления опеки и попечительства и Санчией. Мальчики притихли, потрясенные.

— Санчия! — воскликнула Фэй Девениш, но не от радости, а от отчаяния.

Девочка взглянула на нее, поднесла кулачки к глазам, отвернулась от матери и уткнулась в юбку Карен.

— Не приготовите ли чай? — спросил Вексфорд у всей компании, не смея обратиться к молодым женщинам.

Однако вызвалась сотрудница органа опеки.

— Где она была? — спросил Эдвард у матери.

— Не спрашивай.

— Вы с отцом оба сумасшедшие, — сказал Роберт.

Подхватив пакет чипсов, он вышел. Барри разнес чашки с чаем. Санчия медленно развернулась, посмотрела на мать, сунула большой палец в рот и крепко зажмурилась. Разговор не клеился, лишь Карен сказала нечто вроде «вот уже несколько дней нет дождя», а вторая девушка профессионально-бодрым тоном социального работника заметила, что ей очень нравятся часы с кукушкой, и спросила, не из Швейцарии ли они. В этот момент дверца отворилась, выскочила птица и прокуковала пять раз.

Прошло еще полчаса, все выпили еще по две чашки чая, когда, наконец, прибыл Стивен Девениш. Фэй первая услышала его машину, казалось, она уловила шум мотора за много миль от дома. Из-за постоянной тревоги и страха у нее будто до предела обострился слух. Она оцепенела, выпрямилась и заметно задрожала.

— Что ж, — Вексфорд поднялся. — Оставайтесь здесь. И предоставьте все мне.

Он напомнил себе, что Девениш не знает о дочери. Он при всех своих садистских наклонностях Санчию, несомненно, любил. Люди все-таки непонятные существа. Вексфорд не стал дожидаться, пока Девениш откроет дверь своим ключом, и сам вышел во двор. Отец Санчии стоял у своего черного «ягуара» и, увидев инспектора, широко улыбнулся.

— У меня для вас хорошая новость, мистер Девениш, — сказал Вексфорд тихим и ровным тоном. — Ваша дочь нашлась. Санчия уже дома, с матерью.

Девениш искренне обрадовался. Он издал ликующий возглас и ударил кулаками в воздух, как забивший гол футболист или теннисист, выигравший сет, затем крепко сжал руку Вексфорда и встряхнул ее, радостно смеясь.

— Где она? Что с ней случилось? — тут ему в голову пришла менее радостная мысль. — С ней все нормально?

— Она выглядит хорошо. Пройдемте в дом?

— Но что с ней произошло?

— Я вам все сейчас расскажу. И прошу вас быть терпеливым и внимательным. Пройдемте в ваш кабинет. Мне нужно поговорить с вами наедине. Думаю, встречу с Санчией можно отложить на десять минут.

Девениш слушал Вексфорда, глядя в окно. В конце концов, не выдержав, старший инспектор попросил:

— Мистер Девениш, пожалуйста, сядьте.

Тот развернулся, и Вексфорд увидел его багровое лицо и вздувшиеся на лбу вены.

— Она ненормальная, — глухо произнес он, присев на кожаный диван. — Просто сумасшедшая. До свадьбы я этого не знал, все выяснилось уже потом. Ей повезло встретить меня, иначе бы она пропала. Она ведь нимфоманка. Причем, заметьте, не со мной, с другими. Впрочем, чего ожидать от сумасшедшей.

Перед Вексфордом встала дилемма. Насильственные действия Девениша не доказаны, хотя он в этом ни минуты не сомневался. Бессмысленно говорить ему «оставьте жену в покое», он бы все равно стал все отрицать.

— Не потому, что она сумасшедшая, — сказал Вексфорд наконец. — Но ей и правда надо сходить к психиатру.

— Какое обвинение вы ей предъявите? Похищение ребенка? За это ее посадят в тюрьму до конца жизни. Но я этого не вынесу, я ее люблю, она же пропадет без меня, я нужен ей.

— Больше всего на свете вашей супруге нужно ваше сочувствие и поддержка, сэр, — ушел от ответа Вексфорд. — А теперь вам лучше пойти к ней и дочери.

Пока они разговаривали наверху, Карен предупредила Фэй Девениш, что время от времени ее будет навещать консультант по проблемам домашнего насилия, а также девушка из Управления опеки и попечительства будет регулярно приходить к Санчии. Фэй сказала им, что когда они уйдут, муж ее убьет. Ей предложили мобильный телефон для экстренной связи с полицией или социальными службами, но она отказалась, объяснив, что мобильных телефонов у них дома три как минимум. Санчия забралась под стол, где минут десять сосала большой палец, потом выбралась из укрытия и залезла к матери на колени.

— Скажите, — робко спросила Фэй, — я очень ей навредила?

— Пока трудно сказать, — ответила девушка из попечительского совета. — Но, думаю, все обойдется.

Но только Санчия увидела Девениша с Вексфордом, как сразу заплакала. И не просто заплакала, а чуть ли не забилась в истерике. Фэй сидела с опущенной головой, держала Санчию за талию и даже не пыталась успокоить девочку. Муж подошел к ней, стал позади и положил ей на плечо ладонь. Фэй не двигалась. Девочка продолжала плакать, всхлипывая.

— Ничего, дорогая. Я все знаю, — сказал Девениш. — Все не так ужасно. Мы вернули нашу девочку, и это главное.

Она посмотрела на Вексфорда и спросила, арестуют ли ее.

— Поговорим об этом завтра, — ответил тот.

В этом доме им больше нечего делать. С таким тяжелым сердцем Вексфорд еще ни от кого не уходил. Он приказывал себе не драматизировать и, прежде всего, не думать, будто он бросает ее на верную гибель. Девениш не станет распускать рук, зная, что за ним следят. Мысль о том, что как только их четверка выйдет за порог, Девениш набросится на жену и примется ее избивать, повалит на пол, казалась нелепой, абсурдной.

Но, с другой стороны, глупо успокаивать себя, будто на этом все и закончилось, ведь сущность человека не меняется. И Фэй Девениш снова будет ходить с синяками на лице, с подбитым глазом, может, даже со сломанной рукой или ногой, не обязательно сегодня или завтра, но, вероятно, уже на следующей неделе. И это не прекратится до тех пор, пока она не решит уйти от него, или он не забьет ее до смерти. Но если она уйдет, он будет ее преследовать. Впервые Вексфорд ощущал себя таким бессильным.

На следующий день он, как и обещал, зашел в «Лесную хижину» и снова застал Фэй одну. Она сообщила, что заходила сержант уголовной полиции, консультант по проблемам насилия в семье. К счастью, муж в половине девятого уехал в Брайтон. Сержант Маргарет Стэмфорд опять предложила ей мобильный телефон, Фэй опять отказалась, сержант ее заверила, что если она уйдет от мужа, социальные службы предоставят ей полную поддержку и обеспечение, и рассказала про кризисный центр «Убежище». А из Кингсмаркэмского Управления опеки и попечительства с ней никто не связывался, что она восприняла с огромным облегчением.

— Они ведь не отберут у меня Санчию, не возьмут под свою опеку? Хотя что я говорю, может, и лучше, если б они забрали ее.

— Миссис Девениш, — обратился к ней Вексфорд, — вас не собираются ни в чем обвинять. На самом деле, единственной вашей виной можно считать то, что вы отняли время у полиции, однако, — улыбнулся он ободряюще, — подготовка дела к суду, вся бумажная волокита станет еще большей тратой времени. Я лишь хочу повторить то, что вам сказала сержант Стэмфорд. Ваш муж неподсуден, пока вы не решите подать заявление о физическом и моральном ущербе, подкрепленное доказательствами, но вы, я так понимаю, к этому пока не готовы. Я не буду настаивать, но в следующий раз, когда он вас обидит, свяжитесь с нами как можно скорее. Вы меня поняли?

— Да-да, — закивала она, — Конечно, я так и сделаю.

Но Вексфорд знал, что она этого не сделает никогда.

Он ушел, но мысли о ней не давали покоя до конца дня, а также на следующий день, и на следующий. Он все думал, как можно пресечь зло, творившееся в доме Девенишей. Направить туда людей, чтобы следили днем и ночью, и неважно, как — хоть через замочную скважину, хоть из окна, лишь бы застать Девениша в тот момент, когда он поднимет руку на Фэй? Понятно, что это невозможно, у него и людей стольких нет, и поэтому он надеялся на звонок. Не от нее — он прекрасно понимал, что сама она не позвонит, — но от кого угодно, пусть даже от сына, который нашел бы ее изувеченной, или при смерти, или мертвой.

Вексфорд не мог себе представить, что случилось между Девенишем и Фэй после его ухода. Его ум словно отказывался рисовать возможные сцены. Она — такая хрупкая и беззащитная, а Девениш — чуть ли не вдвое больше нее. И самое ужасное, что Девениш сейчас вправе сердиться на жену за ее проступок. Шутка ли, отдать чужим людям своего ребенка, лгать ему, обманывать сыновей. Но никто не вправе изливать свой гнев столь жестоким способом.

— Помнишь, мы собирались выпить шампанского в честь возвращения Санчии? — сказал он Бёрдену. — Мне что-то совсем не хочется. А тебе?

— Мне тоже, — сказал Бёрден.

Он бил ее опять? Вексфорд не мог этого проверить. Спустя какое-то время он попросил Маргарет Стэмфорд снова зайти в «Лесную хижину». Но на сей раз Фэй Девениш ее даже на порог не пустила. Сама вышла на крыльцо, плотно прикрыла за собой дверь и шепотом извинилась за то, что сегодняшняя встреча не состоится. Муж дома, и ей придется объяснять, кто к ней пришел и зачем. Сказать правду она не может, и будет вынуждена что-то придумывать на ходу.

Похоже, Девениш по-прежнему давал волю своей жестокости. Вексфорд никогда не сомневался, что так будет. Но любая попытка защитить Фэй только увеличит его агрессию. Брайан Сент-Джордж опубликовал в «Курьере» статью, где говорилось, что Джейн Эндрюс и Луизе Шарп предъявлено обвинение в том, что они вводили следствие в заблуждение. «А если эту статью прочтет Стивен Девениш, — спрашивал он себя, — что будет с Фэй?» Правда, внимание прессы в эти дни было приковано к судебному процессу по делу Виктории Кадбери, которой предъявили гораздо более серьезное обвинение, а именно — похищение и неправомерное задержание двух девушек. Но все же, может ли Девениш от этого разозлиться еще сильнее? Возможно, но он ничего об этом не знал.

Он даже спросил у Сильвии, не звонила ли во время ее дежурства Фэй Девениш или женщина, похожая на Фэй Девениш, но Сильвия не помнила. И если в «Лесной хижине» за высокими деревьями насилие все-таки продолжалось, Фэй страдала молча.

Однако через два месяца этому молчанию и тишине пришел конец.