Невероятное путешествие из Нью-Йорка в Голливуд: без денег, но с чистым сердцем

5. Вера открывает тысячи дверей

Вера — это когда вы верите в такие вещи, признать существование которых здравый смысл не может.

Джордж Ситон

— Что вы сказали? — я не мог поверить собственным ушам.

— Джон Уэйн.

— Это ваше имя?

— Да-с-с-с-эр, — он характерным жестом приподнял свою шляпу. — Назван в честь деда.

Было раннее утро, я все еще не до конца протрезвел и не совсем был уверен в том, что все глупости, происходившие накануне вечером, не привиделись мне во сне. Я действительно сбросил с себя всю одежду и носился голым по улочкам маленького южного городка, а тщедушный супермен бежал за мной следом? Даниэль разбудил меня, сделал мне кашу и кофе, и я собрал свой легкий рюкзак. Я попрощался и, уже думая исключительно о Чарлстоне, отправился к железнодорожному вокзалу. Здесь я и повстречал того таксиста, который ожидал своей очереди на привокзальной площади.

— Прекрасное утро, — сказал я.

— Точно, прекрасное, — ответил он, взглянув на меня поверх газеты, — вы произносите слова так, что точно можно сказать, что Вы не из местных.

— Нет, не из местных. Я англичанин.

— Понятно. Ну и как вам тут? Как Чарлстон вас встретил?

— Не могу жаловаться, — я правда не мог. — Меня зовут Леон.

— Джон Уэйн, — таксист сунул мне морщинистую загорелую руку. — Приятно познакомиться.

— Что вы сказали?

— Джон Уэйн.

— Это ваше имя?

— Да-с-с-с-эр. Назван в честь деда.

— Он случайно не был… — я надеялся, что он поймет мою мысль, и мне не придется озвучивать свой вопрос.

— Знаменитым Уэйном? Не. Но раньше я часто делал вид, что был. Когда-то давно это очень привлекало девушек в колледже!

— Могу себе представить. А нет ли у вас каких-нибудь историй, связанных со столь интересным именем?

— Не, ничего поразительного. Моя жизнь оказалась не такой уж полной сюрпризов, если вы понимаете, о чем я говорю.

Я кивнул. Я хорошо его понимал.

— Самый большой сюрприз, возможно, случился, когда мой сын завел роман со шведской девушкой через Интернет.

— Держу пари, что случилось это не в Шарлотсвилле.

— Вы могли бы выиграть деньги. Хотя этого вообще не случилось. Он познакомился с ней в чате. Вы знаете, что такое чат?

— Слышал об этом.

— Да, и они полюбили друг друга, и сын решил встретиться с ней по-настоящему. Однако оказалось, что она вовсе никакая не шведка. Она из Нью-Йорка. И, разумеется, он тоже не был шведом. Он из Вирджинии, американец до мозга и костей, понимаете. Но никто из них не догадывался об этом, потому что они говорили друг с другом, понимаете, на другом языке…

— Они разговаривали друг с другом на шведском.

— Точно, на шведском. Они оба ожидали, что сейчас встретят кого-нибудь экзотичного и все дела, а затем появляется мой сын, и она понимает, что оба они обычные добрые американцы, которые просто знают шведский язык.

— И как же все уладилось?

— А ничего и не улаживалось. Он уже давно вернулся домой. Женился на девушке из Ричмонда. Что прекрасно меня устраивает. В любом случае Ричмонд ближе, чем Стокгольм.

— Значит, счастливый конец.

— Согласен! Вот фотография их мальца…

Тут объявили посадку на мой поезд, и я пожелал мистеру Джону Уэйну всего хорошего, размышляя о том, как часто с нами шутит жизнь. Иногда нам кажется очевидным, в какую сторону следует идти, но когда мы добираемся до места, то оказывается, что это совсем не то, что мы ожидали увидеть. Я медленно учился работать над собственными ожиданиями от каждого прожитого дня, от каждой встречи и каждого разговора, принимать непредсказуемость жизни как ее веселое преимущество. Кто знает, что произойдет в следующий момент? И кто действительно хочет это знать?

Я сел на дневной поезд, идущий до Чарлстона, штат Вирджиния, где начал думать о всех персонажах, уже повстречавшихся на моем пути. Я называл их персонажами, поскольку именно ими они и были: героями длинного рассказа. По отношению ко мне, главному действующему лицу повести, они являлись героями второстепенными: они появлялись в повествовании и покидали его, вызывая неожиданный поворот сюжета, заставляя меня размышлять или оставаясь в моей памяти. Однако я понимал, что их роль гораздо глубже: они не были просто добавлением к моей истории, они сами были этой историей. Без них не было бы никакого рассказа. Каждый из встреченный мною людей добавлял к моей одиссее частичку себя. Сыгранные ими роли обогащали мое повествование: если бы эти люди не появились в моей жизни, мой рассказ схлопнулся бы в точку и я остался бы в одиночестве, как прежде, не имея ничего, что стоило бы рассказать людям. Но что самое интересное, обратное было верно тоже: я был чьим-то вспомогательным героем в эпическом романе жизни. Каждому встреченному мной человеку я помогал выстроить собственный рассказ. Ребята из студенческого братства помогли мне открыться радости и веселью, однако я тоже оставил им память о себе. Благодаря совместно проведенному времени история их жизни обогатилась. Количество страниц в рассказе жизни каждого из нас увеличивается, когда наши пути пересекаются.

В поезде, следующем из Шарлотсвилля в Чарлстон, мне суждено было вписать немало страниц в свою повесть.

Джин Адамс был стар. Его лицо было покрыто морщинами, он говорил глубоким, скрипучим голосом, а в его глазах сверкали искры, благодаря которым было очевидно, что внутри Джина прячется гораздо более молодой человек.

— Я — заядлый любитель путешествий на поездах, — с гордостью заявил Джин. — Поезд — вот мой любимый способ попасть из пункта А в пункт Б.

Путешествие на поезде, объяснил он, позволяет ему общаться с другими людьми так, как не удается это делать на борту самолета.

— Как вы думаете, почему?

— Все очень просто: самолет летит слишком быстро.

В этом и состояла теория Джина: скорость передвижения обратно пропорциональна возможности общения. Такая, как он говорил, «арифметика путешествия».

«Раньше мы добирались до нужного места пешком, хотя, возможно, Вы этого и не помните. Но мы-то помним. Мы ходили в школу, ходили на работу, ходили в церковь, ходили в гости к родственникам и друзьям. И что же мы делали, пока шли? Мы разговаривали друг с другом. Мы шутили, смеялись, болтали о событиях дня. Иногда мы садились в запряженную лошадью повозку — нет, я серьезно, вот такой я старый. И чем же мы занимались в этом случае? Мы тоже разговаривали. Даже играли в словесные игры. Однако на повозке мы добирались до места быстрее. А это означало меньше времени на общение. Затем мы стали пользоваться поездами, и время в пути еще сократилось. Затем пересели на совсем быстрые машины. А потом появились самолеты, самые быстрые из всех, и такими и будут, пока не придумают что-нибудь поновее и побыстрее.

И, таким образом, мы стали общаться все меньше и меньше, разговоры наши стали гораздо короче. Сейчас мы вообще не говорим друг с другом. Мы не видим в этом смысла. Теперь все путешествие свелось к скорости передвижения: нам нужно попасть на место как можно быстрее. Эффективность — вот враг общения».

У Джина был такой голос, который можно было слушать весь день.

— Итак, — спросил я, — вы выбираете поезд, чтобы…

— Чтобы замедлить время, — ответил он с улыбкой. — Конечно, я не могу везде ходить пешком, я не такой бунтарь. Кроме того, эти старые ноги служат уже не очень хорошо. Однако я могу сесть на поезд. Я могу сказать всему миру, что я выбираю медленный способ передвижения, я хочу тратить больше времени на поездку из пункта А в пункт Б, и пока я делаю это, пока я отвергаю быстрые пути, я собираюсь тратить свое время на то, чтобы встречаться с разным народом, который также готов проболтать лишний часок, другой.

Я хранил молчание, думая, сколько раз на самом деле я разговаривал с кем-нибудь на борту самолета. Получалось не слишком много. Если иногда кто-то пытался со мной заговорить, я коротко отвечал и утыкался носом в книжку, которую даже и не читал толком. Просиживая долгие часы в железной трубе, где было полно других человеческих существ, я так и не встретился там ни с одним. Я покидал борт самолета, и история моей жизни оставалась столь же короткой, каковой была до полета.

Да, Джин был прав. И все мы были живыми примерами его философии. Теперь же я сидел рядом с мудрым пожилым человеком, готовым поделиться со мной тем жизненным уроком, который, похоже, я полностью пропустил.

— Вы должны задать себе вопрос, — сказал он, глядя в окно. — Зачем тратить так много времени, стараясь попасть куда-то, если вам даже не нравится находиться в пути?

Я улыбнулся. Он поймал меня.

— Например, — продолжил он, — я ведь даже не спросил вас, куда вы направляетесь, ведь так?

— О, я направляюсь…

— Да нет, не говорите мне! — сказал он, усмехаясь — Вот где начинаются проблемы. Мы говорим только о том, куда мы едем, куда держим путь, и что будем делать, когда доберемся до места. Все, что находится между А и Б, все километры и все часы становятся досадным препятствием, через которое нужно перешагнуть. Я же, наоборот, полагаю, что препятствием является пункт назначения, поскольку он отнимает слишком много нашего внимания и мы не позволяем себе думать о том, что происходит на нашем пути здесь и сейчас.

— Он вам уже все уши прожужжал, да? — пожилая дама уселась рядом с Джином. Ее брюки были безукоризненно выглажены, жемчужные украшения мерцали благородным светом. — Я Люси, жена Джина. Не волнуйтесь, я уже слышала все его речи.

— Ваш муж — мудрый человек, — сказал я. И это было абсолютной правдой.

— О, все свои самые лучшие идеи я просто стащил у нее, — ответил Джин, целуя Люси в щеку.

— Как давно вы женаты? — спросил я, поскольку заметил, что их обручальные кольца выглядели превосходными образцами старого стиля.

— В следующем апреле будет 52 года, — ответил Джин.

— Поздравляю вас, это действительно достижение.

— Да, конечно, однако Джин не любит называть наш брак достижением. Он говорит, что это звучит как-то…

— Как что-то законченное, — продолжил Джин мысль жены, — как будто мы сделали это, и теперь все, конец! Что вовсе не так! — сказал он, подняв палец к небу. — Наш брак еще продолжается!

Джин и Люси, как я узнал позже, направлялись в Индианаполис. Чем дольше мы разговаривали, тем в больший восторг приводила меня эта парочка простых и мудрых людей, проведших вместе более полувека. Они были приятны в общении и эрудированы, беседа с ними была увлекательной. Похоже, они также находили меня человеком, достойным доверия. После первых минут разговора Джин предложил позвонить в Чарлстон, своим друзьям которые могли бы позволить мне у них остановиться. Возможно, на эту ночь у меня уже была крыша над головой — и мне даже не пришлось об этом просить.

К тому времени, как мы достигли Аппалачских гор, медленно преодолевая крутые извилины пути и проезжая по долинам, Джин окончательно стал для меня героем. Этот человек был умен, тут не было никаких вопросов, однако, кроме того, его можно было назвать настоящим источником исторических сведений. Он был непосредственным свидетелем двух поворотных событий, одних из самых важных моментов XX века: в качестве офицера военно-морского флота он принимал участие в морской блокаде Кубы в 1962 году, то есть успел побывать в самом центре драматического пика холодной войны. Будучи инженером НАСА, он работал над проектом «Апполон», они обеспечили возможность высадки Нейла Армстронга и его товарищей-астронавтов на Луну, и после этого продолжали работать над отправкой других людей в космические дали. Джин не мог не заметить, с каким мальчишеским восторгом я слушаю его истории.

— Дайте угадаю: в детстве вы мечтали стать астронавтом.

Я отрицательно покачал головой.

— Даже в том возрасте я понимал, что для меня это невозможно. Я просто хотел наблюдать за их успехами. Я до сих пор думаю о них. Каждый раз, когда я переживаю не лучшие дни, я вспоминаю, как Нейл Армстронг высадился на Луне! Люди достигли Луны! Я имею в виду, что это совершенно немыслимо! Всего несколько десятилетий до этого люди только учились летать! В любом случае, и я так думаю, если Нейл Армстронг смог сделать свои шаги по Луне, значит, возможно все. Именно все.

— Леон, дорогой мой, ты понял главное. Это именно то, что должна означать для всех нас высадка человека на Луне. Возможность совершить невозможное.

Я улыбался. Джин был всего лишь пожилым человеком, едущим на поезде. Но стоило ему с кем-нибудь заговорить — не важно, с кем — и перед счастливчиком открывался целый мир.

Показались высокие горы Западной Вирджинии, покрытые лесом, а это означало не только красоту пейзажа, но и ограничение работы сотовой связи, а следовательно, и отсутствие возможности связаться с друзьями Джина и Люси.

— Почему бы вам не продолжить Ваш путь дальше, до Индианаполиса? Вы могли бы остановиться в старой комнате нашего старшего сына, — предложила мне Люси, когда мы въехали в Чарлстон.

Я расстроенно улыбнулся:

— Мне бы очень этого хотелось, но я не могу. У меня билет только до Чарлстона.

— Ну, хорошо. Если вы когда-нибудь будете в наших краях… — Джин протянул мне свою визитную карточку. Я с благодарностью принял ее, попрощался с ними обоими и шагнул в темную ночь Западной Вирджинии.

Я прибыл в Чарлстон примерно в десять вечера и увидел уже знакомую картину: безлюдные улицы. Темные окна отелей, никого — за их регистрационными стойками. Свет уличных фонарей мерцал, грозя погаснуть совсем и оставить меня в полной темноте. В трех отелях подряд я встретил отказ, и ни разу в душе моей не шевельнулось отчаяние — позднее я нашел свою добрую самаритянку: ночного администратора одного из отелей, которая предложила мне комнату при том условии что я покину ее рано утром, чтобы никто не смог меня увидеть.

«Это против наших правил, — прошептала она, оглядываясь по сторонам. — Но похоже, вы действительно устали, а на улице темно, как в аду».

Она была права. На улице было действительно темно, как в аду. Однако комната, в которую она меня поселила, была настоящим раем. В свою первую ночь в четырехзвездочном отеле мне не хотелось спать, мне хотелось прыгать на кровати, смотреть телевизор, распахнуть окно и любоваться видом реки, которая извилистой лентой текла через город Чарлстон.

Однако я все же проспал несколько часов, проснулся рано утром и тихонько оставил ключи от номера на стойке администратора — никого кругом не было заметно, и я облегченно вздохнул, подумав о том, что мой ночной друг не лишится своей работы. Я обратился к шведскому столу буфета, чтобы предаться обычному своему обжорству. Я пил апельсиновый сок большими глотками и уже прикончил половину кувшина, как услышал тонкий голосок, раздавшийся откуда-то недалеко от стола с выпечкой.

— Вау!

Я быстро поставил кувшин с соком обратно на стол и наскоро вытер губы. Невысокая темноволосая женщина или девочка, поскольку она не выглядела особо старше 18 лет, — весело смеялась, глядя на меня.

— Простите?

— Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь пил апельсиновый сок так быстро или так много!

— О, ну хорошо, понимаете ли. Мне нужен витамин С. Здоровые кости и тому подобное.

— А как насчет пяти пончиков? Они тоже полны витаминов? — улыбнулась она.

— Конечно! Они ими переполнены! Растущие мальчики, вроде меня, очень нуждаются в углеводах.

Она фыркнула от смеха, я тоже хихикнул. Думая, что мне лучше уйти до того, как она спросит, в каком номере я остановился, я торопливо закончил завтрак, быстро распрощался, закинул рюкзак за плечи и вышел на улицы Чарлстона, города, расположенного в горах.

Река делит город напополам, и первым делом я направился к мосту, чтобы осмотреть обе его части и похожие друг на друга вершины гор, неясно вырисовывающиеся на фоне зданий. В уютно устроившемся в горной долине Чарлстоне иногда возникает чувство, будто на самом деле ты находишься в швейцарской деревне. До тех пор, пока не услышишь местный говор. Все жители Чарлстона говорят с добродушным южным акцентом, мягко произнося слова, что пробуждает в вас желание усесться с ними за одним столом прямо во дворе и сыграть партию в шашки.

Должно быть, мое природное чутье меня не подвело, поскольку практически в каждом магазинчике в центре Чарлстона продавались наборы для игры в шашки, и я видел пожилых мужчин, сидящих за столами на улице у переднего крыльца, которые размеренно вели свои партии. Я немного побродил по улочкам, рассматривая витрины магазинов, где были выставлены предметы искусства, местных ремесел и домашние сладости, дразня себя видом вещей, которые не мог себе позволить. Наступило обеденное время, и я заскочил в типичную американскую закусочную, где пара официантов обслуживала немногочисленных посетителей.

— Сколько, — спросила официантка, протягивая мне меню.

— Сколько чего?

— Сколько вас будет обедать? К вам присоединится кто-нибудь?

— Полагаю, что нет.

Она подозрительно улыбнулась, не вполне уверенная, не пытаюсь ли я просто умничать. Я проследовал за нею до столика.

— Простите, — сказал я, — у меня довольно тяжело с наличными. Могу ли я помыть посуду, чтобы заработать свой обед?

Девушка обладала длинными темными волосами, собранными в конский хвост, и ускользающим очарованием южанки.

— У меня нет права нанимать вас, но вы можете поговорить с нашим управляющим.

По моему опыту, общение с управляющими никогда на оказывалось полезным, однако прежде, чем я начал возражать, она уже подзывала его к нам.

— Откуда вы? — спросила она, показывая жестом мне, чтобы я подождал, и направляясь на кухню, к своему боссу.

— Из-за моря, — с готовностью ответил я, и она рассмеялась моему ответу, прежде чем исчезнуть в дверном проеме.

— Из-за какого моря? — обернулась она на ходу.

— Атлантического.

— Глупая шутка. Каждый знает, что это океан.

Несколько минут спустя она вернулась.

— Извините, мы не можем позволить вам работать здесь, не проведя вас по всем каналам.

— Каким каналам? — спросил я.

— Э… каким следует? — ответила она так, будто это тоже являлось для нее вопросом. Я поблагодарил ее, взял себе несколько мятных леденцов из банки перед кассовым аппаратом и вернулся на улицу, собираясь идти на железнодорожный вокзал. День был утомительным, мой мозг спрашивал меня, что же делать дальше, а моей голове было очень жарко — солнце нещадно пекло мою лысую британскую макушку. Я прошел мимо магазина, торгующего коврами, и посмотрел на себя в выставленное в нем зеркало: моя голова была похожа на большое красное манго. Мне нужно было в тень, а еще лучше — надеть шляпу.

Проходя мимо моего отеля, я заметил внутри забавную девчушку, которая этим утром со смехом наблюдала, как я поглощаю апельсиновый сок. Она тоже увидела меня, и я помахал ей рукой. Увидев ее ответный приветственный жест, я решил воспользоваться шансом.

Шагнув через автоматические двери отеля, я с облегчением ощутил прохладный кондиционированный воздух, охлаждающий мое разгоряченное лицо.

— И снова привет, — сказала девушка, слегка улыбнувшись. — Немного солнцезащитного крема вам бы не помешало.

— О да, спасибо, что заметили. Не подскажете, нет ли у вас солнцезащитного крема?

— Конечно, есть. В магазинчике сувениров, слева от вас.

— Да, благодарю вас, однако здесь есть небольшая проблема… — она с удивлением смотрела на меня. — Понимаете, на самом деле у меня совсем нет… денег. То есть, в смысле, есть, но только пять долларов. Понимаете, это все, что я могу позволить себе потратить сегодня.

— Ваши родители до сих пор выдают вам карманные деньги?

— Ну, типа того. Мой продюсер на самом деле. Понимаете… — я сделал паузу. Следует ли мне попытаться? — Хотите послушать историю?

Как я и ожидал, она хотела.

— Вы очень храбрый, — сказала она, внимательно выслушав мой рассказ, который, должен признать, становился с каждым разом все лучше и лучше. — Я хотела бы вам помочь. Куда вы направляетесь теперь?

— Ну, на запад. Но кто знает? Что вы могли бы мне посоветовать?

— Как насчет Лексингтона?

— Там в пригороде полно прекрасных лошадей, — добавила она. — Вы ездите верхом?

— Не ездил много лет, — сказал я. — Но, возможно, мне придется, если я не смогу поймать попутку до Голливуда.

Она рассмеялась.

— Моя смена заканчивается в три. Подождите меня в холле, а когда я освобожусь, мы придумаем, что делать дальше.

— Превосходно.

— Если хотите, то в холодильнике за стойкой есть апельсиновый сок. Витамин С и все такое.

Ровно в три часа мы вместе вышли из отеля.

— Куда мы направляемся, — спросил я.

— Ну, сначала мне нужно зайти к маме.

— Оу, мне кажется, это все же слишком быстро…

— Ха, ну да, я хочу, чтобы она познакомилась с вами. Если, понимаете, я собираюсь отвезти вас в Лексингтон, мама должна знать, что я в безопасности.

Я замер на месте.

— Подождите, вы собираетесь отвезти меня туда?

— Почему бы и нет?

— Отлично! Тогда я тоже очень хочу познакомиться с вашей мамой! И папой — нужно же мне у кого-то просить вашей руки!

Мама Эшли была сорокалетней копией самой Эшли: столь же доброжелательной, как и ее дочь. По какой-то неизвестной причине она полностью доверяла мне Эшли. Эшли отвезла меня в торговый центр, где мы немного погуляли, прежде чем угостились фахитос. Минуту спустя мы сидели в ее машине, которая несла нас вперед по скоростной трассе. Я чувствовал, что удача благоволила мне — или же это было что-то еще? Выяснилось, что Эшли была истовой христианкой, о чем она объявила за несколько минут до того, как мы отправились в путь. Сам я хоть и был крещен, признавал себя агностиком, то есть человеком, который не может заставить себя поверить в седобородого бога, сидящего на облаках и присматривающего за всем сущим, однако, с другой стороны, не может и не верить в существование могущественной силы или некой энергии, чего-то выходящего за рамки его понимания. Я был благодарен ей за поездку и за приятную компанию, однако немного опасался быть подвергнутым попытке обратить мою душу в истинную веру.

Я никогда не ощущал глубокой связи с Богом или же просто его присутствия. Не то чтобы мне не нравилась сама эта идея или же люди, которые находили эту идею столь захватывающей, что готовы были говорить о ней постоянно. Просто это никогда не было моим. Однако в последние дни мои представления о себе самом существенно изменились. Поэтому, когда Эшли завела разговор на эту тему, я подумал, что не слишком рискую, если послушаю немного ее рассуждения.

— Господь существует, и Господь может творить реальные дела. Я не могу дотронуться до него, я не могу его обнять, но Он — здесь, — начала она. — В общем, вы не можете видеть Господа. Я имею в виду, что сама его никогда не видела.

— Ты просто соглашаешься с тем, что он может быть здесь, да?

— Нет, Он — здесь. Но это все звучит довольно неопределенно, согласна. Ты же знаешь, что ветер здесь есть?

— Да.

— Ты видишь ветер?

— Нет.

— Ты ощущаешь воздействие ветра?

— Да.

Теперь мне начинало казаться, что ее слова могут и не быть лишенными смысла.

— Я видела, как Он изменил жизнь моей мамы, — сказала она, помолчав. Ее голос дрогнул, глаза увлажнились.

— Прости! — улыбнулась она. Эшли сделала маленькую паузу, чтобы успокоиться. — Я видела, как изменилась жизнь моей матери, я видела, как изменилась жизнь моей сестры. Я видела, как Он меняет людей вокруг. Я видела вполне реальные вещи.

— Например?

— Ну хорошо, моя мама была очень больна. Это было плохо. И продолжалось довольно долго. В то же самое время моя сестра просто слетела с катушек. Я думаю, она была очень зла на судьбу. Связалась с плохими людьми, стала делать плохие вещи — ты знаешь, как это происходит: маленький городок, узкий кругозор, бла, бла, бла… Некоторое время мне казалось, что вся моя семья обречена исчезнуть. Моя мама умрет, и моя сестра, возможно, тоже, если продолжит жить так же. Зато я научилась молиться — и это было единственным хорошим, что произошло со мной благодаря всему этому. Я молилась так горячо. За них обеих.

— И что случилось?

— Все изменилось. Я имею в виду не сразу. Но моей маме стало лучше. Это не было похоже на глупое чудо или что-нибудь подобное. Но я знаю, Господь помог нам. И когда она приехала домой из больницы, моя сестра тоже была там, и в первый раз за долгое время мы все были вместе, ужинали, смотрели телевизор, и я видела по лицу сестры: она не хотела для себя другой жизни. Она хотела жить именно так. С нами. В безопасности. Она тоже стала меняться. На это потребовалось больше времени — и больше молитв и терпения! — Эшли рассмеялась. — Но она полностью изменилась, в лучшую сторону. И теперь у нас все хорошо, хотя иногда мне в это просто не верится. И у нас будет все хорошо.

Всем известны сумасшедшие фанатики веры. Сегодня я вижу их в основном по телевизору, однако многие сталкиваются с ними непосредственно. Но иногда с людьми происходит что-то совершенно необычное, как это случилось с семьей Эшли. Иногда — чудесное. Меня действительно растрогало понимание этой маленькой девушкой того, как могущественная сила, не принадлежащая материальному миру, каким-то образом оказала влияние на ее жизнь и на жизнь близких ей людей. Это выглядело так, будто ее вера в существование чего-то значительно большего, чем она сама, давала Эшли огромную внутреннюю силу.

Однако Америка — странная страна. Разумные и доброжелательные споры о духовной жизни слишком быстро принимают дурной оборот. Роль религии в американском обществе всегда была парадоксальной и запутанной. Даже эксперту вряд ли удалось бы ясно или детально ее описать, не говоря уже о молодой девочке из маленького городка в центре Америки. Однако что-то в рассказе Эшли заставило меня задуматься.

— Почему же, — спросил я ее, — когда я смотрю новости, когда я смотрю религиозные каналы, люди не объясняют своих взглядов так, как это делаешь ты? Я имею в виду, что в твоих словах о вере гораздо больше смысла, чем в выступлениях всех этих проповедников, которые только и делают, что кричат про то, что дьявол придет забрать тебя с собой… Ну, ты знаешь, он собирается сожрать тебя, а еще он собирается…

— То, о чем ты говоришь, это огонь и сера ада. Это доходит до некоторых людей. В моем круге общения это доходит лишь до немногих, большую часть все это лишь пугает. Я хочу жить полной жизнью, в радости и счастье, с любовью к Господу, а не в страхе перед ним. Веришь ты или нет, я не могу разговаривать с большинством людей из тех, что ты описал. Иногда для беседы нужен совершенно незнакомый человек.

— Я точно знаю, что ты чувствуешь, — сказал я. — Доверься мне. У меня есть вера. Никогда не чувствовал себя особо религиозным. Однако, знаешь, я говорил уже это и скажу снова: впервые кто-то говорит со мной о религии, и я его слушаю.

— Вот поэтому я и верю в Господа. Я услышала о твоем путешествии, и сначала мне было просто любопытно, как это, почему мне это интересно. Знаешь, присоединиться к тебе хотя бы на время было бы здорово, я захотела в этом поучаствовать. Однако сегодня сначала я все обдумала, помолилась, спросила совета у мамы. Это был нелегкий выбор для меня. Но я чувствовала, что мне следует так поступить, понимаешь? Возможно, для меня было необходимо сказать тебе все то, что я сказала. Возможно, тебе было необходимо поговорить об этом.

Я смотрел в окно и видел, как ветер проносится над пшеничными полями. «Я точно знаю, что ты имеешь в виду».

Этот момент задел меня за живое. Я и совершенно незнакомая мне девушка бились над сложной концепцией Бога, здесь, посреди полей Америки. Эшли нащупала нерв, она сумела пробиться ко мне, и я чувствовал, что тоже сумел пробиться к ней. Два незнакомца в одной машине, несущейся по скоростной автостраде, ощущали на себе древнюю силу человечности. В тот момент по ее лицу текли слезы, и я сам был недалек от того, чтобы расплакаться. От ее рассказа про то, как Господь изменил жизнь ее семьи, невозможно было просто отмахнуться.

Через некоторое время мы припарковались на небольшой стоянке и поменялись местами. Вести машину было фантастически здорово. Я был поражен тем, с какой готовностью Эш (теперь я обращался к ней, используя сокращенный вариант имени, так как она сама попросила меня об этом) доверилась мне. Объяснялось ли это ее доверием к людям, верой в бога или же моей невинной внешностью?

Осмыслить все произошедшее прямо тогда было невозможно, однако одно прояснялось для меня: главным мотивом моего путешествия становилось доверие. Не только доверие, с которым я был вынужден относиться к людям, но и доверие, с которым другие люди вынуждены были относиться ко мне. Они понятия не имели, кем я был на самом деле. С разумной точки зрения было гораздо правильнее просто игнорировать мои просьбы о помощи, хотя что-то и подсказывало им, что время, проведенное со мной, пошло бы им на пользу. И они игнорировали свой вполне обьяснимый страх перед незнакомцем. Они принимали разумное решение изменить манеру поведения, навязанную им обществом, и находили способы помочь незнакомому человеку. Помочь кому-то, кто нуждался в дружеской поддержке.

Мы добрались до Лексингтона раньше, чем я на то надеялся. На окраине города я вновь передал руль Эш, поскольку она хорошо знала город. Прежде чем отправиться осматривать Лексингтон, мы нашли один из самых приятных с виду отелей и зарегистрировали на меня номер, оплатив счет вперед.

После того как я устроился в своем номере, мы вернулись в машину, прокатились по городу и остановились на автозаправке. Там я забрел в магазинчик подарков.

— У меня есть для тебя подарок.

— Подарок для меня? — ее голос звучал удивленно.

— На самом деле несколько подарков…

— Несколько! — улыбнулась она.

— Это моя тебе благодарность за все то, что ты сегодня для меня сделала.

— Это очень мило, спасибо.

Я извлек из фирменного пакета магазинчика зубную щетку. Я помнил, как Эш недавно жаловалась на то, что забыла все свои умывальные принадлежности.

— Это — зубная щетка, — проговорил я, заявляя абсолютно очевидную вещь.

— О да, зубная щетка, — повторила она, явно веселясь.

— Я купил ее, потому что это все, что я могу себе позволить. А не потому, что у тебя плохой запах изо рта.

— Хорошо, принято!

— А это — лотерейный билет на один доллар.

— О, грандиозно!

— А это — еще один лотерейный билет на один доллар.

— Огромное тебе спасибо.

— А поскольку мне не разрешается оставлять никаких денег к концу вечера, вот все деньги, которые у меня остались, это мой взнос в оплату номера отеля, — там было что-то вроде двадцати семи центов — я ночевал в самом дешевом в мире номере!

Она взяла у меня мелочь и с нарочитым драматизмом прижала ее к груди.

— У меня тоже есть для тебя подарок, — сказала она, роясь за сиденьем.

— Мне кажется, ты дала мне более чем достаточно…

Она протянула мне маленькую пачку апельсинового сока.

— Я стащила это из отеля. Потому что, ну, знаешь, растущие мальчики очень нуждаются в витамине С.

Она улыбнулась, я обнял ее и долго не отпускал.

— Спасибо, Эш.

— Храни тебя Господь, Лео!

Она быстро поцеловала меня в щеку, я вышел из машины и закрыл за собой дверь. Кажется, моя походка стала легче. Поднимаясь на лифте на свой этаж, я рассматривал себя в зеркало. В тот день я преодолел лишь пару сотню миль, но это было неважно. Я улыбался, видя свою обожженную солнцем голову. Я начал получать удовольствие, находясь в пути, а цель моего путешествия будет достигнута довольно скоро. Думаю, Джин был бы мною доволен.