Нет голода неистовей

Глава 24

Когда Эмма проснулась, то почувствовала, что находится в объятиях Лаклейна. Ее лицо было уткнуто в его грудь, в то время как его пальцы нежно перебирали пряди ее волос. Не успела она разозлиться на то, что он снова перенес ее на кровать, как тут же осознала, что они лежали на полу в горстке ее одеял.

В сознании Эммы тут же всплыло недавнее сновидение.

Она видела Лаклейна на какой-то войне, имевшей место быть много веков назад. Он как раз коротал время между битвами. Гаррет и Хит — его братья? — и несколько других ликанов разговаривали о своих будущих парах, размышляя о том, как те будут выглядеть. Они говорили на гаэльском, но Эмма понимала каждое слово.

— Я лишь говорю, что было бы славно, окажись она фигуристой, — сказал тот, которого звали Юлиам. При этом наглядно продемонстрировав, что он имел в виду, сложив ладони чашами перед грудью.

Другой ликан продолжил:

— А моей будет достаточно славного задка, который было бы приятно помять ночью…

Едва мимо прошел Лаклейн, как компания тут же стихла, не желая говорить о таких вещах в его присутствии.

Лаклейн был самым старшим из них и ждал дольше остальных. Целых девятьсот лет.

Ликан направился к ручью около их лагеря, с легкостью преодолевая валуны несмотря на тяжесть кольчуги. Оказавшись на берегу, он стал на колени у тихой заводи и нагнулся, чтобы ополоснуть лицо.

На какую-то секунду его отражение побежало рябью по поверхности воды. У него были длинные волосы и неровный шрам на лице. Он не брился уже несколько дней.

Лаклейн показался Эмме просто умопомрачительно красивым, и она отреагировала на тот образ из сна, почувствовав, как внутри все сжалось.

Сев на корточки, он поднял глаза к синему небу. И Эмма ощутила удивительное тепло, исходящее от солнца, словно сама была там. Но тут же, Лаклейна, будто волной, накрыло чувство пустоты.

«Почему я не могу отыскать ее?»

Эмма моргнула. Ведь это она была ею. Той, которую он так долго искал…

Она видела в его глазах ярость, замешательство, ненависть, но еще ни разу — такого беспросветного отчаяния, какое читалось в этот момент в его отражении.

— Хорошо спалось? — спросил он, пророкотав слова.

— Ты спал здесь, со мной?

— Угу.

— Почему?

— Потому что ты предпочитаешь спать здесь. А я предпочитаю спать с тобой.

— А я права голоса, конечно же, не имею.

Проигнорировав ее замечание, Лаклейн произнес:

— Я хочу тебе кое-что дать, — он повернулся и достал… золотое ожерелье, то самое, которое она видела во сне. Украшение буквально приковало к себе ее взгляд, гипнотизируя. Наяву оно выглядело еще прекраснее.

— Тебе нравится? Я не знал твоих предпочтений, потому долго гадал, что подарить.

Эмма не могла отвезти от колье глаз, пока оно, словно маятник, покачивалось из стороны в сторону. Это доказывало, что валькирская слабость перед украшениями была свойственна и ей. Хотя, даже завороженная подарком, она про себя зло ухмыльнулась.

— Ни за что не упущу возможности покрасоваться в нем перед Кассандрой, — тихо произнесла она, сама того не заметив.

Лаклейн поймал ладонью украшение, разорвав зрительный контакт.

— Зачем тебе это?

И как часто бывало, когда Эмма хотела солгать и не могла, она ответила вопросом на вопрос:

— Разве то, что ты купил мне украшение, не заставит ее ревновать?

Лаклейн все еще не понимал.

— Ну, очевидно же, что она хочет тебя себе.

— Ты права, так и есть, — произнес он, удивив ее своей честностью. — Но она уехала. Я отослал ее прочь и приказал не возвращаться до тех пор, пока ты того не пожелаешь. Я не позволю, чтобы ты чувствовала себя неуютно в своем собственном доме.

— Это не мой дом, — выдавила Эмма, стиснув зубы. Она попыталась оттолкнуть его, но он удержал ее за плечо.

— Эмма, это твой дом независимо от того, принимаешь ты меня или нет. Всегда был и всегда будет.

— Мне не нужен твой дом и не нужен ты, — прокричала она, вырвавшись из его хватки. — Особенно после того, как заставил меня страдать.

Лаклейн весь напрягся, выражение его лица вмиг стало мрачным. Сейчас он выглядел так, словно потерпел величайшую из неудач.

— Скажи мне, когда?

— Когда солгал. Мне было… очень больно.

— Я не хотел тебе лгать, — он убрал волосы с ее лица. — Но я посчитал, что ты была не готова услышать всю правду. К тому же я тогда почувствовал присутствие вампиров и боялся, что ты убежишь.

— Но ты также удерживаешь меня вдали от семьи. Это причиняет еще большую боль.

— Я отвезу тебя к ним, — выпалил он. — Я должен встретиться кое с кем из клана, затем мне придется ненадолго уехать. Но после, я сам отвезу тебя к родным. Однако сама — ты не можешь ехать.

— Почему?

— Я не спокоен. Эмма, мне нужно, чтобы ты привязалась ко мне. Я знаю, что это не так и боюсь тебя потерять. Твои родные разрушат все, чего я успел достичь в наших отношениях.

Анника наверняка скажет Эмме, что та сошла с ума.

— Я знаю, что стоит тебе только переступить порог ковена, и мне придется пройти все круги ада, чтобы вернуть тебя.

— И ты, конечно же, просто обязан меня вернуть.

— Да. Я не могу потерять тебя, едва лишь отыскав.

Эмма потерла лоб.

— Как ты можешь быть столь уверен? Для кого-то, кто не является ликаном, это все кажется слишком невероятным. Я имею в виду, ты знаешь меня всего неделю.

— А ждал всю свою жизнь.

— Это не значит, что я сразу буду твоей. Или что — непременно должна быть.

— Конечно, нет, — тихо произнес он, — но то, что ты здесь — уже доставляет мне несказанное удовольствие.

Эмма попыталась проигнорировать то тепло, которое вызвали в ней его слова, как и тот сон.

— Эмма, ты выпьешь из меня?

Она поморщила носик. — От тебя воняет алкоголем.

— Я чуточку выпил.

— Тогда я пас.

Лаклейн помолчал какое-то мгновение, затем протянул ей колье.

— Я хочу, чтобы ты это надела.

Он придвинулся к ней и застегнул украшение на ее шее. Отчего его собственная шея оказалась прямо у рта Эммы.

Она заметила царапину, когда ее губы оказались всего в каких-то паре дюймов от его горла.

— Ты порезался, — пробормотала она в изумлении.

— Разве?

Эмма облизала губы, стараясь не поддаться соблазну.

— Ты… о, Боже… отодвинься от меня, — прошептала она, жадно глотая воздух.

И уже через мгновение почувствовала его ладонь на своем затылке. Притянув Эмму к себе, Лаклейн прижал ее рот к своему горлу.

Она пыталась высвободиться, сопротивлялась, но он был слишком силен. И она сдалась. Не в силах совладать с собой, она начала медленно облизывать его кожу, наслаждаясь вкусом и тем, каким напряженным было его тело, напряженным — она знала наверняка — от наслаждения.

Издав протяжный стон, Эмма вонзила клыки в его горло и сделала первый глоток.