Невероятное путешествие из Нью-Йорка в Голливуд: без денег, но с чистым сердцем

13. Вперед — на крышу мира

Существует лишь один истинный успех — суметь прожить свою жизнь по-своему.

Кристофер Морли

Никогда не считал огромные американские мега-магазины слишком привлекательными. Wal-Marts, Best Buys, Home Depots. Путешествуя по США на машине, на поезде и пешком, я встречал их повсюду: в маленьких городках и центрах больших городов. Они могут располагаться отдельно, на трассе скоростного шоссе или быть втиснуты между небоскребами. И ни разу ни один из них не показался мне симпатичным. Возможно, они удобны, возможно, в них огромный выбор товаров, но нет среди них магазина, отмеченного индивидуальностью, в который захотелось бы зайти.

Но когда Эд и Муч высадили меня перед Kmart в Кингмане, солнце как раз только начало скрываться за крышу мегамагазина, асфальтовое покрытие парковки перед ним стало остывать, появились работники ночной смены, проскальзывающие в служебные входы магазина, и мне показалось, что во всей этой сцене есть некое простое очарование. Возможно, я все еще находился в приподнятом расположении духа, осознав близость Лос-Анджелеса, а возможно, у меня стал появляться новый взгляд на мир.

Кингман был, без сомнений, самым маленьким городом из тех, в которых мне доводилось бывать. Я не видел никаких домов, только деревья и много открытого пространства, и начал задумываться над тем, будет ли дикий дух этих мест ко мне благосклонен (доброжелательные сельские жители) или же станет враждебен мне (сельские жители настроены скептически). Как оказалось, мне даже не пришлось этого выяснять.

Прямо позади меня взревела моторами пожарная машина муниципалитета Кингмана. Проезжая мимо, она остановилась напротив меня, из кабины вылез крупный мужчина в форме пожарного и пробормотал мне: «Добрый вечер». Похоже, что само мироздание подстраивалось под мои нужды и посылало мне людей, не только склонных помогать другим людям, но и обязанных это делать (как налогоплательщику, ну, вы понимаете).

«Добрый вечер», — с готовностью откликнулся я, увязываясь за ним по дороге к Kmart. Товарищи пожарного помахали мне из кабины. «Не будете ли вы столь любезны дать приют на ночь бедному англичанину?»

Он посмотрел назад, на машину, и переглянулся со своими товарищами.

«Ну, мы, это, не занимаемся благотворительностью».

Я тоже посмотрел на его сослуживцев: теперь они не просто смотрели, они высунулись в окна, на их лицах читалось и любопытство, и сострадание.

«Ладно, давайте не будем думать об этом как о благотворительности. Я предпочитаю называть подобные вещи людской добротой и лишь благодаря ей я проделал весь путь с Таймс-сквер в Нью-Йорке до этого самого места».

Пожарные опять обменялись взглядами. «Хорошо, Рэнди?» — спросил большой человек одного из сидящих в кабине, который, кажется, был согласен, хотя и пожимал плечами. «Ладно, давай позвоним капитану».

Если бы они и позволили мне остаться на ночь, сначала они должны были получить подтверждение их начальника (в Америке в любой ситуации появляется некий большой босс, кто-то, кто оказывается высшим звеном цепи).

Большой пожарный выхватил большой сотовый телефон и набрал номер.

— Привет, Кэп. У меня тут парень из Англии, которому нужно где-то переночевать. Может, поговоришь с ним.

— Дай ему трубку, — проклокотало в телефоне.

— Вот, давай, — сказал мне пожарный, — произведи впечатление.

— Здравствуйте, сэр. Капитан, сэр.

— Чего вы хотите?

— Мне действительно нужно место для ночлега.

— Вы что, потешаетесь надо мной? — он говорил быстро и отрывисто.

— Нет, что вы. Из меня в действительности плохой шутник. Мне правда нужна ваша помощь.

— Откуда вы?

— Лондон.

— А как мне понять, что вы — настоящий, а не какой-нибудь проходимец, ловко мелющий языком?

Вот это было действительно смешно.

— Я могу предоставить вам столько всяких историй, что только сумасшедшему было бы под силу насочинять такое их количество. Позвольте мне посетить вас, и я расскажу вам все, что знаю. Я путешествую из одного конца Америки в другой, и у вас есть прекрасный шанс прославить доброе имя пожарной охраны на всю страну.

Он сделал паузу:

— Ну хорошо, приезжайте, — но голос его звучал неуверенно.

Перед тем, как вернуть трубку пожарному, я не удержался и крутанулся на месте. Он посмотрел на меня странно.

— О, простите…

— Да, когда мы доедем до станции, лучше так не делайте.

15 минутам позже я был уже перед воротами станции пожарной охраны, где меня приветствовала дружелюбная, если это слово вообще можно здесь употребить, толпа парней, которые без устали забрасывали меня вопросами, должно быть затем, чтобы услышать мой британский акцент. При этом они смеялись и по-товарищески хлопали меня по плечам столь часто, что я понимал, как мне здесь рады, хотя у меня и будут синяки и сотрясение мозга. Потом пришел капитан и попросил меня исполнить свое обещание.

— Леон, мне нужны твои истории. Докажи, что ты — не сумасшедший. Дай нам детали.

— Да, сэр! — отсалютовал я, чем заставил всех смущенно замолчать. — Простите, я просто пошутил.

И я пустился в рассказ, выбирая для повествования некоторые из самых фантастических приключений. Я рассказал им о Кинамон и о своем спасении из лап наркоторговца в Индианаполисе. Я упомянул священника-борца, и Джина-астронавта, и его жену, которая готовит слишком много сладкого. Я поведал им о Рике, о его поврежденном плече, об отсутствии у него медицинской страховки, о его неграмотности. Конечно, я не забыл Джулию, которая дала мне ключи от своей квартиры, не задумываясь ни на секунду. Я рассказал о вымазанной кровью двери в Гэллапе. Но я не стал ничего им рассказывать про Кэтрин. Я еще не был готов говорить о ней ни с кем, кроме себя. Похоже, она была моей тайной музой.

— Да, похоже, это были адские приключения, — сказал капитан, когда я закончил.

— Без сомнения.

— Вот что я скажу тебе, Леон, мы все здесь — одна семья. Братья. И мы заботимся друг о друге. Похоже, ты немного уже знаешь об этом. И не в наших правилах отказываться от шанса стать частью адски хорошей истории, — он посмотрел на своих ребят, каждый из которых был одет в синие штаны и комбинезон. — Что скажете, ребята. Должны ли мы выделить старине Леону кровать на ночь?

Согласие было единодушным. Еще немного одобрительных ударов по спине, и с моими планами на ночь было решено.

Было очевидно, насколько силен дух товарищества, которым обладали ребята из пожарной бригады, и я видел, как он поддерживает их всех так же, как поддерживал он меня во время моих странствий. Я уже не мог и припомнить случая, когда бы мне не удалось найти способ достучаться до другого человека, даже тогда, когда я думал, что это вряд ли возможно. Моя нынешняя жизнь стремительно удалялась от пропасти жизни прошлой. Сейчас я находился в центре неизвестности, где познавал силу дружбы этих гостеприимных незнакомцев. Я чувствовал, что это — основная причина, по которой пожарные выбирают в жизни путь самопожертвования. У них была потребность приносить пользу для общего блага, а еще они обладали самым настоящим чувством сопричастности.

Сквозь толпу товарищей ко мне подошел Рэнди и отвел меня в угловую комнату. «Там — твоя комната. Устраивайся поудобнее… И еще, — сказал он, на секунду обернувшись, — я оставил там для тебя один маленький подарок». Он ухмыльнулся и вышел за дверь.

Я вошел в боковое помещение и увидел место, которое было любезно выделено мне для сна. Маленькая кровать в углу, один-единственный шкафчик рядом с ней и нечто, пришпиленное к стене кнопками, что только я и мог распознать как «подарок» Рэнди: календарь с изображением — только догадайтесь — пожарных, чьи лица были разукрашены фломастерами. Я полагаю, что это был эквивалент офисных шуток.

Мне казалось, что я проспал только несколько минут, когда я услышал стук в дверь и голос Рэнди, любопытного и сострадательного парня из вчерашнего дня, который спрашивал, не хочу ли я кофе с бисквитами.

«Да, и если хочешь, то можешь взять этот календарь с собой, — рассмеялся он. — Ну, знаешь, типа сувенир». Я отколол календарь от стены и упаковал в свой рюкзак.

— Дайте угадаю: Лас-Вегас?

— В точку! Направляетесь туда?

— Дружище, здесь все направляются в Лас-Вегас. Больше некуда!

Я залез в кабину микроавтобуса Лари, и мы тронулись в путь, покидая Кингман. Ребята на пожарной станции сказали, что мне достаточно только выйти к скоростному шоссе в западном направлении и поднять руку в воздух, и я тут же найду себе попутку. Конечно, останавливаться на скоростном шоссе было запрещено, предупредили они меня, но это был Кингман, где половина народа добиралась до работы и дома на попутках.

«Это очень дружелюбное место», — сказали они мне. И они были правы.

— С Городом Греха очень оживленное сообщение. Все хотят взять свои кошельки и счастливые талисманы сюда на выходные.

— Вы когда-нибудь крупно выигрывали?

— Я? — Лари рассмеялся. — Нет, нет, я не играю. Моя цель здесь проста: шведский стол.

О, шведский стол. Ну конечно. Это ведь Америка, страна изобилия. Изобилия, которое превышает ваши потребности. И это напомнило мне о том, что я был голоден, а между мной и Лари лежал пакет чипсов, на который я не мог перестать смотреть.

— Гляди на него пристальней, и тогда он точно загорится! Возьми чипсов, если хочешь.

— Лари, у тебя добрая и нежная душа!

Лари рассмеялся. Выяснилось, что этот человек сам находился в пути по собственным внутренним причинам. У него недавно умер отец, и теперь он колесил по стране, чтобы серьезно поразмыслить и вернуть мир своей душе.

— И насколько ты уже продвинулся, если ты не против того, что я спрашиваю?

Он помолчал некоторое время.

— Я двигаюсь, и, думаю, это единственное, что важно. Когда я сидел дома, я просто думал, что вот сейчас он войдет в дверь или позвонит. В дороге я не жду его прихода или звонка. Возможно, я наконец научусь жить без него.

Я не ответил. Мой отец находился на расстоянии целого мира от меня. Как далеко Лари пытался уехать от воспоминаний о своем отце, и как далеко я уже уехал от своего. Мы с ним были совершенно разными людьми, мой отец и я. Настолько разными, что я не мог точно сказать, что же было у нас с ним общего, если вообще что-то было. Мое путешествие не было связано с моим отцом, как путешествие Лари. По крайней мере непосредственно не было. Но в некотором смысле все же было. Причина моего разрыва с прошлой жизнью частично состояла в том, что я пытался отделаться от ожиданий, возлагаемых на меня отцом, выйти из отбрасываемой им тени, в которой так долго находился. Но теперь, сидя рядом с Лари, я задумался, что будет, когда эта тень исчезнет, не стану ли я скучать по ее прохладе.

Это была спокойная поездка. Настала моя очередь слушать другого человека. Лари подробно рассказывал, насколько сильно сказалась на нем потеря отца: «Как будто у меня оторвало кусок души. Мне нужно некоторое время, чтобы привести в порядок свою жизнь», — сказал он.

— Надеюсь, что у тебя все получится, Лари.

Вскоре яркие огни знака «Лас-Вегас» приветственно воссияли для нас, и наши сердца громко стучали, когда микроавтобус Лари влился в плотный поток машин на улицах города. Мы распрощались с Лари у знаменитого отеля Mirage Hotel, куда он «направлялся немного подкрепиться». Я остался снаружи, готовый посмотреть, что такое игровая площадка Америки.

Вегас что-то делает с вами. В тот самый момент, когда вы подхватываетесь его вихрем, вы начинаете думать по-другому. Сверкающие огни и звучащая отовсюду музыка поглощают вас, вы чувствуете, как растворяется реальный мир. Это все равно что играть в виртуальную игру: вы знаете, что телом остаетесь в реальности, но сознание ваше захвачено машиной. Я забрел в одно из сотен казино, прошел вдоль строя игровых автоматов и задумался над тем, не разменять ли мне свои пять долларов, чтобы сыграть.

Меня осенило, что среди всего длинного перечня правил, которые на время путешествия я сам для себя установил, нет ни одного, запрещающего игру на деньги в качестве возможного источника дохода. Почему же я не подумал об этом раньше? Я мог бы играть и выигрывать! Я мог бы разбогатеть! Я мог бы появиться перед надписью «Голливуд», уже будучи миллионером!

Я разменял свои пять долларов и уселся перед сверкающей огнями машиной. Бросаем монету, дергаем за рычаг, слушаем музыку, проигрываем. Повторяем. Опять повторяем. Проигрываем. Проигрываем. Одна за другой мои монетки исчезали. Меньше чем за десять минут я был разорен.

Вот именно поэтому я не думал о возможности играть на деньги раньше. Это была не самая лучшая идея.

Я полез в карман в поисках последней монеты, и пальцы мои нащупали маленького игрушечного койота, подаренного мне Кэтрин. Одного прикосновения к нему оказалось достаточным, чтобы привести себя в чувство. Я посмеялся над собой, над своими иллюзиями, бросил последний взгляд на толпу американцев среднего возраста, продолжавших дергать за рычаги автоматов, и вышел обратно на улицу.

Моя миссия оставалась прежней: найти, где переночевать, что поесть и на чем пересечь последний кусок пустыни до Земли обетованной — Лос-Анджелеса.

Я переходил от одного отеля к другому, снова и снова чувствуя горький вкус отказа. Менеджер одного из отелей угрожал добиться моего ареста за то, что я слоняюсь вокруг с подозрительной целью. Если я собирался найти себе место для ночлега, мне нужно было быть хитрее. Я уселся на тротуар перед казино прямо на дикой жаре и задумался над тем, насколько похож весь мой эксперимент на то, что происходит в Лас-Вегасе, в этой Мекке азартных игр. Я поставил на кон все: свое здоровье, время, энергию — все ради того, чтобы найти свой путь. В дороге меня поджидали как грандиозные выигрыши, так и частые проигрыши.

Один бросок костей, и вы можете выиграть все.

Я никогда не думал о себе, как об азартном игроке. Десять минут, проведенных в казино, — вот и все время, потраченное мною в жизни на игру на деньги. Но пока я сидел здесь, поджариваемый солнцем пустыни, я осознал, что, возможно, являюсь игроком в гораздо большей степени, чем себе представлял. Я сознательно и сильно рискнул, покинув комфорт собственного дома, чтобы сыграть с судьбой в надежде на действительно стоящий выигрыш. Останься я дома, я бы продолжил идти по проторенному пути посредственности. Вместо этого я все поставил на кон. Я поставил свою половинчатую жизнь на рискованную затею пересечь Америку с пятью долларами в кармане. Сегодня в Вегасе я, возможно, и проиграл пять долларов, но выиграл я в результате несравненно больше.

Возможно, Вегас и красив, хотя несколько искусственной, ненастоящей красотой, но я знал, что здесь обязательно должны твориться плохие вещи. Подпольные игры. Наркотики, алкоголь в неумеренных дозах. Другие самые зловещие и немыслимые дела. В подобном месте, метко окрещенном Городом Греха, и не без основания, каждый должен быть уверен в том, что полиция прилагает все силы, чтобы оградить и защитить гостей и жителей этого города, переполненного жизнью и сверкающего электричеством, от наркобаронов, мафии, сутенеров и, разумеется, нарушителей правил перехода улицы.

Я перебежал через улицу, чувствуя переполняющую меня энергию, готовый вновь бросить кости, чтобы выиграть возможность общения. Однако единственным человеком, который вступил со мной в контакт на другой стороне, оказался полицейский на мотоцикле, резко затормозивший, чтобы остановиться рядом.

— Простите, сэр! Вы в курсе, что сигнал светофора был красным? — отрывисто спросил он.

Я был захвачен врасплох.

— О нет, я не заметил.

— Да, но он таковым был, а вы все равно пересекли улицу. Это незаконно.

— О, простите, уверяю вас, что следующий раз я подожду нужного сигнала, — ответил я и пошел себе дальше. Это было моей первой ошибкой.

— Сэр, куда это вы направляетесь? Оставайтесь на месте, или у вас возникнут серьезные проблемы.

— Вы это что, серьезно? — рассмеялся я.

Это было моей второй ошибкой.

Он вплотную приблизился ко мне, схватил меня за руку и поволок к краю тротуара, демонстрируя серьезность своих намерений. («Потащил» — возможно, и преувеличение, но незначительное).

— Если вы не собираетесь взаимодействовать с полицией, я буду вынужден доставить вас в участок и там выписать штраф за незаконный переход улицы!

— Незаконный переход улицы? Это что, все настолько серьезно? Это все полное безумие. Вам нечем больше заняться, кроме как ловить людей, которые переходят улицу не так?

Это было моей последней и почти фатальной ошибкой.

Он остановил на мне взгляд холодных глаз.

— Сэр, я советую вам перестать препираться со мной. То, что вы сделали, — противозаконно, а теперь сумма штрафа будет для вас повышена. Вы больше не в Англии!

До меня наконец дошло, что лучший способ выбраться из сложившейся ситуации — это закрыть рот. В довершении к тем травмам, которые уже получило мое уязвленное я, я чувствовал унижение, ловя красноречивые взгляды проходивших мимо людей.

Полицейский яростно что-то написал в маленьком блокноте, вырвал листок и помахал им в воздухе.

— Вот, — сказал он, припечатывая его к моей груди, — Не забудьте исполнить в течение 45 дней. Можете оплатить чеком или кредитной картой.

— Оплатить? Оплатить конкретно что?

— Увеличенный штраф за нарушение правил перехода через улицу, мистер. 180 долларов.

— Сто восемьдесят долларов? Вы что….

И опять холодный взгляд.

Я сумел сохранить молчание, наблюдая, как он садится на свой мотоцикл и уносится прочь, чтобы спасти город от других преступников, которые замышляли, например, оставить машину на стоянке дольше положенного времени или же выплюнуть на улице жевательную резинку.

В гневе я резко повернулся и потерял равновесие, едва не влетев в уличный фонарь. Солнце пекло, однако было похоже, что я вспотел сильнее, чем должен был. Я посмотрел на свои руки: они тряслись. Я настолько разозлился? Из-за какого-то дурацкого штрафа?

— Молодой человек, с вами все в порядке?

Я поднял голову и увидел, что ко мне спешит человек невысокого роста в ярко-красной футболке.

— Что, пришлось столкнуться с местной полицией?

— Нарушение правил перехода улицы… 180 долларов… За переход… — казалось, я потерял способность излагать мысли связно.

— Простите, молодой человек, но выглядите вы не слишком хорошо, — он осторожно дотронулся до моего плеча.

— Я не чувствую себя в по… Я не чувствую… О, нет, — мое зрительное поле сузилось, погрузившись по бокам во тьму, а то, что я еще мог видеть, быстро теряло свои очертания. Вскоре мир закружился вокруг меня.

— Молодой человек? — мужчина шевелил губами, стоя от меня не дальше нескольких дюймов, но звук его голоса доносился откуда-то издалека, местами падая в пропасть. Я видел, что он быстро двигается, видел, как его руки мелькают в красном тумане. Я чувствовал, что начинаю заваливаться назад, и скоро обнаружил себя, лежащим на тротуаре.

— Леон! — знакомый голос, — Леон, оставайся с нами, приятель! — Это был Ник, мистер Невидимка, человек, снимавший для потомства все мои выходки шаг за шагом. Теперь, когда я был на грани потери сознания, Ник проявился.

— Леон, приятель, ты ел сегодня? Хоть что-нибудь? Леон — посмотри на меня, ты ел что-нибудь? Уровень сахара в твоей крови, ты помнишь?

Конечно, я помнил. Я держал это в своей голове каждый день, каждое утро и каждый вечер. Я знал о результатах анализа, знал, что каждые проведенные в дороге сутки, без нормальной еды, без нормального сна, наносят удар по моему здоровью или тому, что от него осталось.

— Все это не слишком хорошо. Ладно, сэр. Сэр! — Ник что-то тщательно втолковывал человеку в красной футболке: — Сэр, мне нужно, чтобы вы сбегали вон туда и принесли мою сумку, хорошо? В ней — мой телефон, он мне нужен прямо сейчас.

Пожилой джентльмен поспешно ринулся через дорогу, нисколько не заботясь о том, что за ним, возможно, наблюдает полицейский, и схватил сумку Ника, пока тот стаскивал рюкзак с моих плеч и подсовывал его мне под голову. Вокруг меня собралась небольшая толпа, люди останавливались поглазеть на больного англичанина, прежде чем отправиться срывать джек-пот. Я надеялся, что помог им немного отсрочить разорение. Хоть какое-то слабое утешение.

Ник выхватил свою сумку из рук моего ярко одетого друга и вытащил из нее телефон.

— Что ты делаешь? — лепетал я.

— Вызываю скорую помощь!.. Алло? — на другом конце подняли трубку. — Да, мой друг болен и — что? — я не знаю. Сэр, где мы находимся?

— Перед Mirage hotel, у входа с белыми львами… и… на другой стороне улицы карета скорой. — Все одновременно оглянулись в указанном направлении, и действительно «скорая», мигая огнями, неслась к нам сквозь поток машин. Ник поднял руку и встал, чтобы поприветствовать бегущего к нам сотрудника скорой, который был для меня чем-то синим — синим с квакающей рацией. Я слышал, как Ник разговаривает с этим парнем, в то время как остальные члены спасательной команды присоединились к нам. Моя голова раскалывалась, я больше не мог держать глаза раскрытыми. Последнее, что я помню, это то, что я прошептал Нику, что, возможно, мне удастся заполучить бесплатную койку в больнице на ночь.

— Даже на пороге смерти, — усмехнулся он, — ты остаешься самым большим халявщиком.

Через 15 минут я сидел в задней части скорой, припаркованной у тротуара, с иглой и пакетиком апельсинового сока в руке и с присоединенной ко мне большой емкостью жидкости странного цвета, которую по каплям в меня вливали. Толпа разошлась, и теперь со мной осталась лишь одна приятная леди в форме, которая считывала показания измеряющего давление прибора, манжета которого опоясывала мое плечо. Огни скорой были выключены, и теперь я начал вспоминать, что если бы этого не было сделано, моя голова взорвалась бы от боли. Очевидно, я побывал в обмороке, в голове моей засела пульсирующая боль, хотя сознание мое теперь прояснялось, и мое состояние улучшалось благодаря оказанной помощи. Тем не менее я все еще был слаб и чувствовал себя так, будто готов проспать несколько суток. Конечно, частично все это объяснялось тем, что я только что чуть не перешел грань, за которой начиналось развитие сахарного диабета. Но частично вина лежала и на моем путешествии: сейчас, когда цель была так близка, мой организм говорил мне, что скоро его ресурсы закончатся.

— Только бы еще немного, — тихо прошептал я самому себе.

— Что такое? — спросила сотрудница скорой.

— О, ничего, — ответил я. Я просто очень устал для того, чтобы рассказывать свою историю.

Ник стоял в десяти или 15 метрах, разговаривая по телефону, и снова, и снова встревоженно оглядываясь на меня через плечо. Наконец он повернулся и направился ко мне. Мне удалось улыбнуться. Ник имел мрачный вид.

— Как ты себя чувствуешь? Готов поговорить?

— С кем?

Он протянул мне свой телефон, я взял его, озадаченно на него глядя.

— Алло, — проскрежетал я.

— Леон?

— Отец?

— Леон, ты в порядке?

С минуту я просто не мог выдавить ни слова. Не при таких обстоятельствах мне бы хотелось поговорить с отцом. Мне следовало бы поговорить с ним, стоя на холме, перед знаком Голливуда, а не лежа больным и разбитым в этой проклятой карете скорой помощи.

— Леон?

— Я здесь, отец. И я в порядке.

— Мало того, что твой голос звучит не как у человека, с которым все в порядке. У тебя еще и нет друзей, способных за тебя врать. Ник рассказал нам, что ты болен, так, как и боялась твоя мать. Она же звонила тебе и говорила…

— Пап, я знаю, знаю.

— Ну хорошо, хорошо. Итак, я попросил Ника доставить тебя в ближайший отель.

— Папа…

— …А завтра Ник посадит тебя в самолет до Лондона. Я дал ему всю информацию по своему счету, и ты прилетишь домой. А на следующий день ты отправишься к моему врачу, я уже договорился о времени…

У меня снова закружилась голова, но не потому, что моему организму не хватало сахара, или воды, или сна. Мироздание описало круг, и этот круг замкнулся на мне, здесь, в шаге от шоссе, которое могло донести меня до Лос-Анджелеса. Моя жизнь накинула петлю мне на шею, и все, что я мог слышать в объявляемом мне отцом приговоре, — это скрипучий голос моего учителя: «Логотетис… никогда ничего не достигнет сам…. всегда будет жить за счет своего отца…»

— Леон, мы доставим тебя домой. Теперь, когда ты завершил свое маленькое приключение….

— Отец….

— Слушай, там был риск, и я могу только восхищаться тобой, однако между риском и глупостью существует небольшая разница…

— Отец, стоп. Я не вернусь домой.

— Это даже не обсуждается, Леон. Это… это просто не сработает, сынок. Ты болен, и ты об этом знаешь. Твоя мать за тебя волновалась и тоже заболела, она даже не может подойти к трубке и…

— Отец, мы говорим не про тебя или нее. Мы говорим про меня. И про то, что я должен делать, — я говорил громче, сотрудница скорой тихонько вышла из машины, а Ник отошел на несколько шагов.

— Леон…

— Ты помнишь тот грот в море, пап?

— Сын, какое все это имеет значение?

— Грот в море, пап, просто скажи… ты помнишь?

Пауза.

— За скалой в море, в Греции, около дома твоей бабушки?

— Я никогда не нырял в него. Никогда не мог этого сделать. Никогда не верил, что если нырну вслед за тобой, то смогу выплыть с другой стороны.

— Ну хорошо, ты просто никогда не был хорошим пловцом, Леон.

— Но я был! Я был хорошим пловцом! Я просто никогда не верил, что смогу проплыть так далеко, и ты тоже в это никогда не верил. Ты никогда не верил, поэтому никогда не подталкивал меня к этому.

Он молчал.

— Папа?

Он вздохнул.

— Да.

— Это морской грот. И я уже практически на другой его стороне. И я сделал это благодаря всем этим людям, которых я встречал, этим невероятным, безумным людям, которые дали мне вздохнуть свободно и почувствовать жизнь и… Папа, я должен это сделать.

Опять тишина.

— Отец, сейчас я положу трубку. Скажи маме, что я люблю ее. Я позвоню вам, когда я закончу.

Тишина.

— Пока, папа.

— Леон…

Я ждал.

— Я знал, что ты сможешь переплыть его. Я просто… — я услышал тяжелый вздох на другом конце линии, а затем опять на несколько моментов установилась тишина. — Ты же наберешь нам, когда вынырнешь на поверхность?

С легкой улыбкой я вздохнул.

— Когда я вынырну.

Я закрыл крышку сотового и тяжело откинулся на сидение. Ник повернулся ко мне.

— Леон…

— Не начинай.

— Леон, как ты собираешься дойти до конца? Ты не можешь больше ловить попутки. Леон, мы не можем позволить тебе скитаться без еды и без крыши над головой в течение бог знает скольких часов, пока ты будешь надеяться на помощь. Это не первый день, не третий и не десятый, Леон. У тебя больше ничего не осталось. Твой организм израсходовал все.

Я покрутил головой. Я не мог даже слышать этого.

— Слушай, Леон. Твоя затея уже успешна. Ты уже…

— Ник, стоп. Это — не конец пути. Как это может быть финальной точкой? Это — Лас-Вегас! Ты не можешь заканчивать паломничество, изменяющее твою жизнь, в Лас-Вегасе! — я улыбнулся. Он слегка ухмыльнулся. — Ты хороший друг, Ник. Но тут ты не сможешь меня остановить.

— Господи, да знаю я это. Почему, как ты думаешь, я призвал твоего отца, чтобы он попробовал отговорить тебя от этого!

Я улыбнулся ему. Это была хорошая попытка.

— Поэтому если я не могу остановить тебя, тогда разреши мне тебе помочь.

Он положил руку мне на плечо и обернулся, кивая на свою машину, ту самую, на которой он проехал через всю страну, следуя за мной, куда бы я ни направлялся, следя за тем, как разворачиваются события в моем путешествии, наподобие того как призрак наблюдает за течением жизни. Затем Ник снова посмотрел на меня.

— Последний этап, — сказал он. — Как ты смотришь на то, чтобы нам сделать это вместе?

Несколько секунд я оставался сконфуженным и даже несколько испуганным. Но потом мы посмотрели друг на друга и рассмеялись, и смеялись все сильнее и сильнее. Экипаж скорой был удивлен, а занимавшаяся со мной женщина подозрительно взглянула на нас. Я старался вернуть себе спокойствие. Вот она, магия откровения. Передо мной стоял Ник, мой друг, который говорил мне, что будет следовать за мной, оставаясь в отдалении, и снимать на камеру все, что сможет. Ник, который в действительности и подбадривал меня в моем эксперименте. Ник, который был моим главным продюсером, который брал на себя всю ответственность, который улаживал проблемы. И вот теперь, когда я смотрел на него, сидя на носилках в карете скорой помощи, я первый раз осознал, что он, по сути своей, и был одним из тех ходящих и говорящих представителей настоящей жизни, встречи с которыми я искал. Это путешествие было посвящено людской доброте, встречам с незнакомцами, всему хорошему, что есть в человеческом сообществе, но оно было посвящено также и мне, молодому человеку, который хотел научиться взаимодействовать с другими человеческими существами, как полагаться на кого-то, как кому-то доверять, как любить и принимать любовь.

После всех этих недель, проведенных в зависимости от доброй воли незнакомых людей, здесь, возможно, в самый опасный момент пути, его прекрасный финал обрел форму. Увидев столь много доброты со стороны незнакомцев, в конце путешествия меня спасет доброта друга. Мое сердце потеплело, и я почувствовал то, чего мне не удавалось чувствовать так много лет — тесную взаимосвязь с другим человеком.

— Ладно, — я улыбался, смахивая с глаз слезы, выступившие от смеха. А потом я сказал то, что так часто повторял во время своего эксперимента: — У тебя есть время, чтобы послушать историю?

Ник тоже улыбнулся и полез в карету скорой за моим рюкзаком.

— Почему бы тебе не рассказать ее по дороге?

— По дороге куда?

Он снял свои очки и протер линзы от налипшей на них пыли.

— В Город Ангелов, конечно.

Пока мы с Ником ехали где-то в пустыне, я иногда клевал носом, но большей частью мы говорили, подробно рассказывая друг другу все наше путешествие, шаг за шагом, историю за историей, глаза в глаза. Теперь, когда огни Лос-Анджелеса подсвечивали своим магическим сиянием вечернее небо, то, что мы с Ником приближаемся к концу дороги вместе, казалось самым подходящим финалом. Я, который искал и находил взаимосвязи с людьми по всей огромной стране, теперь открыл для себя смысл истинной дружбы, и мой друг будет сопровождать меня в пути по самому западному из всех материковых штатов, по земле, к которой я стремился все последние недели. Мы припарковали машину на маленькой стоянке около океана.

— Одно последние приключение? — спросил я с искрой в глазах.

— Ты готов к нему? — с сомнением на лице сказал он.

— Надо сделать это стильно! — ответил я, открывая дверку машины навстречу бризу, который дул с океана. Я вышел на берег Венеции[9], звезды сияли неожиданно ярко, несмотря на зарево, создаваемое искусственным светом большого города. Набережная была на удивление оживленной, несмотря на поздний час. Наполовину одетые молодые люди кучками располагались на пляже, весело смеясь.

Я с трудом мог себя сдерживать. Меня не заботило то, что было уже за полночь и что до надписи «Голливуд» оставалось несколько миль. Я знал только то, что он уже близко, и хотел бежать к нему прямо сейчас. Но ноги мои устали. И, несмотря на все мое нетерпение, надписи «Голливуд» приходилось подождать меня еще одну ночь.

Там, где есть молодежь, есть молодежные гостиницы, а молодежная гостиница могла бы мне подойти. Это не должно было быть хуже, чем в Филадельфии, и уж точно лучше, чем в Гэллапе. Я заходил во многие маленькие гостиницы, которыми были утыканы темные улицы Венеции, и выходил обратно. Я спросил ночлега в первой, и получил отказ, во второй — снова отказ. Тот же прием ждал меня и в третьей гостинице, только немного более враждебный. Четвертая была закрыта, и никто не отозвался на мой стук. Я устал, но не пал духом. Здесь, так близко к цели пути, храня в памяти так много воспоминаний о людской доброте и поддержке, моя уверенность в себе была непоколебима. В конце концов все должно было разрешится удачно, как всегда.

И как могло быть по-другому?

Я поднялся по лестнице последнего маленького отеля в длинном ряду других, где ночной менеджер посмотрел на меня с нескрываемым подозрением.

Но времени на чепуху у меня не было.

— Привет, я — Леон из Англии. Могу ли я переночевать здесь, пожалуйста?

— У вас есть какие-нибудь деньги?

— Нет.

— Я не являюсь хозяином гостиницы, и, соответственно, у меня нет права пускать Вас на ночь бесплатно без разрешения владельца, — сказал Мэт. — Вы можете поговорить с ним, если желаете.

— Я сделаю это.

— Хорошо. Но. Вы должны знать, что это не принесет вам ничего хорошего.

— Я уже слышал это раньше, — пробормотал я.

Мэт провел меня в офис владельца и представил нас друг другу.

— Присаживайтесь, — обратился ко мне мужчина с густой бородой. — Итак, что у вас случилось?

— Меньше чем через 24 часа я завершу то, что отец мой назвал невозможным, что семья моя считает нелепым, что признается большинством моих знакомых, бывших и настоящих, чем-то бесполезным, пустой тратой времени. Я достигну финальной точки моего путешествия по США, в котором у меня не было ничего, никаких денежных или материальных ресурсов, в котором я полагался только на доброту незнакомых мне людей. И завтра, когда я прикоснусь к надписи «Голливуд», я закончу основное преобразование…

— Вы не сможете прикоснуться к надписи «Голливуд».

— Мне говорили, что я вообще не смогу совершить этого путешествия, но я сделал это, и теперь, когда я так близок, я не вижу ни одной причины, почему я не смогу…

— Нет, нет, я имею в виду, что вы действительно не сможете прикоснуться к надписи. Это незаконно.

Я отступил на шаг назад.

— Вы говорите, что я не могу сделать это физически?

— Нет. Там ворота и камеры слежения, и вы не сможете это сделать. Мне жаль.

Что же все это для меня значило? Разумеется, надпись была лишь символом, и ничем больше. Поэтому что же с того, что я не смогу до него дотронуться, верно? Но, услышав это, мне показалось, что кто-то выжал из меня последние силы. Я вдруг почувствовал, что слишком устал, чтобы стоять, и медленно опустился в ближайшее кресло.

Бородатый мужчина посмотрел на своего юного сотрудника, а затем опять — на меня.

— С вами все в порядке?

— Да, я просто… разочарован, полагаю.

— Хорошо, однако похоже, что вы уже сделали то, что хотели сделать. Вы сумели добраться сюда, в Калифорнию, в Лос-Анджелес. И вы сделали это с помощью тех людей, которых встречали. Не в этом ли был весь смысл?

Я поднял на него взгляд.

— В этом и был весь смысл, да. И я сделал это, ведь я это сделал?

— Вы это сделали. Но сегодня вам нужно где-то поспать. И, возможно, здесь я могу вам помочь. Но, Леон. Почему я должен помогать вам? Похоже, вы — искренний человек, но вокруг так много людей, похожих на вас. Что делает вас таким особенным, что я должен ради вас менять свои заведенные правила, касающиеся помощи другим?

И вот тут, в этот самый момент, все сложилось в одну картинку.

Если я буду жить, сконцентрировав все свои силы только на себе, я обречен. Я должен был разделить свой успех в своем становлении со всеми людьми. Все дело было в том, чтобы показать другим людям, что действительно великая жизнь складывается тогда, когда мы возвращаем полученное нами добро. Задача состояла в том, чтобы найти свою истинную страсть, а затем использовать ее, чтобы хоть немного изменить большой мир к лучшему. Если этот человек откажется мне помочь, значит, так тому и быть, но я все равно смогу проложить себе путь к лучшей жизни, когда все это закончится.

Я был свободен.

— Я делал все это не для себя. Я имею в виду, не делаю сейчас, а не раньше. Я делаю это все для вас. Для него. Для всех остальных. Я делаю это, чтобы вдохновить людей, чтобы доказать, что мы на самом деле лучше, чем сами о себе думаем.

Он мягко посмотрел на меня.

— Что вы сможете дать людям взамен, если я помогу вам? Вы же покидаете нас завтра, верно?

— А что бы вы хотели, чтобы я сделал? — спросил я.

Удивительно, но то, чего хотел от меня этот человек, полностью совпадало с моими желаниями. Он хотел, чтобы я использовал свой опыт, чтобы вносить в жизнь других людей перемены. Он хотел, чтобы я прожил самую лучшую жизнь, какую я только мог себе представить, посвященную тому, чтобы показывать другим, что все мы имеем возможность выползти из своей скорлупы и жить так, чтобы наше существование наполнилось смыслом. Не нужно никакого особого влияния или известности, чтобы что-то менять. Иногда вы начинаете изменять мир в самых неожиданных местах. Сейчас я, например, был в каком-то неизвестном молодежном отеле и философствовал с полностью незнакомым мне человеком, который хотел, чтобы я завершил свое путешествие красиво.

— Я хочу, чтобы вы сдержали свое слово и начали вдохновлять людей на то, чтобы они создавали свою жизнь так, как видится им в мечтах. Сможете ли вы это сделать?

Я утвердительно кивнул, по некоторым причинам мне очень хотелось сделать ему приятное, очень хотелось сдержать слово.

— Да, смогу.

— Здесь не может быть никакой системы слежения, вы знаете. Я даже не смогу узнать, если у вас все получится.

— Но в этом и есть смысл, так ведь?

Он улыбнулся.

— Мэт, выдай Леону ключи от какого-нибудь номера, хорошо? Я не думаю, что он доставит нам ночью какие-либо проблемы.

— Спасибо…

— Виктор.

— Это великое имя.

— Мне оно нравится. Но вы не можете его использовать. Оно мое, — он опять улыбнулся и отвернулся к своему столу.

— Это далеко отсюда, как ты думаешь?

Мэт сверился со своим компьютером.

— Что ж, здесь сказано, что примерно десять миль.

— Мммм. Это расстояние. Может быть, я смогу поймать попутку?

— В Лос-Анджелесе? Не думаю. О, я знаю, ты можешь воспользоваться велосипедом!

— У тебя есть велосипед?

— Нет, у меня нет, но здесь, на заднем дворе гостиницы, стоит один. Всегда здесь был. Можешь его использовать.

Я еле мог сдержать свою радость. Если все это было правдой и велосипед был в нормальном рабочем состоянии, я мог бы добраться до надписи совершенно самостоятельно.

Но, когда я увидел велосипед, сердце мое упало. Он практически развалился на части. Ни при каких обстоятельствах этот антикварный образец не мог бы унести меня достаточно далеко.

— Это просто кусок дерьма, так? — сказал Мэт.

— Похоже, это не сработает.

— Ну если с божьей помощью… — последовал ответ Мэта. Он вытащил велосипед из густой травы, поставил на дорожку и покатил вперед, семеня рядом. — Видишь, никаких проблем. Немного подкачать шины, и все будет в порядке!

Уезжая, я помахал рукой Мэту, как махал рукой матери, когда отправлялся в школу на собственном велосипеде. Утро было ясным и прохладным, и бриз, обдувавший мое лицо, был столь же прекрасен, как и ветер с Эгейского моря в Греции. Я ехал быстро, зажав карту в руке, держа курс в сторону Голливудских холмов.

Три мили остались позади: появилась первая проблема.

Что-то громко лязгнуло, и я вылетел на обочину тротуара. Я положил велосипед на бок и обнаружил, что его передние тормоза запутались и стали полностью бесполезны. Я остался лишь с задними тормозами, но велосипед все еще был в рабочем состоянии. Тяжело дыша и давя на педали, взбираясь в горку, изо всех сил вцепившись в руль, скатываясь с нее, я постепенно двигался вперед. К полудню мои ноги стали вызывать у меня беспокойство. Я слез с велосипеда, чтобы отдохнуть под тенью пальмового дерева. Я сильно вспотел, мой организм быстро терял воду. В довершение ко всем несчастьям моя старая футбольная травма дала о себе знать, и я потерял способность хоть сколь нибудь эффективно давить на педаль левой ногой. Это означало, что конечный отрезок своего путешествия я должен пройти, рассчитывая лишь на силу правой ноги, чтобы жать на педали, и левой руки, чтобы тормозить.

Взбираясь в гору по направлению от береговой линии Санта-Моники, района деловых центров и магазинов, я увидел знаменитую надпись, заманивающую меня в Беверли Хилз, курорт для богатых и знаменитых. Дома здесь были непомерно большими, аллеи — идеальными, боковые дорожки — чистыми и прямыми.

Морщась от боли при каждом нажиме на педаль, я взбирался на своем велосипеде с одной невозможно крутой улицы на другую. Дороги обвивали друг друга, изгибались всеми возможными способами, извивались серпантином, ведущим к Голливудским холмам. Теперь велосипед стал практически бесполезен, скорее мне удалось бы добраться до цели пешком, чем доехать на нем. И наконец, когда я уже было хотел слезть с велосипеда и сбросить его с холма, я въехал на маленький подъем и в первый раз увидел надпись. Огромные буквы из стальных блоков стояли как стражи, приглядывая за городом, название которого они и означали. Я не мог поверить, что надпись была настолько красива.

Я соскочил с сидения и начал пешком взбираться вверх по крутому подъему. Я полз, я потел, я самым неизящным манером перегибался вперед, медленно взбираясь по пыльному холму. Я толкал себя вперед, выбрасывая одну ногу и подставляя к ней другую, и не один раз останавливался, чтобы отдышаться. И наконец, ухватившись за куст и подтянувшись в последний раз, я оказался прямо перед надписью. Не дальше 30 метров от ее основания.

Здесь везде были камеры слежения, но крутой склон холма подзадоривал меня на то, чтобы я на него взобрался. Огромные буквы хранили спокойствие и молчание, они будто ждали меня. Я рухнул на траву и некоторое время любовался ими, прежде чем перевести взгляд на город внизу, огромный мегаполис, от которого меня отделяли мили и мили подъема, компактно расположенный внизу. В этот момент я чувствовал, что нахожусь на крыше мира в буквальном смысле этих слов.

Я поднялся, шатаясь на уставших ногах, выбросив вперед руки, и прокричал слова благодарности всем своим друзьям и союзникам, встреченным мною на пути. Всем незнакомцам, что дали мне шанс, кто подтвердил, что все в природе человека, о чем я только догадывался, является правдой. Я называл их имена, и их уносил ветер. Я махал им рукой, хотя и знал, что они не могут меня видеть. И собрав все свои последние силы, я прокричал миллионам людей там, внизу, что я сделал это, и мой торжествующий крик повис над крышей мира. И не было больше ничего, что я не смог бы сделать. Нет ничего, что мы не можем сделать, если научимся доверять друг другу, нет ничего, что мы не можем изменить, если сумеем попросить друг у друга помощи, когда нам не хватает сил, нет ничего, чего нам стоит бояться, если мы есть друг у друга. Ветер трепал мою футболку, охлаждал разгоряченное лицо, я стоял, воздев руки к небу, за моей спиной была надпись «Голливуд», и в этот момент у меня появилось совершенно незнакомое доныне чувство — уверенность в том, что если я захочу, я смогу летать.