Нет голода неистовей

Глава 8

Они уже подъезжали к Лондону, когда Лаклейн указал Эмме в сторону роскошного отеля, который консьерж заказал для них заранее. Пока они регистрировались, ликан не упустил возможности осмотреть каждую деталь окружающей его обстановки.

Эмма выглядела очень расстроенной, прося его дать ей кредитную карту. А когда он забрал ее следом у клерка, казалось, огорчилась еще сильнее. Но о сумме расходов не промолвила и слова.

Он не думал, что она молчит, поскольку верит — он вернет ей эти деньги. Скорей всего, она просто хотела любой ценой бросить вести машину. По-видимому, поездка оказалась для нее весьма тяжелой.

Лаклейн осознавал, что это ему следовало сидеть за рулем, тем самым беря на себя обязанность доставить их в Киневейн, но был вынужден взвалить эту задачу на Эмму. Из-за его незнания мира и отсутствия навыков вождения, она находилась в состоянии крайней изможденности, а огни встречных машин снова и снова причиняли боль ее чувствительным глазам.

Когда она, уже в отеле, попросила две комнаты, Лаклейн ударил рукой по столу регистрации и, даже не потрудившись скрыть когти, рявкнул.

— Одну.

Он понял, что Эмма не стала бы устраивать сцены на людях — немногие в Ллоре осмелились бы на такое — потому ничего и не сказала на это в ответ. Но, когда посыльный провожал их к номеру, она, нахмурив лоб, шепотом произнесла.

— Это не входило в уговор.

Должно быть, она все еще была расстроена из-за случившегося прошлой ночью. Ведь еще каких-то двадцать четыре часа назад, она, взглянув на него с тоской в глазах, прошептала: «Ты пугаешь меня».

Обнаружив, что его ладонь сама тянется, чтобы пригладить ее волосы, Лаклейн нахмурился и быстро отдернул руку.

Пока он давал посыльному на чай, Эмма, пошатываясь, прошла мимо него в просторный номер-люкс. Закрыв дверь, ликан увидел, что она почти в полудреме падает на кровать.

Он знал, что Эмма измождена вождением, прекрасно осознавал, как изнурительна дорога. Но как она могла оказаться настолько истощенной? Обычно бессмертные были практически неутомимы. Возможно, все дело в состоянии, о котором говорила Эмма? Если она питалась в этот понедельник и не получала никаких серьезных травм, тогда что с ней было не так?

Неужели это последствия шока от того, что он с ней сделал?

Быть может, она хрупка внутри также, как и снаружи?!

Стянув с нее за воротник пиджак — что оказалось совсем не тяжело, поскольку ее руки безвольно повисли — Лаклейн обнаружил, как напряжены ее шея и плечи. Причиной чему, несомненно, стало вождение, а не его столь длительное присутствие рядом.

Ощутив, что ее кожа прохладна на ощупь, он пошел и набрал в ванну воды. Затем вернулся и, перевернув Эмму на спину, стянул с нее блузку.

Она слабо попыталась оттолкнуть его руки, но он проигнорировал ее протесты.

— Я набрал для тебя ванну. Не годится ложиться спать в таком состоянии.

— Тогда я сама.

Когда он снял один сапог, ее глаза полностью открылись и встретились с его.

— Пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты видел меня раздетой.

— Почему? — спросил он, вытянувшись возле нее на кровати. Ликан подхватил белокурый локон и, не отрывая взгляда от ее глаз, провел его кончиком вдоль изящного подбородка. Ее кожа была такой необычайно бледной, что, казалось, ничем не отличалась от цвета белков глаз, обрамленных бахромой густых ресниц. Зрелище завораживало.

И отчего-то погружаться в глубину этих глаз было до боли привычно.

— Почему? — нахмурилась она. — Потому что я стесняюсь.

— Я оставлю на тебе белье.

Эмма действительно просто мечтала принять ванну. Это было единственной вещью, которая смогла бы ее согреть.

Когда она закрыла глаза и задрожала, он принял решение за нее. И, прежде чем Эмма успела пробормотать еще один протест, Лаклейн раздел ее до белья. Затем, полностью обнажившись, подхватил ее на руки и опустился в огромную ванну с горячей водой, расположив Эмму между своих ног.

Когда ее рука коснулась его поврежденной ноги, Эмма вся напряглась. Лаклейн был совершенно обнажен и возбужден, а ее белье вряд ли можно назвать преградой, учитывая то, что он безошибочно выбрал «танга». Одну руку он положил ей на плечо, и уже через секунду Эмма почувствовала, как палец другой руки скользит по тонкой тесемке белья.

— Мне это нравится, — прорычал он.

И только она собралась выпрыгнуть из воды, как Лаклейн убрал ее волосы вперед и, положив ей на шею ладони, надавил большими пальцами.

К своему стыду, Эммалин застонала. Громко.

— Расслабься, существо.

Несмотря на все попытки Эммы отстраниться, Лаклейн прижал ее спиной к своей груди еще теснее. Когда она полностью налегла на его эрекцию, он втянул в легкие воздух и содрогнулся, вызвав в теле Эммы ответный жар. Но Эмма тут же выпрямилась, испугавшись, что он захочет с ней переспать. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять — так они не смогут подойти друг другу.

— Тише, — сказал он, продолжая умело разминать ее напрягшиеся плечи. Когда он вновь придвинул Эмму к себе, она боролась уже с собой, радуясь, что никто не видит этих жалких попыток. Ликан заставил ее полностью лечь на него, и она обмякла всем телом.

Чего никто об Эмме не знал, так это того, что она любила, когда к ней прикасались. Просто обожала. И особенно потому, что случалось это крайне редко.

При том, что ее семья тяготела к спартанскому образу жизни, желая закалить Эмму, как личность. Только одна из ее теток, Даниела Ледяная Дева, казалось, понимала ее стремление из-за того, что сама не могла ни к кому прикоснуться или же ощутить касание к своей ледяной коже, не испытав при этом сильнейшей боли. Да, Даниела понимала, но отчего-то совсем не тосковала по этому чувству, не испытывала нехватки в нем. Тогда как Эмма думала, что медленно умрет без этого ощущения.

Существ Ллора, которые могли бы подойти ей на роль любовников — таких, как добрые демоны — было слишком мало в Новом Орлеане, да и те все крутились около поместья еще с самого ее детства. Отчего Эмма считала их всех старшими братьями. Только с рогами.

А немногие демоны, оказывавшиеся незнакомцами, отнюдь не выстраивались в шеренгу, горя желанием быть приглашенными в ковен. Даже они находили Валгаллу, их окутанный туманом дом в заводи, с постоянно раздающимися в нем криками и часто бьющими молниями, ужасающим.

Несколько лет назад Эмма уже было осознала, что так и останется одинокой, но ее совершенно неожиданно позвал на свидание милый и невероятно привлекательный парень с вечерних курсов, которые она посещала. Он пригласил ее выпить на следующий ДЕНЬ чашечку КОФЕ. Эмма сразу возненавидела все кафешки уже только за само их существование.

Тогда она поняла, что ей никогда не быть ни с кем-то из ее расы, ни с большинством тех, кто не относился к таковой. Так как рано или поздно они узнали бы, кем она являлась. Потому Эмма так и не смогла найти себе кого-то. Дневной сеанс в кино? Обед и аперитив? Пикник? — Ей не видать ничего из этого, а, следовательно…

Позднее, желая узнать, что теряет, она познакомилась с одним человеком, совершенно «случайно» налетев на него на улице. И поняла, что теряет она многое. Теплые прикосновения, притягательный мужской запах.

И осознание этого причиняло боль.

Но теперь рядом с Эммой был свирепый, но божественно привлекательный ликан, который, похоже, не мог оторвать от нее своих рук. И она боялась, что, даже ненавидя Лаклейна, станет как губка впитывать каждое его прикосновение, умолять, только бы снова почувствовать его руки на своем теле.

— А если я засну? — тихо спросила она, отчего ее легкий акцент стал более заметен.

— Засыпай. Я не против, — ответил он, продолжая разминать ее шею и хрупкие плечи.

Из горла Эммы вновь вырвался стон, и в этот раз она сама откинула голову ему на грудь. Казалось, еще никто вот так не касался Эммы. Ее капитуляция не подразумевала согласия на секс, но Лаклейн решил, что сейчас она готова отдать все, только бы он не останавливался.

Вампирша словно изголодалась по ласке.

Он припомнил свой клан и былые дни. Там никто не боялся быть грубым или резким. Мужчины всегда находили какой-то предлог, чтобы прикоснуться к своим женщинам. И если ты сделал что-то хорошо, то буквально получал сотню хлопков по спине. Большую часть времени Лаклейн проводил в окружении семьи, с одним ребенком, сидящим у него на плечах, и парочкой других, вцепившихся в его ноги.

Он представил себе Эмму пугливой малышкой, взрослеющей в Хельвите, вампирской цитадели, расположенной в России. Хотя их крепость была украшена золотом, она оставалась затхлым и темным местом — что ему было известно, как никому другому, учитывая, сколько времени он провел в их темнице. По сути, Эмма даже могла находиться там, когда его заковывали в кандалы, если, конечно, к тому времени уже не отправилась в Новый Орлеан.

Вампиры, что населяли Хельвиту, были также холодны, как и их обиталище. Они бы совершенно точно не стали прикасаться к Эмме с любовью — Лаклейн еще ни разу не видел, чтобы вампир вообще выказывал любовь. И если она так сильно нуждалась в ласке, то как же могла обходиться без нее?

Он подозревал, что у нее долго не было мужчины. Но теперь Лаклейн знал — если у Эммы кто-то и был, то он не оказывал ей и части должного внимания. Поэтому она правильно сделала, избавившись от него.

Лаклейн припомнил сейчас, что, когда они принимали вместе душ, теснота ее плоти и реакция на ласки заставили его задуматься — была ли она вообще когда-либо с мужчиной. Но сейчас, как и тогда, он отверг это предположение. Вряд ли она могла остаться девственницей — не многие бессмертные смогли бы жить веками в воздержании. Эмма просто была очень хрупка, и, как сама признала — застенчива.

Воспоминания о ее тесной плоти заставили его член болезненно затвердеть. Приподняв ее на свои колени, он повернул Эмму к себе боком. Вампирша сразу вся напряглась, почувствовав упирающейся в ее попку член.

Лаклейну с трудом удавалось сдерживать свои порывы. Ее шелковое белье, на вид состоящее из пары тонких тесемок, открывало картину, прекраснее которой, он, казалось, не мог себе даже представить. Лаклейн открыл было рот, чтобы попросту сообщить ей, что намерен приласкать ее между ног, а затем насадить на свой член. Но не успел и слова вымолвить, как ее изящные, бледные руки легли ему на грудь, создав резкий контраст с цветом его кожи. Какое-то мгновение она медлила, будто ожидая от него какой-то реакции. И когда он ничего не предпринял, она прижалась к нему щекой и заснула.

Лаклейн откинул голову назад, и, нахмурившись, взглянул на нее, пораженный увиденным. «Что за?! Она что, только что доверилась ему? Доверилась, что он не возьмет ее во сне? Черт возьми. Зачем ей это делать?»

Выругавшись, он вытащил Эмму из воды.

Ее слегка сжатые в кулачки ладони все еще лежали у него на груди. Он вытер ее полотенцем и положил на кровать. Белокурые волосы с влажными от воды кончиками разметались по покрывалу, наполняя его легкие изысканным ароматом. Дрожащими руками Лаклейн стащил с Эммы порочное белье. И тут же при виде ее наготы про себя застонал, готовый раздвинуть изящные ноги и наброситься на нее с неистовством зверя.

— Можно мне поспать в одной из твоих рубашек? — вдруг спросонья пробормотала она.

Сбитый с толку, Лаклейн отшатнулся, сжав ладони в кулаки. С чего бы ей хотеть надевать что-либо из его одежды? И отчего он сам хотел этого не меньше?

Лаклейн просто умирал от желания, до боли жаждал оказаться сейчас внутри нее, и все же, отвернувшись, он направился к своему чемодану. При таком раскладе ему придется пойти в душ и самому довести себя до пика. Как иначе он сможет продержаться целый день рядом с ней?

Лаклейн надел на Эмму одну из своих маек, в которой она почти утонула, и укрыл одеялом. Едва он подтянул покрывало к ее подбородку, как она резко проснулась и села в кровати. Покосившись на него, Эмма взглянула в сторону окна, и, собрав одеяло с подушками, кинула их на пол.

Наконец, устроив постель, она устроилась возле кровати. Подальше от окна.

Но когда Лаклейн собрался снова положить ее на постель, она прошептала.

— Нет! Я должна быть здесь. Мне нравится внизу.

Ну конечно, ей нравилось. Вампиры спали в низинах, темных углах или под кроватями. Будучи ликаном, он всегда знал, где именно искать кровососов, когда хотел поотрубать им головы до того, как они успеют проснуться.

С этой мыслью гнев разгорелся в нем с новой силой.

С него хватит.

С этого момента она будет спать с ним. И он даже слышать не хочет об этом странном обычае своего врага.

— Я больше не позволю, чтобы тебя опалило солнце. Но ты должна отвыкнуть спать на полу.

— Откуда вдруг столько участия?

Просто ты слишком долго была вне моей постели.

Израненное тело Анники лежало под завалом из кирпичей. А она, совершенно беспомощная, могла лишь наблюдать, как демон отмахивается от стрел Люсии, словно от мошек.

Во что ни она, ни Люсия просто не могли поверить. Будучи обреченной испытывать неимоверную боль при каждом промахе, Люсия внезапно пронзительно закричала и, уронив лук, упала. Корчась от боли, она снова и снова сотрясала Валгаллу воплями агонии, пока все окна и лампы в поместье не разбились вдребезги.

Вдруг вдалеке послышался вой ликана. Глубокий, гортанный рев, полный ярости.

Вокруг царила тьма. И лишь кое-где снаружи мерцали и гасли газовые фонари, вторя вспышкам молний, сотрясающим землю.

В свете фонарей глаза Иво, казалось, пылали красным пламенем, а с лица не сходило довольное выражение.

Внезапно в дальнем углу снова тайно появился Лотэр, но так там и остался стоять, ничего не предпринимая. Вокруг эхом все еще разносились крики Люсии. В ответ на которые — но уже ближе? — вновь заревел ликан.

Регина осталась совсем одна против троих.

— Уходи, Регина, — с трудом выдавила Анника.

Вдруг… внутрь метнулась чья-то тень.

Белые зубы, клыки. Бледно-голубые глаза, светящиеся во тьме.

Оно подкралось к Люсии, склонившись над извивающимся телом валькирии, а Анника, совершенно беспомощная, ничем не могла ей помочь. В малых промежутках между вспышками тень почти походила на человека. Но стоило ударить очередной молнии, как перед ними представал зверь — мужчина, тело которого скрывала тень чудовища.

Никогда еще Анника не хотела обрести свою силу так, как сейчас. Она жаждала смерти зверя. Медленной, болезненной.

Существо поднесло когтистую лапу к лицу Люсии.

Анника просто не могла вынести того, как…

Оно пыталось смахнуть слезы Люсии? Взяв валькирию на руки, он прошел в угол и положил ее там, заслонив столом.

Но почему оно не вырвало ей глотку?

Выпрямившись во весь рост, существо с неистовой яростью накинулось на вампиров, став сражаться бок о бок с шокированной, но быстро приспособившейся Региной. Когда, наконец, двое вампирских прихвостней были обезглавлены, Иво и рогатый в одночасье сбежали, переместившись.

Загадочный Лотэр, кивнув, также последовал их примеру.

А ликан тут же кинулся к Люсии, склонился над напуганной и пришедшей в ужас валькирией. Но стоило Аннике моргнуть, как зверь исчез, покинув дрожащую Люсию.

— Что за хрень? — выкрикнула Регина, став, словно в трансе, выписывать круги по комнате.

В этот момент вернулась Кадерин Бессердечная, и, перепрыгнув через усеянный стеклом порог, прошла в дом. Известная своим хладнокровием, она произнесла с небольшим упреком. — Объяснись, Регина.

Затем, шагнув в зону боевых действий — результат которых заставил приподнять брови даже ее — стала не спеша вытаскивать свои мечи из узких ножен на спине.

— Анника! — закричала Регина, пробираясь через гору кирпичей к сестре. Анника попыталась ответить, но не смогла. Еще ни разу в жизни она не чувствовала себя такой беспомощной, никогда не была ранена так тяжело.

— Что тут произошло? — спросила Кадерин, осматривая дом в поисках врага. Она держала оружие легко, медленно вращая мечи в руках, так что движения ее кистей выглядели плавными, как течение воды. Когда Люсия выползла из-за стола, Кадерин направилась к ней.

— На нас напали вампиры. И навестил ликан, с которым ты, ко всему прочему, только что разминулась, — быстро пробормотала Регина, продолжая пробираться сквозь груду кирпичей к Аннике. — Прям долбанное сборище монстров… Анника?

Валькирии удалось протиснуть руку сквозь завал. Схватившись за ладонь сестры, Регина вытащила ее из-под обломков.

Как в тумане, Анника заметила Никс, восседавшую на перилах лестницы второго этажа.

— Как некрасиво — забыть разбудить меня в самый разгар веселья, — обидчивым тоном произнесла она.

Эмма проснулась сразу на закате и тут же нахмурилась, припомнив подробности всего, что произошло утром.

Смутно она вспомнила Лаклейна и его большие, теплые ладони, разминавшие ее затвердевшие плечи, вырывавшиеся у нее стоны, пока он массировал ее шею и спину.

Возможно, Лаклейн не был таким уж безумным и грубым животным. Эмма знала, что он хотел заняться с ней любовью, чувствовала силу его желания, и все же он сдержался. Позже она услышала, как он вернулся из душа и лег рядом с ней в кровать. Его кожа была все еще влажной и такой теплой, когда он прижал ее попку к своим бедрам, положив ее голову на свою вытянутую руку. Эмма чувствовала его растущую эрекцию. Но он лишь выдавил что-то на незнакомом языке, будто выругался, и так ни разу и не воспользовался положением, чтобы удовлетворить свое желание.

Она ясно осознавала, что Лаклейн лежал между ней и окном, тем самым ограждая ее от солнца. Он придвинул ее к своей груди еще ближе, и она почувствовала себя…защищенной.

И вот, когда Эмма было решила, что разгадала его, он сделал нечто неожиданное.

Открыв глаза, Эммалин села на кровати и моргнула, в ошеломлении от того, что увидела. Если он и заметил, что она проснулась, то не подал виду, продолжая сидеть в дальнем углу в полной темноте, наблюдая за ней светящимися глазами. Не поверив своему ночному зрению, Эмма потянулась к лампе на ночном столике, но та оказалась сломанной, валяясь у кровати.

Глаза ее не обманули. Комната была…разгромлена.

«Что тут случилось? И что могло заставить его сделать такое?»

— Одевайся. Мы уезжаем через двадцать минут.

Устало встав, он, хромая и спотыкаясь из-за ноги, которой, похоже, стало хуже, направился к двери.

— Но, Лаклейн…

Дверь за ним закрылась.

Сбитая с толку, Эмма смотрела на следы от когтей, оставленные им на стенах, полу, мебели. Абсолютно все в комнате было поломано на куски.

Взгляд Эммы упал вниз. Что ж, похоже, не все. Ее вещи стояли за разломанным креслом, словно он спрятал их подальше, осознав, что должно было вот-вот случиться. Одеяло, которое он умудрился накинуть на окно поверх штор, пока она спала, все еще висело нетронутым там же, создавая дополнительную защиту от солнца. А кровать? Следы когтей, набивка матраса и перья окружали Эмму, словно кокон.

Но сама она была невредима.