Невеста Дьявола

9

ИРИНА

Алексей — свинья, а я пульсирую во всем теле, как изголодавшаяся по сексу идиотка. Я чертовски ненавижу себя за то, что согласилась и подчинилась ему. Я презираю себя за то, как слабо и глупо я выглядела, кончая на его руку и стоная его имя.

Этот человек — мой враг.

Я должна напоминать себе об этом каждую минуту. Я не должна забывать об этом. Но рядом с ним я все время теряю самообладание. Он держит меня на ладони и играет со мной, как ему вздумается.

Несмотря на то что я только что испытала потрясающий оргазм, в глубине души у меня все болит. Все мое тело пылает, умоляя, тоскуя и плача по нему. Но я не могу позволить себе упасть еще больше, чем уже упала.

Мне стоит больших усилий не ударить ногой по обеденному столу, когда я выдвигаю для себя стул и сажусь.

В столовую входят две служанки с блюдами, которые они ставят на стол. Аромат жареных куриных крылышек наполняет комнату, и мой желудок урчит. Я беру пустую тарелку и начинаю наполнять ее всем, что они принесли.

Волоски на затылке встают дыбом, когда ко мне присоединяется Алексей. Он занимает стул во главе стола и накладывает себе на тарелку здоровую смесь из углеводов, овощей и белка.

Я гримасничаю. Неудивительно, что у него такие мускулы.

Я жую свою еду, молча глядя на него. Я злюсь, и он должен знать, что это так.

— Засранец, — бормочу я.

Он смотрит на меня, его глаза сужаются.

— Что?

— Для человека, которому за тридцать, ты выглядишь как минимум на пятьдесят. — Я такая лгунья. Алексей выглядит хорошо для человека, которому около тридцати. Я даже не знала, что мне нравятся мужчины постарше, пока не встретила его.

Он сардонически смеется, его глубокий голос звучит в комнате.

— Значит, у тебя есть интерес к мужчинам постарше?

— Под мужчинами постарше ты подразумеваешь себя? — Я фыркнула и закатила глаза. — Ты слишком высокого мнения о себе.

— Учитывая, что ты кончила мне на пальцы несколько минут назад, я имею право думать о себе высоко.

Мой желудок переворачивается. Волна электричества пробегает по моим венам и закипает в желудке. Алексей Вадимов станет моей смертью. Как можно ненавидеть человека и в то же время испытывать к нему влечение? Я бы застрелила его, если бы у меня был пистолет, но сначала я бы точно позволила ему себя съесть.

Я сумасшедшая, клянусь.

Раз уж я не могу поставить его на колени и заставить умолять меня, значит, мне нужно придумать другие способы.

— Мне нужно пройтись по магазинам. — Говорю я. — Я не взяла с собой никакой одежды, и я не могу продолжать носить твою.

Его взгляд медленно скользит по мне, его зрачки расширяются от желания.

— Я не против.

— А я против. — Я поднимаю стакан с водой, стоящий рядом с моей тарелкой. — Я иду за покупками. Можешь не волноваться, у меня есть своя карточка.

— Теперь ты моя, и у меня достаточно денег, чтобы тратить их на тебя. — Он оперся локтем о стол. — Один из моих братьев, Михаил, поедет с тобой.

Я поджимаю губы.

— Мне не нужен твой брат, чтобы нянчиться со мной.

— Он будет защищать тебя, а не нянчиться с тобой, Ирина. — Его тон стал немного серьезнее. — Ты теперь моя жена, а значит, мои враги не остановятся ни перед чем, чтобы добраться до тебя. Ты должна быть всегда под защитой, и ты никуда не должна ходить без телохранителей, ты поняла?

У меня на языке вертится ответ, но эмоции в его глазах не дают мне его высказать. Я чувствую его страх, отчаяние, которое он испытывает, чтобы сохранить меня в безопасности по любой причине. Вместо того чтобы спорить, я говорю:

— Хорошо.

Он берет в рот морковку.

— Я слышал, ты сегодня познакомилась с моей мачехой.

Мое тело напрягается, в жилах вспыхивает гнев, когда я вспоминаю эту высокомерную женщину. Я провела два часа после ее ухода, размышляя о том, так ли ведут себя женщины в мафии. Их мужчины — убийцы, так что неразумно ожидать от женщин чего-то подобного.

— Да, — это все, что мне удалось сказать. Я не пускаюсь в часовую тираду о том, как я была зла, но и не хочу ни о чем его спрашивать. Он скажет мне, если захочет, чтобы я знала. Если нет, тогда ладно.

— Что она тебе сказала? — Его лицо — чистая маска, но я улавливаю что-то в его голосе. Он боится, что Саша сказала мне то, что не должна была.

Смешно, что она думала, будто несколько случайных слов могут меня напугать. Как человек, который сам был втянут в мафиозный брак, я думаю, что ей лучше знать. Рассказывая мне всякую ерунду об Алексее, она не причинит мне вреда, потому что между нами нет ничего, кроме хорошего секса и похоти.

Я делаю глоток шампанского, которое, как я знаю, не стоит пить в это время суток, и вытираю рот салфеткой.

— Ничего, что я считаю важным.

— Прости, если она сказала тебе что-то ужасное.

Вилка со звоном падает из моей руки на керамическую тарелку. Он только что извинился передо мной за то, чего даже не делал?

— Что?

— Она больше никогда сюда не придет. Я позабочусь об этом, — уверяет он, не сводя с меня пристального взгляда. — Теперь это твой дом, и я не хочу, чтобы кто-то заставлял тебя чувствовать себя неловко.

Это ты заставляешь меня чувствовать себя неловко, хочу я сказать. Его темно-карие глаза смотрят на меня, воспоминания о его поцелуе и остатки его прикосновений. Все в нем заставляет меня сомневаться, не сошла ли я уже с ума.

— Это не мой дом. — Я делаю паузу и вдыхаю. — И не беспокойся обо мне, никто не сможет меня запугать или напугать. Я слишком сильна для этого.

Бабочки щекочут мой живот, когда он улыбается. Улыбаться ему лучше, чем хмуриться, но улыбка быстро исчезает.

— Приятно слышать.

Мы возвращаемся к еде в тишине. Звяканье столовых приборов о фарфор наполняет комнату. Наш брак — не более чем деловая сделка между ним и моим отцом, но, если я хочу остаться, мне нужно хотя бы знать, чего ожидать, сколько бы это ни длилось.

Я проглатываю свою гордость, а затем поднимаю подбородок.

— Насчет нашего брака…

Он поднимает взгляд от своей тарелки.

— Что насчет него?

— Нам нужно установить правила для наших ожиданий. — Я не думаю, что использую правильные слова, но мой мозг слишком сильно перегружен, чтобы беспокоиться об этом прямо сейчас. — У нас есть секс, и мы пользуемся одной комнатой, это все, что между нами будет?

Он опускает вилку на свою тарелку. Его взгляд не покидает мой ни на секунду, пока он вздыхает. Мое сердце бьется о грудную клетку, пока я жду его ответа. Я уже знаю, каким он будет. Может быть, мне не стоило спрашивать.

— Я скажу это один раз, Ирина. — Говорит он, его голос опасно низкий и спокойный. — Я предложу тебе хороший секс. Я буду заботиться о тебе и защищать тебя. Но не жди от меня ничего большего. Я никогда не полюблю тебя, потому что влюбляться — не в моей природе.

— Чушь, каждый, у кого есть сердце, может влюбиться, — отвечаю я, не успевая остановить себя. — И даже не говори мне глупости о том, что у тебя нет сердца.

— Поверь мне, у меня есть сердце. — Он проводит пальцами по волосам. Ему это чертовски идет. — Мое сердце бьется только для Братвы, Ирина. Оно бьется, чтобы проливать кровь моих врагов, а не чтобы влюбляться.

Моя грудь сжимается от горького чувства. Я не могу понять, почему, но от его ответа у меня заслезились глаза.

Я не люблю его. Я не ожидала, что он когда-нибудь полюбит меня, и все равно мне безумно больно слышать, как он это говорит. Мой мозг дает сбой, ярость проникает в меня с полной силой. Если бы я была сильнее, чем я есть, моя вилка согнулась бы от того, как крепко я ее держу.

— Я не прошу тебя любить меня, мне просто стало любопытно.

— Любопытно что? — Он потирает челюсть, его бровь выгибается дугой. — Есть что-то, что ты хочешь узнать? Может быть, какой-то секрет?

Я много чего хочу узнать, например, о его детстве и о том, как ему удалось стать главой Братвы после того, как отец изгнал его из Нью-Йорка. Но я не спрашиваю, это кажется слишком интимным, а я слишком расстроена.

— Ты расскажешь мне, если я спрошу?

Он наклоняет голову.

— Это зависит от обстоятельств.

— Тогда… — Я выпрямляю позвоночник: — Почему ты такой засранец?

Он слегка хихикает.

— Это в моих генах.

— А быть хладнокровным убийцей тоже в твоих генах? — Мне нравится, как исчезает его улыбка в ответ на мой вопрос.

— Не задавай вопросов, на которые не хочешь получить ответ, Малышка.

— Или что?

Он внимательно смотрит на меня, а потом его глаза озорно сверкают.

— Или я прижму тебя к этому столу и отшлепаю.

Я открываю рот, но тут же закрываю его. Он знает, как заставить меня замолчать, надо отдать ему должное. До конца трапезы я не произношу ни слова, слишком занятая мыслями о том, как уничтожить его и его семью преступников.

Закончив есть, я встаю и облокачиваюсь на стол, положив руки на тарелку.

— Просто предупреждаю, я трачу довольно много денег на покупки.

— Деньги — это не проблема, Малышка. У меня их много, чтобы тратить. — Говорит он с безразличием, как будто ему все равно, что я покупаю и сколько трачу.

Я улыбаюсь. Посмотрим, останется ли он того же мнения после того, как я раскошелюсь на последние дизайнерские вещи.

Братья Вадимовы так похожи друг на друга. Честно говоря, трудно поверить, что у них только один родитель.

Михаил открывает мне заднюю дверь. Он держит ее открытой, пока я не залезу внутрь, затем закрывает ее и пересаживается на водительское сиденье. Он такой джентльмен. Жаль, что я не могу сказать того же о его придурковатом старшем брате.

— Твой брат не сказал мне, что ты также берешь на себя обязанности шофера. — Говорю я, когда он начинает пристегивать ремень безопасности. Я смотрю на парк роскошных автомобилей позади нас через зеркало заднего вида. Алексей мог бы легко попросить одного из своих солдат отвезти меня. Интересно, почему он не подумал об этом.

Голубые глаза Михаила встречаются с моими, когда он тоже смотрит в зеркало заднего вида.

— Ты должна знать, что я не делаю этого ни для кого. — Его голос глубокий и леденящий до костей.

— А что за исключение? — Спрашиваю я, наклоняясь вперед. Несмотря на его ворчливое выражение лица, разговор с ним не заставляет мой желудок трепетать и грудь вздрагивать, как это происходит с Алексеем.

Он поворачивает голову и смотрит на меня.

— Ты.

Я указываю на себя.

— Я?

— Ты жена Алексея, а значит, ты моя семья. — Он поднимает одну бровь, как будто ожидая, что я пойму, но я просто моргаю, потому что не понимаю, что он пытается сказать. — Мы, русские, идем на любые жертвы ради семьи.

Я чуть не закатываю глаза.

— Если ты не заметил, я тоже русская. Вопреки твоему мнению, мой отец пожертвовал мной ради семьи.

Мотор ревет подо мной. Михаил заводит машину, я сижу сзади. Я думаю об Алексее и о нашем вчерашнем разговоре за обедом. Ненавижу, что мои мысли постоянно возвращаются к этому.

Алексей уехал еще до того, как я проснулась утром, и единственное, что я получила, — это карточку Amex на тумбочке и записку от него, в которой он сказал, чтобы я использовала ее по своему усмотрению. Интересно, таким ли будет наш брак: он уходит из дома раньше, чем я просыпаюсь, мы ссоримся за обедом в некоторые дни и занимаемся сексом по ночам?

Меня пронзают эмоции. Я хочу большего, даже если это продлится недолго.

Кстати, об Алексее… Я принудительно улыбаюсь Михаилу через зеркало заднего вида. Ворчун не улыбается в ответ, он смотрит на меня безучастно. Возможно, он устал от моей болтливости, но мне все равно.

— Итак, насколько ты близок с братом? — Неловкий вопрос, но что угодно, лишь бы поддержать разговор. Я хочу, чтобы он многим со мной поделился, но сначала мне нужно завоевать его доверие.

— Я готов умереть за него.

Я задыхаюсь от этого ответа. Убить. Умереть. Пролить кровь. Неужели эти слова ничего не значат для этих людей? Они всегда готовы убить или умереть за что-то.

Я не позволяю его ответу слишком сильно меня обеспокоить.

— Расскажи мне о своем детстве.

Его лицо остается пустым, но глаза становятся красными, наполненными яростью и печалью.

— Что ты хочешь знать?

Я пожимаю плечами. Не то чтобы у меня был выбор.

— Все, чем ты можешь поделиться.

— Ну… представь детство, с жестокими родителями и старшим братом, которого избивали за то, что он пытался защитить своих младших братьев.

По моим венам скользит лед. Я не могу это представить. Нет, я не могу. Одно лишь упоминание о насилии слишком ужасно, и я не смею даже думать об этом.

— Мне жаль, что ты прошел через это.

Он разражается невеселым смехом.

— У Алексея было еще хуже. Он отказался от всего и сделал все, что мог, чтобы мы выжили. Мы с Николаем в большом долгу перед ним.

— Ты не против, если я спрошу о том, через что он прошел? — Тихо спрашиваю я.

— Он всегда прикрывал нас своим телом, и из-за этого у него много шрамов на спине. — Говорит Михаил. Его голос почти шепот.

Это объясняет татуировку плачущего ангела на его спине.

— Когда он наконец стал достаточно взрослым, чтобы защищать нас и себя, наш отец стал его бояться. — Он поворачивает машину по дороге налево. — Он изгнал Алексея и приказал своим людям убить его.

— Что? — Конечно, я неправильно его поняла. Какой отец мог сослать и попытаться убить своего ребенка?

— Алексей выжил. — Он ставит машину на парковку у торгового центра. Заглушив двигатель, он поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. — Мне все равно, на задании ты или нет, но я убью тебя, если ты хоть раз предашь моего брата.

Когда слова Михаила доходят до меня, в груди оседает тяжесть. До сих пор я не понимала всей глубины связи братьев Вадимовых. Преданность, самопожертвование, негласный кодекс защиты — все это говорит о том, какую жизнь они прожили, какие ужасы пережили, ужасы, о которых я еще мало что знаю.

Глядя в глаза Михаила, я вижу не просто ожесточенного человека, а человека, отчаянно пытающегося защитить брата, который сделал для него все, что мог. Алексей утверждает, что не может никого любить, но мне интересно, знает ли он, что то, что он чувствует к своим братьям, — это любовь.

В голове промелькнул образ татуировки плачущего ангела Алексея. Вот что она означала, это символ всей той боли, которую он пережил от рук собственного отца.

Мне неприятно это признавать, но мне жаль его.

Мне жаль их всех.

— Я не предам его, — наконец шепчу я, мой голос едва слышен в тишине машины. — Что бы ни случилось, я никогда не предам его.

И я говорю это со всей серьезностью.