Непоследние слова

«БОЛОТНОЕ ДЕЛО»

Уголовное дело о «массовых беспорядках» в Москве 6 мая 2012 года, накануне инаугурации Владимира Путина, во время согласованного с властями «Марша миллионов».

Эта акция стала пиком масштабных протестов, охвативших Россию после прошедших с многочисленными нарушениями парламентских (декабрь 2011) и президентских (март 2012) выборов.

Организаторы «Марша миллионов» согласовали условия его проведения. Но, вопреки договоренностям, московские власти изменили одобренный маршрут и выставили кордоны на пути демонстрантов. Это спровоцировало давку, которая вылилась в столкновения с полицией и массовые задержания (более шестисот человек). Силовики действовали очень жёстко, избивая протестующих дубинками, щитами и ногами, многие получили травмы. Такие действия затем станут нормой и получат широкое применение при подавлении протестных выступлений по всей стране.

Ни один из полицейских, задействованных в подавлении «Марша миллионов», не понесёт наказания за превышение полномочий. Напротив, 85 сотрудников силовых структур будут признаны пострадавшими по уголовному делу «о массовых беспорядках и насилии по отношению к представителям власти».

Обвиняемыми по «Болотному делу» станут свыше тридцати человек, ни один не будет оправдан судом, назначенные сроки лишения свободы — от 2,5 до 4,5 лет (двум женщинам — условно, двоих человек приговорят к принудительному лечению в психиатрической больнице, восемь попадут под объявленную в конце 2013 года амнистию). Многие фигуранты этого дела вынуждены были бежать из России; один из них — Александр Долматов — покончил с собой в Нидерландах после отказа предоставить ему политическое убежище.

Над «Болотным делом» трудились свыше двухсот следователей из разных регионов, был опрошено более тысячи свидетелей. Задержания и аресты по этому делу продолжались с мая 2012 по апрель 2016.

В 2013 году члены Совета по правам человека при президенте России, изучив видеозаписи событий 6 мая, пришли к выводу: массовых беспорядков (ни поджогов, ни погромов, ни уничтожения имущества или применения оружия) на Болотной площади не было, а стычки с демонстрантами были спровоцированы полицией.

К схожему заключению придет и Европейский суд по правам человека. С 2015 года ЕСПЧ вынесет более пятнадцати решений с признанием нарушений при рассмотрении уголовных дел против фигурантов «Болотного дела», постановив выплатить им компенсации. Страсбургский суд признает власти России виновными в нарушении ст. 11 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (свобода собраний и объединений).

Правозащитный центр «Мемориал» признал фигурантов «Болотного дела» политзаключёнными.

Растянувшийся на несколько лет процесс по «Болотному делу» сопровождали акции поддержки с неизменным задержанием их участников. Только в Москве, по данным правозащитного проекта ОВД-Инфо, прошло 65 таких акций, а задержаны были не менее 1450 человек.

Александра Духанина (Наумова), 1993 г. р., была студенткой Высшей школы перевода МГУ, активистка движения «Еда вместо бомб», участница акций в защиту подмосковных лесов.

Приговор: 3 года и 3 месяца лишения свободы условно. «НАМ МСТЯТ ЗА ТО, ЧТО МЫ НЕ ПРОГНУЛИСЬ» Последнее слово Александры Духаниной 5 февраля 2014 года

Сначала я думала, что всё это дело — какая-то дикая ошибка и нелепость. Но теперь, послушав речи прокуроров и узнав те сроки, которые они нам всем просят, я поняла, что нам всем мстят. Мстят за то, что мы там были и видели, как всё было на самом деле — кто устроил давку, как избивали людей, видели неоправданную жестокость. Мстят за то, что мы не прогнулись перед ними и не покаялись в несуществующей вине. Ни на следствии, ни здесь, в суде. Ещё мстят за то, что я не стала помогать им в их вранье и отказалась отвечать на их вопросы. Наверное, это очень тяжкая вина, и она тянет на шесть лет колонии[6].

Других-то достойных такого наказания не осталось, одни мы остались: настоящих преступников они боятся, чужих, кто им мешал, посадили, а своих не трогают. Ваша честь, вам решать, как за счёт наших судеб помочь им стать ещё более счастливыми, получить новые должности, звёздочки и награды. Но всё же — за что шесть лет? Какие такие не менее восьми прицельных бросков я совершила? Откуда они взялись? В кого именно целилась и попала? В восемь разных полицейских? Или восемь раз в тех двоих, которых мне приписали? Тогда сколько раз и в кого из них? Где ответы на все эти вопросы? Они же должны сначала всё подробно описать и доказать, а потом уже сажать в тюрьму. Всё-таки шесть лет жизни — это не развлечение же. А то получается даже не ложь, а лживая демагогия без фактов и игра человеческими жизнями. А если бы у них было не 8 видео, а 88, тогда они бы сказали, что и бросков было 88? Есть два потерпевших от меня и моего так называемого насилия омоновца, вы их видели. По размерам они примерно как две-три меня, да ещё и в броне. Один из них вообще ничего не почувствовал, второй вреда от меня не получил и не имеет претензий. Это что, и есть мои массовые беспорядки и насилие, за которые мне сидеть шесть лет? Да, ещё про квас забыла — бутылка одна, наверное, лет на пять тянет, а восемь прицельных бросков — на оставшийся год. Ну, пусть тогда так и скажут, я хоть буду знать цену кваса. А ещё пусть скажут: где начинаются и кончаются мои массовые беспорядки и где начинается насилие в отношении представителей власти? И чем одно отличается от другого? Я так ничего и не поняла: какие поджоги? Погромы? Уничтожение имущества? И где там я? Что я громила? Что поджигала? Что уничтожала? С кем в сговор я вступала? Чем это всё доказано? Короче, четыре года по 212-й статье — это просто за то, что я там была? Присутствие на изначально мирном митинге — это и есть мои массовые беспорядки, в которых я участвовала? Другого-то нет ничего! Посмотрите на всех нас. Мы не убийцы, не воры и даже не мошенники. Сажать нас всех на некий срок в тюрьму — это не то что несправедливо, это будет подло. Мне многие предлагали покаяться, извиниться, сказать то, чего хотели следователи, но я не считаю нужным каяться и уж тем более извиняться перед этими людьми. У нас в стране так принято, что эти люди абсолютно неприкасаемые, в то время как известно много случаев с их стороны крышевания наркобизнеса, проституции, изнасилований. Как раз такое на днях и произошло в Липецкой области с 15-летней девушкой. Фабула обвинений, которые нам всем вменяются, не просто смешна — она абсурдна и основывается лишь на показаниях омоновцев. И что получается — если у человека погоны есть, он априори честен и свят? Ваша честь, вы за восемь месяцев процесса получили от стороны защиты такие доказательства в пользу невиновности всех нас, что, если вы всех сошлёте в лагерь, вы искалечите жизни и судьбы ни за что! Неужели власть настолько сильно стремится показушно нас наказать, что готова пойти на такое? Отпускать с условным сроком чинушу, насильника или полицейского за алко-ДТП — это нормально, ведь они неприкасаемые, свои. А мы посидим — в конце концов, кто мы такие, даже не богачи. Но я почему-то уверена, что я даже в тюрьме буду свободнее, чем многие из них, потому что моя совесть будет чиста, а те, кто останутся на свободе, продолжая свою так называемую охрану порядка и свободы, будут жить в вечной клетке со своими пособниками. Я умею признавать свои ошибки, и если бы мне правдой и фактами рассказали и доказали, что я сделала что-то противоправное и незаконное, я бы это признала. Но никто так ничего и не объяснил, одно сплошное враньё и грубая сила. Силой можно душить, тащить, сажать, и всё это со мной уже делали. Но силой и враньем нельзя ничего доказать. Вот и никакую мою вину не доказали. И я уверена в своей правоте и невиновности. А закончить я хотела бы цитатой из сказки Джанни Родари «Чиполлино»:

— Бедный ты мой отец! Тебя засадили в каталажку, как преступника, вместе с ворами и бандитами.

— Что ты, что ты, сынок, — ласково перебил его отец. — Да ведь в тюрьме полным-полно честных людей!

— А за что же они сидят? Что плохого они сделали?

— Ровно ничего, сынок. Вот за это-то их и засадили. Принцу Лимону порядочные люди не по нутру.

— Значит, попасть в тюрьму — это большая честь? — спросил он.

— Выходит, что так. Тюрьмы построены для тех, кто ворует и убивает, но у принца Лимона всё наоборот, воры и убийцы у него во дворце, а в тюрьме сидят честные люди.

Алексей Полихович, 1990 г. р., учился в Российском государственном социальном университете, работал курьером; анархист и антифашист.

Приговор: 3,5 года лишения свободы.

«НАС СДЕЛАЛИ ПЕРСОНАЖАМИ СПЕКТАКЛЯ

НАКАЗАНИЯ ОБЩЕСТВА»

Последнее слово Алексея Полиховича

5 февраля 2014 года

«Политическая речь и письмо в большой своей части — оправдание того, чему нет оправдания… Поэтому политический язык должен состоять по большей части из эвфемизмов, тавтологий и всяческих расплывчатостей и туманностей». Джордж Оруэлл, эссе «Политика и английский язык», 1946 год.

Сегодня я постараюсь быть особенно лаконичным. Я не стану нагружать и тем более расщеплять ваше сознание так, как некоторые умышленно нагружают уголовное дело и расщепляют состав преступления в угоду политическому заказу. Я постараюсь быть кратким и чётким и противопоставлю краткость и чёткость многословности и бессмысленности обвинительной машины.

Кредо англоязычных политиков, выведенное Оруэллом, сегодня в России является девизом Следственного комитета. Только у следователя не политический язык, а доказательства по нашему делу. Работники СК оказались мастерами по сокрытию правды в ловком жонглировании цитатами из УПК, клише из УК и реальными событиями, к нам никакого отношения не имеющими.

Обилие носителей информации, видеоматериалов, обилие мусора со дна Обводного канала создаёт обманчивое впечатление объективности и полноты. Фактически это попытка перевести количество (60 томов уголовного дела) в качество (массовые беспорядки 6 мая на Болотной площади). Многое остается неразъяснённым, упущенным из поля зрения, как раз полноты картины событий и нет. Есть желание видеть только то, что удобно видеть. Именно по этой причине СК и прокуратура дружно не замечают один характерный момент, который мы все прекрасно видели. О нём говорил Дмитрий Борко[7]. Фаер прилетает от митингующих в сторону полиции, падает вблизи, его хватает омоновец и закидывает обратно в толпу. Это ярчайший образ и демонстрация поведения правоохранителей 6 мая.

В корне неправильно представлять их действия как строгое следование законности и своим инструкциям. В столкновении инструкции, бумажки с настоящей жизнью всегда выигрывает жизнь, какая бы точная инструкция ни была. На Болотной омоновцы считали неуместным и несвоевременным предъявлять удостоверения, объяснять характер нарушения при задержании. А в остальном? Действовали ли все без исключения полицейские правомерно? Вопрос риторический. Мы наблюдали неправомерные избиения мирных демонстрантов очень чётко. Без разницы, насколько избирательно ваше восприятие и сколько звёзд у вас на погонах, — нельзя избиение ногами и дубинками лежащего на асфальте человека назвать задержанием.

Говорить, что подобные действия полиции не имеют отношения к предмету доказывания, — значит, врать и снова расщеплять событие. Это лукавство преследует две цели. Во-первых, создаётся иллюзия правомерности действий полиции априори — благодаря тому, что критической оценки этих действий не даётся. Во-вторых, поведение демонстрантов насильно лишается естественного контекста («бутылочное горлышко», давка, немотивированное насилие полицейских, неясность происходящего) и помещается в искусственный контекст (преступный умысел, беспорядки, погромы и поджоги). Наши деяния трактуются на этом фоне, сконструированном СК. Брошенный лимон, удержание барьеров, мифические антиправительственные лозунги квалифицируются как участие в массовых беспорядках, хотя в тексте 212 статьи УК РФ подобного нет.

К определению наличия или отсутствия преступления у нас подходят творчески. Закидывание ярославского ОМОНа пластиковыми креслами на стадионе называют вандализмом, а действия, совершенные при разгроме овощебазы в Бирюлеве, более агрессивные, чем мои, хулиганством. При этом не происходит привязки к совокупности происходившего вокруг. Опрокидывание урны на фоне разбитых витрин и перевёрнутых машин в Бирюлёве не становится пазлом для массовых беспорядков. Почему же в нашем случае эфемерная угроза общественному порядку материализуется в тысячах страниц уголовного дела? Потому что нас преследуют не с целью оценить наши поступки справедливо. На самом деле очень многие могли оказаться на нашем месте, что бы они ни делали 6 мая на Болотной. Мы взяты в заложники властью у общества. Нас судят за болезненное ощущение чиновников от гражданской активности 2011–2012 годов, за фантомы полицейских начальников. Нас сделали персонажами спектакля наказания общества.

По обвинению в участии в массовых беспорядках и применении насилия к представителю власти считаю себя невиновным.

Алексей Гаскаров, 1985 г. р., окончил Финансовую академию при правительстве РФ по специальности «Математические методы в экономике», на момент задержания — ведущий консультант в консалтинговой компании. Левый активист и антифашист.

Приговор: 3,5 года лишения свободы.

«ЕСЛИ В ЭТОЙ СТРАНЕ ПУТЬ К СВОБОДЕ

ЛЕЖИТ ЧЕРЕЗ ТЮРЬМЫ, МЫ ГОТОВЫ ЕГО ПРОЙТИ»

Последнее слово Алексея Гаскарова

4 августа 2014 года

Я буду говорить о тех обстоятельствах, которые, возможно, напрямую не имеют отношения к предмету доказывания, но которые, я считаю, абсолютно необходимо учитывать при принятии конкретного решения. Как мне кажется, как таковые какие-то наши индивидуальные стороны, мотивы не так важны, потому что по тем же обстоятельствам, по которым мы здесь сидим, здесь мог бы сидеть любой человек, который находился на Болотной площади 6 мая. И, собственно, общественный резонанс наше дело получило не потому, что кого-то интересует, кто каким образом потянул полицейского за ногу или за бронежилет. Всё-таки так называемое «Болотное дело» стало символичным в том плане, что через него общественность понимает, каким образом власть взаимодействует с теми, кто имеет отличную от генеральной линии точку зрения.

Тема, которая не особенно затрагивалась в нашем судебном разбирательстве, но в данном случае важна: почему вообще такое большое количество людей 6 мая всё-таки, несмотря ни на что, приняли решение участвовать в каких-то событиях, а не просто постоять лишних 2–3 часа в очередях, а потом разойтись по домам. А в конечном итоге они ещё и не позволили себя в очередной раз безнаказанно избить. Здесь я хотел бы сказать следующее: демонстрация 6 мая была уже седьмым по счету массовым мероприятием оппозиции. Если раньше, до декабря 2011 года, на какие-то протестные митинги, которым я был свидетелем, выходило несколько тысяч человек, то, конечно, после того как сами знаете кто сказал, что идея сменяемости власти не самая лучшая для России, этот актив существенно расширился. И эти люди пошли наблюдателями на выборы, для того чтобы понять и зафиксировать, каким образом образуется легитимность тех политических процессов, которые происходят в нашей стране.

И 4 декабря всё встало на свои места, несмотря на то что сам институт выборов во многом был уничтожен в России гораздо раньше, но та масса людей, которая пришла в качестве наблюдателей на выборы, увидела, каким образом формируется легитимность действующей власти. Конечно, я сам был наблюдателем на этих выборах, и то, что мы увидели, было вполне однозначно. За счёт социальных сетей удалось показать, что действительно ситуация была странной: пытаешься найти хоть одного человека в своём окружении, который бы сказал: «Я голосовал за „Единую Россию“, и поэтому эта партия набирает такие очки». Но на самом деле таких людей не было. Никакой массовой поддержки властей не было. Даже в дальнейшем, когда Болотной площади пытались противопоставить Поклонную, трансляцию хотели вести по принципу «вот мероприятие против властей — вот мероприятие за власть», но на втором даже показывать было нечего. Добровольно на какое-либо мероприятие в поддержку действующей власти даже тысячу человек не могли собрать. Поэтому сама по себе эта тема, я считаю, была крайне важна, но, к сожалению, как мне кажется, не была в достаточной мере раскрыта властями, потому что честные выборы — это единственный легальный способ изменить политическую систему. И изменив систему, можно решить в дальнейшем и социальные, и экономические проблемы. Но несмотря на то, что огромное количество людей вышло на улицы, чего вообще не было раньше, со стороны власти не было практически никакой реакции. Протест был мирным, был многочисленным, было очевидно, что требования, которые выдвигаются, реальны, те проблемы, о которых говорится, имеют место быть. Но вместо этого люди видели только нежелание вести какой-либо диалог, а в какой-то момент и вообще откровенное издевательство.

Сейчас многим не нравится, как какие-то отмороженные персонажи на Украине называют людей с юго-востока. У нас же здесь было то же самое. Людей, которые выходили на Болотную площадь, президент страны называл бандерлогами, приводил ещё множество разных сравнений. Говорилось о том, что вас всего лишь один процент: ну вышло 100 тысяч человек из 10 миллионов населения Москвы, и это вообще ничего не значит. А впоследствии, когда они всё-таки допустили честные выборы, как это было на выборах мэра Москвы, то все увидели, что это не один процент, а 40 процентов — значительная часть общества.

Я считаю, что в целом надо радоваться, что события, которые произошли на Болотной площади, произошли именно таким образом, потому что во всех развитых демократических странах акции протеста, возможность выразить иную, отличную от власти, точку зрения, формирует политическую конкуренцию, которая позволяет стране найти оптимальный путь развития. И, если обратить внимание, какие-то проблемы в экономике у нас начались как раз с третьего квартала 2012 года, потому что невозможно построить стабильную экономическую и социальную систему, когда ты полностью демотивируешь и исключаешь из неё такую существенную часть общества. А то, что эта часть общества существенная, было очевидно. Первый сигнал, который мы фактически видели и который следует из нашего дела: есть ли вообще в России право на протест, которое есть во всех развитых странах? Сейчас, как мы видим, Россия этого права лишена. Другой момент, на который невозможно не обратить внимания, ещё один сигнал — сохранились ли в России право и законность. Человек должен быть защищён от действий властей не только механизмом их разделения, системой сдержек и противовесов, но и возможностью напрямую апеллировать к закону в той форме, в которой он сформулирован. Мне кажется, что в нашем деле это как раз ярко проявляется, потому что есть 212 статья[8], есть 8 статья Уголовного кодекса[9]. Она, может быть, неудачно сформулирована, но она сформулирована так, как есть. И неправильно даже такие очевидные вопросы выносить на стадию судебного разбирательства, потому что сам по себе закон сформулирован достаточно однозначно. Мы тоже читали официальные комментарии к Уголовному кодексу и нигде мы не нашли, что само событие преступления массовых беспорядков может квалифицироваться на альтернативной основе из тех признаков, которые там указаны. Тем не менее, это последовательно игнорируется, даже в тех приговорах, которые приложили к материалам дела, эта тема всячески откладывается. Как я и говорил, само по себе право и законность — одни из важнейших институтов, которые позволяют осуществить права человека в демократическом государстве. И, конечно, мы не можем не обратить внимания на некую избирательность в применении закона. Я понимаю, что у нас право не прецедентное, но нельзя не заметить, что если ты, например, националист, перекрываешь дороги, поджигаешь магазины, устраиваешь погромы, но при этом не высказываешься против действий власти, то ты хулиган, а если ты оказался на митинге, где кричат лозунг «Путин — вор!», то ты попадаешь под жёсткую уголовную ответственность.

И последний момент, который следует из нашего дела и на который нельзя не обратить внимания. Как мне кажется, посылается такой сигнал: если ты лоялен к власти, то в отношении тебя включается режим максимального благоприятствования, а если ты не лоялен, то ты сидишь в тюрьме. Это то, что касается оценки действий демонстрантов и действий полиции. Очевидно, что не все полицейские вели себя так, как должны были себя вести. Я понимаю, что, может быть, конкретно эта тема не являлась предметом нашего разбирательства, но ни одного уголовного дела в отношении полицейских заведено не было. Фактически, через наше дело из полицейских хотели сделать какую-то касту неприкасаемых. Когда где-то шла общественная дискуссия о последствиях «Болотного дела», всегда высказывалась одна и та же фраза: «Полицейских бить нельзя». Но даже в нашей ситуации из тридцати человек, которые были привлечены по «Болотному делу», только трое реально наносили какие-то удары полицейским. При этом вся сложность этой ситуации примитивизировалась до одной этой фразы: «Полицейских бить нельзя!» Как мне кажется, подобная постановка вопроса полностью уничтожает какую-либо критику в отношении власти. Не можем же мы забывать о том, что многие страшные вещи, которые происходили в нашей стране, например, в годы Большого террора, все эти преступления совершали люди в форме, и всё, что они делали, фактически было законным. А сейчас нам говорят о том, что не должно быть никакого критического переосмысления данной ситуации, необходимо просто тупо подчиняться тезису, который многократно повторялся на обсуждении нашего дела.

Основное, что хотелось бы сказать: очень бы хотелось, Ваша честь, чтобы после нашего процесса не получилось так, чтобы говорить о праве как о выражении принципа справедливости стало бы действительно признаком плохого тона. Мне хотелось бы, чтобы правоприменение на примере нашего процесса не преследовало никаких прочих целей, в том числе политических, которые были навязаны, были обозначены — и в материалах дела всё это есть, — а судили бы нас только за то, что мы реально совершили. Но если в этой стране путь к свободе лежит через тюрьмы, то, конечно, мы готовы его пройти. На этом всё.