Непоследние слова

ДЕЛО «СЕТИ»

Уголовное дело о «террористическом сообществе „Сеть“» возбуждено ФСБ осенью 2017 года. Заявлялось, что «Сеть» имела ячейки в разных регионах и готовила вооружённый мятеж с целью «насильственного изменения конституционного строя». Обвиняемыми стали 7 молодых людей в Пензе и 3 в Петербурге, в возрасте от 21 до 29 лет, большей частью левых и антифашистских убеждений. В основу дела легла «явка с повинной» пензенского студента Егора Зорина — его задержали с наркотиками, но после суток допросов в ФСБ он «признался» в причастности к «Сети» и стал давать показания на других. В отношении самого Зорина дело было прекращено.

Сторона защиты и независимые журналисты выявили многочисленные нестыковки и фальсификации как в пензенском, так и в петербургском делах «Сети». По сути, обвинение строилось лишь на первых признательных показаниях фигурантов, от которых почти все (кроме заключившего сделку со следствием Игоря Шишкина) отказались, заявив о побоях и пытках электрическим током. Первым о пытках заявил Виктор Филинков, несмотря на угрозы их повторить, если не будет молчать. Следом за ним — фигуранты пензенского дела Дмитрий Пчелинцев, Илья Шакурский, Арман Сагынбаев. Петербуржец Юлиан Бояршинов рассказывал о нечеловеческих условиях содержания в СИЗО, избиениях и угрозах изнасилования.

Поступок Филинкова, получивший тогда широкую огласку, придаст решимости и другим жертвам пыток по другим делам. Члены петербургской Общественной наблюдательной комиссии Екатерина Косаревская и Яна Теплицкая, исследовавшие такие случаи, выпустят и представят обществу сводный доклад «О пытках сотрудниками УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области». Собранные ими факты позволят говорить о том, что истязания и пытки электрическим током стали практикой при фабрикации ФСБ уголовных дел. В деле «Сети» такой экзекуции подверглись не только обвиняемые, но даже свидетели — Илья Капустин (следы пыток током подтверждены судмедэкспертизой) и Алексей Рунов. Заявит о пытках и Игорь Шишкин — уже из Европы, куда уедет, освободившись после 3,5 лет заключения. Процесс по делу «Сети» получит огласку в стране и мире, а его фигуранты — широкую общественную поддержку.

Приговор: от 3,5 до 18 лет лишения свободы.

Правозащитный центр «Мемориал» признал политзаключёнными всех обвиненных по делу «Сети», оценив это дело как «сфабрикованное и политически мотивированное», «являющееся частью резко усилившихся в 2017–2018 годах репрессий против анархистов и антифашистов». В заявлении «Мемориала» подчёркивалось: «задержанных рутинно и неприкрыто пытают. Всякая несистемная, неформальная самоорганизация, особенно молодёжная, подавляется».

Резонансная огласка пыточной практики ФСБ, ставшая возможной благодаря смелости Виктора Филинкова, вынудит силовиков на время притормозить с «выявлением» новых «террористических ячеек» (по делу «Сети» изначально заявлялось о раскрытии таких ячеек в разных городах России и Беларуси, но в итоге дело свелось к двум — пензенской и петербургской). Находясь в СИЗО, общаясь с другими заключёнными на пересылках, Филинков продолжит собирать и передавать на волю свидетельства пыток, выступать в защиту других пострадавших от них людей.

Из письма Виктора Филинкова, обнародованного по его просьбе на протестных митингах весной 2020 года:

«В каждой тюрьме, где бы я ни был, я попадаю на человека, которого пытала ФСБ: на Шпалерной в Питере, в Горелово, в Пензе, на этапе в Ярославле и Нижнем Новгороде. Сотни людей страдают от пыток ФСБ и сядут на много лет, и про них никто не вспомнит и не напишет. Это ведь уже не секрет, что людей пытали до меня, пытают и после. Не секрет. Но это совсем не осознаётся. И я тоже этого не осознавал. Даже после того, как пытали меня.

Перевозят меня в Горелово. Стою, дышу свежим воздухом — снежок, хорошо! А Рома мне говорит: „Черти, у них один шокер разрядился, так они второй достали!“ И Паша со своим: „А? Я этим ухом не слышу“. Везут в Ярославль. Парню недавно исполнилось 18, уже в тюрьме. Пытается подавить слезы. Смотрит только в пол. „Я в мешке был… они… к пальцам провода“. В Нижнем Новгороде, прогуливаясь в дворике для туберкулезников, кричу соседу: „Олег, так ты в итоге подписал?“ — “Конечно, и по 282-й, и по 205-й. Но сейчас уже в отказе“. А Пенза? Про Пензу знаете уже? Арман[11] очень выразительно умеет демонстрировать, как его трясёт после ответа „я не знаю“. Еду обратно в Нижний Новгород. „Дима, что с тобой?“ — „Я когда шум слышу, мне так страшно становится. Я будто опять там!“ — „В сознанку пойдешь?“ — „Витя, я не хочу 13 сидеть... А так, может, 9 дадут“.

Применим индукцию. В Санкт-Петербурге есть управление бандитизма и пытки. Шагнем в Ленобласть — то же самое, Управление бандитизма и пытки. В Ярославской области: управление бандитизма и пытки. И в Нижнем Новгороде. И в Пензе. Пытки, длящиеся в пространстве и времени. В каждом регионе РФ есть своё управление бандитизма. Пока так будет — в РФ будут пытать. Необходимо признать ФСБ запрещённой в России организацией. Я чувствую ответственность перед ребятами, которых пытают. Я пытался, чтобы дела по конкретным установленным мною фактам получили огласку. Выложил все Федотову[12], а рядом сидела Кузнецова[13] и верещала: „Вы понимаете, что это может повредить этим людям? Понимаете?“ Понимаю, но сообщаю только о тех, кто дал на это разрешение. Все боятся. Все сидят. Кто-то окончательно сломлен. Кто-то упорствует в несознанке. О них не напишут в газете. Им не посвятят песню. Кому-то мама сделает передачку. Кто-то одинок. Кто-то покончит с такой жизнью. Нет, конкретный случай ничего не решит. Это системная болезнь. Думаете, это не коснется вас или ваших близких? Почитайте заключение ОНК Санкт-Петербурга от 16 октября 2018 года. Бандитам плевать, анархист вы, бизнесмен или полицейский. Осознайте! Постоянно по всей России пытают. Тысячи лет заключения. Пытаемые получают 86 лет по одному только пензенскому делу. На очереди я, Юлик [Бояршинов]. Осознайте! Нам с вами удалось привлечь к проблеме пыток внимание. У нас может получиться её решить. У нас должно получиться — я обещал ребятам помочь. Требуйте полномасштабного решения проблемы пыток. Приходите в суд, чтобы убедиться в том, что происходит, и чтобы поддержать нас. Требуйте отмены пензенского приговора. Требуйте наказать виновных. Требуйте прекратить пытки в России».

Виктор Филинков, 1994 г. р. программист, антифашист, поддерживал профсоюзные движения.

Приговор: 7 лет лишения свободы.

«ОНИ БОЯТСЯ. ИМ ОЧЕНЬ СТРАШНО»

Из выступления в прениях и последнее слово Виктора Филинкова

18 июня 2020 года

Я не буду просить уважаемый суд, создавать положительный образ суду. Мне кажется, здесь уже ничем не поможешь. Слишком много судьи проявили себя. <…> Мой адвокат всё время говорит, что власти не боятся, что прокурор не боится, что всё сойдет с рук. Мне кажется, что боятся. И прокуратура боится, и следственный комитет боится. Когда майор ко мне приходит и говорит: «Конечно, мы всё расследуем, мы обязательно со всем разберемся! Да, я вижу — да, действительно пытали, вот они, ожоги, я приду к тебе». Но не приходит. Я думаю, он хотел, но он боится. Следователь Беляев в разговоре об этом отказе в возбуждении уголовного дела против сотрудников ФСБ [по заявлению Филинкова о пытках] мне заявил, что, если бы к нему попало — он бы расследовал. Потому что он из ФСБ, а следователь ФСБ не боится. Следователь из следственного комитета — боится. Судьи — боятся, я уверен. Не публично, нет. Я думаю, им дают сохранить лицо. <…> Но внутри все знают, что происходит. Стараются об этом не думать. Когда видят своих родных, близких — что он не трус. Можно подумать, что оперативники ФСБ — это совсем злодеи, и вот они-то точно уж не боятся. Но они боятся. Оперативники ФСБ — это инструмент, которым люди выше манипулируют. Им рассказывают, что они борются за правое дело. Они хотели бы думать, что они хорошие. Но не получается. Поэтому они пьют. Служба защиты конституционного строя и борьбы с терроризмом — это куча алкашей. Это просто пьяницы — действительно, без шуток. Я разговаривал с другими оперативниками, которые с ними работают, не из СЗКСиБТ: это выпивохи, это люди, которые всё время синячат. Им страшно. Их картина мира рушится. Они хотят быть хорошими, но не получается. От них требуют — нужно ловить террористов. От этих бедных людей требуют невозможного — сфабриковать уголовное дело, это не так-то просто. Они могут подкинуть пистолет, они могут подкинуть гранату, хорошо. Вскрыть машину, положить, удалиться. Они могут даже вытереть гранату от отпечатков пальцев. К сожалению, как в фильмах, чужие отпечатки они не могут наложить. Поэтому улики по «пензенскому делу» — без отпечатков пальцев. И гранаты, и пистолет. Просто вытереть-положить — могут. С файлами уже сложнее, в компьютере — это тяжело. Вынужденные действовать, они действуют как угодно. Как в этой ситуации повел бы себя любой человек, загнанный в угол. Они угрожают, они бьют. Они используют действенные средства: «Не хочешь говорить? А в соседней комнате будет твоя жена». Как жена Игоря Шишкина, Татьяна Созинова[14] [14]. Они подкинут тебе наркотики, ты всё равно сядешь. Так облегчи свою судьбу! Как Зорин: у человека в крови [согласно экспертизе в материалах дела] пять видов наркотических веществ, пять! Все — синтетические. У него [согласно протоколу задержания] изымают МДМА и марихуану. МДМА в крови нет, марихуаны нет. Есть пять других. Подкинули — но не те подкинули. Знали, что наркоман. С наркотиками прогадали: вроде популярные подкинули, но не те. Много требуют от оперативников СЗКСиБТ. Ладно, не требуют. Следователи следственных отделов ФСБ не требуют — говорят «ладно, так сойдет». <…>

Вымышленное террористическое сообщество сконструировано абы как. Плохой сценарий написан! И разыгран ужасно. Бедные офицеры ФСБ... Я бы рассмеялся или пожалел этих утомлённых высокоинтеллектуальным трудом людей, если бы не сидел уже два с половиной года в комнате восемь метров, если бы не грозящий срок, если бы не страдал от болей физических, травм психических, если бы моей жене не надо было получать убежище в Финляндии — и ещё тысяча «если бы». <…>

Прокуратура: «Судебное разбирательство проведено объективно, всесторонне…» Это что вообще?! Господин прокурор, вы как вообще себя ощущаете после таких слов? Вы как домой придёте? Вашу фамилию знают. Ваше имя вписано в века, всё. «Здравствуйте, внуки! Я подписался в историю». «Объективно», говорит. «Со статьёй в соответствии…» — как так?! Когда уважаемый судья-докладчик излагал суть жалоб апелляционных, он придерживался схемы: «Адвокат Черкасов говорит так-то… в подтверждение чего приводит следующие доказательства…» Мне всё было интересно — когда дело дойдет до изложения возражений, что скажет уважаемый судья-докладчик? Как он применит эту формулу? Я-то просто читал эти возражения на восьми страницах — это вода. Судья-докладчик молодец. Говорит: «На что прокурор сказал, что не согласен». Мне больше нечего добавить. Никаких просьб не будет.

Девять запрошенных [прокурором] лет — наверное, это признак какого-то уважения к тому, что я делал. <…>

Относительно признавших показания — Юлика [Бояршинова], Игоря [Шишкина]: они действовали прагматично. Они не верят, что возможен какой-то другой исход. Я их понимаю.

Хотелось бы упомянуть всех, кто засветился в этом деле. В первую очередь, это УФСБ питерское, пензенское… МВД, которое выполняет приказы сотрудников ФСБ вообще без запинки, не задавая никаких вопросов, прокуратура, которую хватает только на то, чтобы писать отписки, чтобы пригласить полковника, чтобы он зачитал с бумажки, отказался от реплики, запросил девять лет. Непонятно, это ручное ведомство или это обещанные 10 лет? Мне обещали 10 лет сотрудники ФСБ — непонятно, чья это инициатива, прокуратуры или ФСБ. В принципе, не так важно.

Сотрудники следственного комитета, которые передают заявления от одного к другому, теряя все доказательства. Сотрудники ФСИН, которые отказываются регистрировать повреждения, которые обещают, что видеозаписи не будут утеряны — потом их, оказывается, удалили. Суды, которые избирали меру, продлевали её. Законодательная власть, которая пишет такие статьи. Замарались все. Как из этой ситуации выходить, я не знаю… Всё.

Илья Шакурский, 1996 г.р, антифашист и анархист, волонтёр в приюте для бездомных животных и на экологических акциях, музыкант панк-группы, на момент задержания — студент факультета физико-математических и естественных наук Педагогического института Пензенского государственного университета.

Приговор: 16 лет в колонии строгого режима.

«БОРЬБА С НЕНАВИСТЬЮ — САМОЕ ТЯЖЁЛОЕ, ЧТО МНЕ ПРЕДСТОИТ»

Из последнего слова Ильи Шакурского

17 января 2020 года

<…> Всё чаще я думаю, что мне предстоит в дальнейшем, если я получу срок, повторюсь, срок действительно серьёзный. Я уже представляю, что из себя представляют данные места, в которых мне предстоит находиться, и я всё думаю, что будет в дальнейшем происходить. То есть дело в том, что люди, которые осознают, за что они несут наказание, они в заключении чувствуют себя иначе, чем те, кто задаёт себе вопрос «за что?» Люди, которые совершили убийство, грабёж, я не знаю, другие какие-то преступления, они понимают, что когда-то совершили ошибку. Хорошо, если они понимают. И они понимают, за что несут наказание. Что в дальнейшем буду чувствовать я — этот постоянный вопрос «за что?», на который нет ответа. Он будет снова и снова зарождать ненависть внутри, которая будет постоянно пытаться поглотить меня полностью. Моё наказание в заключении — это борьба с этой ненавистью, и это, поверьте, наиболее тяжёлое испытание, которое мне предстоит. Потому что всё-таки хочу остаться собой и остаться тем человеком, каким являюсь.

Но если всё заключается только в том, что у меня находится в голове, — то, что называется моими взглядами. В детстве нас всегда учат не врать, говорить правду, и это является воспитательным процессом, и это то, чем человек должен руководствоваться в своей жизни. На всех судебных заседаниях мы неоднократно видели, как взрослые люди нагло оговаривают, врут и знают о том, какие это может понести последствия за собой. Они понимают, что от их слов зависит жизнь людей, и продолжают врать. Я хочу обратить внимание, что врут взрослые люди. То есть я, по сути, некоторым из них гожусь в сыновья, младшие братья. Я вот смотрю на них, а они врут. Я даже не знаю, как к этому относиться. Я не понимаю этого. Есть ложь незначительная — когда ты, там, обманул, что ходил в магазин, а на самом деле ты в магазин не ходил. А есть ложь, от которой действительно зависит жизнь человека. И вот мы наблюдаем именно такую ложь. В дальнейшем мы растём, начинаем более осознанно жизнь свою проживать, и нас учат помнить своих предков, героев, которые защитили нас от всемирного зла под названием «фашизм». Мы всё это осознаём, впитываем в себя. И после этого я нахожусь здесь, являясь убежденным антифашистом, выслушивая показания закрытого свидетеля, который является откровенным нацистом[15] [15]. И знаете, стоит, конечно, отдать ему должное, что он нашёл более гуманный способ решения… точнее, более гуманный способ борьбы с антифашистами — теперь они уже не стреляют в затылок нам в подъезде, они дают на нас лживые показания, спрятавшись за масками и стенами, говоря другим голосом. Наверно, сейчас этот человек ликует, радуется, что «вот, я победил! Теперь в моем городе нет этих антифашистов, которые разоблачали нашу деятельность. Я его переиграл, обманул».

И вот, возвращаясь к тому, что стоит чаще вспоминать о тех предках, в том числе о наших родственниках, которые победили вот это фашистское зло, и проводить параллели с действительностью, когда вот этот откровенный нацист сейчас находится дома, или я не знаю где. Я думаю, многие какой-то итог из этого подведут. К тому же, в дальнейшем, с самого раннего детства нас учат истине религиозных учений — возлюби ближнего своего. А здесь почему-то в голову мне всегда приходит то, что происходило со мной, и о тех обстоятельствах, которые я неоднократно описывал здесь на заседаниях. Знаете, я не могу ещё найти в себе силы даже не то чтобы возлюбить, просто нормально относиться к людям, которые применяли ко мне насилие. То есть они не просто побили меня, не просто наказали меня — это издевательство, садизм. И я пока что не знаю и, опять же повторюсь, не могу найти в себе сил понять этих людей.

Потом мы начинаем обучаться в школе, там мы изучаем литературу, историю, которая учит нас мудрости, формирует наши взгляды, учит нас опыту, который приобретался многими поколениями и доносился до нас. И во многом как раз таки классики литературы повлияли на формирование моих взглядов, в том числе мои земляки: Лермонтов, Куприн. А также (он не являлся моим земляком) Лев Николаевич Толстой. Я бы хотел процитировать его, он ещё давно писал книги, которые как раз у меня изъяли[16], о том, что «принципы свободы, равенства и братства, также, как и вытекающие из них меры, как были, так и остались, и останутся истиной. И до тех пор будут стоять как идеалы перед человечеством, пока не будут достигнуты».

По сути, этих же принципов всегда придерживался и я, поэтому я в них не вижу ничего преступного или запретного. Почему я всё это вообще говорю? А к тому, что все эти взгляды, мнение моё, оно не заносилось ко мне в голову агентами иностранных государств, какими-то вербовщиками и политическими деятелями. Это мнение сформировалось с помощью учебы, воспитания, развития. Но, может быть, здесь проблема заключается, как литературным языком выражаться, — проблема отцов и детей? Проблема непонимания поколений, когда, возможно, наши какие-то действия, наши убеждения не поняты более взрослым поколением, поэтому они пугают и кажутся преступными, кажутся слишком вызывающими? Может быть, да. Мы иногда ведём себя настолько вызывающе, что вызываем подозрения излишние. Но, опять же, скажу, что никто из нас не переступал грань дозволенного, никто из нас даже не собирался переступать эту грань.

В заключение своего выступления мне хочется, во-первых, попросить прощения у своих родных, своей семьи за то, что уже долгое время меня нет рядом с ними, и за то, что, возможно, мне ещё предстоит отсутствовать долгое время, помогать, оберегать. Мне хочется сказать спасибо всем присутствующим, что на протяжении всех судебных заседаний вы выслушивали моё мнение, давали мне возможность защищать себя. Мне хочется сказать спасибо всем без исключения, кто мне верил на протяжении всего этого времени, кто продолжает мне верить, кто помогал мне, кто поддерживал. Потому что во многом благодаря этой вере и поддержке я держусь и всё-таки остаюсь человеком. Также хочется извиниться перед людьми, по отношению к которым я, может быть, поступал эгоистично, плохо. Во многом я все свои какие-то плохие действия, ошибки я осознал. Что касается тех, кто совершал в отношении меня насилие и кто здесь нагло меня оговаривал, я с большим трудом, но всё-таки скажу, что я прощаю их за то, что они сделали со мной. Потому что мне не хочется, опять же, жить с постоянной ненавистью к этим людям, мне хочется всё это поскорее забыть, и, как можно выразиться, отпустить. Я продолжаю верить в любовь, дружбу, в те самые светлые чувства. И самое главное, в справедливость.

Василий Куксов, 1988 г. р., антифашист, волонтёр в приюте для животных, занимался музыкой, участвовал в фестивалях бардовской песни, выступал в Пензенской филармонии; работал инженером-конструктором.

Приговор: 9 лет лишения свободы.

«ТЮРЬМА, КАК НАПИСАНО В ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ,

ДОЛЖНА ИСПРАВЛЯТЬ ЧЕЛОВЕКА.

Я БЫЛ И ОСТАЮСЬ АНТИФАШИСТОМ, КЕМ Я ДОЛЖЕН СТАТЬ — ФАШИСТОМ?»

Из последнего слова Василия Куксова

17 января 2020 года

Мы с подсудимыми и с адвокатами прошли долгий путь, было много всего… Разные сложности были, мы с ребятами и не знакомы были — кроме Ильи [Шакурского], я никого не знал. Но я очень рад, что мы подружились. Всех подсудимых (как я понял за время судов, так как до этого мы практически не общались) объединяет, что мы все верим в добро и что-то лучшее. Это по-разному можно назвать, вегетарианство, антифашизм, мы схожи в этом. Мне жаль, что я не знал их раньше даже. Огромное уважение у меня, конечно, к Илье Шакурскому, очень приятно, что в такую минуту есть такой крепкий друг и товарищ рядом, но лучше бы он находился дома. Я до последнего времени надеялся, что сторона обвинения откажется от такого обвинения, возвратит дело на доследование, что-то изменится. Я до сих пор верю, что, может быть, что-то изменится, здравый смысл во всём этом возобладает. Я хочу сказать, что, в общем, мне не о чем жалеть. Многие говорят, знал бы, где упадешь, — соломку бы постелил. А я бы не подстелил никакую соломку. Я не жалею о дружбе с Ильей, о своих жизненных принципах, в которые я верю. Ведь судя по нашему процессу, упасть можно везде, даже абсолютно ничего для этого не делая, поэтому непонятно, куда нужно стелить эту соломку.

Чего-то плохого я не делал. Покажите мне того человека, которому хоть кто-то из нас причинил зло. Вот Илья правильно сказал, у него возникает вопрос — за что? Меня тоже волнует этот вопрос, и постоянно этот вопрос возникает, когда сидишь уже третий год, разбираешься в этих бумагах, что-то выписываешь, отмечаешь и думаешь, — вот зачем мне всё это надо? То есть просто ни за что взяли, посадили, сказали — вот тебе 39 томов, сиди с ними и разбирайся. Следователь мне ещё в середине следствия говорил, что этот процесс будет показательным: вас посадят, чтобы другим неповадно было. Антифашистам, анархистам. Чтобы не собирались, не кучковались. Но, по-моему, всем стало очевидно, что этот показательный процесс теперь работает в другую сторону. Я надеюсь, что есть ещё неравнодушные люди, которые наблюдают за этим, которые всё это осознают. Надеюсь, что когда-нибудь в будущем на каком-нибудь уроке права лектор придёт и скажет: «Сегодня мы рассмотрим дело, которое началось в 2017 году. Вот так делать нельзя, таких нарушений допускать никак нельзя».

Ещё, конечно, пару слов вообще про обвинение. Тысячу раз говорили, что абсурдно и так далее, но ведь это просто невозможно. Даже то, в чём нас обвиняют, просто невозможно. Ну это как — всемером какие-то перевороты. Я не могу этого понять… Это всё равно что найти группу грабителей, которые хотели ограбить банк с помощью телефона. И всё равно мы третий год здесь, никого это не волнует. Закон должен защищать человека, поддерживать принцип справедливости, правду, в конце концов, мораль. А какая мораль по поводу того же Зорина, в чём тут мораль? Человек оговорил друзей, и ему за это свобода. Ну как же… Нас с детства учат доброте, дружбе. Кому эти сказки добрые пишут, книги, потом просто вот так… Показательное поощрение, что Зорин так поступил — он молодец, а кто остался на своём, кто с самого начала говорит правду — тот сидит. Страдаем не только мы, не только я боюсь, что меня осудят, дадут мне большой срок. Да, конечно, я этого боюсь, не скрываю. Но ведь действительно страдают не только семь человек, — страдает вся наша семья.

Я уже начал говорить про смысл правосудия, я не особо владею юридическими терминами. Но вот что от меня хотят? Я об этом думаю постоянно. Тюрьма, как написано в законодательстве, должна исправлять человека. Что ещё во мне должно исправиться? Был я антифашистом, я и сейчас антифашист. Кем я должен стать — фашистом? Занимался я любительским спортом. А сейчас превратился в скелет, потерял здоровье. Какой прок, для кого это нужно? И так уже все настрадались. То, что произошло, уже имеет необратимые последствия. Заключение повлияло на наше здоровье, психику родственников, моя семья разрушена. С этим заболеванием я теперь просто изгой[17] [17]. Даже если я выйду из тюрьмы, как я пойду в гости к друзьям, у которых уже дети маленькие? Все от меня будут только сторониться. Ради чего всё это? Чтобы кто-то получил свои награды, премии?

Хотел бы сказать: то, что запросил прокурор, — это просто несообразно всему, что мы здесь слышали. Это сумасшедшее количество лет за какие-то походы, фримаркеты, акции. Я так и не понял, извините, какой я террорист, и цифры эти, это просто… Приговор — страшное слово в обиходе, но это я даже не знаю… Это я так думаю, а что думает Дима Пчелинцев[18] или Илья? Им же вообще…

По поводу того, что вообще осталось. Если честно, эти цифры, опять же, меня они поразили. Я просто не знаю, куда потом возвращаться. Мою жизнь растоптали, из-за этого ломать ещё и жизнь супруги я не хочу. Родители у меня пожилые люди, им по 60, то есть куда мне потом? Возвращаются туда, где ждут. Получается, что и возвращаться будет некуда. Наверное, на этой печальной ноте я и закончу.