Нет голода неистовей

Глава 9

Если Лаклейн не хотел рассказывать ей, почему вышел из себя и разгромил в пух и прах их гостиничный номер — что ж, ее это устраивало. Надев юбку, рубашку и ботинки, Эмма повязала на голову свернутый шарф так, чтобы не было видно ушей и, разыскав в сумке свой ай-Под, пристегнула его к руке.

Ее тетка Мист называла устройство АПЭ, или “ай-Под — соска-пустышка Эммы”, потому что всякий раз, когда Эмма была раздражена или сердита, она включала музыку, чтобы “избежать конфликта”. Как будто это так уж ужасно и АПЭ не был создан как раз для таких случаев…

А прямо сейчас Эмма рвала и метала. Именно тогда, когда она уже было решила, что этот ликан вполне мог бы быть «ничего», и что его припадки в стиле «спятил-али-нет» уже позади, он снова повел себя по отношению к ней, как большой злой волк. «Но этот маленький поросенок тоже не промах», подумала Эмма. И прямо сейчас Лаклейн на всех парах мчался к тому, чтобы окончательно закрепиться в ее сознании законченным психом.

Его настроение менялось со скоростью автоматной очереди — от обжигающих объятий под дождем, когда он прижался своей голой грудью к ее, до грубых нападок, а затем вдруг нежного без-пяти-минут любовника в ванной вчера вечером. Лаклейн заставлял ее постоянно быть настороже, в досадном и утомительном состоянии, к которому она, похоже, уже начинала привыкать. Это чрезвычайно угнетало.

И вот опять. Он оставил ее в этой разгромленной комнате, не объяснив ни слова. А ведь она могла бы сейчас походить на тот сломанный стул.

Сдув с глаз упавший локон волос, Эмма заметила застрявшее в нем перо из подушки. Стряхнув его рукой, она осознала, что сердита на себя не меньше, чем на него.

В их первую ночь Лаклейн допустил, чтобы солнце обожгло ей кожу, а теперь, сегодня, снова выпустил когти — как тогда, когда искромсал бок автомобиля, — пока она мирно спала, ни о чем не подозревая.

Всю жизнь Эмма делала даже невозможное, чтобы оградить себя от любых неприятностей. И только затем, чтобы выбросить всю свою осторожность насмарку, когда дело коснулось него? Сколько всего семья сделала ради ее безопасности. Чтобы спрятать Эмму, переместила ковен в изобилующий существами Ллора Новый Орлеан, укрыла поместье во мгле. И все это только для того, чтобы теперь позволить ей умереть …?!

Укрыла поместье…? А зачем они это сделали? Она никогда не просыпалась до захода солнца, никогда не бодрствовала при свете дня. Окна ее комнаты всегда были закрыты ставнями, а сама Эмма спала под кроватью. Тогда откуда эти воспоминания о том, как она бежит по их темному дому днем?

Ее взгляд приковала внешняя сторона ладони, и тело в ту же секунду охватила дрожь. Впервые со дня ее бессмертия память об «уроке» всплыла в ее сознании с абсолютной ясностью….

Ее нянчила ведьма.

Эмма сидела на руках у женщины, когда домой вернулась Анника. Ее не было почти неделю, и когда малышка услышала, что та вернулась, она вырвалась из рук няни и сломя голову понеслась навстречу Аннике, выкрикивая ее имя.

Регина успела схватить и затащить Эмму в тень за миг до того, как та выбежала прямо на свет, льющийся через открытую дверь.

Дрожащими руками валькирия прижала малышку к груди и прошептала.

— Зачем ты это сделала?

Но тут же снова сжала ее в объятиях, пробормотав.

— Глупая маленькая пиявка.

К этому времени все уже спустились вниз. Ведьма униженно извинялась.

— Она зашипела, клацнув зубами. И я, испугавшись, отпустила ее.

Анника, не переставая, ругала дрожащую Эмму, пока в стороне не послышался голос Фьюри. Толпа расступилась, дав ей пройти.

Фьюри была в точности такой, какой ее и рисовало имя — наполовину Фурией. И она внушала настоящий страх.

— Выставьте ладонь дитя на солнце.

Лицо Анники стало белее мела.

— Эмма не такая, как мы. Она слишком хрупка…

— Она шипела и дралась, дабы заполучить желаемое, — прервала Фьюри. — Я бы сказала, она в точности такая, как мы. И так же, как и нас, боль научит ее.

— Она права, — сказала Кара, близнец Фьюри. Они всегда принимали сторону друг друга.

— Уже не впервые она оказывается на волосок от смерти. Лучше сейчас ладонь или лицо, чем потом ее жизнь. Не важно, в какой темноте мы держим поместье, если не можем удержать Эмму в его стенах.

— Я не сделаю этого, — сказала Анника. — Я …не могу это сделать.

— Тогда это сделаю я, — произнесла Регина, таща упирающуюся Эмму за собой.

Анника оставалась неподвижной, и хотя выражение лица валькирии было холодно, словно мрамор, по щекам бежали предательские слезы. Когда Регина подставила ладонь Эммы под луч солнца, малышка завопила от боли. Она, не переставая, кричала, моля Аннику о помощи, выкрикивая «за что» снова и снова, пока ее кожа, в конце концов, не загорелась.

Когда Эмма очнулась, Фьюри, склонив голову набок, так смотрела на нее своими глазами цвета лаванды, словно реакция Эммы ее удивила.

— Дитя, ты должна понять, с каждым днем эта земля все больше полнится опасностью, грозящей тебе смертью. И только осмотрительность поможет избежать гибели. Не забывай этот урок, ибо, если он повторится, боль будет куда сильнее.

Эмма упала на колени, а затем на четвереньки, хватая ртом воздух. Мелкие рубцы на внешней стороне ладони зудели. Не удивительно, что она была такой трусихой. Совсем не удивительно… совсем… совсем…

Эмма считала, что они спасли ей жизнь, а вышло, что они же и поставили ее под угрозу. Меньшее зло, что они выбрали, оказывало влияние на каждый день ее жизни. Эмма поднялась и, спотыкаясь, прошла в ванную, где ополоснула лицо водой. «Эм, возьми себя в руки», подумала она, ухватившись за край раковины.

К тому времени, как Лаклейн вернулся за ее чемоданом, эмоции Эммы достигли уровня полыхающего гнева, и она направила его прямо на заслуживающую того цель. Не сводя с него пристального взгляда, она стала резкими, сильными движениями демонстративно смахивать набивку подушек со своего багажа. Что заставило Лаклейна нахмуриться.

По дороге к машине Эмма с трудом сдерживала шипение и желание ударить ногой по внутренней стороне его коленки. Лаклейн повернулся и открыл для нее дверцу.

Как только они забрались внутрь и она включила зажигание, ликан сказал.

— Ты … все слышала?

— Слышала что? — выпалила она. — Как ты кромсал номер, словно безумный ниндзя?

Но, заметив его озадаченный взгляд, все же ответила.

— Нет, не слышала.

Эмма так и не попросила его разъяснить свое поведение. Хотя знала, что он хотел бы услышать ее вопрос, чувствовала это. Когда он так и не отвел взгляда, она сказала.

— Не дождешься, я в эту игру не играю.

— Ты ничего не скажешь?

Она сжала руль.

— Ты злишься? Не такой реакции я ожидал.

Эмма взглянула на ликана. Ее контроль над своими эмоциями и внутренний страх перед Лаклейном сейчас казались ничем по сравнению с тем, что еще совсем недавно она была на волосок от гибели.

— Я злюсь, потому что от смерти в твоих когтях меня отделял ровно дюйм. Что, если в следующий раз не будет даже этого дюйма? Во сне я чрезвычайно уязвима — беззащитна. А по твоей вине оказалась в подобной ситуации.

Какое-то время он просто смотрел на нее, не отрывая глаз, а затем выдохнул и сказал то, чего она никак не ожидала услышать.

— Ты права. И раз это случилось во время сна, я больше не буду спать рядом.

В памяти Эммы сразу же всплыло его влажное и такое теплое тело, прижимавшееся к ней. Она не хотела отказываться от этого, осознание чего заставило ее гнев разгореться еще сильнее.

Пока Эмма настраивала на ай-Поде плей-лист с «Агрессивным женским роком», Лаклейн, напряженный, натянуто сидел на своем месте.

— Что это? — спросил он, словно не смог удержаться.

— То, что воспроизводит музыку.

Указав на радио, он добавил. — Разве не это воспроизводит музыку?

— Воспроизводит, но не мою музыку.

Он удивленно поднял брови.

— Ты пишешь музыку?

— Программирую, — ответила она, и с безграничным удовлетворением вставила в уши наушники — отгородившись от него.

Спустя пару часов, Лаклейн указал ей на въезд в городок под названием Шрусбери.

— Зачем мы здесь останавливаемся? — спросила она, вытащив наушники из ушей и сворачивая на дорогу.

— Я еще не ел сегодня, — ответил ликан, словно ему было неудобно в этом признаваться.

— Уж догадалась, что остановки на обед ты не делал, — ответила она, удивляясь собственному язвительному тону. — Что будешь? Что-нибудь по-быстрячку?

— Я видел те заведения. Чувствовал исходящие от них запахи. В них нет ничего, что способно придать мне силы.

— Ну, тебе виднее. Это не моя епархия.

— Я в курсе. Поэтому дам тебе знать, когда почувствую подходящее место, — ответил он, указывая ей направление по главной улице к рынку на окраине города, где находились различные магазинчики и рестораны.

— Здесь наверняка что-нибудь найдется.

Тут Эмма заметила подземную парковку — которые просто обожала, как и все подземное — и заехала внутрь.

Припарковав машину, она спросила.

— Ты ведь возьмешь еду с собой? На улице холодно.

К тому же здесь где угодно могли таиться вампиры. А раз уж она оказалась замешана во всю эту ликанскую хрень, то могла рассчитывать хотя бы на небольшую программу по защите вампира.

— Ты определенно пойдешь со мной.

Она наградила его бессмысленным взглядом. — С какой целью?

— Ты останешься рядом, — настоял он, открыв ее дверцу и становясь перед ней. Ощущая какую-то тревогу, Эмма заметила, что он, прищурившись, осматривает улицу.

Когда он взял ее за руку и потянул за собой, она воскликнула. — Но я не захожу в рестораны!

— Сегодня зайдешь.

— О, нет, нет, — пролепетала она, умоляя взглядом. — Прошу, не заставляй меня туда идти. Я могу подождать снаружи. Я подожду снаружи. Обещаю.

— Я не оставлю тебя одну. И тебе следует к этому привыкнуть.

Она старалась упираться ногами, но, учитывая его силу, это была бессмысленная попытка.

— Нет, не следует. Мне никогда не придется в них бывать. Не к чему и привыкать.

Он остановился и повернулся к ней лицом. — Почему ты боишься?

Эмма отвела взгляд, не ответив на вопрос.

— Отлично. После тебя.

— Нет, подожди! Я знаю, что не привлеку внимание людей, но я…я не могу выносить, когда все смотрят в мою сторону и видят, что я не ем.

Он поднял брови от удивления. — Не привлечешь внимание? Ну да, совсем ничье, только мужчин от семи лет и до гробовой доски.

С этими словами он потянул ее дальше.

— То, что ты сейчас делаешь — жестоко. И я этого не забуду.

Лаклейн обернулся и увидел тревогу в ее глазах.

— Тебе не о чем волноваться. Ты не можешь мне просто поверить?

Но, заметив ее свирепый взгляд, добавил. — В этом.

— Это что, цель всей твоей жизни — сделать меня несчастной?

— Тебе не помешает расширить кругозор.

Она было открыла рот, чтоб поспорить, но он резко прервал ее. — Пятнадцать минут. Если ты все еще будешь чувствовать себя некомфортно, мы уйдем.

Эмма знала, что пойдет так или иначе, знала, он дает ей лишь иллюзию выбора. — Я пойду, если сама выберу ресторан, — произнесла она, пытаясь обрести хоть крупицу контроля.

— Идет, — ответил ликан. — Но у меня будет право на одно вето.

И только они вышли на людную улицу, вливаясь в поток людей, как она вырвала руку из его хватки и, расправив плечи, вздернула подбородок.

— И это помогает держать людей на расстоянии? — спросил он. — Та надменность, что ты примеряешь на себя, словно наряд, как только выходишь на люди.

Эмма взглянула на него искоса.

— Если бы только это работало со всеми …

Вообще-то, это и работало со всеми, кроме него. Этому трюку ее научила тетка Мист. Все считали ее такой чванливой, бессердечной сукой, с повадками бродячей кошки — никому и в голову не могло прийти, что она бессмертная язычница двух тысяч лет отроду.

Эмма бросила взгляд на аллею и заметила пару подходящих местечек для ужина. Широко и злобно ухмыльнувшись про себя, она показала в сторону суши-бара.

Принюхавшись украдкой к исходящим оттуда запахам, Лаклейн сердито на нее глянул.

— Вето. Выбери другой.

— Ладно, — в этот раз она показала в сторону ресторана, к которому прилегал фешенебельный клуб. Эмма могла почти побиться об заклад, что это был бар. Она бывала в парочке таких заведений. Ведь как бы там ни было, она жила в Новом Орлеане, в городе, считающимся мировым лидером по части похмельного синдрома.

Он, несомненно, хотел отклонить и этот ее выбор, но, заметив приподнятые брови Эммы, бросил на нее злобный взгляд и, схватив снова за руку, поволок за собой.

Управляющий ресторана горячо их поприветствовал и подошел к Эмме помочь снять пиджак. Но вдруг позади нее что-то произошло, что-то, что заставило управляющего вернуться на свой подиум заметно побледневшим.

Эмма почувствовала, как напрягся Лаклейн.

— Где остальная часть твоей блузки? — вызверился он.

Спина была абсолютно голой, если не считать двух завязанных бантиком тесемок, что удерживали края блузки вместе. Она не думала, что ей придется снимать пиджак этим вечером, и даже если бы такое случилось — к тому времени ее спина должна была бы быть прижата к темно-серой коже салона.

Но сейчас, обернувшись через плечо, она изобразила абсолютную невинность.

— А что не так? Что ж, наверно, теперь мне придется подождать снаружи.

Лаклейн взглянул на дверь, по-видимому, обдумывая их уход, и Эмма не смогла скрыть своего самодовольного выражения. Но, прищурившись, он выпалил.

— Тем лучше, так их взгляды будут куда ощутимее.

И провел по ее спине внешней стороной когтей.