Невероятное путешествие из Нью-Йорка в Голливуд: без денег, но с чистым сердцем

12. Почему этот мальчик охвачен огнем?

Если когда-нибудь вы окажетесь в комнате, охваченной огнем, старайтесь не смотреть на себя в зеркало, потому что, я клянусь, именно тогда вы и впадете в панику.

Джек Хэнди

В крохотном переулке старомодного центра города Флагстафа щуплый подросток на роликовых коньках пролетел в дюйме от моей головы.

Я был вырван из мира грез великих идей порывом ветра и резким звуком и брошен в реальность, где сумерки сгущались над странным городом. Короче говоря, я отшатнулся и упал. Юный безумец выскочил из-за совершенно незаметного угла, по-видимому желая развлечь себя этим ранним вечером, и мне не посчастливилось стать его жертвой. Я неподвижно лежал посреди улицы, тихо и нервно поскуливая. Если бы он действительно задел меня, меня как минимум ждала бы поездка в карете скорой помощи с многочисленными переломами. Выйдя из своего полусознательного состояния, я громко завопил, обрушив на мальчишку яростную брань.

— Какого… какого лешего ты делаешь, пацан! Ты ж практически переехал меня!

В ответ я получил веселое подмигивание. Мальчишка, чьи ролики чуть не унесли мою жизнь, подмигивал мне!

— Ладно, я знаю, каково это.

— Да? — переспросил я, медленно поднимаясь на ноги и отряхивая пыль со штанов.

— Да, мужик. Прямо на этом месте меня сбила машина.

— Что ж, это неудивительно, — сказал я, поднимая свой рюкзак. Но когда я поднял на него глаза, то был совсем удивлен: он протягивал мне руку, как для рукопожатия.

— Я Джош.

Я с минуту смотрел на него. Что за черт.

— Я Леон.

— Круто.

— Да, — сказал я. Ну что за парень? — Ну и когда же тебя сбили?

— А примерно неделю назад. Я сломал бедро.

— Что-то мне кажется, что все это за уши притянуто. Ты же все еще на роликах.

Как такое возможно, чтобы он катался на роликах, пережив столь серьезную травму?

Он рассмеялся и изобразил на своих роликах фигуру высшего пилотажа.

— А не знаю. Я супермен, чувак, — ответил он с насмешливой улыбкой.

Я не мог удержаться и рассмеялся. Эта свобода юности.

— Какие еще сумасшедшие выходки ты вытворяешь на своих роликах?

— О, я постоянно ломаю свои кости. Один раз я сломал все кости на правой руке.

— И как это тебе удалось?

— Я врезался в грузовик.

— Бьюсь об заклад, что родители твои были просто счастливы, когда им позвонили, чтобы это сообщить, — парировал я.

— Моя мама уже психологически подготовлена для получения подобного рода звонков, — бесстрастно отбил он. — Хочешь посмотреть еще что-нибудь из моего арсенала?

— В действительности нет, но есть ли у меня выбор!

— Нет.

В мгновение ока он был далеко.

— Не двигайся! — крикнул он через плечо, отъезжая.

Только я приготовился вновь нырять на землю, роллер Джош потерял контроль над коньками и сильно упал, приложившись лицом о землю. Я быстро пронесся отделяющие меня от него 30 шагов.

— Ты в порядке? — осведомился я.

— Конечно, — ответил он, игнорируя мою протянутую руку. Никаких жалоб, он был опять на ногах и практически готов повторять свои грозящие гибелью трюки. Коротко бросив мне «Увидимся», он умчался, превратившийся в еще одно воспоминание на моем пути к побережью.

— Увидимся! — ответил я сам себе и зашагал в конец переулка.

То, что я уже был столь близок к Голливуду, проявлялось, в частности, в том, что каждая моя новая встреча переживалась мной ярче, обжигала мое сознание. Я знал, что все скоро подойдет к концу, и хотел вместить в свою память как можно больше всего и сохранить это до моего возвращения домой. Каждый опыт, переживаемый мной в пути, должен был помочь мне заново воссоздать свою жизнь, жизнь, полную вдохновения. Жизнь, которая, как я надеялся, сможет в свою очередь положительно влиять на людей, которых я еще встречу. Я смотрел на Джоша, маленькую размытую точку вдали, и улыбался забавному совершенству юного мальчика, осторожно пытавшемуся оседлать ветер. Не тем же в конце концов, занимаюсь и я сам?

Раздающаяся из баров музыка достигла моих ушей задолго до того, как я увидел их неоновые вывески. Вскоре же они были везде вокруг меня. У меня не было денег на выпивку, однако я представлял себе, что бары здесь, в городе, который выглядел таким дружелюбным, то самое место, где, скорее всего, и собираются все добрые души. Или я по крайней мере на это надеялся.

Я завернул в один особенно шумный кабак, расположенный прямо за городской площадью, где поздоровался с одним пожилым джентльменом, болтавшим с барменом.

— Ты живешь неподалеку? — спросил мужчина. Рядом с ним стояла пустая бутылка из-под пива.

— Нет, я из Англии. Направляюсь в Лос-Анджелес.

Официант принес моему новому другу следующее пиво, я воспринял его молчание за шанс рассказать свою историю. Он не прерывал меня. Я хотел разжечь в нем к себе интерес, чтобы он решил помочь мне. Вскоре оказалось, что он интересуется мной даже слишком.

— Я живу в пустыне, — прошептал он.

— Оу, — сказал я, стараясь не обращать внимание на то, что от его голоса ползут мурашки. — Жизнь в пустыне должна быть нелегкой задачей. С кем же Вы живете?

— Ни с кем, — сказал он, отхлебнув пива, — Я живу один.

— Но почему в пустыне? — продолжал выпытывать я.

— Ну там так тихо, и у меня есть возможность держаться подальше от людей, — скрежетал он, его слова с трудом можно было разобрать. — Я не слишком люблю людей.

А затем он сделал мне предложение.

— Я хочу, чтобы ты поехал со мной и остановился у меня на ночь.

Обычно я не был слишком разборчив. Мне нужна была постель, мне всегда нужна была постель, и я всегда принимал любое предложение ночлега. В действительности за все время моего путешествия мне ничто не угрожало физически, за исключением наркоторговца в центре Индианаполиса. Конечно, была еще измазанная кровью комната мотеля, но это можно скорее считать психологическим воздействием на нервную систему, чем реальной опасностью. Однако этот парень был другим. Я недосыпал и недоедал, но, несмотря на это, чувствовал, что этот его голос и движения глаз — не случайны. Мне казалось, будто меня приглашает в гости местный серийный убийца.

Какой был у меня выбор? Бродить по барам и улицам в поисках приюта или… ринуться в центр пустыни с незнакомцем, который очевидно лишен способности уживаться с людьми и говорит шёпотом.

Возможно, я должен мягко ему отказать…

— Когда вы возвращаетесь домой? — спросил я.

— Обычно я отправляюсь домой, когда найду кого-нибудь…

Вот оно. Я принял решение.

— Мне нужно пойти купить провизию, но после этого мы можем отправиться к моей хижине. Когда я привожу к себе гостей, а это бывает нечасто, я развожу костер, и мы сидим около него и разговариваем всю ночь. А потом ты будешь спать.

— Затем я буду спать? А что, могу ли я спросить, что будете делать вы? — что за черт. Все это готово было превратиться в жуткий ночной кошмар.

В ответ он только улыбался.

— Что ж, — сказал я, вставая. Благодарю вас за предложение ночлега, но, думаю, я останусь на ночь где-нибудь в городе, — заявил я ему.

— Ладно, много потерял, — сказал он, оплатив свой счет и собираясь уходить. — Приятного вечера.

— Приятного вечера, — выдавил я и в облегчении рухнул на стойку бара, когда за ним закрылась входная дверь.

Мое путешествие было построено на доверии, на людской доброте, на взаимозависимости. Однако факт оставался фактом: человеческая природа не была совершенной. Я верил в то, что в большинстве своем мы полны скорее добра, чем зла, что в нас больше света, чем тьмы, и вся моя затея превратилась бы в ничто, если бы не постоянные подтверждения того, что доброта характерна для людей, что мы способны приносить пользу друг другу, если только мы открыты для других людей. Однако, увлекшись поисками взаимодействия, мы должны — как и я, возможно, должен, — соблюдать осторожность. Все мы наделены внутренним шестым чувством: мы чувствуем других людей.

В начале знакомства люди обычно оценивают незнакомого человека, а затем принимают решение в зависимости от результатов своего первичного внутреннего анализа. Мы вынуждены это делать. В чем же здесь трудность? В том, чтобы выносить заключение в контексте открытости другим. Это очень простой (и очень ленивый) ответ — сразу захлопывать дверь перед кем бы то ни было. Мы должны научиться доверять своим чувствам. И кажется, я начинал учиться.

Я вышел из бара, снедаемый необходимостью найти комнату на ночь, что было вполне реальной трудностью. Я направился в почти скрытый от глаз переулок с расположенными вдоль него ресторанчиками. Двумя дверями вниз по улице меня привлекло кафе, где подавали буррито. Здесь я попытался найти кого-нибудь, готового предоставить мне ночлег, но мой британский шарм не возымел действия. Тогда я сменил тактику и стал просить людей просто покормить меня. Безнадежно. Тогда я заметил двух девушек, болтавших на углу палатки, и я мимоходом помахал им. Они помахали мне в ответ.

— Приветствую вас, леди!

— Добрый день. Вы не похожи на бездомного…

— О, я и не являюсь им… У меня есть дом, прекрасный дом! Просто я провожу эксперимент, успех которого зависит от того, смогу ли я некоторое время продержаться без дома.

Они посмотрели на меня с любопытством.

— Ок, я запинаюсь, потому что вы так красивы. Но если вы дадите мне 30 секунд, я расскажу вам замечательную историю, которая все объяснит.

Они посмотрели друг на друга и засмеялись. Блондинка высвободила из-под рукава запястье и подкрутила наручные часы.

— Ок, — сказала она, — 30 секунд… Поехали!

И я поехал. Изложение моей истории заняло у меня минуту и было, по моему мнению, совсем недурным. В своем повествовании я иногда взмывал в небеса, а затем падал на землю. Если бы я был попрошайкой, я бы оценил мое выступление как минимум в доллар.

— Вау, — сказал темноволосая девушка с зелеными глазами. — Прикоснуться к надписи «Голливуд», да? Думаешь, ты сумеешь?

— Я сумею. Однако всегда остается опасность провала. Каждый день я должен находить незнакомого человека, готового мне помочь. И вот прямо сейчас день умирает, и все больше и больше становится похоже, что улица и станет моей постелью на эту ночь.

— Мы же не можем этого допустить, да, Джой?

— Нет, — отозвалась, очевидно, Джой. — Не можем.

И последним приятным штрихом стало то, что когда продавец в передвижном кафе увидела, что мне удалось найти людей, которые были готовы рискнуть и помочь мне, она дала мне целый буррито бесплатно.

— Флагстаф, — сказал я сам себе. — Это вам не Гэллап.

— Гэллап? Ты шутишь? Ты был в Гэллапе?

— Я не шучу, хотя и очень об этом жалею.

— Ну хорошо, гарантирую, что наша квартира лучше, чем любой отель в Гэллапе.

Я только улыбнулся в ответ:

— Девушки, пока ваша дверь не вымазана в крови, выданные вами гарантии следует признать удовлетворительными.

— Ты говоришь забавно, правда, Хэли?

— Немного, но мне это нравится.

Мы пошли к апартаментам Хэли и Джой. Один из их друзей ждал их на крыльце дома. Мы посидели немного на улице, наслаждаясь свежим вечерним воздухом, обмениваясь историями из жизни. Его история была, без сомнения, одной из самых фантастических, что я когда-либо слышал (Хорошо, возможно, «фантастическая» не самое подходящее тут слово, особенно если вы — родители, отправляющие своих детей в летний лагерь в Аризону).

Ричард был вожатым в лагере, он поделился своей историей с оговоркой, что я никому ее не расскажу, но я просто не могу сдержаться (прости, Ричард).

Однажды летом Ричард получил под свою ответственность десять маленьких мальчиков. Они отправились в поход по девственным местам, в путешествие, достойное настоящих мужчин, или одиннадцатилетних мальчиков, ориентируясь по компасу и по звездам. «Задачей похода было дать им знания о дикой природе и, знаешь, о роли, которую они могут играть в обществе. Как взаимодействуют человеческое общество и дикая природа», — объяснил он.

«И на одном из первых уроков они должны были научиться тому, как не следует разжигать огонь в походных условиях. Ты знаешь, как это делать неправильно. Ты учишь их этому, и они в результате знают, как делать это правильно».

Это не тот метод, которым мы пользуемся в Англии, обучая своих детей, но американцы управляют всем миром, поэтому я сидел тихо и только кивал. Возможно, в этих инструкциях от обратного скрыт гениальный смысл.

Выяснилось, что одним из способов того, как не следует разжигать костер, оказалось выливание бензина на уже разведенный огонь. Ветер, объяснял он, может изменить направление и раздуть пламя в направлении человека, на которого, возможно, попадет бензин. И человек загорится. В большинстве случаев многие из нас понимают, что это как раз тот способ, который просто никогда нельзя применять. Ричард, руководствуясь самым честным желанием научить детей тому, как не следует поступать, схватил канистру с бензином и вылил ее прямо на разведенный костер.

— Ну, знаешь, чтобы наглядно продемонстрировать, почему это не самая хорошая идея, — сказал он.

— Ну конечно, — отозвался я, кивая.

Тут же порыв ветра отнес бензиновое облако в сторону ближайшего десятилетнего мальчика, чего, собственно, и следовало ожидать, и он немедленно оказался объят пламенем.

— И это значило, что карьера моя висит на волоске, — с чувством сказал Ричард, охваченный воспоминаниями.

— Так же, как и жизнь маленького ребенка, — напомнил я мягко.

— О да! Конечно! И это тоже!

Мальчик был спасен, когда его друзья принялись делать то, что наиболее естественно для мальчиков их возраста: одни забрасывали его грязью и песком, в то время как другие повалили его на землю и стали на нем прыгать. Кроме нескольких незначительных ожогов, с ребенком было все в порядке. Это его сверстники накидали на него земли и потушили своего товарища. И все, без сомнения, узнали, как не следует разжигать костер.

В общем и целом, это был прекрасный день.

Мне очень стыдно за то, что я не могу назвать имен или же названия лагеря. Простите, родители Аризоны. И удачи вам.

Чтобы еще больше закрутить сюжет, расскажу, что когда дело дошло до разбирательства истории, Ричард был спасен от гнева природоохраны тем, что все это событие с воспламенением мальчика было признано несчастным случаем.

Я постарался получить от Ричарда гарантии, что он не собирается ночью поджигать меня. Он заверил меня в том, что не собирается.

Мне выделили на ночь диван, я только надеялся, что Ричард скоро уйдет домой.

Вскоре наступило ясное, солнечное утро. Хэли подвезла меня до центра города, где я мог найти себе попутку для дальнейшего продвижения на запад. У меня на руках было пять ежедневных долларов, я решил прокутить их и потратил все свои наличные на завтрак разом. Я был полностью разорен уже к 9:39 утра.

По дороге до автозаправки на скоростном шоссе в поле моего зрения попал придорожный знак. На нем было написано:

Лос-Анджелес: 450 миль.

В одну секунду все мое путешествие сузилось до сверкающей точки. Позади меня было 2500 миль. Я мог уже практически видеть результат своей одиссеи. От надписи «Голливуд» меня отделяло менее половины дня езды на быстром легковом автомобиле, или же в семейном доме на колесах, или же в покачивающейся кабине огромного грузовика. Я был очень близко — так близко, что почти уже мог чувствовать свежий морской ветер, прилетавший с побережья Калифорнии. В фокусе моего зрения появилась цель на горизонте. Внутри меня поднималась волна гордости, гордости за то, что человек, который встанет перед огромными буквами надписи «Голливуд», будет совсем другим, нежели тот, который обдумывал идею путешествия, сидя на диване в своей лондонской квартире. В сущности, я никогда и не рассматривал физическое попадание в Голливуд в качестве основной цели своего эксперимента. Лос-Анджелес даже не представлялся мне реальным местом, он был лишь идеей. Все было задумано для того, чтобы узнать, как же я могу помочь другим людям, возвращая им то, что они давали мне: как все мы сможем давать и возвращать, поднимаясь до истинно человеческого уровня, соприкасаясь душами и обмениваясь своими историями. Цель моего путешествия состояла в том, чтобы узнать, кто я есть на самом деле или же кем бы мне хотелось стать.

Слезы навернулись на мои глаза, когда я осознал всю сложность завершающего этапа путешествия. Я отправился в путь смущенным мальчиком, а сейчас был на пороге того, чтобы стать мужчиной. Я успешно выдержал множество штормов, и вот моя финальная песнь торжества была близка к тому, чтобы прозвучать в реальности. Я чувствовал горячее желание сбросить с себя старую кожу и провозгласить на весь мир, что моя прежняя жизнь была жизнью лишь наполовину. Я мог сам наблюдать за всем процессом своего превращения из мальчика в мужчину. Я прокладывал себе дорогу сквозь туманную тьму жизни с помощью людей, встречаемых мной на пути.

Лос-Анджелес. 11 букв. Одно слово. В действительности даже не английского происхождения. Чем больше я смотрел на надпись, тем больше она теряла свою вербальную сущность. 11 белых букв, написанных на зеленом металле, столь привычный знак на дорогах Америки. Слова разделялись в моем сознании, превращались в чужеземные символы. Они с тем же успехом могли представлять собой картину, или размытую фотографию, или же прекрасный образец иностранных иероглифов — они были просто символами, отделенными от собственного смысла, просто чем-то, имеющим красивые очертания. Я нашел подтверждения тому, что все на этом свете в действительности обладает ценностью. Я нашел подтверждение тому, что мое путешествие что-то значит. Я исправил жизнь, и эта жизнь была моей собственной. С помощью сопричастности, с помощью человечности я был вознесен до звезд.

На этот раз слезы все же потекли по моему лицу. Это был момент обретения лучшего меня. Я был тут, под обжигающими лучами утреннего солнца Аризоны, и вся моя жизнь яркой вспышкой проносилась перед моими глазами. Я позволил слезам течь, понимая, что должен дать шанс излиться памяти о моем прошлом существовании, которая давила меня. Слезы лились, принося с собой нечто большее, чем просто облегчение.

Я достиг поворотной точки. Точки, где для меня стало кристально ясно, что у меня нет пути назад. Мое будущее было не в семейном бизнесе и не в удушающей среде корпоративных финансов. Мое будущее было в искусстве. Я видел его в сложном мире писательского мастерства. Мое будущее было в Лос-Анджелесе. Мое будущее должно возродить потерянную душу, что блуждала бесцельно так много лет. Мое будущее заключалось в том, чтобы отдавать себя людям. Возвращать все то, что было мной получено за время моего путешествия.

Мое будущее.

Ничье мнение больше не сможет изменить моего будущего. Я чувствовал свободу. Я чувствовал просветление. Я чувствовал волю. Мое путешествие, хотя оно было еще не закончено, принесло в мой мир этот дар. Мое будущее наступало сейчас. Все, что мне оставалось сделать, — это закончить свой эксперимент. Я вытер слезы с глаз и повернулся назад, к заправочной станции.

И тут я увидел самую уродливую собаку, которую я когда-либо встречал.

— Пошли, Муч, — сказал, обращаясь к собаке, появившийся из дверей магазина старик. Хвост пса вилял неистово, не останавливаясь ни на секунду, хотя сама собака хромала столь же сильно, как и ее хозяин. Позже я узнал, что Мучу было уже 18 лет. Его хозяин, старый Эд, видел его рождение, и вот уже почти два десятилетия они вместе охотились, гуляли и совершали поездки. Эд позволил мне присоединиться к ним на пару часов, и Муч совсем не возражал против того, чтобы разделить со мной пассажирское сиденье в их машине. Пес положил голову мне на колени, он выглядел таким же усталым и счастливым, каким был я сам. К тому времени, когда мы доехали до Кингмана, я уже считал Муча за старого друга. Эд же был прекрасным человеком, в мире со своим возрастом и со своей жизнью, со своим прошлым и будущем. В конце концов ему же удалось найти себе компаньона, хранившего ему верность так много лет. Я распрощался с ними обоими на парковке около магазина сети Kmart и закинул рюкзак за плечи. Земля вращалась, как и всегда, Эд был со своим Мучем, как и всегда, а я отправлялся в путь, как и всегда. Конец путешествия был близок.