Непорядок вещей

Глава 4

Во вторник днем начались поиски Рэчел. Поисковую группу составили десять полицейских, некоторые из них были сотрудниками регионального управления по борьбе с преступностью, вызванными в подкрепление, и шестнадцать добровольцев, а именно соседи и друзья семьи Холмс. К ним хотела подключиться и Розмари, но Вексфорд ее отговорил. Вопреки всему он не терял надежды, что Рэчел вернется домой к вечеру, и то, что он узнал сегодня утром во Фрамхёрсте, лишь укрепило его веру. Ольга Стрэнг действительно не имела представления, как выглядит Рэчел, даже по фотографии. Ее дочь подружилась с ней уже в университете, хотя девочки жили в пяти милях друг от друга и учились в одной школе.

— А как бы вы узнали ее? — спросил Вексфорд. — Вас попросили подвезти девушку, но как бы вы поняли, какую именно?

— Вы имеете в виду, она — с желтой лентой, а я — с большой красной розой? Нет, ничего подобного. Признаюсь, я даже не думала, как ее узнать, просто собиралась подъехать туда, а она должна была стоять там, но не стояла.

Миссис Стрэнг, странноватая женщина, которая, казалось, дольше двух минут ни на чем не могла сосредоточиться, производила впечатление человека, раздраженного всем подряд, а то и самой жизнью. В доме, где она жила с мужем и тремя детьми, царил страшный беспорядок. Бумаги лежат вперемежку с одеждой, стулья завалены старыми газетами и журналами, грязная посуда брошена рядом с вазой с засохшими цветами, а между буханкой хлеба и открытым пакетом средства от накипи мигал красной лампочкой включенный утюг.

Поверх блузки и топа хозяйка надела прозрачный пеньюар. Очевидно, она приготовилась гладить, потому что в левой руке держала мятую красную вещицу, похожую на юбку или летние брюки. Не выпуская ее, она присела на край стола, смяла вещь еще сильнее и пригладила правой рукой редкие рыжеватые волосы.

— Я вас не задержу, — произнес Вексфорд. — Вы, я вижу, заняты. — Он не мог отвести взгляда от утюга, к которому она, нервно раскачиваясь взад и вперед, едва не прикасалась муслиновыми оборками халата. — Скажите, Рэчел знала хотя бы марку вашей машины? Или цвет?

— О, нет, не скажу. Не знаю.

— Каролина описала вас подруге?

— Лучше спросите у нее. Я не помню. — Тут она просияла и улыбнулась. — Я знаю, что у нее темные волосы. Я высматривала темноволосую девушку. И еще, по словам Каролины, она очень красивая.

— Миссис Стрэнг, вы сейчас опалите свой… свой халат.

— Правда? О боже. Спасибо, что предупредили. Каролины сейчас нет, она в колледже, но вы можете ей позвонить. Или давайте я. Только вот доглажу юбку, вы уж простите, я опаздываю.

Он узнал достаточно. Рэчел не имела представления, кто ее будет подвозить, кроме того, что за рулем должна быть дама средних лет. Значит, она могла сесть в машину к другой женщине, проезжавшей около восьми. Вероятно, Рэчел спросила, например, «Вы миссис Стрэнг?», та подтвердила это и воспользовалась ситуацией в своих целях.

Та ли это женщина, что предложила подвезти и Лиззи Кромвель? А Лиззи, хоть и отрицает это, согласилась? Полагаться в этом деле на одну интуицию — преступно. Надо срочно искать Рэчел, а завтра, если она не вернется, показать Розмари Холмс по телевидению. Но Рэчел должна вернуться. Она войдет в дом на Овал-роуд. Она не будет испуганной или промокшей до нитки. Просто подождет, пока мать выкричится, и спросит, из-за чего сыр-бор. Или так — сразу поедет в университет, где ей самой придется долго объясняться. Вексфорд переключил внимание на стопку свежих писем и взял в руки верхнее.

Когда в письме к вам обращаются по имени и подписываются «всегда ваш», вы вправе подумать, что его автор — ваш добрый приятель. Это распечатанное электронное послание начиналось «Дорогой Рег», а заканчивалось «Всегда ваш, Брайан». Только Брайана Сент-Джорджа, редактора «Кингсмаркэмского курьера», Вексфорд к своим друзьям не относил. Первый же взгляд на письмо насторожил инспектора, потому что Сент-Джордж еще ни разу не помог, даже не посодействовал полиции. Очков он не надел, поэтому текст расплывался перед глазами, но и так было ясно, что ничего хорошего письмо Сент-Джорджа не предвещает. После секундного колебания он все же взял очки и стал читать.

Вексфорд со вздохом отложил письмо. Удивило не только обращение по имени и столь нежная концовка, осталось загадкой, почему Сент-Джордж вообще обратился к нему. Во время их последней беседы на тему захвата заложников на объездной дороге Вексфорд обошелся с редактором «Курьера» весьма (хотя и оправданно) грубо, и в ответ получил изрядную порцию оскорблений. Разгадка, без сомнения, заключается в том, что редактору от него что-то нужно. Но что? Поддержка?

Сначала он решил не отвечать. При всем желании, он не смог бы удержать Сент-Джорджа со всем его «Курьером» от выполнения важной миссии. Если правосудие не запретит, они ринутся в бой несмотря ни на что. Попытавшись представить Смита, он вспомнил только старый газетный снимок толстяка с обрюзгшим лицом и отвисшим подбородком. Это, разумеется, ни о чем не говорит. На этих увеличенных кадрах любой может превратиться в страшилище. А Смит как человек напрочь стерся из памяти. Скорее всего, его задержали не в Кингсмаркэме, так что Вексфорд не участвовал в аресте.

Он подумал, можно ли отыскать досье Смита в компьютерной базе, заполнить полезной информацией голубой экран с облаками и птичками, и тут в кабинет зашел Барри Вайн.

— Как продвигаются поиски Рэчел Холмс? — спросил Вексфорд.

— Ничего нового, сэр. Но я к вам по другому делу. Знаете, что недавно ограбили лавку секонд-хэнда?

— Да-да. Лавочка «Первая скорость».

— Так вот, есть подозреваемый и в этом деле, и в ограблении дизайнера. Вы, кстати, верно предположили, что в ее дом проникли, запустив ребенка. Прямо как Оливер Твист, вы еще сказали. Не знаю, сколько лет Оливеру Твисту, — признаться, книги я не читал и фильм не смотрел, — но этому малышу четыре года.

Вексфорд не сразу нашелся, что ответить. В голове всплыла та фотография Смита, и он задумался, что хуже — использовать маленького ребенка в качестве сексуального объекта или обучать его воровству. Разумеется, первое, тут и речи быть не может, и тем не менее.

— Хочешь сказать, тот грабитель… кстати, как его зовут?

— Флэй. Патрик Флэй. Живет на Глеб-роуд.

— Что, этот Патрик Флэй запустил четырехлетнего мальчика через фрамугу и велел открыть дверь?

— Не совсем так, сэр, — ответил Вайн. — Это девочка, его дочь. И если в первом случае она проникла в дом через фрамугу, во втором, как мне кажется, пробралась через кошачий лаз.

— Кошачий лаз?

— Именно, сэр. Небольшое отверстие, сверху которого на петлях крепится заслонка. Кошка толкает ее головой и…

— Я знаю, как это выглядит. — Вексфорд покачал головой, скорее огорченно, чем сердито. — До того, как придумали такой лаз, дыру делали в самой двери. Говорят, что Исаак Ньютон прорезал дырку для своей кошки, а когда та окотилась, еще шесть — для котят.

Вайн изумленно уставился на него.

— Рехнулся он, что ли?

— Вовсе нет. Хотя в те времена «Менсу» еще не придумали, этот человек был столь же умен, как мистер Бёрден. В историю он вошел как великий физик, открывший в числе прочего гравитацию. Дело все в том, что у больших умов и большие странности. Правда, я так не считаю. А рассказал я это к тому, что знаю, как выглядит кошачий лаз. Где сейчас Флэй? Внизу?

— Да, вызвал адвоката, и тот уже в пути.

— Смею надеяться, что вы не привели заодно и малышку?

Вайн слегка обиделся.

— Она осталась дома с матерью. Я поговорил с ней.

— В присутствии матери, надеюсь?

— Само собой. Мать утверждает, что ничего не знает об этом. А девочка — ее зовут Кайли, — призналась, что папа велел ей надеть перчатки. Сказал, что холодно, и не позволил снять. Они вместе гуляли, зашли за один дом, где папа показал ей маленькую дверцу, для «кошечки», цитирую дословно. И запретил ей рассказывать, что она там делала, так что девочка не стала говорить. А за это папа купил ей «Дракулу».

— Что-что он ей купил?

— Это мороженое такое, — пояснил Вайн.

Они вдвоем спустились на первый этаж. По дороге Вексфорд расспросил Вайна о судьбе пропавших работ дизайнера по текстилю, которые так и не нашлись.

Флэй, парень лет двадцати пяти, с рыжими волосами, заплетенными в дреды (хотя он был белокожим, а волосы — жидкими), сидел за столом в комнате для допросов и курил сигарету в ожидании адвоката. Его караулил констебль Мартин Демпси. Прислонясь к стене, он невозмутимо созерцал ножки стола.

Вайн включил диктофон и произнес:

— Старший инспектор полиции Вексфорд и сержант Вайн вошли в комнату в 16:52. Присутствуют также констебль Демпси и Патрик Джон Флэй.

— До прихода адвоката я не скажу ни слова, — заявил Флэй.

Вексфорд промолчал. А буквально через минуту в сопровождении Линн Фэнкорт явился и адвокат. Этого молодого человека Вексфорд раньше не видел, но знал, что его зовут Джеймс Бимиш, и он из агентства «Проктор, Бимиш и Грин» на Хай-стрит. Запротоколировав его появление, Вайн приступил к допросу Флэя, мрачность которого сменилась в присутствии адвоката радостным ожиданием. Когда Вайн спросил его о дочери, он рассмеялся.

— Не с того вы начали. Это не моя дочка, а жены. Она родилась еще до того, как мы с женой сошлись. Так что я ей вроде отчима.

— Однако вы с ней, похоже, неплохо ладите, — заметил Вексфорд.

— С кем? С Кайли? Ну конечно. Я вообще люблю детей.

— Настолько, что учите влезать в чужие дома и воровать чужие вещи?

— Я не понимаю, о чем вы, — ответил Флэй с широкой ухмылкой. — Если вы верите словам четырехлетнего ребенка, практически несмышленыша, вы сильно ошибаетесь. Кайли у нас большая выдумщица. Она вам много насочиняла, верно? Некоторые сказали бы — наврала. Но я лично нормально воспринимаю ее фантазии, за которые другой бы уши ей надрал.

— Значит, вы не заставляли девочку надеть перчатки и лезть через фрамугу в туалете в одном случае и через кошачий лаз в другом?

Вексфорд понимал, как нелепо этот вопрос прозвучал со стороны. И то, что Флэй в ответ лишь прыснул, непосвященному человеку показалось бы вполне адекватной реакцией. Флэй остановил взгляд на Бимише, улыбаясь и качая головой.

— Вы не учили ее, как отпирать окно и выносить вещи?

— Чушь полнейшая. Вы что, смеетесь надо мной?

— Стало быть, вы не учили Кайли, как пробраться в дом дизайнера и похитить ее работы?

Бимиш флегматично посмотрел на него.

— Мистер Вексфорд, мой клиент вам уже ответил — нет.

Вексфорд задумался, как бы перефразировать вопрос, когда Линн Фэнкорт сунула ему записку. В полной уверенности, что там сказано о возвращении Рэчел Холмс, он даже не взглянул на нее, произнес в диктофон, что уходит, и его заменит Линн Фэнкорт. В коридоре он развернул записку. Заместитель начальника полиции просил срочно с ним связаться. Конечно, Рэчел пока рано возвращаться. Если ориентироваться на случай Лиззи Кромвель, то ее стоит ждать не раньше шести. Зайдя к себе в кабинет, он сразу набрал номер Саутби.

— Смит! — рявкнул голос, который всегда изрекал рубленые фразы. — Генри Томас Смит. Говорит вам о чем-то?

Если бы не письмо Сент-Джорджа, знал бы он о нем? Вексфорд представить себе не мог, что будет признателен редактору «Кингсмаркэмского курьера».

— Это педофил, сэр, — ответил он, не задумываясь. — После девяти лет тюрьмы в пятницу выходит на свободу.

— Верно, — Саутби был слегка разочарован. — Я просто решил, вам надо знать, что местная газетенка готовит о нем материал под рубрикой «горячая тема». К пятнице. Надеюсь, все пройдет без эксцессов.

И Саутби, значит, получил письмо от Сент-Джорджа. Интересно, подумал Вексфорд, оно тоже начиналось «Дорогой Малькольм»? Он включил компьютер, и после нескольких ошибочных действий (в результате которых на экране появились грозные предупреждения) ему удалось открыть — компьютерный язык ненавистен, но когда его понимаешь, то можно собой гордиться — досье на Генри Томаса Смита.

«Родился в Южном Вудфорде, Лондон, Е18, — читал он, — 20 февраля 1928 г., третий сын в семье Джорджа и Энни Смитов из Черчфилдз, Южный Вудфорд. До 16 лет учился в окружной средней школе в Бакхерст Хилл. Был осужден за грубое непристойное поведение в 1949-м и повторно в 1952-м году, в первый раз на два месяца, во второй — на восемнадцать. В 1958-м году осужден за непристойные действия в отношении несовершеннолетнего сроком на восемь лет».

Устав от унылого перечисления фактов, а также от мерзостного содержания обвинений, Вексфорд нажал клавишу прокрутки страницы вниз и с удовлетворением отметил, что она сработала действительно так, как на ней написано. Чего нельзя сказать о большинстве других компьютерных команд. На экране появилась последняя страница списка печальных деяний Смита, и Вексфорд глубоко вздохнул. За «непредумышленное убийство» двенадцатилетнего мальчика в результате группового изнасилования приговорен к пятнадцати годам заключения, позже срок сокращен до девяти.

Одному сообщнику Смита вынесли такой же приговор, второй получил восемь лет. В досье ни слова не говорилось о браке или браках Смита, о его дочери. Вексфорд отметил, что сейчас он уже старик, где-то за семьдесят. Он все еще опасен для детей? Чтобы ответить на этот вопрос, надо знать больше как о самом человеке, так и о педофилии. В одном он убежден: что-то не в порядке с обществом, где подобный изверг, пусть даже ветхий сломленный старик, выходит на свободу и поселяется в квартале, где маленьких детей больше, чем где-либо в городе.

К девяти вечера он понял, что ошибался — Рэчел Холмс не вернется через три дня, как Лиззи Кромвель. Его захлестнуло чувство вины, словно девушка не вернулась из-за него. Хорошо, что он не поделился своими гипотезами ни с кем, кроме Бёрдена. Это останется между ними. Чтобы загладить вину, он решил не прекращать на ночь поиски, но пришлось признать, что в густой темноте и под сильным ливнем это невозможно.

Уже дома, перед сном, он позвонил Вайну и узнал, что Патрика Флэя пришлось отпустить в виду отсутствия необходимых доказательств. И тот, по-прежнему ухмыляясь, ушел вместе с адвокатом. Какое-то время Вексфорд постоял у окна, вглядываясь в ночь. Он любил так постоять, когда все затихало, и очень удивился, заметив ту же склонность у Сильвии. Неужели тяга к созерцанию ночного неба передается по наследству? Ливень шел, не переставая, длинные серебристые иглы пронзали тьму. На ум пришли строки из Шекспира: «Бездомные, нагие горемыки, где вы сейчас?»,^[6] и он с сожалением подумал, как мало внимания он уделял людям, лишенным дома, женщинам, которые просили о помощи Сильвию, несчастным детям, вроде Кайли Флэй, и пропавшей девушке. Вдруг она уже мертва и лежит где-нибудь в канаве?

Сержант Вайн считал — и, в отличие от Сильвии, его позиция не терпела никаких оговорок, — что таким людям, как чета Флэев, надо запрещать иметь детей, а если бы они в обход закона все-таки их рожали, то лишать родительских прав. Зачем нужна такая система опеки, если она не защищает детей от мерзавцев вроде Патрика? Для чего все эти органы по усыновлению, если они ничего не меняют?

Он пришел к Флэям, квартира которых занимала половину запущенной одноэтажной развалюхи на Глеб-роуд, и застал там Патрика, мать Кайли, и саму малышку. Едва он обратился к девочке, как та села на потрепанный грязный диван и втиснулась между родителями. Девочка от смешанного брака. Мать белая и, под стать Патрику, рыжеволосая и веснушчатая. Кайли же темноволосая и кудрявая, глаза темно-карие, а кожа светло-оливковая. Под левым глазом виднелся синяк, которого раньше не было. У Вайна не возникло сомнений по поводу того, что руку приложил один из этой парочки. Может, и Джеки Флэй, но вероятней всего Патрик. Не сомневался Вайн и насчет причин появления синяка.

Волна бессильного гнева почти лишила его дара речи. И это, как он признался потом Вексфорду, было худшим из всего — понимать, что здесь ничего не изменишь.

— Можно сообщить социальной службе, — предложил Вексфорд. — Отличный повод припугнуть Флэев тем, что Управление опеки и попечительства заберет у них девочку. Но что там с кражами?

— Кайли сказала, что ничего не было. Смышленая девочка, знаете ли. Большая умница. Сообщила, будто все выдумала, что все это неправда. В общем, как и говорил Флэй. А тот посмел ее припугнуть: «Ты же знаешь, что случается с врунами, да, Кайли?» И как всегда гнусно ухмыльнулся.

— А что мать?

— Сидела забитая, с таким видом, что скажет или сделает все в оправдание Флэя. Она, может, и держала девочку, когда он ее бил. Так и вижу, как он поучает малышку: «Ты им скажешь, что ничего не делала и нигде не была, ясно? Или хочешь еще понюхать мой кулак?»

Вексфорд покачал головой.

— Джеки Флэй тоже может оказаться жертвой. Хуже всего то, что Флэй заставит девочку снова проделать нечто подобное. Она привыкнет, и ей даже в голову не придет рассказать когда-нибудь правду. Бедная Оливия Твист.

Мрачное лицо Вайна слегка посветлело, и он спросил:

— Сэр, а что с ним стало? С Оливером Твистом?

— Его спас один старый джентльмен, оказавшийся по удивительному совпадению его родным дедом.

— С Кайли так не получится.

— Возможно, хотя мне кажется, что о своих дедушках она имеет не большее представление, чем Оливер.

Вайн поразмыслил над этим, поджал губы и кивнул.

— Но как вообще можно выйти замуж за такого типа, как Флэй? Если они, конечно, женаты. Как можно захотеть жить с ним под одной крышей? Неужели она готова стать жертвой и сделать жертвой ребенка?

— Когда начинаешь спрашивать, почему женаты те или иные люди, то всегда оказываешься в трудном положении. Это загадка. Хотя не каждый сам решит стать жертвой, если только нет склонности к мазохизму, но мазохистов немного. Суть в том, что люди хотят быть с кем-то рядом, или, как теперь говорят, «иметь отношения». И большинство предпочитает хоть как-то, чем никак. Так устроено. Кстати, ты ведь не хотел сказать, что бьешь свою жену?

— Я? А, ну да. Было дело один раз. Она меня ударила, и я дал сдачи. Вот это и хотел сказать.

Почти все утро Вексфорд провел в доме Розмари Холмс на Овал-роуд. Зная о Лиззи Кромвель, она, видимо, тоже надеялась, что ее дочь вернется прошлым вечером. Но Рэчел не вернулась, и Розмари пришла в полное отчаяние, металась по комнате, потом рухнула в кресло и разрыдалась. Вексфорд спрашивал себя, с какой стати он решил, что история этого исчезновения закончится так же благополучно, как и с Лиззи. Слава богу, он не послушался своего нелепого предчувствия, не свернул розыск и не прекратил расследование.

С рассветом спасатели снова приступили к работе, прочесывая вымокшие поля, укрываясь от ливня под сводами леса и удваивая усилия, когда дождь переходил в морось. Карен Малэхайд и Линн Фэнкорт опросили еще и давних школьных товарищей Рэчел и сейчас находились в Брайтоне у отца девочки, бывшего мужа Розмари. По его словам, последние семь лет он дочери не видел. А Майкл Девоншир, семейный врач с практикой во Флэгфорде, откровенно признался, что провел с Розмари не только весь вечер в ресторане, но и большую часть ночи в ее доме, откуда ушел только в пять утра.

Рэчел не было уже почти четверо суток. Вексфорд нехотя созвал на пять часов вечера пресс-конференцию, — его нежелание было вызвано уверенностью, что туда явится и Брайан Сент-Джордж, — где, кроме всего прочего, Розмари Холмс должна была выступить с обращением. Поначалу Розмари решительно отказывалась. Сказала Вексфорду, что может все испортить, поскольку совершенно выбита из колеи.

— Это неважно, — мягко убеждал он, — Не хочу показаться циником, но чем более взволнованной и… куда деваться, более огорченной вы будете выглядеть, тем больше шансов на успех.

— Но зрителям все равно. Они будут просто пялиться.

— Позвольте с вами не согласиться, миссис Холмс. Многие люди вам по-настоящему сочувствуют.

«Не говоря уже об эффекте, который вы произведете своей внешностью», — подумал он, но не сказал вслух. Красивое молодое лицо, бархатный голос, не говоря уже о фигуре и ногах. Да, мы живем в мире, где красота открывает многие двери, а забота о молодости вознаграждается сторицей. Журналисты напишут более яркие и объемные статьи лишь потому, что героиня — красавица с голосом шекспировской актрисы. Фотографы станут ее снимать более тщательно, а телеоператоры — более активно.

Но поможет ли это вернуть Рэчел? Одному богу известно.

В половине пятого за Розмари Холмс отправили машину. Вексфорд с одобрением отметил, что несмотря на свое волнение, она оделась весьма удачно — в черный костюм и бело-розовую блузку. А также сделала макияж для съемки, уложила волосы и покрасила ногти розовым лаком. Репортер Сент-Джорджа уставился на нее так, словно никогда не видел эффектной женщины. Когда же она села за стол между Вексфордом и Бёрденом, на нее нацелились все камеры.

— Розмари, посмотрите сюда!

— Розмари, поверните голову чуть правее!

— Спасибо, великолепно! Еще разок, Розмари, и все!

Вексфорд стиснул зубы. Почему они позволяют себе такой фамильярный тон? Думают, что, называя ее по имени, а не миссис Холмс, помогают успокоиться и расслабиться? Какая все-таки наглость.

Он слушал, как она, не поднимая глаз, обращалась к телезрителям своим глубоким богатым голосом.

— Если у вас моя… моя любимая доченька, отпустите ее, пожалуйста, позвольте ей вернуться домой. Будьте милосердны. Она — все, что у меня есть, а я — все, что есть у нее. Ради бога. Она милая, славная, умная девушка. За всю свою короткую жизнь никого не обидела. Прошу вас, верните…

Больше Розмари Холмс не могла сдерживаться. Она принялась всхлипывать, красивые руки взметнулись к лицу, закрывая полные слез глаза. Вексфорд помог ей встать и вывел из зала. Он попросил принести чаю и оставил женщину у себя в кабинете с Линн Фэнкорт. Пресс-конференцию вел Бёрден, так что Вексфорд мог и не возвращаться, но он все же вошел в зал, и как раз в тот момент, когда один журналист, не из «Курьера», пытался довольно резким тоном выяснить, правда ли, что завтра в дом на Оберон-роуд возвращается Томас Смит.

— На вопросы, не имеющие отношения к исчезновению Рэчел Холмс, мы не отвечаем, — отрубил Бёрден.

Но журналист его будто не слышал.

— Так он выходит из тюрьмы завтра?

— Нет, — сказал Бёрден, что было чистейшей правдой. Смита выпускали в пятницу, а не в четверг. — И на этом позвольте завершить пресс-конференцию. Леди и джентльмены, благодарю всех за внимание.

Вексфорд опять поднялся к себе. Каково это — быть педофилом? Желать сексуальной близости с детьми? Ему говорили, что можно представить себе, будто ты садист или некрофил, представить как можно живее, и тогда сможешь понять. «Понять» означает «простить» то, что должно изменить. Представить — значит понять, простить и отойти в сторону. В молитве «Отче наш», которую он уже лет сорок не читал ни в храме, ни где-либо еще, говорится «и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим».

Именно «наших» должников, а не чужих. Он не мог простить обиду, причиненную другому, и Бог, если Он есть, тоже не должен бы. Хотя верующие, скорее всего, и сочли бы такие мысли богохульством.

Зайдя в кабинет, он решил, что пора домой, и стал укладывать бумаги в дорогой кожаный чемоданчик, еще один подарок Шейлы. Она никогда не позволяла им с Дорой самим покупать подобные вещи. Брать работу на дом, что может быть хуже. Но когда зазвонил телефон, он, не задумываясь, снял трубку.

Говорил кто-то незнакомый, дежурные постоянно менялись:

— Сэр, на линии миссис Холмс.

Затем в трубке раздался бархатный голос, который всего полчаса назад призывал вернуть дочь:

— Рэчел дома! Она уже была тут, когда я приехала. Я вне себя от счастья. Не могу поверить, но это правда! Она дома!