Невероятное путешествие из Нью-Йорка в Голливуд: без денег, но с чистым сердцем

6. Перекресток

Пессимист в каждой возможности видит трудности. Оптимист в каждой трудности видит возможность.

Уинстон Черчилль

В моих воспоминаниях о времени, проведенном в путешествии по Америке, Ник, мой продюсер, занимает не слишком много места. Я говорю это не в обиду ему, я уверен, что он проделал большую работу, превратив весь проект под названием Путешествие-англичанина-по-Америке-в-поисках-людской-доброты в телевизионное шоу. Просто он оставался для меня практически невидимым, как часть декораций в театре, никогда не выходя вперед, на сцену. Возможно, это и было его лучшим профессиональным качеством: он давал мне возможность проживать собственную историю и никогда не вмешивался в случайные события, которые окрашивали волшебным светом дни моих странствий.

За исключением одного момента.

Я шагал к ближайшей стоянке грузовиков дальнобойщиков, которая выглядела весьма оживленно — многообещающее место для поиска друзей и попутных машин. Ник подбежал ко мне с телефоном в руке до того, как все мое внимание поглотилось осмотром мощных машин, выстроившихся в ряд наподобие дремлющей армии. Лицо его было искажено непонятной гримасой, выглядел он бледнее обычного.

Он вытянул руку, впихивая мне телефон. Держать в руках телефон, входящий в список запрещенных в путешествии предметов, — это случайное напоминание о моей предыдущей жизни, было странно. Я уже успешно отошел от прошлого своего существования, насколько это представлялось возможным. Сейчас я воспринимал обычный сотовый настолько же отчужденно, насколько воспринимается случайно найденный кошелек, которым вы пользовались в детстве, или же чужие ботинки, аккуратно поставленные в коридоре перед дверью вашего дома.

«Твоя мама, — пояснил Ник, — похоже, волнуется».

Я схватил телефон и прижал к уху.

— Мама? Что-нибудь случилось?

— Леон, я пыталась дозвониться на твой номер, но ты никогда не берешь трубку!

— У меня нет с собой телефона, мама, ты помнишь? Это одно из условий эксперимента…

— Да, да, конечно, Леон, но, послушай меня, — она была настроена очень серьезно, я слышал это по ее тону. — У меня тут результаты твоих анализов и…

Весь прошлый год я чувствовал себя неважно: не мог нормально спать, страдал от постоянных головных болей и даже пару раз падал в обморок. Я списывал это на свой образ жизни, оторванной от настоящего мира — слишком много дел, слишком мало времени, дома никто тебя не ждет, никто о тебе не заботится, и нет никакой возможности встретить кого-нибудь, кто смог бы это делать. Я понимаю, что все это — самые обычные оправдания. Я не был готов к серьезным отношениям, я даже не был готов стать кому-нибудь другом или же поддерживать более или менее близкое приятельство. Вечная занятость могла бы извинить меня, однако я просто прятался за нее, избегая открыть себя, сделать себя уязвимым, избегая доверять другим людям. Поэтому я оставался в одиночестве и начинал заболевать. Чувство душевного дискомфорта было моим постоянным спутником. Проблемы со здоровьем были, скорее всего, проявлением страдания души, эмоционального расстройства, так я по крайней мере думал. Вылечи свою душу, вылечишь свое тело.

Оказалось, что все было несколько сложнее.

— … у тебя в крови высокий уровень сахара, очень высокий. И твой врач совсем не в восторге от того, что ты целыми днями мотаешься неизвестно где, непонятно, что ешь и пьешь, где спишь. Честно говоря, я тоже не в восторге.

— Мама, я в порядке.

— Да, конечно, но я не верю тебе. Что-то я не помню, чтобы ты говорил мне, что болен, когда отправлялся в свое нелепое путешествие…

— Теперь ты говоришь точно так же, как папа.

— Но твой отец не может же всегда быть не прав! Послушай, Леон…

Начинается… «Послушай, Леон…» всегда было завязкой. За ней неизбежно следовала кульминация.

— Я хочу, чтобы ты вернулся домой. Я хочу, чтобы ты вернулся домой немедленно.

Я ничего не ответил.

— Леон, послушай… (Перемена слов местами в «Послушай, Леон» тоже имела мощное воздействие). Ты можешь играть со своей жизнью в любые игры, какие хочешь. Но когда речь заходит о здоровье, тебе придется слушаться меня. Скажи своим друзьям, что тебе нужно в аэропорт. Где, ты говоришь, вы находитесь?

— Лексингтон. Это в Кентукки.

— Ну хорошо, я уверена, что там просто замечательно, однако есть ли где-нибудь поблизости нормальный большой город с…

— Мама!

— … с международным аэропортом? Как жаль, что я так плохо знаю географию Америки. Как насчет…

— Мама!

— Вашингтона? Это близко от Вашингтона? Из Вашингтона есть ежедневные рейсы в Лондон…

— Мама!!

— Да, дорогой.

— Я люблю тебя. Но я не вернусь сейчас домой. Это просто не обсуждается. Закроем тему.

— Послушай, Леон…

Не в этот раз. Мама, нет!

— Ты можешь продолжить свое путешествие, когда тебе станет лучше!!!

Теперь она не приказывала мне, а просила, и, должен признать, я чувствовал себя тронутым. Но я больше не был ее маленьким мальчиком, слоняющимся по саду на заднем дворе, убегающим от старших братьев, спасающимся на ее кухне, где мог найти защиту и еду. Более того, я больше не был Леоном, которого она знала еще так недавно.

— Нет, мое путешествие будет продолжено сейчас. Оно для меня… — оно для меня что? Я даже не знал, что сказать. Оно было…

— Оно для меня все, — отрезал я.

Все. Все, что я имел. Единственная стоящая вещь, которую пока мне удалось сделать в этой жизни, благодаря которой мое существование обретало хоть какой-то смысл. Это было не просто путешествие, это была моя жизнь.

И я не собираюсь возвращаться домой.

Моя мама — гречанка, а это значит, что она всегда яростно защищает своих детей. Я знаю, что средиземноморская кровь, которая течет в ее венах, иногда способна распалить ее до истерики. Ее девиз: лучше безопасность, чем сожаления.

Я проводил свою жизнь в безопасности и сожалел теперь об этом больше, чем о чем-нибудь другом.

— По крайне мере, — сказала она, что прозвучало, как последнее слово осужденного, — поговори с врачом. Только пять минут. У меня есть его номер.

Это я сделал. Сидя на тротуаре перед увядшим газоном магазина запчастей для грузовиков, я позвонил своему врачу в Лондон.

Я надеялся, что он не возьмет трубку, что его срочно вызвали к какому-нибудь пациенту, куда-нибудь вне зоны действия сети. Моя мать, похоже, была твердо уверена в том, что если я не вернусь домой, то окажусь на грани развития серьезной хронической болезни. Вне всякого сомнения, мой врач должен быть менее подвержен истерикам. Но мне не повезло. Доктор немедленно взял трубку, и через две минуты разговора с ним мне стало понятно, что результаты анализов действительно не слишком хороши.

— По моему профессиональному мнению, — его голос звучал отрезвляюще, — вы должны прекратить свои изыскания и вернуться домой. Еще немного, и у вас разовьется диабет. Необходимо немедленно перейти к здоровой, регулярной диете и начать прием лекарств, которые я вам пропишу.

— Но я ведь все еще не достиг той стадии, на которой необратимо развивается диабет, так ведь? — спросил я мягко.

Доктор секунду помолчал.

— Нет, но вы подошли к ней на опасно близкое расстояние.

— Хорошо, лучше опасность, чем сожаления.

— Простите?

— Это не важно. Спасибо, док. Увидимся, когда я вернусь.

— И когда же это будет?

— Понятия не имею. Вскоре после того, как я прикоснусь к надписи «Голливуд». Я сделаю для вас фотографию.

Я повесил трубку и быстро вернул телефон Нику.

— Ну хорошо, — сказал Ник. — Теперь ты, ну, возвращаешься домой?

Я не ответил ему. В тот момент в дверях магазина при заправке показался человек с коробкой чипсов и банкой диетической колы в руках, и я быстро зашагал ему наперерез.

— Здравствуйте, — радостно сказал я. — Куда держите путь?

— Индианаполис.

— Индианаполис! Здорово! Не нужна ли вам компания?

Я оглянулся на улыбающегося Ника. Он рванул с места, чтобы собрать съемочную группу.

Индианаполис был тем самым городом, в котором жил Джим Адамс. В правом заднем кармане моих джинс хранился его телефонный номер. «Если вам когда-нибудь доведется быть в наших краях…» День обещал быть очень удачным.

Однако для начала мне нужно было добраться до Индианаполиса вместе с дальнобойщиком по имени Крис, который был, скажем так, молчалив и замкнут. Люди легко становятся такими, если проводят по 70 часов в неделю в кабине своего грузовика или же по 80 часов в неделю в рабстве у финансового мира Лондона. Оказалось, что из него необыкновенно трудно вытянуть больше пары слов за раз.

Я украдкой изучал своего нового знакомого, пытаясь нащупать точку соприкосновения, общую для нас обоих. Я чувствовал природу его одиночества и надеялся, что совместное наше путешествие поможет ему выползти из своей раковины.

— Вы всегда были дальнобойщиком? — спросил я.

— Не всегда.

— А чем вы занимались до того, как начали колесить по стране?

— Работал на министерство исполнения наказаний. Некоторое время.

— Исполнения наказаний?

— В тюрьме. Охранником.

— Вау. А в какой тюрьме?

— Максимально строгого содержания. В Висконсине.

— И снова вау. Значит, это там, где сидят действительно плохие парни, да? У вас там был какой-нибудь известный заключенный? Или же печально известный?

— Джеффри Дамер.

— Тот самый Джефри Дамер?

— Да. Его убили вскоре после того, как я начал там работать.

— Убили? Но кто?

— Другой заключенный.

— Но почему? То есть тот парень тоже сидел в тюрьме?

— Я только слышал, что это было заказное убийство. Поступившее от банды с воли. Банда из Милуоки нашла человека, который отбывал пожизненный срок. У него не было надежды когда-нибудь выйти на свободу. Они сказали ему, что позаботятся о нем и его семье, если он сделает это. И он сделал это.

Это было похоже на прорвавшуюся плотину. Следующий час мы проговорили о заключенных. Я сказал «мы», но я имел в виду «он». В конце концов Крис обрел голос. Мы нашли золотую жилу, и парень с каждым разом доставал из нее все больше и больше сокровищ. Истории о сумасшедших деньках и старых друзьях. Он объяснил мне, что для того, чтобы работать охранником в тюрьме, требуются определенные личные качества. Нужно выработать некоторую психологическую устойчивость, чтобы иметь дело с этим обществом, которое совершенно не подходит для того, чтобы остальные люди могли ежедневно с ним сталкиваться.

Крис рассказал мне весьма интересный факт: в Соединенных Штатах в каждый отдельный момент времени в тюрьмах находятся два с половиной миллиона граждан страны. Правонарушения небольшой тяжести. Тяжкие преступления. Гражданские правонарушения. Уголовные деяния. Воровство. Грабеж. Убийства. И за всеми совершившими подобное надзирают мужчины и женщины, подобные Крису, которые ежедневно имеют дело с теми, что несут наказание за выбор дурного пути, пути, который привел их в тюрьму.

— Каждый раз, когда заключенный выходил условно-досрочно, мы возвращали ему его пожитки, понимаешь, те, которые он сдавал при поступлении к нам. Мы держали все это дерьмо в большой камере хранения. Но мы всегда засовывали в его барахло свежекупленную сигару. Понимаешь, это был наш способ поздравить его и пожелать всего лучшего. Несколько заключенных вышли из тюрьмы, держа в зубах купленные мною сигары, втягивая в себя первый вкус свободы.

— Свобода достойна того, чтобы ее обретение немного отпраздновать, ты прав.

— Да, — согласился Крис и помрачнел. — Правда, не часто это было.

Крис перевидел тысячи арестантов. Каждый из них был заключен в тюрьму по приговору, вынесенному властями, однако не только правительство имеет власть лишать человека свободы. Недавно я сам обнаружил себя в чем-то наподобие тюрьмы, которую построил для себя своими руками, замком и ключом от которой владел только я. Я создал этот застенок и сидел в нем годами, без конца убеждая себя, что не могу добиться в жизни успеха, да и не достоин я этого успеха. В своей личной тюрьме я снова и снова прокручивал в памяти все свои неудачи и поражения, в этой тюрьме я был проклят вести жизнь посредственности, в этой тюрьме я был обречен на провал.

— Вот черт.

— Что-то не так?

— Нет, извини, просто вырвалось. Я тут думал про себя. Ты работал в тюрьме со всеми этими парнями, запертыми внутри, а теперь ты свободен. Я вел жизнь, настолько ограниченную, будто сам сидел в тюрьме, и теперь я тоже свободен. Я думал, что оба мы представляем собой нечто гораздо большее, чем сами о себе думаем.

Крис помолчал с минуту.

— Да, я думаю, это так, — некоторое время он напряженно смотрел в лобовое стекло, а затем спросил: — Ты хочешь есть?

— Еще как! — ответил я, радостно скалясь. — Я очень голоден.

Крис указал мне на маленький холодильник и микроволновку, которые размещались за сидениями кабины. Я разогрел несколько оставшихся в холодильнике куриных стейков с наполовину сырой картошкой и брокколи — все это как нельзя лучше отвечало моим неожиданно возникшим потребностям в здоровой пище.

Пока мы с Крисом ели, солнце ныряло за облака и появлялось обратно, в приемнике играла музыка, представлявшая собой что-то среднее между классическим кантри и инди-роком. И тогда я, прихлебывавший из банки диетическую колу, понял, что счастлив. В тот момент я не мог вообразить себе места, где хотел бы оказаться больше. С первого взгляда Крис казался неприветливым и даже опасным человеком, уж точно не кандидатом в закадычные друзья. Мы отличались друг от друга, как день и ночь, однако по крайней мере в те часы, которые мы провели вместе, мы были друг другу скорее братьями, чем чужими людьми.

— Вот он, Индианаполис, — сказал он, когда перед нами показались мерцающие огни города. — Куда направишься, есть идеи?

— Не совсем чтобы, но у меня есть телефон.

— Хорошо. Где ты хочешь, чтобы я тебя высадил?

— Да и здесь будет отлично. Да, это место такое же хорошее, как и любое другое, — было темно, я смотрел на готовую закрыться заправку и думал, прав ли я: казалось, что в Индианаполисе должно быть полно мест, гораздо лучше этого: — это что, плохой район?

— Ну, он… не так, чтобы слишком хороший, я бы сказал. Вот… — он залез в консольный ящик, куда в беспорядке были напиханы бумаги и книги, и вытащил поблекшую карту. — Вот карта Индианаполиса. И мы… мы где-то… Да, точно, мы здесь, — он ткнул пальцем в участок дороги прямо южнее города. — Возьми ее с собой, на случай если заблудишься.

— Отлично. Спасибо, — я упаковал карту и оглядел тускло освещенную заправочную станцию. — Смотри, там есть телефонная будка. Я выйду прямо здесь. Однако прежде… — я залез в карман и вытащил из него сигару. — Когда мы останавливались для заправки, я истратил оставшиеся у меня 1,63 доллара, чтобы купить прощальный подарок. Крис, без тебя мне бы пришел конец. Поэтому большое, очень большое тебе спасибо.

Он смотрел на сигару растеряно.

— Ну, понимаешь, мы оба выбрались из своих тюрем. Я думаю, это подходит к моменту.

— Не объясняй, я понял, — он размял сигару. — Потому что свободу нужно отпраздновать.

— Именно так, — улыбнулся я.

— Береги себя, Леон.

— Ты тоже, Крис.

Пока я махал рукой, прощаясь с Крисом, я заметил полицейскую машину с включенными огнями и сиреной, которая поворачивала с внутреннего ряда в сторону медленно удаляющегося грузовика.

Это выглядело не слишком хорошо.

Машина резко затормозила на стоянке позади меня, из нее вышел полицейский, держа правую руку на кобуре пистолета.

Я слышал жуткие истории об американской полиции: в людей тыкали электрошоком без всякого на то основания, избивали на обочине дороги, явно игнорируя все требования закона. Я не знал, насколько эти истории были правдивы, те, кто их рассказывал, не знали этого тоже, однако люди, не живущие в Америке, обычно думают, что если у Соединенных Штатов и есть существенный недостаток, то он заключается в том, что каждый в этой стране носит при себе пистолет, а пистолеты здесь стреляют слишком часто, поэтому полиция просто вынуждена действовать жестко. Я забеспокоился, памятуя, что эта полицейская машина совершила столь резкий маневр только для того, чтобы настигнуть меня. Сидящий в ней полицейский очевидно очень хотел поговорить со мной. Я догадывался, что не для того, чтобы поприветствовать меня в своем штате.

— Эй, сынок, что ты тут делаешь?

Сынок? Плохое начало.

— Меня только что подбросили до этого места, и теперь я собираюсь идти к центру Индианаполиса.

— Ты ведь это несерьезно, да? — он немного усмехнулся, однако его улыбка давала понять, что ему совсем не весело.

— Не серьезно?

— Идешь в центр Индианаполиса в такой час? Ты не должен находиться на улице в этом районе даже днем, тебе известно это?

— Нет, сэр, я не был поставлен об этом в известность.

— Ну так запиши себе где-нибудь, что не следует шататься в районе скоростного шоссе.

— Мне действительно очень жаль, сэр, мой друг высадил меня здесь. Я собираюсь покинуть это место немедленно.

— Ты вообще понимаешь, в какой части города находишься? — зловеще спросил полицейский.

— Нет, на самом деле я в этом городе в первый раз. Это ведь хороший район, да?

На этот раз полицейский громко захохотал.

— Хороший район? О, господи, нет. Нет! Я настоятельно рекомендую тебе поймать такси и как можно быстрее убираться отсюда.

— Да, офицер, спасибо. Не могли бы вы…

Не успел я попросить его меня подвезти, как он уже умчался, сверкая огнями своей машины, в темноту ночи.

Меня окружала полная темь, по шоссе проносились редкие машины. Я покинул безопасную кабину грузовика Криса, чтобы очутиться в ночи, которая, похоже, таила в себе множество сомнительных неожиданностей. Ночной воздух пробегал холодком по моей коже.

Невдалеке я заприметил указатель на основную дорогу города и перелез через ограду скоростного шоссе, привлеченный сиянием огней великого оплота безопасности и американского здравомыслия — местного Burger King. Мне нужно было разменять доллар на монеты в 25 центов, чтобы я смог позвонить мистеру и миссис Адамс. Кроме того, я очень хотел сейчас ощутить чувство безопасности, которое могло обеспечить только людное место. Пока я стоял в очереди к кассе, вошедший за мной с улицы мужчина засунул руку в карман куртки и смерил меня таким взглядом, который я тут же расшифровал как «Я собираюсь убить тебя». Неуверенные слова Криса, откровенные предупреждения полицейского, холод ночного воздуха и непроницаемость темноты — все это, сложившись вместе, убедило меня в том, что Индианаполис станет смертельным для меня местом в самом прямом смысле этого слова.

Я нырнул в туалетную комнату, где в раковине пытался помыться бездомный, однако быстро вернулся назад. Страшный человек ушел, и я поспешно засеменил к кассе. Нервно оглядываясь за плечо на входную дверь, я получил свои монетки, а затем со всей осторожностью вышел в ночь. Оказавшись на улице, я бросился к телефонной будке, которая находилась на другой стороне маленькой парковки, чтобы позвонить Адамсам.

В отдалении раздавались чьи-то крики, одинокие фигуры скользили в свете уличных фонарей. В трубке слышались гудки.

«Возьмите трубку, возьмите трубку, возьмите трубку — ну, пожалуйста, возьмите трубку!»

Я подпрыгнул на месте, развернувшись, поскольку мне показалось, что я слышал позади себя чьи-то шаги.

«Возьмите трубку. Возьмите…»

— Добрый вечер. Дом Адамсов, — слышать голос Люси казалось мне маленьким чудом.

— Миссис Адамс, привет. Это Леон, мы ехали с вами в поезде из Шарлотсвилля до Чарлстона, и мы с вашим мужем довольно долго говорили о Карибском кризисе и о его участии в программе Аполлона и подготовке высадки на Луну в 1969 году, а еще о том, почему мы путешествуем, и я знаю, что уже ужасно поздно, но вы говорили мне звонить, если…

— Леон! Конечно, я помню вас! Что вы делаете в городе?

— Сюда завело меня мое путешествие.

— Длинный и извилистый путь, который привел вас к моей двери.

— Точно!

Между нами быстро возникло прежнее расположение, однако было уже поздно, мистер Адамс был в отъезде, а я не мог бы поставить на то, что сумею найти попутную машину до их дома. Однако пять минут спустя миссис Адамс нашла решение проблемы: она собиралась забронировать для меня номер в отеле в городе. Замечательно.

— Единственный плохой момент заключается в том, что вам придется как-то добираться до отеля с другой стороны города.

— О, это не проблема. Какой маршрут самый короткий?

— Вам он не понравится, — предупредила она.

— Проверьте меня.

— Вам придется пройти через центр Индианаполиса, а это…

— А это не самое лучшее место, — догадался я. — Да, я уже понял. Но, вы знаете, мне все еще сопутствует удача. Со мною все будет в порядке!

Я говорил бодрым голосом, но внутри меня поднималось отчаяние. Центр Индианаполиса? В такой час? Да, но есть ли у меня выбор?

Впереди меня ждал номер отеля. Какие бы сюрпризы не принес мне отрезок времени между настоящим и прекрасным будущим.

И сюрпризы не заставили себя ждать.

В моей голове все еще звучали предостережения полицейского, когда я начал свой длинный поход через центр Индианаполиса к моему отелю. Я сильно беспокоился о своей безопасности, но говорил себе, что, если до сих пор мне сопутствовала удача, почему сейчас она должна изменить мне?

Я увидел четырех людей, вышедших мне навстречу из переулка между двумя темными зданиями, и сердце мое бешено застучало. Я обдумывал, какой из двух вариантов, у меня остающихся, мне выбрать: бежать или прятаться, когда заметил, что двое из незнакомцев были детьми и одному из них не было больше шести лет. При мысли о том, что, если уж для них прогулка в таком месте кажется безопасной, возможно, она окажется таковой и для меня тоже, мои нервы немного успокоились. Если по центру Индианаполиса может расхаживать семья с детьми, я то уж точно смогу — особенно если буду держаться рядом с ними. Поэтому я громко прокричал приветствие.

«Добрый вечер!»

Они одновременно обернулись в мою сторону и замедлили шаг, пока я не подошел к ним ближе. Теперь я мог рассмотреть их отчетливо — мужчина и женщина, по-видимому муж и жена, и двое детей, дочка лет 12 или около того и сын шести-семи лет. Я смотрел на них, стоящих передо мной: сумки за плечами и в руках, пальто, застегнутые на все пуговицы. Двое детей держались за руки. До сих пор на своем пути я встречал американцев поодиночке, это же было мое первое знакомство с типичной американской семьей. «Простите за беспокойство, но не могли бы вы показать мне на карте самый безопасный путь до отеля Мэрриотт?» Я не забыл подчеркнуть голосом слово «безопасный».

Я заметил, что рука отца покоилась в самодельной перевязи.

— Извините, но я не умею читать, — сказал мужчина, женщина торопливо повторила за ним ту же фразу. Я окаменел.

— Вы… это серьезно. — осторожно спросил я.

— Абсолютно. Я никогда не учился читать.

Судя по их виду, им было 40 с небольшим и жили они в колыбели капитализма и материального благополучия. И они не умели читать. Как такое было возможно? Я понимал, что в странах, наподобие Непала, Перу, и других похожих местах на нашей планете безграмотность процветала. Но в центре Америки? Это казалось бессмысленным.

— Ну что ж, хорошо. Куда вы направляетесь?

— Никуда конкретно. Мы слышали, что здесь, в центре, есть три бесплатных клиники. Пытаемся их найти, понимаете, мое плечо совсем разболелось.

Теперь я рассмотрел его внимательнее, было очевидно, что мужчина чувствует сильный дискомфорт. Несколько часов назад он вывихнул руку — я не стал спрашивать, как именно, и вот уже без малого три часа он и его семья бродят по городу, пытаясь найти бесплатную клинику. У него даже не было денег на автобус. И у него не было никакой медицинской страховки. Оба ребенка был одеты в то, что я мог бы назвать только тряпьем.

Его звали Рик. Его жену — Дарби. Их детей — Шин и Кендра.

— Я могу пойти с вами? — спросил я.

— На дороге полно свободного места.

Мы зашагали дальше вместе. По-моему, Рик немного прихрамывал. И снова я вспомнил о той жизни, что оставил в прошлом. Жизни, полной привилегий и возможностей, жизни, которая казалась столь далекой, пока я исследовал просторы Америки, но к которой, я знал, я однажды вернусь. Мое путешествие служило мне отпущением грехов, с его помощью я хотел разобраться в себе, решить вопрос самоидентификации. Моя кажущаяся нищета была моим сознательным выбором, и еще она была временной. Моя жизнь за счет доброты незнакомых людей была экспериментом. Если бы он не сработал, я был бы опустошен духовно и морально, но сохранил бы право вернуться в мир комфорта. Здесь же передо мной была семья из четырех человек, сильно нуждающаяся, и очевидна лишенная возможности вырваться из-под тяжкого бремени нищеты. Это было их ежедневное существование, лишенное свободы, безопасности и комфорта — всего того, что дают нам деньги. Я погрузился в нищету временно, для этой же семьи она была повседневной реальностью. Я чувствовал себя мошенником.

Большую часть своей жизни я имел извращенную связь с деньгами. Долгие годы большая часть моих решений пропускалась через призму того, сколько денег я мог бы в результате заработать. Зарабатывание денег — вот что было моей движущей силой. Моим Святым Граалем. Вместо того чтобы стараться получить возможность заняться тем ремеслом, которое заставило бы мою душу петь, я пошел по пути, сулящему больше денег. Однако не потому, что я в них сильно нуждался, а потому, что этот путь оправдывал мою разобщенность с другими людьми и настойчивое желание избегать риска. Мое путешествие было попыткой сменить парадигму существования.

Однако Рик и Дарби, а также Шин и Кендра находились в постоянном состоянии риска и были вынуждены при каждом повороте судьбы рассчитывать только на себя и ни на кого другого. Их жизнь по умолчанию была риском.

— Кендра, ты умеешь читать?

Она посмотрела на свою мать, которая слегка кивнула. Кедра перевела глаза на меня и тоже кивнула утвердительно.

— Отлично, ты не хотела бы помочь мне разобраться с картой?

— Хорошо, — она встала рядом со мной, пока я расправлял пожелтевшую и потертую карту.

— Итак, я сошел с грузовика здесь, видишь? А теперь мы находимся … тут. И, думаю, отель расположен здесь. Но помоги мне найти бесплатную клинику, хорошо? Она должна быть отмечена на карте красным или зеленым крестом…

— Вот здесь есть одна! — она указала на центральную больницу, расположенную в северной части города.

— Да, правильно. Это хорошо. Теперь же давай найдем что-нибудь поближе к месту, где мы сейчас — где-нибудь здесь.

Ее брат протиснулся между нами, и она немного подвинулась, чтобы дать ему место. Он еле-еле дотягивался носом до края карты.

— А это что такое? — спросил он, ткнув пальцем в первое попавшееся шоссе, обозначенное на карте красными и синими линиями.

— Это, Шин, шоссе между штатами.

— Шоссе между штанами?

Я улыбнулся, Кедра наклонилась вперед.

— А если здесь? — она слегка прикоснулась пальчиком к месту прямо посередине карты. Я пытался разглядеть, что там есть.

— Давайте перейдем под свет фонаря, — я поднес карту ближе к глазам, и тогда увидел ее: больницу, расположенную всего в паре кварталов от места, где мы находились.

— Рик, я думаю, нам повезло, мой друг.

Выражение его лица немного прояснилось, Дарби осторожно дотронулась до его левой руки.

Очевидно, эта семья была дружна и сплоченна: все они были необыкновенно близки и доверяли друг другу. Они казались счастливыми. Все они как будто излучали свет. Свет, который показывал красоту их внутреннего мира. Это напомнило мне случай, когда я бродил по трущобам Мумбаи в Индии. В том месте царила всеобъемлющая нищета, и в то же время исходивший от его жителей свет дружелюбия и любви просто ошеломлял. Казалось, эти люди были искренне довольны своей жизнью. Я знаю, это очень трудно понять, но от них исходил тот же самый свет, что и от этого американского семейства. Эта семья, которая точно не жила жизнью американской мечты, была своей жизнью довольна, и это читалось на их лицах. Они обладали внутренним светом, который, очевидно, избегал меня. Я даже не побоюсь провести более смелое сравнение и сказать, что эта семья владела тем же, чем владели и дети из мумбайских трущоб: огнем души, который дозволял им не замечать ситуации. Они были счастливы и тем самым давали мне утонченный пример того, как хитросплетение человеческих отношений способно приподнять человека над внешними обстоятельствами, пусть даже и кажущимися безысходными.

Мы дошли до угла, где нам нужно было расстаться. Я протянул руку Дарби.

— Желаю удачи, ребята. Было приятно прогуляться с вами. Кендра, Шин — вы самые лучшие чтецы карт, которых я когда-либо видел. Рик, ты должен гордиться ими!

— Горжусь, горжусь.

— Берегите себя!

— И ты, Леон. Ты тоже береги себя.

Семья, на которую я наткнулся в темных проулках центра Индианаполиса, неумышленно зажгла в моей душе пламя очень эмоциональных мыслей. Какую возможность мне удалось повстречать. Путешествие по Америке в расчете лишь на доброту незнакомцев, встречи с людьми, вселяющими вдохновение в мое сердце, вдыхало в мою жизнь новый смысл. Я самым теплым образом распрощался с моими новыми друзьями и от всей души пожелал отцу семейства удачи в его попытке получить медицинскую помощь. Я продолжил свой путь к отелю, моя голова была забита эмоциональной и психологической ерундой, и я думать забыл о предостережении полицейского.

Вскоре мне о нем напомнили.

Время, проведенное с детьми и их родителями, приподняло мой дух, однако теперь, когда я остался в одиночестве, каждый шаг, приближавший меня к центру Индианаполиса, лишал меня уверенности в себе. Я старался оставаться благожелательным, коротко улыбаясь каждой потрепанной личности, мимо которой проходил.

— Чем занят, пацан, — раздался хриплый голос со стороны бокового проулка.

Я проигнорировал его, однако было похоже, что человек твердо решил со мной подружиться. Он повторил вопрос, на этот раз более угрожающе.

— Чем занят, пацан, я сказал! Ты что, глухой!

Я взвесил имеющиеся у меня возможности и пришел к выводу, что игнорирование этого парня было ошибкой. Несмотря на то что за время моего путешествия я много раз чувствовал страх и смятение, однако впервые я осознавал, что мне действительно угрожают, что на этот раз я могу в реальности пострадать физически. Этот момент отличался от других. Я ощущал нарастающую воинственность незнакомца. Я остановился и встретился с ним лицом к лицу.

Моей целью было выйти из неизбежного столкновения невредимым. Я не был уверен, был ли он просто пьян и держал в руке бутылку, или же у него было при себе что-то более зловещее.

— Привет, друг. Я просто иду к себе в отель. Могу я чем-нибудь помочь?

— У тебя есть деньги, пацан?

Ну вот, началось, подумал я про себя.

— На самом деле я из Лондона, и сегодня не захватил с собой наличных, прости.

Англичанин всегда за все извиняется. Вот и я теперь просил прощения у человека, который вознамерился в лучшем случае испортить мне жизнь. Ему не понравился мой ответ. Но вместо того, чтобы выхватить пистолет и изрешетить меня пулями, он продолжал угрожающе вопрошать:

— И как же это у тебя нет денег, пацан?

Объяснить ему это было непросто. Я сомневался в том, чтобы он поверил, что я путешествую по Америке, рассчитывая лишь на доброту встречаемых на пути людей. По моему субъективному мнению, подобная беседа лишь усугубила бы ситуацию. Я сменил тему.

— Слушай, мужик, я действительно устал. Я сейчас же собираюсь пойти в свой отель, — я начал отходить с его пути.

Он вновь засунул руку в карман. Это был очень дурной знак. Я прирос к месту. Страх разлился по моему телу, я понял, что попытка удалиться могла бы привести к потенциально нежелательным последствиям. Я медленно вернулся на прежнее место.

— Хорошо, я остаюсь. Что тебе от меня надо? — спросил я, заикаясь.

— Почему все думают, что я от них чего-то хочу?

«Потому что ты не позволяешь мне уйти и ясно намекаешь, что у тебя есть пистолет. Поэтому очевидно, что ты от меня чего-то хочешь», — подумал я про себя. Однако внешне я продолжал хранить молчание, не двигаясь по прежнему с места.

— Хочешь купить герыч?

Отлично, этот парень пытался продать наркотики тому, у кого не было денег. Ситуация могла бы показаться забавной, если бы не была столь пугающей.

Я не хотел вызывать его озлобления, поэтому не стал напоминать, что не имею при себе денег. Вместо этого я вежливо отказался.

— Эх, мужик, проблема в том, что у людей в этом месте нет никаких перспектив в жизни.

Парень впадал в философию. Я наткнулся на единственного наркоторговца-философа на всю Америку. Что вполне подходит человеку, который встретил единственного в Америке священника-борца. Я не исключаю, что могли найтись еще люди, подобные им, но слышали ли вы хоть об одном?

Он продолжал молоть непоследовательный вздор о людях, лишенных в жизни правильных перспектив (как будто покупка наркотиков открывала «правильные перспективы», в чем лично я сомневался), и пока я его слушал, я со всей осмотрительностью пробовал подобрать способ выхода из сложившийся ситуации. Каждый раз, когда я осторожно старался приблизиться ко выходу из проулка, он преграждал мне путь. Когда он замолкал и я пытался вступить в беседу, он заводил свою песнью по новой. Мои нервы были натянуты до предела. В течение получаса, пока он буквально держал меня в заложниках, я понял, что, когда я слушаю внимательно и стою, не двигаясь с места, он смягчается. Когда я пытаюсь ему отвечать или же уйти, его агрессия растет. У меня не оставалось выхода, кроме как сесть и слушать. Поэтому у меня было достаточно времени, чтобы думать.

Я понял, что и эта ситуация содержит для меня урок: я настолько далеко вышел за пределы свой зоны комфорта, насколько никогда прежде не рисковал выходить. Я находился в промозглом переулке, пахнущим мочой, в компании торговца наркотиками, в центре Индианаполиса. Если я смогу найти в себе внутренние резервы, чтобы пережить этот момент и обогатиться приобретенным опытом, в моей повседневной жизни не останется ничего непреодолимого. Для всего, что уже со мной случилось, были свои причины. Весь мой опыт, как хороший, так и плохой, формирует мою будущую жизнь. Озарение снизошло на меня в самый странный момент, и мой похититель давал мне шанс применять приобретенную практику весь остаток моей жизни. После этого ни одна ситуация не будет казаться мне слишком сложной для разрешения, ни один вызов — слишком трудным, чтобы его преодолеть.

«И еще одно! Экономика! Из-за экономики мы все в заднице. Мы делаем бизнес, они забирают результаты себе…»

Он говорил громче, и я увидел, что ночной сторож на другой стороне улицы заприметил сложившуюся ситуацию. Я пытался привлечь его внимание, еле заметно указывая руками и кивая головой в сторону наркодилера. Не похоже было, чтобы мой язык жестов работал, а последнее, чего я хотел, — это чтобы мой торгующий наркотиками приятель заметил мои призывы о помощи. В конце концов сторож осознал потенциальную опасность моего положения. Я увидел, как он подходит к своему столу и берет телефонную трубку, я молился, чтобы это был звонок в полицию, а не его друзьям, которым он мог бы рассказать, как чуть не стал жертвой убийства. Менее чем через пять минут я смог услышать сирены, а затем сигнальные огни заплясали по стенам зданий и появились две полицейские машины. Я наполовину был готов к тому, что снова увижу того копа со скоростного шоссе, и внутренне настроился на неизбежную лекцию, которой, я был уверен, он меня наградит.

Полицейский спросил меня, что происходит, но поскольку я не собирался говорить ему, что этот человек пытался продать мне наркотики, пока сам он стоял рядом и все слышал, я ограничился простым описанием ситуации: джентльмен не позволял мне уйти, я не чувствовал себя в безопасности и желал получить возможность как можно скорее добраться до отеля. Но даже эти мои слова не показались наркоторговцу правильными с его точки зрения — возможно, он считал, что мы хорошо проводили время? — и он наградил меня убийственным взглядом как раз в тот момент, когда полицейский ободрял меня словами о том, что мне ничего не угрожает, и описывал точную дорогу до отеля. Я лишь надеялся, что полиция не отпустит этого парня до того, как я найду нужный путь.

Я долго продолжал оглядываться через плечо, чтобы убедиться, что мой знакомый не преследует меня. Полицейские не стали его арестовывать, однако провели с ним жесткую беседу. Если когда-нибудь я и желал увидеть доброе лицо миссис Адамс больше всего на свете, так это в тот момент. Я чудовищно опаздывал к оговоренному времени встречи и умудрился еще раз заблудиться по дороге к отелю, но в конце концов я повернул за очередной угол, и вот оно — гостеприимные огни отеля Мэрриотт мерцали в отдалении. Еще несколько кварталов, и я достиг нирваны, увидев зрелище, прекраснее которого не было тогда ничего на свете. В мраморном холле отеля на диване сидела миссис Адамс, терпеливо ожидая моего прихода. Она быстро встала, тепло улыбнулась и пошла мне навстречу, чтобы заключить в приветственные объятия.

Я в них очень нуждался.

— Леон! Как замечательно, что вы здесь. Вам непросто было добраться сюда?

Я улыбнулся.

— Можно сказать, да, — однако воздержался от описания всего моего пути от скоростного шоссе в деталях, — этот отель прекрасен, слишком прекрасен. Я не хотел бы, чтобы вы тратили на меня слишком много.

— О, глупости. Там, в поезде, вы были прекрасным для нас спутником, и для нас честь поучаствовать в вашем приключении. Вот, я принесла вам немного перекусить… — и она протянула мне пластиковый пакет, до верху наполненный всякими сладостями. Арахисовое масло, сандвичи с желе, печенье, шоколадные батончики, кока-кола, шоколадки и прочее.

В день, когда я узнал, что скатываюсь к диабету, женщина, которую я еле знаю, дает мне сумку с едой, содержащей тысячи калорий простых сахаров. Прекрасно, мироздание. Очень смешно.

— О, благодарю вас. Я просто не знаю, что сказать, — я действительно не знал. Как насчет: «Спасибо. С нетерпением жду возможности погрузиться в диабетическую кому!» Думаю, это прозвучало бы излишне драматично, к тому же совсем не обязательно делиться своей утренней беседой с лечащим врачом. (Было ли это этим утром? Казалось, прошло гораздо больше времени. Эшли, стоянка грузовиков, разговор с матерью. Просто удивительно, как в подобных путешествиях растягиваются дни.)

— Вы выглядите изнуренным, юноша. Идите, отдохните немного, — она прикоснулась к моей руке. — И если вам понадобится что-нибудь еще, вы знаете номер моего телефона, — она поцеловала меня в щеку и распрощалась со мной, передав ключ от номера. Я рассмотрел его внимательно: номер 324 — ключ лежал внутри маленького буклета, который вам дают в шикарных отелях. Там же находилась и квитанция: миссис Адамс оплатила номер стоимостью 112$.

Как она могла потратить так много на совершенно незнакомого ей человека? Просто поразительно. Самопроизвольное выражение доброты всегда далеко от здравого смысла. И в этом и заключается его очарование — оно находится вне поля разумных причин и рациональных доводов. Мои знакомства в пути были столь мимолетными. Поэтому то, что мы с миссис Адамс встретились еще раз, было просто благословением.

Я добрался до номера и рухнул на кровать: вряд ли я мог быть еще счастливее. Однако мой желудок урчал. Я посмотрел на часы: они показывали 11 вечера. Я был голоден. Пора снова становиться очаровательным.

Я сполз с кровати, быстро принял душ, воспользовался небольшим количеством лосьона, чтобы пахнуть приятно, и спустился по лестнице в ресторан, который через пять минут закрывался. После того как я побывал в заложниках у наркоторговца и осознал, насколько драматической была та ситуация по сравнению со всеми остальными моментами, которые раньше пугали меня, я был совершенно уверен в себе и направился прямо к официанту. Двадцать минут спустя я отспорил свое право отужинать жареным цыпленком. Я расплатился несколькими остававшимися у меня долларами. К полуночи я был в постели, с набитым животом, довольный и благодарный судьбе.

Пока я проваливался в сон, я обдумывал тот факт, что больше не ощущаю страха. Вместо того чтобы чувствовать себя травмированным произошедшим, я чувствовал себя свободным. Таким же свободным, как условно-досрочно освобожденные заключенные Криса, таким же свободным, как миссим Адамс, как Эшли, настолько свободным, насколько не чувствовал себя никогда.

Почему же раньше я не чувствовал этого? Из-за своей привычки бояться. Мое приключение с драгдилером поставило меня лицом к лицу с первобытным страхом, но страх, который сковывал меня на протяжение многих лет, похоже, обладал гораздо большей глубиной и свирепостью. Этот страх одурманивал меня, лишал способности думать ясно. Этот страх делал для меня непреодолимо трудной любую ситуацию, в которую я попадал, пока его власть надо мною не кончилась. Мой отказ следовать за настоящей мечтой был основным следствием воздействия этого страха на мою жизнь.

Я боялся перемен.

Я боялся отказа.

Я боялся провала.

Этот страх привел меня в бизнес школу. Я не стал играть в школьной футбольной команде, что, по мнению моего отца, вселило бы в меня «пустые мечты». Этот страх выбрал за меня работу, разбивал мои отношения, держал меня в одиночестве. Десятилетиями я сдавался перед страхом, и он управлял моей жизнью и практически добрался до того, чтобы уничтожить меня. Мое знакомство с неграмотной американской семьей показало мне, что не важно, с чем вам приходится сталкиваться, — вы можете к этому адаптироваться. Как биологический вид, мы изначально обладаем отличной приспособляемостью, но будучи при этом людьми, мы способны менять свою судьбу. Торговец наркотиками заставил меня пережить первобытный страх. Разновидность страха, которому я позволил управлять своей жизнью, определить труднее, но тем не менее он был для меня еще более разрушительным. Мне нужно было себя перепрограммировать, научившись работать с той реальностью, которую имею, а не вести себя как испуганный ребенок.

Я не был ребенком.

Звучит очень просто, однако иногда от нашего понимания ускользают самые простые вещи.