Невероятное путешествие из Нью-Йорка в Голливуд: без денег, но с чистым сердцем

9. Добро пожаловать на дикий Дикий Запад

Современный человек — это потерянное звено между человекоподобной обезьяной и истинным человеком.

Неизвестный автор

По мере моего продвижения с востока на запад я начал кое-что замечать: в дороге не только я один искал помощи и дружеского участия. Странников притягивает друг к другу, возникает некое подвижное и изменчивое сообщество отрытых дорог. Я учился следовать принципу взаимодействия: я получаю и я даю взамен. В пути я выстраивал взаимоотношения со всем миром, прося и получая все, что он мог мне дать, и отдавая все, что мог дать я взамен.

Не успел я толком устроится в поезде, следующим в Денвер, как место рядом со мной заняла растрепанная женщина 30 с чем-то лет.

— Куда вы едете? — спросила она меня.

— Денвер, а вы?

— Солт-Лейк-Сити, но, знаете, через Денвер.

Я рассчитывал немного вздремнуть, но очевидно женщина сильно нуждалась в собеседнике. Предложить себя в этом качестве — вот, я думал, тот минимум, что могу я сделать после всего, что только что произошло со мной.

— Меня зовут Кристин, — сказала она, — а вас?

— Леон, из Лондона.

С самого начала нашей беседы разговор зашел о ее детях. Когда Кристин о них рассказывала, ее лицо прояснялось.

— Как их зовут? — спросил я.

— Хейди — моя маленькая девочка, ей 12, Джонни — мой маленький мальчик, ему девять. Они самые прекрасные дети, которые когда-либо ходили по земле.

Затем она замолчала. Было заметно, что она глубоко расстроена.

— С вами все в порядке? — спросил я.

Она пыталась сдержать слезы, но все же расплакалась.

— Сейчас с моими детьми в одном доме находится мужчина, — успела она сказать перед новым приступом слез, — и у него есть пистолет.

— Пистолет?! — спросил я. — Но зачем?

— Он не разрешает мне видеться с ними, — ее бывший муж держал ее детей как будто в заложниках, не подпуская к ним Кристин — и это было только начало.

— Когда мы с детьми укрылись от него в центре, предоставляющим приют жертвам домашнего насилия, мне сказали там, что я должна сдать анализ на наркотики, и я сказала ей, вы знаете, сказала я, анализ будет положительным. Я знала это, потому что действительно приняла кое-что, потому что он направил пистолет прямо на меня и сказал… Он держал передо мной пистолет, он сказал, что если я не приму это, он поймет, что я — коп, и тогда я умру, и я была с ними честной, я рассказала всем, что я сделала.

Кристина немного путалась, однако я понял, что, по ее утверждениям, ее бывший муж вынудил ее принять наркотики под дулом пистолета. И теперь в ее рассказе она была в шаге от того, чтобы провалить анализ на наркотики в том самом центре, куда и сбежала от мужа. Ситуация ухудшилась, когда были получены результаты анализа, оказавшиеся, разумеется, положительными.

— Они смотрели на меня так, будто я представляю опасность для собственных детей. Да, я совершила ошибку, но я люблю детей больше собственной жизни.

— Таким образом, провальный результат анализа означал, что вы теряете право опеки над детьми?

Она кивнула. Слезы полились из ее глаз, она уткнулась носом в платок.

— Когда я была в Юте, я подала в суд иск об определении места жительства детей, мое ограничение в правах заканчивалось в декабре. Предполагалось, что я приду на судебное разбирательство, что я твердо намеревалась сделать, однако боялась, что в этом случае мой муж найдет меня и детей.

— Подождите, — сказал я. — Так вы были в бегах? — Она снова кивнула. — Значит, возвращение в Солт-Лейк-Сити, чтобы бороться за право растить своих детей, было для вас большим риском.

Она продолжила: «Я позвонила моей маме и сказала ей, ну, вы знаете, что говорят в подобных случаях… Сказала, что мне была очень нужна ее помощь. Она предложила мне вернуться в Иллинойс, подождать, пока мое ограничение в правах будет снято, а потом она помогла бы мне найти грамотного адвоката. Она сказала мне, что из Юты не придут и не заберут детей из-за того, что я не явилась на суд, потому что я сделаю все, что нужно, в Иллинойсе. Я поверила ей, она ведь моя мама, понимаете. Она сказала, что позвонит, кому нужно, что все проверит и т. д., и я поверила ей.

Во вторник вечером они пришли и забрали моих детей. Мои дети были отосланы обратно, в Юту. Они были отосланы в Юту, потому что я не явилась на суд и не ответила на судебный вызов. Если я не явлюсь в Юту к следующему вторнику, мои дети застрянут в системе, потому что они собираются тщательно следить за ситуацией и говорят, что я не прилагаю достаточных усилий».

Снаружи поезда чистое голубое небо Гейлсберга стало темнеть, затягиваясь густой и темной туманной дымкой. Ночь окутала поезд, как будто рассказ Кристины призвал тьму. Мы поговорили еще несколько минут, и она предложила мне батончик гранолы, вытащив его из сумочки. Мы грызли гранолу в полной тишине, через некоторое время я заметил, что Кристина наконец засыпает.

Настало время и мне попытаться заснуть. Однако у юной лесбийской пары, сидевшей напротив меня, имелись на этот счет другие планы. Они начали свое путешествие в Нью-Йорке, чтобы вместе начать новую жизнь, и оттуда же на поезде они понеслись в Сан-Франциско, где их ждал мир, полный блаженной романтики и любви на берегу океана. К сожалению, я чувствовал, что, судя по их постоянным ссорам, их шансы счастливо зажить в браке таковы же, как мои — стать нигерийским пастухом овец. Конечно, у меня и в мыслях нет принижать достоинство нигерийских пастухов. Просто я для этого не создан. Война разразилась в тот момент, когда я уже оставил всякие попытки уснуть.

— Ты — хренова лживая сучка, — прошипела блондинка.

— Что ты мне сказала?

— Еще и глухая. Почему ты не рассказывала мне этого раньше?

— Ты меня и не спрашивала. И, вообще, не твое дело.

Похоже, ссора возникла из-за того, что кто-то из них имел «опыт» с молодым человеком за несколько лет до их знакомства. Тема разговора несколько не вписывалась в рамки приличия.

— Это не мое дела? Тогда чье же это дело?

Кажется, все немного выходило из-под контроля. В прямом смысле. По купе полетела еда.

— Я даже не знаю, зачем я еду куда-то с тобой! — завопила блондинка как раз перед тем, как сандвич взвился в воздух.

— Да я тебя сейчас просто убью!

— Чем, сандвичем?

Полеты продуктов были только началом. Теперь рвались волосы, и ногти пытались впиться в глаза.

Как я уже говорил, я — пацифист. Но иногда вам просто приходится бросаться в гущу лесбийского сражения. Я втиснулся между ними и призвал их обеих к спокойствию.

— Леди, пожалуйста! Еще немного, и вас ссадят с поезда!

— Да я собираюсь убить ее нахрен!

— Нет, вы собираетесь случайно убить меня. И это очень расстроит мою маму. Вы же не хотите расстраивать мою маму?

Она расслабилась, что я принял за отрицательный ответ. Один из пассажиров предложил девушке поменяться с ним местами, что позволило бы разделить враждующие стороны в пространстве. Атмосфера в нашем вагоне была наэлектризована, и, чтобы разрядить ее, я пригласил одну из девушек пойти со мной в вагон-ресторан, где она могла бы утопить свое горе в виски. Я сидел рядом с блондинкой и выслушивал ее горькие рассказы о крушении надежд. Примерно через 30 минут они, похоже, успокоились достаточно для того, чтобы быть рядом друг с другом, не пытаясь затеять драку. Я вернулся на свое место, неустанно следя за установившимся напротив хрупким миром и распрощавшись со всеми мечтами о карьере семейного психолога, если таковые когда-нибудь и имел.

Все же мне удалось пару часов поспать, а когда я проснулся, то был удивлен тем, что обе лесбиянки снова были нежны друг с другом, и дальше все текло как по маслу. Как раз перед наступлением полдня поезд наконец доехал до Денвера, примерно через 16 часов после того, как я покинул Гейлсберг. Я попрощался с Кристиной и проследил взглядом за тем, как она удаляется, сгорбившись под тяжестью ожидания тяжелых испытаний, с которыми ей суждено было встретиться в Солт-Лейк-Сити. Я небрежно помахал рукой вслед двум моим подругам-лесбиянкам, уходившим от главного вокзала вниз по улице, и развернулся в сторону ближайшего бара, работавшего в ранние часы. Великодушная Джулия снабдила меня номером телефона своего друга, которого звали Том, поэтому я решил сначала позвонить ему и узнать, не может ли он мне помочь.

Телефон Тома не отвечал. Я подождал 30 минут, прежде чем снова набрать его номер, но вновь не получил ответа.

Что же делать? На несколько часов я завис в баре, болтая с местными, которые уходили и приходили, пили, смеялись, разговаривали друг с другом, стучали друг друга по плечам. Не самый плохой способ для меня провести день, даже если я и мог себе позволить заказывать лишь содовую.

В последний раз я позвонил Тому уже ближе к вечеру, и, к счастью, на этот раз он взял трубку. Я пустился в объяснения по поводу того, кто я такой и что звоню я ему по совету Джулии, но он прервал меня, сказав, что Джулия уже поставила его в известность о моем возможном звонке, и он согласен приехать и подобрать меня. Через полчаса его машина затормозила у края тротуара, где я ждал, я сел на место рядом с водителем. Мы направились в сторону от города, проезжая восхитительные виды Скалистых гор. Его жена и дочь Энди встречали нас у дверей дома. Они провели меня по прекрасному дому до комнаты для гостей. Это был удивительный дом, гораздо лучше всего того, где я уже успел побывать за время моего путешествия.

Пока Том и его жена готовили ужин, я читал Энди книжку, наслаждаясь семейной жизнью, в которую опять был допущен. После ужина, прошедшего в теплой, приятной атмосфере, я помог Энди испечь шоколадное пирожное. К счастью, мы никого не отравили. И хотя сам я не мог съесть ни кусочка, мне было приятно наблюдать, как семья с удовольствием поедает плоды моих незначительных усилий.

В постель я отправился рано. Опустив голову на подушку, я принялся размышлять. Мои чувства были самыми смиренными. Я понимал, что никогда бы не оказался так далеко в центре Америки, если бы не доброта людей, встречи с которыми на моем пути были столь быстротечны. Я продвигался вперед благодаря их времени, деньгам и помощи. Бывало, они верили мне даже тогда, когда я сам не смог бы себе поверить.

Я делал то немногое, что мог, чтобы заплатить людям за их доброту, иногда просто выслушивая тех, кого другие игнорировали. Быть услышанным — хорошая терапия для людей, которые чувствуют, что общество от них отвернулось. Пока длилось мое путешествие, я чувствовал, что принадлежу к числу тех, кто был растоптан, предан и эмоционально сломлен. Я должен был продолжать путь ради таких людей так же, как и ради себя самого. Я смотрел в темнеющее небо, на котором появлялись мерцающие огни звезд, и постепенно проваливался в сон.

Утром я проснулся полным сил и энергии. За завтраком я обсуждал с Томом мои дальнейшие планы. Следует ли мне направиться на юг, возможно, в Розуэлл, штат Нью-Мексико? Меня всегда интересовали истории о пришельцах, которые рассказывают люди из тех мест. После небольшой дискуссии Том заявил, что мне следует ехать в Тринидад, Колорадо.

— Теперь это американский город, — пошутил Том, и его жена игриво стукнула его по руке.

— Почему Тринидад?

— Мировая столица трансвеститов, — сказал Том.

— Том, только не при Энди!

Энди хихикнула.

Том предложил подвезти меня до местной автозаправки, где я бы мог найти себе попутку до Тринидада, и я попрощался с прекрасной семьей и прекрасным домом, поблагодарив хозяев за радушие. На заправку подъезжало множество машин, но все они направлялись на север, а Тринидад лежал на юге. Когда с заправки уехали все грузовики, загораживающие обзор, я заметил в дальнем ее конце мотоциклиста. Я потащился по направлению к нему, чтобы попросить Ангела Ада[3] захватить меня с собой. Мы представились друг другу, и мой новый знакомый предложил подвезти меня на север — я был без шлема — до другой заправки, где с большей вероятностью можно было найти попутку на юг. О эти причуды жизни большой дороги.

Ангел оказался настоящим джентльменом, не слишком разговорчивыми, но вполне дружелюбным. Он высадил меня у заправки и решительно отказался от любой формы оплаты проезда. На заправке несколько человек заливало бензин в свои средства передвижения. Я заприметил водителя красного корвета, думая, что у него может найтись время и желание взять меня с собой, и решительной походкой направился к его машине.

— Простите, можно мне задать вам один очень странный вопрос?

— Конечно, — ответил он озадаченно, — я полагаю, да.

— Могу я купить вашу машину?

Он рассмеялся.

— Красивая, да?

— О, да. Мне хотелось бы купить у вас машину за пять долларов.

На мгновение он перестал смеяться, затем снова захохотал.

— Вы действительно хотите купить мою машину за пять долларов? — спросил он недоверчиво.

— Да, только если вы не согласитесь на четыре.

— Да, но она стоит немного больше предложенной суммы…

— У меня есть только пять долларов, и это все, чем я буду располагать некоторое время. Но, если хотите, я могу рассказать вам действительно интересную историю.

— Хорошо.

— У меня лучше получится рассказать ее в машине, по дороге на юг, — с улыбкой намекнул я.

Он рассмеялся вновь. Мне уже нравился этот парень.

— Я еду в Колорадо-Спрингс, — сказал он, — Не желаете присоединиться?

— Это на юге?

— Да.

— Тогда приготовьтесь слушать историю! — я сел в машину, мы тронулись с места, и я повел свой рассказ с самого его начала.

Роберт смеялся от души, слушая мои истории про сутенеров, рэперов, доброжелательный городок на Среднем Западе и мои надежды на Голливуд. Закончив, я повернулся к нему.

— Теперь ваша очередь, Роберт. Расскажите свою историю.

— Моя история тоже будет длинной и столь же насыщенной неожиданными поворотами, как и ваша.

— Очень приятно послушать рассказ, сидя в машине, которая едет на юг.

Он снова рассмеялся и начал говорить. Роберт был из семьи военных, и сам был военным. Сейчас он был на пенсии (в почетной отставке), однако вспоминал армию каждый день.

— Если бы вы сейчас оставались в армии, послали бы вас в Ирак? — спросил его я.

— Да.

— Ваше подразделение в Ираке?

— Да. Шестеро погибло в этом году. Остальные возвращаются домой через четыре месяца.

Он молчал. И я ждал, не желая давить на него слишком сильно. Через некоторое время я тихо сказал: — мне жаль.

— Да, — отозвался он, — мне тоже.

После паузы он заговорил о том, что действительно его волновало.

— Возможно, вас это не волнует, я не знаю, вы же живете в Лондоне и все такое. Но люди в этой стране думают, что мы воюем там, пытаясь избавить народ от диктатуры. А мы воюем там, чтобы взять под контроль оставшуюся там нефть. И это мнение — мнение наших солдат. Мы — простые наемники. Мы не защищаем нашу страну. Мы охраняем зону влияния Соединенных Штатов на Среднем Востоке, вот и все. А как солдаты, мы платим нашими жизнями за разграбление страны третьего мира.

— Вы не единственный, кто ощущает разочарование от того, как обернулись дела, — сказал я.

— Я знаю. Но, похоже, мы не имеем слова. И когда тебе говорят отправляться туда, говорят, что все это — ради твоей страны, ты отправляешься, не задавая лишних вопросов. Теперь же, когда я вышел из игры, я чувствую, что обязан рассказать людям, что я думаю, о том, что это все неправильно. Но я никогда еще этого не делал.

Мы были уже недалеко от Колорадо-Спрингс, я подсчитывал расстояние до города, высматривая многочисленные дорожные знаки: И я сказал Роберту, что он может высадить меня в любом месте, где ему будет удобнее. Он остановился около заправки прямо перед городом, и я сказал ему, что ценю то, что он сделал, и то, что сказал, даже несмотря на то что сам он оценивает две эти вещи по-разному.

— Мы все делаем то, что должны делать, ты же знаешь, — сказал он. — И только потом — то, что нам делать хочется.

Я попрощался с ним, помахал вслед рукой и оглянулся. Я находился на заправке, которая точно сошла с телевизионных рекламных роликов 50-х годов прошлого века: оборудованная древними бензонасосами, с обслуживающим персоналом в галстуках бабочками. Внутри точно должен был находится Энди Гриффит, осушающий до донышка стеклянную бутылку кока-колы.

Пожилой джентльмен с добрым открытым лицом заканчивал мыть лобовое стекло машины, когда он заметил меня и улыбнулся: «Приятный день, не так ли?»

— Да, это так, — согласился я. — Интересно, что бы вы могли ответить англичанину, только что подошедшему к вам и просящему вас оказать ему любезность и подвезти немного на юг?

— Я ответил бы, что ему повезло. Только ему пришлось бы ехать в трейлере.

Я оглянулся на стоящий позади блестящего красного пикапа трейлер, который, казалось, был готов развалиться на куски, превратившись в груду ржавого железа.

Увидев выражение моего лица, он рассмеялся:

— Ха, я пошутил! Садитесь в машину!

Джон ехал на юг вместе с женой и младшей дочерью. Оказалось, что все члены его семьи были благочестивыми христианами, следуя старой военной традиции.

— Я только что беседовал с одним разочарованным отставным военным. Похоже, ему очень не нравится ситуация в Ираке.

— Да, сейчас много встречается таких. Мы пытаемся понять их точку зрения, но это довольно трудно, когда ты убежден в собственной правоте.

Меня всегда очаровывал стиль жизни военных: готовность исполнять приказы, храбрость, целеустремленность, честь — все эти черты вдохновляют меня. Сейчас же ситуация складывалась превосходнейшим образом: я имел возможность поговорить с кем-то, кто мог бы объяснить мне, зачем эти мужчины и женщины идут на войну. Что создает условия для того, чтобы люди оставляли свои семьи и отправлялись рисковать своими жизнями ради интересов страны? До встречи с Джо я все время думал, что солдаты являются лишь пешками на службе у больших государств. Роберт оживил эту мою точку зрения. И вот передо мной был человек, просто созданный для того, чтобы вести образ жизни военного, который, я был уверен, сможет открыть мне причину, по которой люди готовы пожертвовать всем. Полученные мной ответы были простыми и одновременно — глубокими.

«Жизнь человека, который никогда ничего не отдавал другим, нельзя назвать полной, но жизнь, прожитая ради чего-то гораздо большего, чем ты сам, — вот высочайшее достижение. Пока я оставался на службе, у меня было много причин, чтобы покинуть дом и отправиться в другую точку планеты, — причин, которые намного превосходили мои собственные маленькие желания».

«Какой момент во время службы был для вас самым тяжелым?»

«Это простой вопрос. Без всякого сомнения могу на него ответить: сражение с республиканской гвардией Саддама Хусейна в знаменитой битве при Медине. Я командовал танком и нес ответственность за весь его экипаж. Моей единственной заботой было суметь сохранить их жизни, одновременно ведя эффективный бой против противника. Тогда я действительно ощущал, что по сравнению с целью вернуть всех ребят домой в целости моя жизнь по значимости второстепенна».

Сам факт существования такого человека задевал меня за живое. Большую часть своей жизни я жил только для себя, никогда полностью не разделяя идеи того, что человеком может двигать что-либо большее, чем он сам. Я расходовал жизнь на удовлетворение собственных мелких капризов. Вот почему теперь меня переполнял стыд. Мне было стыдно оттого, что вся моя жизнь, вплоть до этого момента, не имела никакого смысла. Не было ничего, на что я мог бы указать с гордостью. Жизнь Джо являла собой полную противоположность моей, ее пример взывал ко мне, говоря: вот она, жизнь, в которой есть то, за что можно бороться. И не обязательно на полях сражений: существует нечто, что больше и гораздо важнее, чем приземленное ежедневное существование, которое незаметно уничтожает вашу личность. Людям, которые смогли это найти, несказанно повезло. Именно они и меняют наш мир. Я хотел быть таким человеком. Проезжая по холмам южного Колорадо, я признался самому себе, что я — не один из них. Пока.

И вот я здесь — в одной машине с ветераном армии США, посвятившим свою жизнь делу освобождения мира от тирана. Он рисковал быть убитым, рисковал тем, что его семья лишится своей опоры. Он был человеком, чья отвага читалась на лице, человеком чести, человеком в истинном смысле этого слова. Глядя ему в глаза я чувствовал сущность бесстрашного воина, воина, который нашел способ, поборов страх, служить высокой цели. Он был подлинным образцом для того, кто стремился изменить собственную жизнь. Я же был человеком эгоистичным, запутавшимся в себе и более чем незначительным.

До сих пор мне не удавалось найти что-нибудь, за смысл чего можно было бы зацепиться, более значимое, чем собственная персона. До сих пор я блуждал по своей жизни: бессмысленно и бесцельно, я определенно был лишен каких-либо стремлений. Джо был прекрасным примером человека, который нашел цель и строил свою жизнь в соответствии с ней.

Но больше всего меня мучил единственный вопрос: чем таким обладает Джо, чего нет у меня. Как удалось ему найти смысл своего существования? Я не мог знать, что позже, когда ночь падет на землю, воспоминание о разговоре с этим человеком воспламенит в моей душе запал внутренних перемен, в которых я всегда нуждался.

Мы остановились пообедать в Sabway, они покормили меня: еда — всегда желанный для меня подарок. Я удостоился чести быть включенным в их ежедневную молитву.

«Благодарим Тебя за пищу, что Ты послал нам, благодарим за то, что привел Леона в нашу жизнь, что помогаешь ему на его пути через Америку. Мысли наши с президентом, с нашими солдатами и с нашим зятем Геральдом, который сейчас в Ираке. Господи, помоги им принять решения, которые они должны сегодня сделать. Во имя господа нашего Иисуса Христа. Аминь».

После моей поездки с Эшли я смотрел на американских христиан с новой точки зрения.

Мы поехали дальше, до Тринидада еще оставалось довольно далеко, и у Джона было достаточно времени для того чтобы рассказать более веселые истории из своей военной жизни, истории, освещающие военные будни с несколько легкомысленной стороны, которые вносят в войну дух приключений, что так превозносится в дорогостоящих рекламных роликах, которые мы видим на экранах своих телевизоров.

Разумеется, телевизионная реклама никогда не концентрирует внимания на заморской еде. Джо загадочно ухмыльнулся, когда заметил мимоходом:

— Там я попробовал такое, что никогда еще мне не доводилось есть. Я попробовал бегоги.

— Вау. Лебоги?

— Нет, бегоги.

— О, — сказал я и на секунду замолчал. — А что это?

— Да я и сам не полностью уверен в том, что знаю. Было похоже на блюдо из говядины, однако я сомневаюсь, что из нее. Некоторые из парней говорили, что, возможно, мы неправильно уловили произношение и на самом деле это — кегоги.

— Оу, — и я опять замолчал. — А это что?

Он посмотрел на меня и улыбнулся.

— Собака!

— Серьезно? — сглотнув, спросил я.

— Ну, я не знаю, — хмыкнул Джо, — они так говорили.

— Хорошо, это точно не то, что они показывают по CNN. В армии ребята едят собак.

— CNN? Бррр… Коммунистическая пропаганда. Дерьмо это, вот что это такое.

— О да? По какому каналы вы смотрите тогда новости?

— Ты шутишь? FOX, приятель, всегда только FOX[4].

Когда мы приехали в сонный городок Тринидад, сгущались сумерки, магазины были закрыты, безлюдные улицы вызывали жутковатые чувства. Путешествие с Джоном близилось к своему финалу. Я поблагодарил его и его семью. Он высадил меня недалеко от центра города, и я пошел по его улицам, надеясь на то, что за каким-нибудь углом меня ждет человек с добрым сердцем, готовый встретить меня добрыми словами.

Но тут мне, разумеется, не повезло.

Единственными работающими местами в городе были несколько баров в стиле дикого запада, где изможденные личности, выглядящие так, будто не видели дневного солнца годами, торопливо опрокидывали стаканчик-другой виски. Все это мало подходило для поиска великодушной души. Я решил воздержаться от того, чтобы обращаться к ним за помощью. Мне казалось, что каким-то фантастическим образом я был перенесен во времена Джесси Джеймса[5], когда единственный неверно истолкованный взгляд мог привести к дуэли с огнестрельным оружием на главной площади города. Возможно, найти крышу над головой было бы легче снаружи.

Я бродил по улицам и наконец наткнулся на человека, которого определил для себя как мужчину-строителя. Я задал ему простой вопрос:

— Вы — мужчина?

— Простите, что вы сказали? Мужчина ли я? Но почему вы спрашиваете, я что, выгляжу как женщина? — переспросил он.

— Просто мне говорили, что этот город — мировая столица трансвеститов, и я хотел убедиться, что обращаюсь действительно к мужчине.

— Что ж, я мужчина на сто процентов. Чем могу помочь? — ответил он, улыбаясь.

— Я ищу мэра. Вы не знаете, где я могу найти его? — я неожиданно решил вернуть к жизни свой старый план переночевать под крышей настоящего американского мэра. Моя прошлая попытка в Гейлсберге закончилась самым прискорбным образом, и я надеялся, что на этот раз все пойдет по-другому.

— Мэр Тринидада? Я даже не знаю, есть ли тут мэр. Но вы всегда можете спросить у полицейских, они должны знать такие вещи.

Полиция — опять?

Он рассказал, как дойти до полицейского участка, на прощание я извинился перед ним, на случай если мое необычное к нему обращение его задело.

— Ну вы не первый человек, который приезжает в этот город и принимается отпускать шуточки подобного рода!

Это заставило меня заткнуться.

Я торопливо прошагал милю или около того и наконец нашел полицейский участок. Однако тут возникла одна проблема: он был закрыт! Кроме того, что весь город был безлюден, и полицейский участок в нем был закрыт. Как такое вообще может быть? Как на свете может существовать город с закрытым полицейским участком? Я был полностью сбит с толку. В отчаянии я пытался выяснить, что здесь вообще может работать в такое время. Тринидад — маленький город, поэтому мои возможности были ограниченны. Заметив свет в окнах какого-то общественного здания за несколько кварталов оттуда, я направился к нему, чтобы обнаружить, что это была городская библиотека, все еще остававшаяся открытой. Вы не могли в это время получить защиту у полиции, однако собрание сочинений Джоан Роулинг — пожалуйста! Забавно.

Сдержанная молодая женщина утомленного вида за центральным столом устало приветствовала меня:

— Чем могу помочь?

Я рассказал ей о своей задаче пересечь Америку, рассчитывая на доброту встречаемых мною людей, а также о своем желании увидится с мэром этого тенистого городка. Ее взгляд смягчился, однако она сохраняла дистанцию.

— Я позову нашего главного библиотекаря, — сообщила мне она, выходя из-за стола и направляясь позвать кого-то из соседнего помещения.

Через несколько минут появился высокий худой мужчина с редкими темными волосами. Мы обменялись приветствиями, и я посвятил его в свою ситуацию. Серьезный, эрудированный и учтивый, он был типичным библиотекарем. К моему полному изумлению оказалось, что Шен много лет провел в Лондоне. Он жил в Кенсингтоне, всего за несколько миль до улицы, на которой я вырос.

— И вот я здесь, в центре неизвестности.

— Осторожней, — весело отозвался он.

— Хорошо, по крайней мере в центре Колорадо, и вот я встречаю человека, который жил всего в улице от моего дома. Безусловно, Вы же как честный бывший житель моей возлюбленной страны сможете помочь мне разыскать мэра или поспособствуете обретению мной приюта на ночь?

— В действительности я знаю мэра довольно хорошо. Присядьте, пожалуйста, сейчас мы ему позвоним.

Пока Шен звонил мэру, я терпеливо сидел в библиотеке, вбирая в себя тишину и умиротворение, которыми обычно наполнены подобные места. Я рассматривал корешки книг — многочисленные ряды книг — Хэмингуэй, и Шекспир, и Фолкнер, и Неруда, и тысячи других авторов, чьи произведения формируют наши обычные представления о мире. Я бродил взглядом по книгам, размещенным в секции научно-популярной литературы и документалистики, выискивая одно определенное название. Я дошел до буквы Ч и принялся внимательно изучать книги на соответствующем стеллаже. Книги, которую я надеялся увидеть, там не было. На месте Дневников мотоциклиста Че Гевары была пустота. Кто-то забрал ее. Возможно, в этот самый момент кто-то ее читает. Может быть, этот кто-то, как я ранее, найдет свое вдохновение в истории Че, вырвется из ловушки маленького городка, чтобы увидеть большой мир вокруг и огромную страну, заключенную в своей душе. Я улыбнулся и провел рукой по пустующему месту. Теперь я был там, где бывал Че Гевара, его путешествие стало моим, я переживал ту же трансформацию, которую испытал он.

Я убрал руку и прошелся до конца ряда стеллажей. Передо мной висела карта Соединенных Штатов, я нашел взглядом Колорадо. Я преодолел уже больше половины пути до Голливуда. И тут я понял, что мое путешествие скоро закончится.

Что же дальше?

Я посмотрел назад, на то место на стеллаже, где хранились великие мемуары Че, и впервые задумался о собственном будущем. Че совершил свое путешествие, расширил свои представления о мире и вернулся домой, чтобы изменить мир. Что же делать мне с обретенным мной откровением, с моим прозрением, с моей свободой?

Я собирался переехать жить в Лос-Анджелес.

Эта идея озарила меня без всяких разумных к тому причин. Я даже никогда не бывал в Лос-Анджелесе, и, честно говоря, не было никаких гарантий, что я попаду туда вскоре. Почему же я собрался там жить?

Но почему бы и нет? Зачем мне возвращаться домой? Что ждет меня там? Скука, убогое существование и ничего больше.

В переезде в Лос-Анджелес я видел шанс для себя воссоздать свою личность в том образе, который сформировался под воздействием всего пережитого мной в моих скитаниях. Это обещало новизну, обещало возможности. Я хотел изменять жизни других людей, пусть даже немного. Я хотел написать о своем путешествии. Я хотел создать свою полноценную программу для широкого круга зрителей. Я хотел заставлять людей улыбаться, привносить в их жизнь смысл. Я всегда ощущал, что обладаю свободолюбивой душой, запертой в клетку запутанного мира бизнеса и денег. Если я сумею выразить себя с помощью писательского ремесла и телевидения, я получу способ донести до людей свою точку зрения, возможно, мне посчастливится вдохновить кого-нибудь на то, чтобы изменить свою жизнь к лучшему, или хотя бы потратить несколько минут, чтобы задаться вечными вопросами о смысле нашего существования. Вот оно то, чем я всегда хотел заниматься, и, может быть там, в Лос-Анджелесе, у меня будет возможность претворить свои планы в реальность.

Внутри себя я хранил воспоминания о мудрости и целенаправленности Джона, и теперь я понял, что у каждого человека есть все необходимое, чтобы сделать значительной собственную жизнь. Это был мой шанс.

Семена упали в почву. Первый раз за время своего путешествия я видел отчетливый свет в конце туннеля. Новая жизнь обозначилась в поле моего видения. Я еще не был уверен в том, каким образом моя внутренняя трансформация сможет обрести форму, однако чувствовал, что такое возможно. Я должен был попытаться.

— Ну вот, Леон, — я обернулся и увидел Шена, который шел ко мне, поправляя на носу очки. — Боюсь, что мэра сейчас нет в городе, но я оставил сообщение его сыну Джо. Пока он не перезвонит, почему бы нам не отвезти тебя в маленький отель, который управляется группой лондонцев? Это недалеко, прямо за городом.

— Мои собратья-лондонцы! Владеющие отелем в Тринидаде, в Колорадо? Превосходно!

— Да, он не столь впечатляющ, как все у вас в Кенсингтоне, но по крайне мере ты почувствуешь себя там как дома.

— Этого для меня достаточно.

Отель находился в 20 минутах езды от центра города, и все, что я мог сделать, это не заснуть хотя бы во время езды до места. В качестве фоновой музыки Шен выбрал григорианский хорал, что помогало мне мало. Доехав до отеля, Шен предложил мне отправиться быстро перекусить, но я вынужден был отказаться.

— Я еле держусь на ногах, но как насчет завтрашнего утра?

— Договорились, но мы должны будем встретиться в семь, хорошо?

— Если я не проснусь, колоти в мою дверь!

Несмотря на полное изнеможение, я уселся на кровати, обдумывая откровение, которое снизошло на меня в библиотеке. Я пребывал в центре неизвестности в буквальном смысле этих слов, попав в придорожный отель благодаря любезности библиотекаря, который сжалился надо мной и оплатил для меня номер. Я думал о переезде в город, где никогда не бывал и даже не знал, когда смогу в него попасть. Я провалился в сон то ли потому, что слишком устал, то ли потому, что очень хотел увидеть сны.

Следующий день начался рано, Шен приехал ровно в семь и отвез меня завтракать в Deny’s. За завтраком, состоящим из яиц, бекона, блинчиков и кофе, он пообещал мне помочь связаться с сыном мэра, Джо, который работал в музее, посвященном истории Тринидада (если я не мог увидеться с мэром, то встреча с его сыном была, по моему мнению, второй по значимости возможностью). Шен устроил наше знакомство и отвез меня в музей.

Джо был настоящим кладезем информации о своем городе — об истории его развития, политической истории, истории горного дела, о путях миграции на запад в середине XVIII века. Однако Джо знал, что действительно меня интересует.

— Но я готов поспорить, что у вас есть один большой вопрос.

— Да, есть.

— Ну что ж, вы доставили мне удовольствие, терпеливо выслушав всю историю этого места. Спрашивайте.

— Смена пола! Как ваш город стал столицей трансвеститов?

Джо с легкостью пустился в объяснения:

— Несмотря на весь свой консерватизм, Тринидад всегда обладал и темной стороной: азартные игры, проституция. По крайне мере так было на рубеже прошлого и позапрошлого веков. Кроме того, здесь была и местная мафия.

— Да, но что насчет его нынешнего предмета гордости?

— Ну хорошо, все началось с приезда доктора Стэнли Байбера.

Он приехал в Тринидад после окончания службы в Корее. Будучи человеком скромным, он согласился стать главным хирургом маленького городка и проводил здесь обычные операции примерно до 1969 года, когда его коллега, которую он знал как женщину, но на самом деле она была мужчиной, не попросила его сделать ей операцию по смене пола. Не слишком хорошо разбираясь в подобной технике, доктор Байбер сначала изучил все, что смог, а потом провел операцию.

— В 70-х годах, — Джо углублялся в детали, — доктор Байбер разработал общее направление хирургии, специализирующейся на смене пола, поскольку в то время никто еще толком этим не занимался. Тринидад, знаете ли, нельзя было назвать местом, которое у всех на слуху. Люди могли приезжать сюда и уезжать, не боясь огласки. Никто бы не узнал, что они здесь побывали. Байбер провел огромное количество операций, особенно много в 70-х годах. Но в конце 80-х и 90-х сюда переехали другие врачи и тоже основали здесь клиники. Вскоре наш город и получил свое прозвище: Столица трансвеститов (однако я думаю, что сегодня ею является Тайланд, там операцию сделать проще и дешевле). Но люди продолжают сюда приезжать. Открылись пансионы для пациентов, где они могут набраться сил во время восстановления. Тринидад может предложить многое. Я думаю, что каждый человек рано или поздно оказывается в подобном месте в философском смысле.

— Даже одинокий лондонец.

— Даже он.

Для людей, меняющих себя, Тринидад становился в сущности вторым домом. Здесь, в этом спрятанном от мира городе, люди могли рассчитывать на спокойствие и на сохранение анонимности, что было бы невозможным в больших городах Америки. Тринидад обеспечивал им возможность восстановиться, войти в новую жизнь, а затем вернуться в суровый большой мир уже в качестве сильных людей, обретших наконец истинную сущность. Тринидад был перевалочным пунктом, место посередине.

И для меня тоже.

— Итак, куда же дальше? — спросил Джо.

— А где ближайшее место, куда бы меня могли подвезти?

Джо на минуту задумался. «Вот, я думаю, Сюзанна сегодня или завтра направляется в Санта-Фе. Сюзанна!» — позвал он. Она появилась из заднего помещения музея, спокойная женщина средних лет, на ее бейдже было написано «Директор музея».

— Наш пытливый друг Леон, которого ты видишь здесь, нуждается в том, чтобы его подвезли в Санта-Фе, где ты так любишь проводить свой отпуск. Не могла бы ты захватить его?

— А как же! Ты же знаешь, я ненавижу вести машину в одиночестве. Составишь мне компанию?

— У меня есть много историй!

На этом мы и договорились. Мне все еще нужно было найти себе обед, и я согласился вернуться в музей примерно через час. Испытывая необыкновенный голод, я направился вдоль по улице, разыскивая ресторан. Наконец мне удалось найти маленькое местное заведение, где я предложил отработать обед. Владелец согласился принести мне салат с цыпленком в обмен на мытье посуды в течение сорока пяти минут — моя первая «настоящая работа», сделанная мной с самого начала путешествия. Наконец я получил свою еду и принялся жадно ее поглощать, когда одна официантка, которая слышала мой разговор с владельцем ресторана, присела за мой столик.

«Моя смена закончилась. Теперь я могу поздороваться с вами».

Она рассказала, что спасается бегством от собственного мужа, который пытается ее выследить.

«Я сбежала из Флориды примерно полтора года назад, прихватив с собой детей. Мой бывший муж, прежде чем его отправили в Ирак, однажды приложил меня головой в стенку в ванной на глазах у наших детей. Его забрали, но потом решили позволить ему опять вернуться домой, а я не хотела больше быть битой и поэтому сбежала. За год мы сменили четыре социальных приюта для жертв домашнего насилия, спасаясь от него, но июне он нас здесь нашел. Он выкрал мою дочь и увез ее обратно, во Флориду. Я осталась здесь, в приюте, а он тем временем на суде во Флориде изобразил меня такой женщиной, что меня лишили родительских прав. Моей дочке всего шесть лет!»

Почему я так часто слышу подобные истории — от Кинамон, Кристин, а теперь и от этой молодой леди? Что притягивает их ко мне? Или же в Америке их так много, что никто не может избежать столкновения с подобным? Каковой бы ни была причина, все это очень расстраивало меня, и единственное слабое утешение находил я в странной мысли: иногда проще поговорить с полностью незнакомым тебе человеком, чем с кем-нибудь другим в целом мире. Сам мой статус, то, что я — иностранец, человек, который задержится здесь лишь ненадолго, а затем уедет навсегда, делало меня прекрасным слушателем таких разрывающих сердце историй. Люди могли облегчить передо мной свою душу, не опасаясь осуждения с моей стороны, не опасаясь последствий. Они быстро понимали, что я продолжу свой путь дальше, что они никогда не увидят меня больше, и открывали передо мной укромные места своей души, где гнездилась боль. Искусство слушать другого человека практически исчезло в нашем безумном мире, однако во время моего путешествия у меня появилась способность просто сидеть и слушать. Не вникать, не вдаваться в подробности, просто предлагать людям молчаливое участие, чтобы они смогли выговорить мне свои надежды и страхи. В тот момент этого было для меня достаточно, и я чувствовал, что этого достаточно и для моей молодой официантки.

Она даже так и не сказала мне своего имени.

Дойдя в своем рассказе до некоторой точки, она поняла, что не может больше продолжать, и ее импровизированная задушевная беседа подошла к концу. Я тепло обнял ее, и она нетвердой походкой направилась вглубь ресторана, где наконец дала волю слезам. Еще один случай взаимосострадания между двумя человеческими душами явил себя миру. И снова мне напомнили об истинной цели моего путешествия. Я искал свой собственный путь в этом мире, но в конечном итоге моей главной задачей были поиски утраченного искусства взаимодействия между людьми. Я столь многому научился у мудрых и открытых людей, с которыми мне удалось общаться. Каждая такая встреча снабжала меня железной волей к тому, чтобы найти способ никогда не возвращаться к той жизни, что я вел раньше.

— Что, англичанин готов? — спросила меня Сюзанна, когда я наконец дошагал до музея.

— Готов.

— Ну тогда в путь. Санта-Фе — место, где исполняются мечты, ты же знаешь.

Этого я не знал. Но я поверил ей.