Прежде чем Лаклейн смог подбежать к ней, один из вампиров швырнул Эмму на землю. От удара у неё перехватило дыхание, и ликан взревел от ярости. Если он не сможет вовремя к ней добраться… если она не сможет всерьез бороться с вампиром… тот с легкостью её телепортирует. Вдруг между ним и Эммой возникли два других вампира, оскалив клыки. Эммалин поползла по земле, пытаясь сбежать, и в этот миг зверь в нем взял вверх, вырвавшись на волю. Хоть он и не хотел, чтобы она стала этому свидетелем…
Сила наполнила его.
Причинили вред. Защитить.
Вампир поменьше ростом зашипел:
— Она его пара! — за секунду до того, как Лаклейн, напав, располосовал его когтями. Разорвал и разрезал его тело на куски, одновременно отбивая удары второго вампира.
Туман превратился в проливной жалящий дождь, повсюду ударяли молнии. Лаклейн свернул голову вампира, оторвав её от тела, а затем занялся демоном. Тот был силён, но серьезные травмы все-таки получил. В очередном маневре ликан безошибочно погрузил свои когти в раны демона, когда тот нацелился на его ногу. Краем глаза Лаклейн видел, как Эмма, пытаясь освободиться, боролась с третьим вампиром. Перевернувшись под ним на спину, она со всей силы ударила его головой.
Взревев от боли, враг располосовал её грудь, оставив глубокие раны, из которых на землю хлынула кровь. Лаклейн зарычал и бросился на демона, который не давал ему подойти к Эмме. Один взмах когтей отделил голову от тела, и две части полетели в разные стороны.
Последний оставшийся в живых вампир — уже подобравшись к Эмме — в ужасе уставился на ликана. Оцепенев, враг, казалось, был слишком потрясен, чтобы переместиться. Лаклейн размахнулся для последнего разящего удара, и увидел, как Эмма зажмурилась.
Избавившись от вампира, он упал рядом с ней на колени. Она открыла глаза — словно ничего не могла с собой поделать — и, моргая, уставилась на него, поражённая его обликом. Больше шокированная им, чем своей раной или нападением. Пытаясь вернуть самообладание, Лаклейн понял, что она, давясь собственной кровью и дождём, старается что-то сказать. И всё это время продолжает от него отползать.
Ещё совсем недавно Эмма бежала ему навстречу, но, увидев таким, какой он есть, начала его опасаться.
Не обращая внимания на слабое сопротивление Эммы, он сгрёб её в объятия и, глубоко дыша, яростно затряс головой.
— Я не причиню тебе вреда, — сказал он низким, надтреснутым и — как сам прекрасно знал — неузнаваемым голосом.
Дрожащей рукой Лаклейн разорвал то, что осталось от её блузки, и, когда дождь смыл кровь и грязь, смог увидеть раны, безжалостно рассекавшие её нежную кожу до самых костей. Прижав Эмму к себе, он зарычал, чувствуя жгучую потребность снова убить этих вампиров. От его рыка она застонала, и по её щекам потекли розовые слёзы, смешиваясь с дождём.
Одного этого оказалось достаточно, чтобы он нашёл силы взять себя в руки.
Подойдя к машине, Лаклейн распахнул заднюю дверь, уложил Эмму на сидение — нежно убрав волосы, чтобы не мешали — и захлопнул дверь. Быстро усевшись на водительское место, он рванул по скользким дорогам в сторону Киневейна, ежесекундно оглядываясь назад. Его охватил ужас, когда спустя полчаса её раны так и не начали заживать. Из них продолжала сочиться кровь, хотя к этому времени они должны были бы уже затянуться.
Не сбрасывая скорость, Лаклейн прокусил вену на запястье и, потянувшись назад, прижал его к её губам.
— Пей, Эмма.
Она отвернулась. Он ещё один раз прижал руку к её рту, но Эмма снова отказалась, сжав зубы. Но без его крови она могла умереть.
Лаклейн был так занят, ненавидя её природу, что даже ни разу не задумался о том, как его воспринимает она.
Съехав на обочину и остановившись, он протянул руку назад, засунул пальцы ей в рот и разжал зубы. Когда его кровь попала ей в рот, Эмма не смогла с собой совладать — закрыв глаза, она вцепилась в его руку и принялась жадно пить. Раны тотчас же прекратили кровоточить. И когда она потеряла сознание, Лаклейн вновь сорвался с места.
Поездка в Киневейн превратилась для него в новую разновидность ада. Проведя рукой по лбу, Лаклейн вытер пот. Он понятия не имел, нападут ли на них снова и откуда ждать очередную атаку. Не знал, была ли Эмма достаточно сильна, чтобы выжить после таких ран. И как она поняла, что должна бежать от них?
Он чуть не потерял её на четвертый день после того, как нашел…
Нет, он чуть не отпустил её, позволив им забрать её в Хелвиту — которую сам так и не смог найти. Он обыскал всю Россию в поисках нее, и, возможно, даже почти к ней подобрался, когда на него тогда напали вампиры, захватив в плен.
Подобраться так близко, чтобы в конце концов потерять… Теперь Лаклейн знал, что сделает всё, только бы удержать Эмму.
Он сможет справиться с болью и воспоминаниями о пытках, потому что сегодня увидел, насколько она отличается от остальных вампиров. Её внешность, движения — всё было другим. В отличие от них, её натуре не была свойственна агрессия и желание убивать. Для неё — а теперь и для него — кровь являлась жизнью.
Едва она закончила пить, как раны Эммы начали сразу же заживать. Значит, он мог поддерживать её.
Это меньшее, что Лаклейн мог сделать, ведь благодаря Эмме его жизнь, наконец, обрела смысл.
Очнувшись от рёва, Эмма приоткрыла глаза.
В свете фар было видно, как Лаклейн плечом бился о массивные ворота — прямо о герб, расположенный в центре. Рельефная печать состояла из двух половинок; на каждой из которых были изображены волки, мордами друг к другу. Их отлили так, как могли бы это сделать в древности — были видны головы, передние лапы, оскаленные клыки и выпущенные когти. Уши стояли торчком.
Отлично, Ликано-лэнд. Это вам уже не Канзас[28]…
Несмотря на всю силу Лаклейна, металлические ворота ни капельки не поддались. Магическая защита? Разумеется. Слава Фрейе, он не пытался протаранить их машиной.
Сквозь полуприкрытые веки Эмма наблюдала, как Лаклейн ходил из стороны в сторону под мелким дождем, ероша свои мокрые волосы и изучая ворота.
— Как мне, черт возьми, попасть внутрь? — он вновь попробовал открыть ворота силой, и снова его мучительный рёв эхом прокатился по равнине.
Должна ли она сказать ему насчет интеркома? Да и под силу ли ей подобное? И как раз в момент её размышлений над этим вопросом кто-то невидимый открыл ворота.
Лаклейн запрыгнул в машину.
— Мы на месте, Эмма!
Хотя печка работала на полную, равно как и подогрев сидений, в своей мокрой одежде она так дрожала от холода, как не дрожала никогда в жизни. Когда ворота с лязгом за ними захлопнулись, она закрыла глаза, давая им отдых. Наконец-то в безопасности. По крайней мере, от других нападений вампиров.
Эмма едва осознавала, что они всё едут и едут по поместью, границы которого тянулись, должно быть, на мили. Наконец Лаклейн припарковался и, выскочив из машины, открыл заднюю дверцу и взял ее на руки. Крепко прижав Эмму к груди, он заспешил к входу, который буквально сверкал огнями, причиняя боль ее глазам. Лаклейн взлетел по лестнице, на ходу отдавая приказы следовавшему за ним молодому мужчине.
— Повязки, Харман. И горячую воду.
— Да, милорд, — тот щелкнул пальцами, и Эмма услышала, как кто-то поспешил прочь, выполнять приказ.
— Мой брат здесь?
— Нет, он за морем. Он… мы думали, вы погибли. Когда вы не вернулись, а наши поиски оказались бесплодны…
— Мне нужно поговорить с ним как можно скорее. До тех пор не рассказывай старейшинам о моём возвращении.
Эмма зашлась в кашле — отвратительный, дребезжащий звук — и поняла, что раньше даже не представляла себе, что такое на самом деле боль. Мысленно она приказала себе не смотреть на исполосованную грудь.
— Кто она? — спросил Харман.
Лаклейн прижал её к себе ещё крепче.
— Это она, — ответил он, словно в его словах был какой-то смысл. Ей же сказал: — Ты в безопасности, Эмма. С тобой всё будет хорошо.
— Но она… не ликанша, — заметил молодой мужчина.
— Она — вампир.
Послышался какой-то сдавленный звук.
— В-в-вы уверены? В ней?
— За всю жизнь я ни в чем не был так уверен.
Голова Эммы затуманилась, и она провалилась в поджидающую темноту.
Войдя в комнату, Лаклейн опустил Эмму на свою старинную кровать. Она стала первой женщиной, которую он привел сюда.
Харман зашел следом и принялся разжигать камин. Может быть, Лаклейну и было неуютно, когда за спиной горел огонь, но он знал, что Эмма нуждается в тепле.
Затем в комнату, торопясь, влетела служанка с чашей горячей воды, полотном и повязками и еще две девушки, которые принесли их сумки из машины. Сложив всё принесённое, они вместе с Харманом вышли из комнаты с задумчивыми выражениями на лицах, оставив Лаклейна заботиться об Эмме.
Когда он начал снимать с неё мокрую одежду и промывать раны, она всё ещё была слаба, и то приходила в сознание, то снова впадала в беспамятство. И хотя её раны заживали на глазах, тонкая, нежная кожа и плоть между грудей всё ещё были рассечены до костей. У него тряслись руки, когда он промывал эти раны.
— Больно, — застонала Эмма, вздрогнув, когда Лаклейн в последний раз проверил их, прежде чем перевязать.
Его затопило облегчение. Она снова могла говорить.
— Как бы я хотел забрать твою боль, — проскрежетал он. Его собственные раны были глубокими, и всё же он ничего не чувствовал. И пока Лаклейн обматывал повязками её грудь, от мысли о том, что она страдает, у него дрожали руки.
— Эмма, почему ты побежала от них прочь?
Не открывая глаз, она прошептала:
— Испугалась.
— Почему?
Последовало легкое движение, словно она пыталась пожать плечами и не смогла.
— Никогда не видела вампира.
Лаклейн закончил перевязку и заставил себя туго завязать концы бинтов, вздрагивая вместе с ней от боли при каждом нажатии.
— Я не понимаю. Ты сама вампир.
Эмма открыла глаза, но они были несфокусированы.
— Позвони Аннике. Номер на медицинской карте. Позволь ей приехать и забрать меня, — схватив его за руку, она выдавила слова сквозь стиснутые зубы. — Пожалуйста, позволь мне поехать домой… я хочу домой… — а затем потеряла сознание.
Укутав её одеялом, Лаклейн раздражённо стиснул зубы. Он не понимал, как её собственная родня могла так с ней обойтись. Почему она сказала, что никогда прежде не видела вампира?
Эмма хотела, чтобы он позвонил её семье. Разумеется, он никогда не позволит ей к ним вернуться, но почему бы не сообщить им об этом? Почему не получить ответы на свои вопросы? Порывшись в её вещах, он нашел номер этой Анники и вызвал Хармана.
Через несколько минут Лаклейн стоял около кровати, держа в руках беспроводной телефон и звоня в Соединенные Штаты.
Ответила женщина.
— Эмма! Это ты?
— Эмма со мной.
— Кто это?
— Меня зовут Лаклейн. А кто ты?
— Я её приёмная мать, которая уничтожит тебя, если ты сейчас же не отправишь её домой.
— Этому не бывать. Она останется со мной.
На заднем фоне раздался звук, словно что-то взорвалось, и всё же женский голос оставался спокойным.
— Шотландский акцент. Скажи мне, что ты не ликан.
— Я их король.
— Не думала, что ты в открытую выступишь против нас. Если ты хотел возобновить войну, то своего добился.
Возобновить? Ликаны и вампиры всегда находились в состоянии войны.
— Слушай меня! Если ты её не освободишь, я разыщу твою семью, наточу свои когти и сдеру с них шкуру. Ты меня понял?
Нет. Нет, он совсем ничего не понимал.
— Ты не можешь себе представить, какая ярость обрушится на тебя и на весь твой род, если ты обидишь Эмму. Она невиновна ни в каких преступлениях перед тобой. Я же другое дело, — закричала женщина.
Лаклейн услышал, как на заднем фоне другой женский голос мягко сказал:
— Анника, попроси его передать трубку Эмме.
Прежде чем та успела попросить, он ответил:
— Она спит.
— Там ночь… — начала эта Анника.
На заднем фоне вновь раздался женский голос:
— Взывай к его разуму. Кто сможет быть настолько жестоким, чтобы причинить боль маленькой Эмме?
Он был.
— Если ты ненавидишь нас, то перенеси сражение сюда, но это создание в жизни своей никого и никогда не обидело. Отправь её домой, в её ковен.
Ковен?
— Почему она боится вампиров?
— Ты позволил им приблизиться к ней? — завизжала она, заставив Лаклейна убрать трубку от уха. Судя по её голосу, она пришла в большую ярость, услышав, что рядом с Эммой были вампиры, чем когда узнала, что Лаклейн удерживал её.
Та, у кого был рассудительный голос, сказала:
— Спроси, причинит ли он ей вред.
— Причинишь?
— Нет. Никогда, — сейчас он мог утверждать это с уверенностью. — Что ты имела в виду, говоря, «позволил им приблизиться к ней». Вы и есть «они».
— О чём ты говоришь?
— Вы отделились от Орды? Ходили слухи о группе…
— Ты думаешь, я вампир?
Услышав этот визг, Лаклейн ещё быстрее убрал телефон от уха.
— Если нет, тогда кто же ты?
— Я — валькирия, ты, невежественная псина!
— Валькирия, — почти беззвучно прошептал он. У него перехватило дыхание, покалеченная нога подогнулась, и Лаклейн осел на кровать. Рукой он нашёл бедро Эммы и сжал.
Теперь всё стало совершенно ясно. Её фееподобная внешность, крики, от которых лопалось стекло.
— Эмма отчасти… вот почему её уши… — господи, Эмма наполовину дева-воительница?
Лаклейн услышал, как на той стороне передали телефонную трубку. Та, что была более разумной, сказала:
— Я Люсия, её тётя…
— Её отец вампир? — спросил он, перебивая. — Кто он?
— Мы ничего о нём не знаем. Мать Эммы никогда нам не рассказывала. А сейчас она мертва. Они напали на вас?
— Ага.
— Сколько их было?
— Трое.
— Они обо всем сообщат. Если только ты не убил их всех? — спросила она с надеждой в голосе.
— Конешна, убил, — рявкнул Лаклейн. Он услышал, как Люсия выдохнула, словно почувствовала облегчение.
— Эмма… пострадала?
Он помедлил.
— Да, — на заднем фоне сразу же раздались многочисленные крики, — но она поправляется.
Телефон передали еще раз. Кто-то воскликнул:
— Не позволяйте Регине брать трубку!
— Это Регина. А ты, должно быть, тот «мужчина», с которым она была. Она сказала мне, что ты пообещал её защищать. Мастерски сработано, Ас!
Лаклейн услышал что-то типа потасовки, затем шлепки, и, наконец, телефон оказался в руках у Люсии.
— Мы её единственная семья, и это ее первое путешествие без защиты ковена. По своей сути Эмма очень хрупкая, опасливая и, находясь вдали от нас, будет очень бояться. Умоляем, будь к ней добрее.
— Так и будет, — ответил он, намереваясь выполнить обещание. Лаклейн знал, что больше никогда не обидит её. Воспоминания о том, как он чуть не убил ее, как она побежала к нему, под его защиту — навсегда запечатлелись у него в памяти. — С чего вампирам на неё нападать? Думаешь, отец ищет её?
— Я не знаю. Вампиры охотятся за валькириями повсюду. Мы прятали Эмму от них, она никогда даже не видела ни одного вампира. Да и ликанов тоже, если уж на то пошло. — Люсия пробормотала себе под нос: — Должно быть, Эм от тебя в ужасе …
В ужасе от него. Разумеется, она пришла в ужас.
— Если у них есть какие-то планы в отношении Эммы, то они не перестанут её искать. Она должна вернуться домой, где сможет быть в безопасности.
— Я могу обеспечить её безопасность.
Анника снова забрала телефон.
— Ты уже не смог этого сделать.
— Она жива, а они мертвы.
— И в чем заключается твой план? Ты говоришь, что не причинишь ей вреда, но при этом необдуманно провоцируешь с нами войну?
— Я не хочу с вами воевать.
— Тогда зачем тебе Эмма?
— Она моя пара, — Лаклейн услышал, как в ответ Анника сымитировала позыв к рвоте, и его волосы встали дыбом.
— Да поможет мне Фрейя, — её снова стошнило, — если ты хотя бы коснулся её своими грязными животными лапами…
— Как мне позаботиться о ней? — пытаясь справиться со злостью, спросил он.
— Отправь её туда, где ей место, так чтобы мы смогли помочь ей излечиться от нанесенных тобой ран.
— Я сказал — нет. Так вы хотите, чтобы я защищал её в ваше отсутствие?
На заднем фоне он услышал перешёптывание, затем заговорила Люсия:
— Её нужно защищать от солнца. Эмме всего семьдесят, и она чрезвычайно уязвима перед солнечными лучами.
Семьдесят? Он опять сжал её бедро. Господь всемогущий. А он так обращался с ней…
— Как я уже сказала, она никогда не видела ликанов и будет тебя бояться. Если у тебя есть совесть, будь с ней нежен. Она должна пить каждый день, но никогда напрямую из живого источника…
— Почему? — перебил Лаклейн.
Наступила тишина. Затем Анника спросила:
— Ты уже заставил её сделать это, да?
Он промолчал.
Голос валькирии стал беспощадным.
— К чему еще ты ее принудил? До того, как ты её похитил, Эмма была невинна. Она все еще невинна?
Девственница.
То, что он ей говорил … то, что с ней делал …
Лаклейн провел трясущейся рукой по лицу.
И что заставлял делать с ним.
Как он мог так ошибаться насчет Эммы? Потому что я был в огне более века. И она заплатила за это.
— Я уже тебе сказал — она моя.
Анника в ярости завизжала.
— ОТПУСТИ ЕЁ!
— Никогда, — заревел он в ответ.
— Может, ты и не хочешь войны с нами, но ты ее получишь, — и уже более спокойным голосом добавила: — Полагаю, мы с сестрами отправляемся на охоту за шотландскими шкурами.
И на линии наступила мертвая тишина.