Непоследние слова

ДЕЛО СВЕТЛАНЫ ПРОКОПЬЕВОЙ

Светлана Прокопьева, 1979 г. р., журналист, сотрудничала с «Радио Свобода» и радиостанцией «60FM». В феврале 2019 года против Прокопьевой возбуждено уголовное дело по статье о публичном оправдании терроризма. Поводом послужил авторский материал под заголовком «Репрессии для государства» с размышлениями о причинах поступка 17-летнего Михаила Жлобицкого, подорвавшего себя в здании УФСБ по Архангельской области («ФСБ фабрикует дела и пытает людей», — написал он перед этим). По данным «ОВД-Инфо», после самоподрыва Жлобицкого в России возбудили около 50 уголовных дел по статье об оправдании терроризма. Так, за комментарии в соцсетях о поступке Жлобицкого Иван Любшин получил 5 лет и 2 месяца, Сергей Арбузов — 5 лет колонии строгого режима, Александр Соколов — 2,5 года.

Свой текст Прокопьева зачитала в эфире радиостанции «Эхо Москвы», затем он был опубликован на сайте информагентства «Псковская лента новостей»:

«Сильное государство. Сильный президент, сильный губернатор. Страна, власть в которой принадлежит силовикам.

Поколение, к которому принадлежал архангельский подрывник, выросло в этой атмосфере. Они знают, что на митинги ходить нельзя — разгонят, а то и побьют, потом осудят. Они знают, что одиночные пикеты наказуемы. Они видят, что только в определенном наборе партий ты можешь безболезненно состоять и только определенный спектр мнений можно высказывать без опаски. Это поколение выучило на примерах, что в суде справедливости не добьёшься — суд проштампует решение, с которым пришёл товарищ майор.

Многолетнее ограничение политических и гражданских свобод создало в России не просто несвободное, а репрессивное государство. Государство, с которым небезопасно и страшно иметь дело».

Прокурор запрашивал журналистке 6 лет лишения свободы и запрет на профессию в течение ещё 4 лет. За Прокопьеву вступились десятки СМИ, Международная федерация журналистов, «Репортёры без границ», Совет по правам человека при президенте России. В 2020 году Прокопьева стала лауреатом Международной премии за свободу прессы.

Amnesty International потребовала, чтобы «антитеррористическое законодательство не использовалось для подавления критики правительства, прекращения публичных обсуждений и наказания независимых журналистов».

Правозащитный центр «Мемориал» признал Светлану Прокопьеву преследуемой по политическим мотивам.

Приговор: штраф в размере 0,5 млн. рублей.

«ВЛАСТЬ В РУКАХ ЦИНИЧНЫХ И ЖЁСТКИХ ЛЮДЕЙ

СТАНОВИТСЯ САМОЙ СТРАШНОЙ УГРОЗОЙ ДЛЯ БЕЗОПАСНОСТИ ГРАЖДАН»

Последнее слово Светланы Прокопьевой

3 июля 2020 года

Уважаемый суд! Продумывая своё выступление, я по привычке задалась вопросом: что такого важного я хочу сказать публике? Последнее слово обычно слушают внимательно, и неразумно потратить его просто на поиск сочувствия.

Сначала я решила рассказать, как нелепо наказывать за слова всей мощью уголовного преследования — насколько это неэффективно по сравнению с живым общественным осуждением. Судите сами: у нас перед глазами масса примеров, когда чиновник, или политик, или просто какая-нибудь знаменитость, сказав что-то глупое, грубое и оскорбительное, после скандала в кратчайшие сроки лишаются должностей и рекламных контрактов. Социальные сети реагируют быстро и чутко. Общество, следуя коллективному инстинкту самосохранения, само изживает язык вражды и ненависти.

И сравните с моим уголовным делом. Текст «Репрессии для государства» прочитали десятки, ну сотни человек, когда он вышел. Он не вызвал никаких волнений в народе. Но через полгода ко мне ворвались собровцы с автоматами, перевернули мой дом, забрали мои вещи — и вот мы уже второй год с привлечением экспертов выясняем, был ли там состав преступления. При этом опасный, по мнению Роскомнадзора, текст теперь прочитан сотнями тысяч людей, переведён на английский и получил известность в разных странах мира.

Другая тема, которую я думала затронуть, — это перевёрнутая пирамида права. Я журналист, и в основе моей профессии лежит конституционное право на свободу слова. Оно детализировано в федеральном законе «О СМИ», который обязывает журналиста информировать общество о значимых событиях и проблемах и даёт право публично высказывать своё личное мнение. Это моя работа, за неё меня и судят.

И вот на одной чаше весов — Конституция, а на другой — ведомственные инструкции Роскомнадзора. Сотрудница этого квазицензурного органа, увидев, что машина выискала текст со словом «теракт», осознала, что перед ней «серьёзная статья» и составила карточку «о нарушении» — толком не понимая, в чём именно нарушение, потому что специального образования у неё нет: «Я же не эксперт», — говорила она в этом процессе. Далее карточка, согласно инструкциям, пошла долгим бюрократическим путем от одной инстанции до другой, и в результате оказалось попрано не только конституционное право на свободу слова и мнений, не только статус журналиста, закреплённый в федеральном законе, но и сама основа права — презумпция невиновности, поскольку я, напомню, уже наказана отъемом вещей и денег, причём ещё даже до начала суда. Что характерно, ни один из госорганов, вовлечённых в процесс, не заметил и не устранил этот дисбаланс. Это уже говорит о нездоровье нашей правовой системы.

Но всё-таки есть ещё более важная тема. Привлечённый мною специалист, Юлия Александровна Сафонова, выступая перед судом, отметила, что государства сознательно ограничивают свободу слова, когда речь идет о возбуждении вражды и ненависти. Это причина, по которой в принципе становятся возможны уголовные дела «за слова». Позднее Юлия Александровна пояснила, что имела в виду. Она напомнила, что такие ограничения впервые стали появляться в законодательстве демократических стран после Второй мировой войны, когда мир осознал, к какой катастрофе привела нацистская пропаганда. Тогда ведь тоже были «просто слова». Это серьёзная проблема и ответственнейшая развилка: как, привлекая к борьбе с языком вражды силу закона и государственного принуждения, одновременно сохранить и свободу слова. Как избежать абсурдных уголовных дел, когда за личное мнение мне, например, грозит по запросу прокурора 6 лет лишения свободы и 4 года запрета на профессию. Или когда за комментарий в соцсети человек оказывается под арестом и затем в колонии. Мы же с вами прекрасно понимаем, как эти примеры далеки от слов и речей, которые привели в Бухенвальд и Освенцим.

Я много думала об этом и, кажется, поняла, в чём соль. Нацистская пропаганда, которая закончилась геноцидом целых народов, мировой войной и гибелью миллионов, была государственной пропагандой. Адольф Гитлер, организатор величайшего в истории преступления против человечности, был лидером государства. Геббельс, чьё имя стало нарицательным, был госслужащим — министром пропаганды. И рядовые исполнители Холокоста, те, кто расстреливал и пытал в концлагерях, тоже состояли на службе государства, они «действовали по инструкции» и «просто выполняли приказ».

Если обратиться к истории, мы увидим, что самые массовые убийства мирных людей были организованы силами государств. Культурная революция в Китае (порядка ста миллионов пострадавших) — официальная политика правящей коммунистической партии Китая в 1966–1976 годах. Большой террор в СССР (более полутора миллионов жертв за два года, 1937–1938 годы) проводился силами органов госбезопасности. Геноцид армян в 1915 году (1,1 миллиона жертв) был поддержан правительством Османской империи. Резня в Руанде (от полумиллиона до миллиона жертв среди народа тутси за четыре месяца 1994 года) была организована правительством хуту. Именно государственная власть, попавшая в руки циничных и жестоких людей, становится самой страшной угрозой для безопасности граждан. Допустив узурпацию власти преступным политиком, партией или хунтой, граждане рискуют лишиться всего — начиная от имущества и права на мнение и заканчивая свободой и правом на жизнь. Но преступная политика начинается не с преступного умысла — нет, власть всегда есть «высокие цели» и «благородные мотивы». Типа возрождения величия нации, защиты суверенитета или борьбы с внутренним врагом. Именно поэтому в преступную политику так легко вовлекаются рядовые исполнители, которые просто следуют инструкциям и выполняют приказы.

Репрессии развиваются постепенно. Невозможно предугадать, когда ограничение прав и преследование инакомыслия превратится в концлагеря и расстрелы. История говорит нам о том, что такое превращение возможно даже в самом культурном и цивилизованном обществе — при условии соответствующей государственной политики и пропаганды. Именно поэтому и нужна свобода слова — чтобы вовремя забить тревогу. Нужны независимые медиа, журналисты, оппозиционные политики и активисты, чтобы своевременно сказать правящему большинству: «Ау! Оглянитесь! Вы встаёте на скользкий путь!» Именно поэтому главным и основным объектом критики для СМИ всегда было и будет государство — система власти с аппаратом принуждения, способным стать инструментом массовых репрессий.

Мне не страшно критиковать государство. Мне не страшно критиковать правоохранительную систему и говорить силовикам, что они порою не правы. Потому что я знаю, что по-настоящему страшно станет, если я этого не скажу, если никто не скажет.

Я не претендую на истинное мнение — таких не бывает. Любой человек может заблуждаться и допускать ошибки, и не каждый раз критика справедлива. Но пусть лучше будет в том числе необоснованная критика, чем не будет вообще никакой. Чем больше идей мы обсуждаем, чем шире представленный спектр мнений — тем легче обществу принять правильное решение и выбрать оптимальный путь развития. Тем проще избежать новой гуманитарной катастрофы, от которой человечество, увы, не застраховано.

Я прошу уважаемый суд, принимая решение по моему уголовному делу, брать в расчёт не только докладные записки и протоколы, но и самые общие принципы, на которых строится наше общество. Это свобода слова, это статус журналиста, это миссия прессы. Я выполняла свою работу. Я не сделала ничего, что выходит за рамки моего профессионального долга. Никакого состава преступления в этом нет.