Непоследние слова

ДЕЛО САШИ СКОЧИЛЕНКО

Александра Скочиленко, 1990 г.р., музыкантша, художница и пацифистка, училась в петербургской Театральной академии на факультете режиссуры кино и ТВ, затем изучала антропологию на факультете свободных искусств и наук СПбГУ, который окончила с красным дипломом. Автор и иллюстратор книг о депрессии и биполярном расстройстве, изданных на русском и украинском. Работала внештатным репортёром интернет-издания «Бумага», снимала репортажи с избирательных участков и протестных митингов.

В апреле 2022 года Саша заменила в продуктовом магазине пять ценников на антивоенные стикеры:

«Российская армия разбомбила художественную школу в Мариуполе, около 400 человек прятались в ней от обстрелов»,

«Российских срочников отправляют в Украину. Цена этой войны — жизни наших детей. Остановите войну»,

«В первые три дня погибли 4300 российских солдат. Почему об этом молчат на телевидении?»,

«Путин врет нам с экранов телевизоров 20 лет. Итог этой лжи — наша готовность оправдать войну и бессмысленные смерти»,

«Мой прадед участвовал в Великой Отечественной четыре года не для того, чтобы Россия стала фашистским государством и напала на Украину».

Задержана по доносу пенсионерки и помещена под стражу, несмотря на наличие серьезных хронических заболеваний.

Замену пяти ценников в магазине следствие квалифицировало как пропаганду негативной оценки СВО, возбудив дело по статье о распространении «фейков об армии» по мотиву политической ненависти (пункт «д» части 2 статьи 207.3 УК).

До суда Скочиленко более полутора лет содержалась в СИЗО, где не получала необходимой медицинской помощи и подвергалась травле со стороны сокамерниц. После резкого ухудшения здоровья Сашу перевели в медицинскую часть.

Во время судебного процесса гособвинители Ирина Никандрова, Александр Гладышев и судья Оксана Демяшева глумились над диагнозами Скочиленко (доходило до хохота в ответ на напоминания защиты о тяжёлых болезнях подсудимой), а председательствующая Демяшева постоянно отказывала даже в коротких перерывах — из-за чего Саша не могла принять прописанные лекарства, поменять батарейку в кардиомониторе, сходить в туалет, поесть или попить воды. И, поскольку заседания затягивались до позднего вечера, к ужину в изоляторе Скочиленко уже не успевала. На одном из заседаний ей стало плохо, приехавшие по вызову врачи скорой помощи связали состояние Саши с тем, что она двое суток подряд была лишена возможности поесть.

Правозащитный проект «Поддержка политзаключённых. Мемориал» признал Александру Скочиленко политзаключённой; международная правозащитная организация Ammnesty International — узницей совести; Русская служба ВВС включила Сашу Скочиленко в список ста наиболее влиятельных и вдохновляющих женщин мира 2022 года.

Приговор: 7 лет лишения свободы в колонии общего режима.

«НЕСМОТРЯ НА ТО, ЧТО Я НАХОЖУСЬ ЗА РЕШЁТКОЙ, Я СВОБОДНЕЕ, ЧЕМ ВЫ»

Последнее слово Саши Скочиленко

16 ноября 2023 года

Ваша честь! Многоуважаемый суд!

Моё уголовное дело такое странное и смешное, что оно было возбуждено аккурат 1 апреля. Моё дело такое странное и смешное, что иногда мне кажется: вот я зайду в зал на новое судебное заседание, и с неба внезапно посыплются конфетти, и все встанут и закричат: «Разыграли! Разыграли!». Моё дело такое странное и смешное, что когда я рассказываю о нем, сотрудники СИЗО-5 широко открывают глаза и восклицают: «Неужели за это теперь у нас сажают?». Моё дело такое, что даже сторонники СВО, которых я встречала, не считают, что я заслуживаю тюремного срока за своё деяние.

Моё дело такое, что мой следователь уволился, не дождавшись его закрытия. В личной беседе с моим адвокатом он сказал: «Я пришёл в следственный комитет не для того, чтобы заниматься такими делами, как у Саши Скочиленко».

И он бросил моё дело, которое сулило ему блестящий карьерный рост и уже принесло звёздочку на погоны. Он бросил следственный комитет и пошёл работать в магазин «Военторг». Я безмерно уважаю его поступок и считаю, что мы с ним похожи — мы оба поступили по совести.

Сама статья 207.3 УК в корне своём дискриминационна, ведь она карает только определённый круг людей — тех, кто не служит в государственных органах. Только вдумайтесь: информация, распространенная мной, получила такое широкое распространение лишь благодаря моим следователям. И эта информация для них, в отличие от меня, и была заведомо ложной. Они распространили эту информацию среди своего следственного отдела, среди прокуратуры, среди судебных органов, оскорбили этой информацией шесть военных комиссаров и создали такой повод для широкого общественного резонанса, что об этой информации узнали далеко за пределами России. Если бы меня не арестовали, об этой информации узнала бы одна бабушка, кассир и охранник магазина «Перекресток».

И на двоих из этих троих, как следует из материалов уголовного дела, эта информация не произвела ровным счетом никакого впечатления. Скажите, разве следователи распространяют наркотики среди своего отдела, чтобы доказать, что человек виновен по 228 УК? Таких сотрудников самих судили бы по той же статье. Так почему же по 207.3 УК не судят ни моих следователей, ни моего гособвинителя, а судят только меня?

Если эти пять бумажек действительно так опасны, как заявляет государственный обвинитель, то зачем вообще был затеян этот суд? Чтобы мы десятки раз обсосали и обсмаковали эти пять тезисов? Даже государственный обвинитель их произнёс и не покраснел. Давайте ещё мы устроим апелляцию, кассацию, чтобы ещё поговорить о Путине и о телевизоре… ну, не договорили мы ещё! Можно ещё дальше во все инстанции это рассылать и ещё говорить, говорить, говорить — может, даже многие годы. Ну вот, мы произнесли сотни раз эти пять текстов, и что произошло? Земля разверзлась? Настала революция в стране? Солдаты начали брататься на фронтах? Закончилась война? Нет. Ничего подобного не произошло. Так в чем же проблема?

Государственный обвинитель не раз упоминал, что эти пять бумажек исключительно опасны для нашего государства и общества. Но какой же слабой верой наш прокурор обладает в наше государство и общество, если считает, что наша государственность и общественная безопасность могут развалиться от пяти маленьких бумажек? Какой ущерб, кому я нанесла, кто потерпел от моего поступка? Об этом государственный обвинитель не обмолвился ни словом. На человека, который поднимает военный мятеж в нашей стране, который нанес огромный ущерб, уголовное дело возбуждают и тут же закрывают — через день. Так почему же я полтора года нахожусь в СИЗО вместе с ворами, убийцами, насильниками, совратителями несовершеннолетних? Неужели мой скромный поступок хоть на сотую долю процента сопоставим с означенными преступлениями?

Ваша честь, каждый судебный приговор — это послание, это своеобразный месседж для общества. Вы можете оценивать эту информацию иначе, чем мои адвокаты, иначе, чем я. Но вы согласитесь с тем, что у меня есть свои моральные ориентиры, и я не отступила от них ни на йоту. Вы наверняка согласились с тем, что я проявила храбрость, несгибаемость характера, бесстрашие.

На языке следователей посадить человека в СИЗО означает «взять в плен».

Так вот, я не сдалась под угрозой плена, давления, травли, 8-летнего запроса прокуратуры. Я не лицемерила, я не врала, я была честна перед собой и перед судом. И если вы вынесете обвинительный приговор, то какой месседж вы пошлёте нашим согражданам? Что нужно сдаваться под угрозой плена? Что нужно врать, лицемерить, менять свои убеждения, если на тебя чуть-чуть надавили? Что не нужно жалеть наших солдат? Что нельзя желать мирного неба над головой? Неужели именно это вы хотите сказать нашим согражданам во времена депрессии, нестабильности, кризиса и стресса?

Моё дело очень широко освещается в России и за рубежом. О нём делаются видеосюжеты, снимаются документальные фильмы, о нём пишутся даже книги. И какое бы решение вы ни выбрали, вы войдёте в историю. Возможно, вы войдёте в историю как человек, который меня посадил. Возможно, вы войдёте в историю как человек, который меня оправдал. Возможно, вы войдёте в историю как человек, который принял нейтральное решение — дал мне условный срок с учётом отсиженного или штраф. Всё в ваших руках. Но помните: все знают, все видят, что вы не судите террористку. Вы не судите экстремистку. Вы не судите даже политическую активистку. Вы судите музыкантшу, художницу, пацифистку. Да, я — пацифистка. Пацифисты существовали всегда. Это особый склад людей, которые считают жизнь наивысшей ценностью из всех возможных. Пацифисты считают, что любой, даже самый страшный конфликт можно решить миром. Я боюсь убить даже паука, мне страшно представить, что можно лишить кого-то жизни. Такой уж я выросла, такой воспитала меня моя мама. Войны заканчиваются не благодаря воинам. Они заканчиваются по инициативе пацифистов. И когда вы сажаете пацифистов в тюрьму, вы всё больше отдаляете желанный день мира.

Да, я пацифистка. Я считаю, что жизнь священна. О да, жизнь! Если отбросить всю мишуру этого мира типа машин, квартир, богатства, власти, успеха, социальных связей, социальных сетей, — в сухом остатке есть только она. О да, жизнь! Она невероятна. Она удивительна. Она уникальна. Она настырна, она сильна. Она зародилась на Земле, и пока ещё в далеком космосе мы не нашли её аналогов. Она пробивается сквозь асфальт, она разрушает камни, она из крохотного росточка превратится в исполинский баобаб, из микроскопической клетки — в гигантского кита. Она населяет вершины, прячется в Марианской впадине, она неистребимой силой простирается от арктических льдов до знойных пустынь.

Самой совершенной её формой является человек. Человек — очень разумная форма жизни. Это жизнь, которая может осознать сама себя. Жизнь, которая может осознать собственную смертность. Но чаще всего мы не помним об этом и живём так, будто мы будем жить вечно. Но это не так. Жизнь человека скоротечна. Жизнь человека ничтожно мала. И всё, что мы можем, — это только продлить краткий миг блаженства. Все живущие хотят жить. Даже на шеях у висельников находят царапины от их ногтей. Это значит, что в самый последний момент они цеплялись за жизнь. Они безумно, они очень сильно хотели жить.

Спросите, спросите у человека, которому только что вырезали раковую опухоль, что такое жизнь и насколько она ценна. Вот почему ученые и медики всего мира бьются над тем, чтобы увеличить продолжительность жизни человека и найти лекарства от смертельных болезней. Вот поэтому я всё не могла взять себе в толк: зачем боевые действия? Боевые действия укорачивают жизни. Боевые действия — это смерть. Мы пережили эпидемию коронавируса. Мы потеряли в ней своих дорогих пожилых близких — наших любимых бабушек, дедушек, ветеранов, наставников, учителей. Было горе, была боль. Был траур. И только-только мы стали вставать на ноги, стали оправляться от этих потерь, по чуть-чуть начали жить… Как вдруг боевые действия. Но только теперь мы теряем людей молодых. И опять боль, опять траур, опять горе. Поэтому я всё никак не могла взять себе в толк: зачем боевые действия?

Называйте это как хотите — я ошибалась, я заблуждалась, мне запудрили мозги… При любом раскладе я выйду отсюда и скажу: и всё-таки она вертится! И да, я не считаю, что к той или иной правде нужно законодательно принуждать. У государственного обвинителя своя правда. Если вы заметили, в своей обвинительной речи он никак не обосновал, никак не аргументировал, почему официальные государственные источники являются истиной в последней инстанции. Нет, никак не обосновал. Никак он не обосновал и то, почему, проанализировав разнообразные источники, я должна была прийти к выводу, что именно и только в официальных источниках печатается правда. А я объясню, почему. Вера не требует обоснований. Да, он в это верит. Он считает именно это правдой. Это его право. Он верит в то, что существуют так называемые «натовские прихлебатели». И в то, что не существует независимых СМИ, а все они финансируются из-за рубежа, и их цели — клевета и развал России. Пусть он верит в это, это его право. Но огромная разница между ним и мной заключается в том, что я бы никогда не посадила его в тюрьму за это. Тем более на 8 лет.

Я искренне сожалею, если я кого-то обидела своим поступком. Я правда этого не хотела. Заключение в СИЗО дало мне понять, что в мире существует очень много людей со своими уникальными, индивидуальными правдами. Их не переспоришь, их не переубедишь. То же самое касается и отношения к СВО. И это ведь огромная трагедия, что не все мы разделяем одну правду, а иные люди грызутся за неё, точно собаки за кость. Это порождает огромный раскол в обществе, разделяет семьи, ссорит любимых, коллег, друзей, повышает уровень агрессии, умножает вражду, ненависть на Земле. И всё больше отдаляет нас от этого сокровенного, от этого желанного дня мира.

Я не погрешу против истины, если скажу, что каждый, абсолютно каждый человек в этом зале желает только одного — мира. И если найдётся хоть кто-то, кто желает противоположного, то пусть он первым бросит в меня камень.

Зачем воевать, если мы — это всё, что есть друг у друга в этом страшном мире, полном катастроф, испытаний и слёз? Нет, никакая власть, никакое богатство, пусть даже всей Вселенной, не выкупят вашего ближнего из плена у смерти. Нет. Ни деньги, ни богатство, ни власть, ни успех, ни машины, ни квартиры, ни территории, ни дворцы, ни нефтяные скважины, ни электростанции, ни энергия атома, — ничего из этого! Только мы. Мы — это всё, что есть друг у друга.

И у меня есть дорогие, сокровенные моему сердцу, люди. Раз за разом они приходят в этот зал, они ждут, они верят. Они молятся о том, чтобы я вышла из этих дверей живая, здоровая, свободная, и как можно скорее. Меня дома ждёт пожилая мама, родная сестра, любимые очаровательные племяшки, любящая женщина, которой поставили страшный диагноз — рак. Я не знаю ни одного человека в этом зале, который бы взаправду хотел, чтобы меня посадили. Ну, кроме государственного обвинителя разве что.

Впрочем, мне кажется, что и сам государственный обвинитель в глубине души этого не хочет. Мне кажется, он пришёл в прокуратуру, чтобы сажать реальных злодеев — убийц, насильников, совратителей несовершеннолетних. Думаю, в свободное от нашего процесса время он именно этим и занимается. Спасибо ему за это. Но залог продвижения по этой карьерной лестнице заключается в том, что нужно посадить тех, кого надо посадить. Давайте хотя бы под занавес процесса не будем делать вид, что это не так. Но я вас не виню. Я знаю, что вы заботитесь о своём благосостоянии, о своём статусе, о своём месте в обществе. О том, чтобы не потерять это место. О том, чтобы, не дай бог, не оказаться на моем месте. Вы заботитесь о благе своей семьи. О том, чтобы у них был хлеб на столе, крыша над головой. Вы, возможно, заботитесь о будущем своих будущих детей. О том, чтобы дать им достойное образование, квалифицированную медицинскую помощь. Но что вы будете рассказывать этим детям? О том, что однажды посадили в тюрьму тяжело больную всеми любимую художницу за пять жалких бумажек? Нет, несомненно, вы будете рассказывать им о других кейсах. Я думаю, вы утешаете себя тем, что делаете свою работу, и у вас нет выбора поступить иначе. Но что вы будете делать тогда, когда маятник качнется в другую сторону?

Ведь это закон истории, такой же абсолютный и фундаментальный, как закон всемирного тяготения: консерваторы сменяют либералов, либералы — консерваторов. После естественной смерти одного лидера к власти приходит другой, с совершенно иным курсом. В такой момент последние становятся первыми, а первые — последними.

Знаете, это прозвучит очень странно, но я вам сочувствую.

Несмотря на то, что это я нахожусь в клетке, но, возможно, я во многом свободнее, чем вы. Я могу делать, что хочу, я могу говорить что хочу, могу уволиться с работы, если меня заставляют делать то, чего я не хочу. Я могу организовывать свой свободный график работы и отдыха, проводить со своими любимыми и близкими столько времени, сколько я захочу. Я могу одеваться как хочу. Я могу любить, кого хочу. У меня нет врагов, я не боюсь остаться нищей, не боюсь потерять крышу над головой.

Я не боюсь показаться странной, уязвимой, слабой, смешной. Я не боюсь быть непохожей на других. Возможно, именно поэтому моё государство так сильно боится меня и мне подобных, раз держит меня в клетке, словно опаснейшего зверя.

Но человек человеку не волк. Просто злиться друг на друга из-за разности позиций легко, а вот любить друг друга, понимать, принимать, выслушивать и приходить к компромиссам — ой как непросто. Так невыносимо трудно, что порой это кажется просто невозможным — в такие моменты насилие, давление, запугивание ощущается как единственный выход. Но это не так! Необходимо учиться любить друг друга, поступать друг с другом милосердно, прощать, садиться за стол переговоров, мириться друг с другом, приходить к компромиссам — это единственный способ выкарабкаться из того кризиса морали, в котором мы оказались.

Ваша честь! Вам дана уникальная возможность показать своим приговором пример нашему обществу. И я говорю даже не о том, чтобы сказать мировой общественности — эй, привет, у нас нет репрессий, мы не сажаем за пять колосков! У нас не тоталитарное, не авторитарное государство, мы ценим, что у людей есть своё мнение, что они могут доверять тем источникам, которым хотят, что у нас есть свобода слова. Я говорю даже не об этом. Я говорю больше о том, что вы можете показать пример того, как решать конфликты при помощи слова, милосердия, сочувствия, сострадания, а не при помощи принуждения к так называемой правде посредством уголовного срока.

В нашем процессе было много непривычного. В зале присутствовали не только мама и бабушка, как это бывает на рядовых процессах. В зале присутствовала огромная толпа, которая оставалась за дверями, приходили назойливые журналисты. И, наверное, они могли разозлить вас своим непослушанием или нарушением регламента. Пожалуйста, отнеситесь к ним снисходительно. Мы только недавно совсем заинтересовались тем, как работает наше государство и общество. Мы недавно заинтересовались тем, как работает избирательная система, как работает местное самоуправление. Мы вообще не интересовались этим всем. И теперь люди пришли в суд — разобраться, как работает судебная и пенитенциарная система. Это огромный шаг вперёд для нашего общества, для развития его самосознания, для понижения уровня преступности. Отнеситесь к ним снисходительно! Они в этом смысле, простите меня, немного дикари, они как малые дети — не знают, как вести себя на суде, в первый день вообще не знали, как обращаться к судье, что не надо, например, смеяться или шушукаться — или даже хлопать, как в театре. Пожалуйста, не злитесь на них, и не срывайтесь на мне из-за них.

Также в нашем процессе было необычно то, что доказательства со стороны защиты проходили не в два дня, как это обычно бывает, а в 22 дня. Моя защита защищала меня очень активно. Они перебивали участников процесса, они спорили, они высказывали возражения на действия председательствующего и, по вашему мнению, нарушали регламент. Не злитесь на них. Они просто делали всё возможное, чтобы меня защитить и выступить в моих интересах. Не срывайтесь на мне из-за них, я не несу ответственности за их действия. Не срывайтесь на мне из-за них. Я убеждена, что вы выше и мудрее этого. Да, я понимаю, это ваша работа. Это рядовое дело, безумное количество трудовых часов, полное бумажной волокиты. И, возможно, в этой рутине замыливается и забывается истинное. А истина заключается в том, что вам дана великая власть вершить человеческие судьбы. В данном случае вопрос моей судьбы, моей жизни, моего здоровья, моей свободы и счастья моих близких.

Я искренне верю, что вы распорядитесь этой властью мудро.

Продолжение следует