Нет голода неистовей

Глава 26

Не оглядывайся! Обуешься в машине. Беги, что есть сил!

Рванув прямо к огромному гаражу, Эмма проверила кучу машин на наличие ключей, но ни в одной так их и не нашла. Отчаяние и паника все больше овладевали ей.

Внезапно в голове прозвучало еле слышное «БЕГИ!».

Да ведь она пыталась. Эмма кинулась обратно к замку и обыскала окрестности, надеясь найти рабочий грузовик. Сейчас ее бы устроил даже чертов трактор.

Но тут она, нахмурившись, замерла. Прямо из-за горизонта исходило тепло.

Будто в трансе, Эмма подняла лицо ему навстречу. Сегодня… всходила полная луна.

И она чувствовала ее свет. Именно так — как ей всегда казалось — чувствовали тепло солнца люди.

Ее слух обострился. Что-то из лесу взывало к ней. Но именно это темное место Эмма всегда обходила стороной, изучая окрестности замка. Даже сейчас одного взгляда в том направлении было достаточно, чтобы убить в ней обретенную смелость.

Беги туда! — нашептывал ей голос.

Эмме пришлось побороть внезапное желание стремглав броситься в этот жутковатого вида лес. Лаклейн наверняка поймал бы ее там. Он охотник, ищейка. Это у него в крови. У нее бы попросту не было там шансов.

И все же, ее тело трепетало, она с трудом владела собой. Казалось, ей безумно не хватало этого чувства, бега по лесу, хотя ей никогда не приходилось делать ничего подобного. Не обезумела ли она, уже даже допуская подобную мысль?

Беги!

С криком она бросила свои туфли и поддалась зову, убегая от особняка и взбешенного ликана, который должен был вот-вот проснуться. Нырнув вглубь леса, Эмма поняла, что может все отчетливо видеть. Ее и так неплохое ночное зрение сейчас было просто безупречным.

Но в чем причина? Неужели это кровь Лаклейна так на нее подействовала? Хотя… Она и правда выпила немало…

Тут ей стало ясно — ликаны могли видеть ночью не хуже, чем днем.

Эмма чувствовала запахи всего вокруг: травы, влажной почвы, мха. Да что там, даже камней, покрытых каплями росы. От этих ощущений голова шла кругом. И если бы ноги не держали ее сейчас уверенно на земле — так, будто она уже тысячи раз бегала этим лесом, — она бы попросту упала.

Окружающие ее запахи, звук учащенного дыхания и удары сердца, воздух, щекочущий кожу… рай. Все это было похоже на рай.

И тут она осознала… Для нее бег был афродизиаком. Каждый новый шаг, подобно сильному толчку, отдавался вибрацией глубоко внутри нее.

Где-то вдалеке в замке эхом отозвался яростный рев Лаклейна, и весь тот черный мир, что окружал ее, будто содрогнулся. Слыша, что он бежит по пятам, Эмма ощутила потребность в разрядке. Не страх того, что он с ней сделает она чувствовала в этот миг, а предвкушение. Он был уже так близко, что Эмма могла слышать неистовые удары его сердца. Даже будучи ослабленным, он гнался за ней что было сил.

Лаклейн будет преследовать ее вечно.

Казалось, эти слова пронеслись в ее голове. Он заклеймит ее и никогда не отпустит. Вот как поступали мужчины его вида.

Теперь ты тоже принадлежишь его виду, — раздался шепот в ее голове. НЕТ! Она не сдастся.

А пара ликана позволила бы себя поймать. Она ждала бы его голая на траве, готовая к ласкам, или у дерева, выпятив попку: бедра приподняты, руки над головой. Она бы наслаждалась этой погоней, предвкушала бы его свирепость.

Эмма сходила с ума! Откуда она могла все это знать? Она бы никогда радостно не принимала ничью свирепость. «Кричи при первом же признаке боли» — было ее девизом.

Она почти добралась до открытой местности, и тут Лаклейн ее все-таки настиг. Когда он повалил ее на землю, Эмма, было, приготовилась к падению, но Лаклейн извернулся и принял удар на себя. Открыв глаза, она увидела его над собой, стоящим на четвереньках.

Он был больше. Глаза утратили свой золотистый цвет и сейчас сверкали тем жутковатым голубым. С каждым выдохом из его груди вырывалось тихое рычание. Она знала, что он слаб — чувствовала насколько, когда он бежал за ней — но его очевидное намерение придавало ему сил.

— Пере… вернись, — выдавил он. Его голос звучал искаженно, сипло.

Внезапно небо рассекла молния, — которую он, похоже, даже не заметил — но Эмма уставилась на нее, словно та была кометой. Могло ли так случиться, что в ней больше от валькирии, нежели она думала?

Рассудительная часть Эммы ответила: «Нет».

Но в следующий миг молния осветила не только небо, но и то, что таилось внутри Лаклейна. Эмма увидела клыки, глаза того голубого холодного цвета и его необычайно сильное тело с перекатывающимися мускулами.

Сорвав с нее куртку и сумку, он когтями разрезал ее одежду, оставив Эмму полностью обнаженной. Из его груди раз за разом вырывались рыки, а Эмма только и могла, что ошеломленно созерцать вспышки света в небе.

— Руки… над… головой, — проскрежетал он, срывая с себя джинсы.

Она подчинилась. Он все еще нависал над ней, время от времени нагибаясь, чтобы поцеловать или лизнуть ее кожу, передвинуть то ее ногу, то руку.

Происходило что-то, чего она не понимала. Это были не простые движения, это…

Ритуал.

Его тело было так близко, что желание стать на четвереньки становилось почти непреодолимым. Эмме хотелось откинуть волосы и подставить ему свою шею. Когда Лаклейн прошелся языком по ее соску, она выгнулась дугой.

— Пере…вернись.

И, словно в нее вселился кто-то чувственный и агрессивный, она сделала, как он приказал. Теперь Эмма не могла видеть его движений. Но ощущала, как по ее ягодицам скользит его огромная эрекция, тыкаясь ей в бедро.

Вдохни запахи ночи, почувствуй, как свет растущей луны омывает твою кожу. Она лишилась рассудка… поняла это в тот момент, когда, прижавшись грудью к траве, сама приподняла попку и положила руки перед собой. Он зарычал, словно довольный ее поступком, и тут же коленом раздвинул ее ноги еще шире. Эмма становилась все влажнее, а он ее еще даже не касался.

Она изнывала, ощущая внутри пустоту. Знала, что если он просто войдет в нее, она сможет ощутить ароматы всего, что ее окружало. И словно прельщая его, Эмма вильнула задом.

— Не делай так, — прошипел он. Его ладонь опустилась на ее попку и сжала, удерживая на месте.

Она застонала, закатив глаза от наслаждения.

— В полнолуние… я не могу… сдерживаться. Если бы ты знала, о чем я сейчас думаю…

Она расставила колени еще шире, хотя позади нее находился зверь, готовый вот-вот обезуметь, поддавшись зову луны. Да его плоть разорвет ее надвое. Ей следовало бы свернуться клубочком и прикрыть голову руками, а не раскачиваться взад-вперед, надеясь соблазнить его.

— Тбе это не нужно. Никогда. Итак с трудом… сдер-жваюсь, чтобы не…

Она поняла, что он передвинулся, и затем… почувствовала его рот на своей плоти. Из ее груди вырвался потрясенный крик удовольствия. Он лежал на спине под ней, а ее колени находились прямо над его головой. Руки сминали ее ягодицы, прижимая Эмму ближе к себе. Она не могла пошевелиться, даже если бы попыталась.

Он застонал, и его хватка стала, если это возможно, еще крепче.

— Мечтал испробовать тебя снова, — прорычал он. — Почти также сильно, как трахнуть.

Ее когти зарылись в землю, и воздух наполнил аромат травы. Когда он втянул в себя ее плоть, она снова закричала. Молния, словно хлыст, рассекла небо. Эмма не могла пошевелиться, не могла двигать бедрами, в чем отчаянно нуждалась. И совсем не чувствовала, как сдирала колени о траву, хотя знала, что так оно и есть. Она просто… сходила… с ума.

— О, Боже, да! Лаклейн, пожалуйста.

Его язык сменили уже пальцы. — Пожалуйста, что?

Эмма тяжело и часто дышала, казалось, рассудок вот-вот покинет ее.

— Пожалуйста, дай мне хоть раз… пожалуйста, позволь…

— Кончи, — приказал он, и его ладонь со шлепком легла на ее попку. Проникнув внутрь ее лона пальцем, он стал, не прекращая, сосать и лизать ее складки. Эмма закричала, и ее плоть тут же сжалась, заставляя тело содрогаться от волн первого оргазма, вынуждая принять взрыв наслаждения. Ладони Лаклейна грубо сминали ее попку, прижимали все ближе ко рту, пока он безжалостно ласкал ее языком.

Все это время Эмма не сводила глаз с неба, делая единственное, на что была способна — выгибалась ему навстречу. Пока, наконец, больше не смогла выносить подобного удовольствия.

Когда она полностью обессиленная, хныкнула и обмякла в его руках, он опустил ее на землю и встал. Никогда прежде Эмма не испытывала ничего подобного. Дрожа всем телом, она посмотрела на Лаклейна, чей силуэт — хотя уже и не так яростно — освещали молнии, все еще рассекающие небо. Сейчас он казался божеством. И чего-то ждал.

Ритуал. Став перед ним на коленях, Эмма, не сводя с Лаклейна взгляда, взяла его член в рот, втянув так глубоко, как только смогла. Она ласкала языком его плоть так, как должна была сделать это раньше. Обхватив ее голову трясущимися руками, Лаклейн истомно застонал. На его лице читалось выражение экстаза и недоверия. Потянувшись к нему, Эмма провела ногтями по его торсу, и ликан содрогнулся. Она уже могла почувствовать его солоноватый вкус, ощутить влагу на кончике.

— Не могу больше… нужно заклеймить тебя. Здесь. Я буду здесь…

Когда он высвободил свой член из ее рта, Эмма, было, воспротивилась, но все же выпустила его. Она еще продолжала облизывать губы, когда он, обойдя ее сзади, стал на колени между ее ног. Нагнувшись, он снова стал ласкать ее языком, пытаясь ввести в ее плоть уже два пальца. Когда же ему это удалось, он отпустил Эмму и положил ладонь на ее голову, вынуждая стать на четвереньки. Она оглянулась через плечо и увидела, что он уже был готов вонзиться в нее. Ее начало по-настоящему трясти, тело изнывало от желания.

Нужда. Привлечь. Она попыталась выпрямиться, но он крепко ее держал, раскрыв складки и почти касаясь их кончиком члена. Он грубо провел ладонью по ее спине, заставив Эмму прогнуться от удовольствия.

— Не сон, — ошеломленно пробормотал он. — Эммалин…

Она с трудом могла дышать, повторяя «пожалуйста» снова и снова.

Лаклейн крепко обнял ее за талию одной рукой. Так долго ждал оказаться внутри тебя. Опустив вторую руку, он провел ладонью по ее груди и сжал хрупкое плечо снизу, удерживая Эмму неподвижной. Ты только моя.

И вонзился в нее.

Эмма снова закричала, но уже от боли.

— О, Боже, — простонал он. — Такая узкая, — выдавил он и вновь толкнулся в нее бедрами. Она так плотно обхватывала его член, что он с трудом мог двигаться.

Эмма ахнула, на глазах выступили слезы жгучей боли. Она так и знала, что они не подойдут друг другу.

Но к ее облегчению Лаклейн перестал двигаться. Она ощущала, как его тело дрожало от попыток сдержаться, чувствовала его огромную пульсирующую плоть, но ему каким-то образом удавалось себя сдержать.

Став на колени, он притянул Эмму к своей груди и поднял ее руки, чтобы она обхватила его за шею. — Держись за мня.

Когда она кивнула, он заскользил пальцами от ее плеч к груди и ниже, затем опустил обе руки, чтобы коснуться ее лона. Эмма снова стала влажной. Но он все так же оставался неподвижным, поглаживая большими пальцами ее соски, сминая нежные груди, лаская ее тело до тех пор, пока она снова тяжело не задышала. Ее пронзило жгучее желание, точно такое, как той ночью в ванной. Нет, даже сильнее чем в тот раз, потому что теперь она точно знала, в чем нуждалась.

Вспомнив свое неудовлетворение той ночью, Эмма испугалась, что он снова поступит также, поэтому вильнула бедрами ему навстречу.

Низко зарычав у самого ее уха, он спросил:

— Хочешь еще?

— Д-да.

— Стань опять на четвереньки… позволь дать тбе это.

Только она повиновалась, как он сжал ее бедра и, медленно выйдя из нее, снова вошел, но уже глубже. Эмма закричала, и в этот раз — от наслаждения. Когда она выгнулась и расставила ноги еще шире, Лаклейн простонал ее имя в ответ. Его голос звучал иначе. Все еще низкий, он казался гортаннее. Походя почти на… рык.

И снова выпад бедер, еще одно погружение, только в этот раз куда резче.

Чем сильнее было наслаждение, тем туманнее становились мысли Эммы. Каждое размеренное скольжение заставляло ее всхлипывать, а каждый раз как его кожа шлепком соприкасалась с ее собственной, заставлял Эмму молить о большем. Воздух вокруг наэлектризовался, и уголки ее губ изогнула ухмылка. Она упивалась небом, запахами и Лаклейном, погружающимся так глубоко в ее тело. Он вытянулся, прижавшись к ее спине грудью, и Эмма почувствовала его рот на своей шее. Ощутила укус. Не такой пронзающий кожу, как ее, но дарящий удовольствие. Словно это она кусала его.

— Собираюсь кончить так сильно, — прорычал он, не отрываясь от ее кожи, — что тебе покажется, будто я снова вонзился в тебя.

Она вновь взорвалась в оргазме, и воздух наполнили крики экстаза. Закинув голову ему на плечо, Эмма захотела вновь ощутить его рот на своем горле.

— О, Боже, да, — выкрикнул он и впился в ее шею… Она действительно ощутила, как он мощно взорвался, выплескивая в нее горячую сперму.

Но, даже кончив, он не прекратил свои толчки.

Оргазм оказался сильнее, чем когда-либо, но разрядки так и не наступило. Если такое было возможно, желание только усилилось.

— Я не магу остановиться.

Не прекращая в нее погружаться, он перевернул Эмму на спину и пригвоздил ее руки над головой. Ее волосы разметались вокруг головы, будто создавая ореол. Стоило Лаклейну вдохнуть их аромат, как у него внутри словно что-то взорвалось. Сила этого всплеска заставила его пошатнуться. Он делал ее своей. Наконец. Он был внутри своей пары. Эммалин. Он взглянул на ее лицо. Веки закрыты, губы блестят — она была так прекрасна, что это даже причиняло ему боль.

Луна полностью взошла, освещая все вокруг, отбрасывая серебряные блики на ее выгибающемся под ним теле. Весь контроль, что в нем еще оставался, исчез, и его место заняло животное, жаждущее обладания.

Возьми ее. Заклейми.

Никогда прежде он так явственно не чувствовал свет луны на своей коже.

Все мысли тотчас пришли в неистовство.

Она убежала от него. Хотела оставить его… Никогда.

Он все больше терял контроль… Иисусе, нет, он… превращался. Клыки заострялись, чтобы оставить след на ее коже, заклеймить.

Когти удлинялись, чтобы впиться в ее бедра, когда он станет изливаться в ее лоно снова и снова.

Овладеть ею полностью.

Она была его. Он нашел ее. Заслужил ее. Заслужил все, что вот-вот собирался у нее взять.

Вонзаться в ее нежное, податливое тело, пока луна светит над его головой — было удовольствием, какого он еще не испытывал.

Заставь ее полностью подчиниться.

Он, не прекращая, лизал, кусал и ласкал ее тело, удовлетворяя свою страсть. Был просто не в силах остановить рвущиеся из груди крики, рыки, или свою потребность почувствовать на языке ее влажную плоть. Знал, что был слишком груб. Но уже не мог не врезаться в ее тело или не овладевать ею еще сильнее.

Когда оставшимися крупицами воли он все-таки заставил себя отодвинуться от Эммы, она в исступлении впилась когтями в землю, продолжая выгибаться навстречу его телу.

— Почему? — закричала она.

— Не могу причинить боль, — его голос казался чужим.

— Прошу… вернись в меня.

— Ты желаешь этого? Когда я такой?

— Да… хочу тебя… именно таким. Пожалуйста, Лаклейн! Я тоже ее чувствую.

Луна действовала и на нее? Услышав мольбу своей пары, он всецело отдался желанию.

Взор заволокла пелена. И все, что он видел — это серебро, отблескивающее в ее глазах, смотрящих прямо в его собственные — и манящий темно-розовый цвет ее полных губ и сосков. Накрыв Эмму собой, он будто заключил ее в клетку собственного тела. Наклонив голову, он обвел языком ее соски и втянул сначала один, потом второй, в рот, а после переключился на ее губы. Крепко сжав ее своими ладонями, он удерживал ее на месте, пока поднимался на колени.

— Моя, — прорычал он и резко ворвался в ее тело.

Будто откуда-то со стороны, он слышал низкие, гортанные рыки, вырвавшиеся из его груди при каждом исступленном погружении в ее плоть. Ее груди подпрыгивали в такт движениям. Взгляд Лаклейна впился в тугие, упругие бутоны, влажные после его неистового сосания. Напряжение в его члене все возрастало, и внезапно Лаклейн почувствовал, как Эмма, уронив голову, впилась когтями в его кожу.

— Моя… — Она хотела покинуть его? Он стал трахать ее со всей силой.

Она принимала эту мощь, пытаясь двигаться навстречу его толчкам.

Он схватил ее за затылок и, встряхнув, притянул к себе. — Сдайся мне.

Ее глаза распахнулись, когда она снова кончила. Взгляд застыл, остекленел. Лаклейн мог чувствовать, как сокращаются стенки ее влагалища, сжимая его плоть все сильнее.

И сорвался следом. Закричав, он начал выплескивать в нее горячую сперму, еще и еще. Все что он понимал в этот момент — Эмма выгнула спину и раздвинула бедра еще шире, словно упивалась ощущением его члена внутри себя.

Когда луна спряталась, и она уже не могла кончать, Эмма упала обессиленная на землю. Издав последний стон, Лаклейн упал на нее. Но она не чувствовала дискомфорта.

Спустя мгновения, он поднял колено и встал, повернув ее к себе лицом. Лежа на боку, он убрал волосы с ее рта. Теперь, когда безумие ночи закончилось, она чувствовала всепоглощающую радость оттого, что он ее заклеймил. Это было так, словно она ждала этого не меньше него.

Перекатившись на спину, Эмма потянулась и взглянула сначала на небо, а затем на деревья. Трава казалась такой же прохладной, как и воздух, но Эмма вся горела изнутри.

Казалось, она была не в силах надолго отвести от него взгляд, поэтому повернулась и посмотрела на его лицо еще раз. Эмма ощущала связь со всем вокруг, будто принадлежала этому месту.

Вот чего ей всегда не хватало.

Ее переполняло удовольствие. Ей хотелось заплакать от облегчения. Он поймал ее и все еще хотел. Эмма осознала, что не может перестать касаться Лаклейна, будто боясь, что он исчезнет. Сейчас она не понимала, как могла быть такой жестокой по отношению к нему.

Она помнила, что разозлилась на него и убежала, но не могла сообразить — почему. Она была просто не в силах злиться на мужчину, который смотрел на нее так, как Лаклейн.

В его взгляде читался страх.

— Я не хотел причинять тебе боль. Я старался не допустить этого.

— Она быстро прошла. Я тоже пыталась не причинить тебе боли.

Он ухмыльнулся, затем спросил:

— Ты слышала внутри себя какой-то голос? Ты знала о некоторых вещах…

Она кивнула.

— Это было похоже… на инстинкт, но такой, который я осознавала. Поначалу это меня напугало.

— А потом?

— Потом я поняла, что он, не знаю, как сказать, вел меня… в правильном направлении.

— Каково было ощущать волшебство луны на своей коже?

— Почти также прекрасно, как бегать. Божественно. Лаклейн, я чувствовала запахи.

Его тело затряслось. Он осел на землю и, притянув ее к своей груди, усадил на себя.

— Спи, — его веки уже закрывались, но он ее все же поцеловал.

— Устал удовлетворять мою юную пару. И от твоего трюка тоже.

Эмма вспомнила прошлую ночь и напряглась.

— Я лишь отплатила тебе той же монетой, — если он взял ее, чтобы преподать урок…

— Да. Мне нравится, что ты не остаешься в долгу, — произнес он сонным голосом в ее волосы.

— Ты учишь меня, Эммалин.

С этими словами та ярость, что она хотела чувствовать по отношению к его действиям — или считала, что должна чувствовать, как любая другая сильная женщина — ушла в небытие. Она оказалась бесхребетной слабачкой и знала это. Потому что после одной единственной сокрушительной ночи на траве, каких-то пятнадцати оргазмов и парочки нежных взглядов она была почти что готова вцепиться руками и впиться клыками в этого сильного ликана с большим сердцем и никогда не отпускать.

Будто прочитав ее мысли, он пробормотал:

— Нужен сон. Но когда я восстановлю силы, то смогу дать тебе это, — он толкнулся в нее все еще полувозбужденной плотью, — и столько крови, сколько ты сможешь выпить.

Ее плоть тут же сжалась вокруг его члена.

На губах Лаклейна заиграла ухмылка.

— Каждую ночь, обещаю тебе.

Поцеловав ее в лоб, он добавил:

— А теперь отдыхай.

— Но солнце скоро взойдет.

— Ты окажешься в нашей постели задолго до первых лучей.

Ее тело было теплым и расслабленным в его руках, но мысли метались в панике. Да, она хотела остаться здесь, в открытом поле, лежа в его объятиях прямо на земле, которую они разворотили за несколько часов секса. Но открытая местность — такая как стоянка или футбольное поле или, Боже упаси, равнина — была для нее смертельной ловушкой. Спать под звездами? Этого следовало избежать любой ценой. Ей было просто необходимо укрытие, огромный навес, пещера или любое другое место, где она смогла бы спрятаться подальше от солнца.

И все же, желание остаться здесь было не менее сильным, противореча ее чувству самосохранения. Инстинкт ликанов, которым он с ней поделился, был прекрасен и почти непреодолим, но существовала одна маленькая проблема.

Она была вампиром.

Он перекатился во сне и прижал ее ближе к себе. Положив на нее колено, он завернул руку вокруг ее головы. Защищая. Укрывая ее своим телом.

Так было лучше. Может, просто сдаться?!

— Моя, — тихо прорычал он. — Скучал по тебе.

Да. Очевидно, она тоже по нему скучала.

Сдайся. Доверься ему. Ее веки медленно закрылись. Ее последней мыслью было — «Никогда не знала дня. Или ночи…»