Ниобея

РОМАН О СЕРДЦЕ МАТЕРИ

Вторая мировая война. Словения, как и вся Югославия, поднялась на борьбу с врагом. Люди уходили в партизаны. Создавалась грозная для фашистов сила — народная армия. В героической битве народ отстоял свою независимость и свободу.

Сегодня тема народно-освободительной и революционной борьбы Словении уже имеет своих классиков. Это — Цирил Космач, Владимир Краль, Иван Потрч, Матей Бор, Тине Светина, Нада Крайгер, Мира Михелич, Борис Пахор. И более молодые прозаики — Бено Зупанчич, Рок Арих, Владимир Кавчич. Великая тема, разработанная одаренными художниками, дала и историческую эпопею, и произведения более камерные, с углубленной морально-этической и психологической проблематикой. Роман Карела Грабельшека, скорее всего, относится к последнему, психологическому, направлению. И это далеко не случайно. Карел Грабельшек — писатель, который знает партизанскую борьбу и жизнь деревни из своего собственного жизненного опыта.

Автор «Ниобеи» родился в западной Словении, в местечке Врхника 18 октября 1906 года. По окончании Педагогической академии в Загребе жил в деревне, работая учителем. В 1942 году ушел в партизаны. После войны Карел Грабельшек занимается журналистикой и продолжает писать рассказы, повести и романы. Первые его произведения увидели свет в 1933 году. Но свою тему, свой оригинальный стиль писатель обретает после войны, воссоздавая героику и будни партизанской жизни. В трилогии о народно-освободительной борьбе — «Доломиты рушатся» (1955), «Весна без ласточек» (1958), «Мост» (1959) — Карел Грабельшек раскрывается как зрелый мастер.

Но вот последний роман Грабельшека — «Ниобея». В нем бесспорны и высокая трагедийность, и монументальная обобщенность образов, и психологическая глубина. И вместе с тем произведение Грабельшека просто — особой простотой. Чем внимательнее вчитываешься в книгу, тем более раскрывается смысл сокровенный, невысказанный. Возникает возможность сопереживания, сотворчества.

Война и ее последствия. Война и трагедия матери. Война и трагедия молодого поколения. Война и ее незаживающие раны в мирной жизни через десять, двадцать, тридцать и более лет после ее окончания.

Два сына, два брата — Тоне и Пепче. В начале войны один ушел в партизаны, другой примкнул к белогардистам. Так война и революция раскололи семью Кнезовых.

Белогардизм — явление специфически словенское. Дореволюционная, довоенная словенская деревня испытывала сильное влияние клерикалов. Именем бога церковь объявила крестовый поход против нарастающего социалистического движения. Под ее эгидой организовывались карательные отряды, преследовавшие партизан.

Сегодня в Словении в местечке Белый Врх есть интересный и на первый взгляд странный музей. На горе стройная белая церковь. Перед порталом поблескивают на солнце вороненые стволы пулеметов. За церковью стена, у которой расстреливали партизан и их семьи: женщин, детей, стариков. В гулкой тишине высокого храма напряженно воспринимается смертельный поединок глаз, пристально смотрящих друг на друга с фотографий. Все фотографии одного формата. На одной стене ряд, и на другой — подобный же ряд. На одной стене фотографии расстрелянных партизан, на другой — расстреливавших их белогардистов.

Когда внимательно вглядываешься в лица на фотографиях и читаешь лаконичные биографические данные под ними, вдруг с ужасающей ясностью понимаешь, что все эти Янезы, Лойзы и Тоне принадлежали к одному народу. Жили и воспитывались рядом друг с другом, в одном краю, в одной деревне. Порой их разделяло социальное положение. Однако часто они росли в одной семье, в одном доме, под одной крышей. В начале войны им было от пятнадцати до двадцати лет. Но одни боролись за будущее и, даже погибнув, победили, другие цеплялись за прошлое и, если оставались в живых, неминуемо умирали духовно. Когда им было по семнадцать, далеко не каждый из них разбирался в политике. С детства их воспитывали в суровом, карающем боге. Церковь призвала на борьбу с антихристом, и одурманенные пошли за ней. Пошли с ложным сознанием «высокого» долга. Прозрение если и наступало, то много позже, порой слишком поздно. Когда они потеряли последнюю каплю человечности, когда стали политическими преступниками. Когда уже не было пути назад.

Два брата — два смертельных врага. Белогардист Пепче клянется: партизану Тоне не жить. И выполняет клятву. Тоне попадает в засаду. Его зверски избивают, пытают, расстреливают. И неважно, был или не был в этой засаде Пепче, участвовал или не участвовал в убийстве, — он виновен. Виновен не только в смерти партизана, виновен в смерти родного брата.

Но обвинение, выдвигаемое литературой, — обвинение особого рода. Это не юридическое обвинение в политическом или уголовном преступлении. Это обвинение совести — совести писателя, которая восстает против дегуманизации человека, приведшей к ужасам фашистских лагерей смерти.

В романе Грабельшека обвинение белогардизма и войны тем сильнее, что обвиняет сердце матери, два сына которой — и партизан, и белогардист — погибли. Это обвинение усугубляется всепоглощающим поиском прощения, неодолимой материнской любовью. Разум может заставить забыть, чувство может проклясть, но сердце, под которым она носила своего ребенка, не в силах преодолеть материнскую любовь.

Пока работало сознание, страшные мысли мучили ее неотступно. Но вот наступило предсмертное, полубредовое состояние, и материнская душа, поддаваясь иллюзии, желаемому, находит единственное возможное решение. Может быть, обманываясь, она начинает верить в невиновность Пепче.

Ужасы войны раскрываются в романе через диалоги и монологи памяти. Здесь нет батальных сцен, нет гиперболизации или натурализма. Но страшные слова о войне каплями крови падают в молчании дома. Эти слова обвинения перерастают в протест против несправедливого бога, в протест, который заставляет размышлять не просто над деревенской или военной тематикой, а поднимает конкретную трагедию до общечеловеческих, вневременных или, точнее, всевременных категорий.

Название романа Грабельшека символично. Согласно Гомеру, у Ниобеи было шесть сыновей и шесть дочерей. Гордая своими детьми, Ниобея смеялась над богиней Лето, у которой их было только двое — Аполлон и Артемида. Разгневанная богиня покарала Ниобею смертью всех двенадцати детей. От горя Ниобея превратилась в скалу, источающую слезы. В позднейших произведениях литературы и искусства образ Ниобеи — олицетворение горя, печали и страдания. Именно так и трактует его Карел Грабельшек.

Впрочем, связь с мифологическими первоисточниками здесь усложняется. Конфликт с высшим существом (не с Лето, а с богом христианским) присутствует и в романе Грабельшека. Только Анице не в чем каяться, нечего замаливать. Ей, темной крестьянке, и в голову не приходит, что в смерти ее детей виноват не бог, а объективные и неумолимые законы исторического развития и классовой борьбы. Столкновение классов, столкновение старого и нового поставили ее сыновей перед необходимостью выбора и заставили троих бороться за будущее, а одного за прошлое. Но Аница воспринимает историю как божественное предопределение, как промысел господень. Бог отобрал у нее детей, и она не может простить богу.

По его вине погибли четверо ее сыновей, дочь, муж. Война унесла жизнь Тинче, Тоне и Пепче. В монастыре от чахотки угасла дочь Резика. А за что он казнил ее мужа — Мартина? Не много ли для одного дома? Разве вправду Кнезовы такие страшные грешники, что бог должен покарать их всех? Где же великая божественная справедливость? Не то чтобы Аница до конца разуверилась в боге. Нет. Бог остался. Но после всех ударов карающей десницы примешалось к этой вере что-то горькое. Будто бог теперь должен ей больше, чем она ему… Несправедливость неба и ужас войны как бы переплетаются в ее сознании.

Воспоминания Аницы Кнезовой воссоздают образы героев романа. Ее возбужденное сознание как бы дополняет перипетии минувших событий. И тем не менее роман не оставляет впечатления субъективного видения мира. Несмотря на сложную полифонию голосов, сконцентрированных во внутреннем монологе Аницы, характеры прописаны удивительно живо и выпукло.

Суров и наивен хозяин хутора Мартин Кнезов. Образ Мартина, олицетворяющий «власть земли», вырастает в романе в символ. На первый взгляд его любовь к земле даже сильнее любви к людям. Теряя одного наследника за другим, он уже готов передать землю в любые руки, лишь бы она не пропала, не «умерла». Эта всепоглощающая страсть погубила жизнь его дочери Резики. Жесток Мартин и к Ивану. После смерти старшего сына Тинче, к которому по обычаю переходит хозяйство, землю должен наследовать единственный оставшийся в живых Иван. Но Мартин отказывает ему, так как сын нарушил его волю.

Сначала кажется, что это всего лишь жестокость, порожденная темным, домостроевским сознанием крестьянина-собственника. Но постепенно становится ясно, что психологическая мотивировка поступков Мартина много сложнее. Если Аница воспринимает весь мир с точки зрения материнской любви, то Мартин смотрит на окружающее с единственно возможной для крестьянина точки зрения — пользы или вреда земле.

Медленно, как волы, тянущие плуг, текут его мысли. Но каждая из них полна смысла и красоты. Выражая глубокую истину, он говорит о неизлечимых ранах, которые можно нанести земле. Раны эти никогда не заживут. Земля живая, как и он, Мартин, и они прекрасно понимают друг друга. Поэтому всю свою любовь, силы и жизнь Мартин отдает ей. Поэтому он не может понять детей, которые думают иначе.

Главная трагедия Мартина в том, что он живет в вечном, неизменяемом мире единоличного крестьянского хозяйства. Его прадед, дед и отец обрабатывали землю, обрабатывает ее и он, Мартин, ее будут обрабатывать дети, внуки и правнуки. Отгремела война, совершилась революция, старый способ хозяйства себя изжил. Но Мартин не может понять, что единоличное хозяйство, хутор, эта плоть от плоти его, неминуемо распадется и что не только внуки, но уже и дети, возможно, не захотят наследовать землю.

В деревне шло коренное преобразование уклада жизни. Менялось буквально все, от системы ведения хозяйства до морали, отношения к роду, семье, быту, религии. Естественно, как и во время всякой ломки, были ошибки и просчеты. Мартину кажется, что распадается «основа основ», сама суть веками сложившейся жизни. В этом непонимании — истоки его трагедии.

Процесс преобразования деревни не завершился в один день, не завершается он и в пять и более лет. Процесс этот длительный и сложный. Начавшись при жизни Мартина, он продолжается и при жизни его сына Ивана. Теперь драма столкновения человека и времени носит уже иной характер. Это был период, когда деревенская молодежь Словении потянулась в город. Уезжает и Иван. Можно подумать, что его побуждает к отъезду личная драма. Но за этой «личной» драмой стоят «невидимые» социальные причины. Так окончательно разрушается и умирает когда-то цветущее единоличное хозяйство.

Размышляя над судьбой Мартина, Ивана, Аницы, всего рода Кнезовых, чувствуешь, что Карел Грабельшек не только глубокий психолог, но и писатель, хорошо понимающий обусловленность противоречий между людьми не столько добрыми или злыми побуждениями натуры, сколько социальными и экономическими законами времени. Был ли от природы зол и жесток Пепче? Нет, не был. Но белогардизм, то есть служение мертвым идеалам, сделал его жестоким. Был ли сух и неотзывчив Мартин? Нет. Но разрушение единоличного хозяйства делает его замкнутым и «упрямым». Был ли слабохарактерен Иван? Конечно, нет. Но объективные, именно социально обусловленные неудачи сломили и его. Можно возразить, что неудачи и жизненные драмы не всегда имеют объективные причины. Это верно. Но тем и отличается литература, и особенно роман, от жизни, что она вскрывает глубинные, часто невидимые в обыденной жизни причины явлений. И чем реалистичнее произведение, тем социальнее осмысление психологии героев.

При первом знакомстве с книгой кажется, что ее сюжетная структура очень проста: на хуторе Кнезово в крестьянском доме лежит в постели и думает о прожитой жизни тяжело больная старая женщина. В ее воспоминаниях развертывается трудная и драматичная жизнь крестьян, судьбы ее близких — мужа и детей. Кончается книга ее смертью.

Однако чем глубже постигаешь смысл произведения, тем более привлекает своеобразное обращение автора с эпическим временем и пространством.

В романе Грабельшека поток времени разрывается, нарушая последовательность событий. Но абсурдистское нагромождение произвольно вырываемых моментов, философия хаоса здесь отсутствует. Напротив, ассоциативное воспроизведение прошлого в романе создает неослабевающее психологическое напряжение.

Интересны так называемые «пространственные измерения», или «степени реальности», происходящего. Аница не только размышляет, думает, мучительно ищет объяснений давно отшумевшим событиям. Ушедшие из жизни, но близкие ей люди приходят в ее грезы, сны, в ее полузабытье и бред. Граница между бытием и небытием как бы стирается. То, о чем живые люди по каким-то непонятным законам человеческой психики часто не могут сказать друг другу, они говорят оставшейся в живых Анице после того, как навсегда уходят из жизни. Здесь, разумеется, нет никакой мистики. Точка зрения автора логически обоснована.

Реализм Грабельшека заключается именно в том, что все эти полночные «аудиенции», все посмертные визиты психологически мотивированы состоянием героини. Если бы кто-либо из «визитеров», например Тоне, после своей смерти открыл ей вину Пепче, то в произведение был бы внесен элемент фантастики. Но никто не раскрывает ей тайны, которой не раскрыла сама жизнь, не раскрывает ничего, кроме тех психологических состояний, которые могли быть поняты или угаданы и при жизни героев. Пока жива Аница, живы и близкие ей люди. Живы в реальности ее сердца, в иллюзорной, но, может быть, психологически единственно возможной попытке примирить их всех между собой. Книга Грабельшека построена как сложное, многоплановое произведение, лейтмотивом которого являются размышления Аницы Кнезовой о человеческой жизни. Именно ее образ объединяет развитие всех остальных сюжетных линий, он же завершает эту сложную симфонию в прозе.

Роман Грабельшека трагичен. В семье Кнезовых умирают отец, четыре сына, дочь и мать. Но несмотря на это, в романе не чувствуется пессимизма. Именно в силу трудности и хрупкости человеческого бытия, в силу незащищенности человека перед смертью еще более прекрасными предстают минуты радости и восхищения жизнью. Радость любви, труда, дыхание вспаханной, плодоносящей земли, радость человеческого общения, чистоты неба — все это свежестью весеннего ветра пронизывает роман Карела Грабельшека.

Драматизм книги не искусствен. Весь философский комплекс романа органически вытекает из самой трудной, подчас трагичной, ничем не приукрашенной жизни крестьянской семьи. В романе нет ни натурализма, ни ложной романизации деревенской жизни. В этом, как и в воссоздании событий войны, Грабельшек до конца последователен. Его творческий метод можно не колеблясь определить как глубоко самобытный психологический реализм.

Л. Симонович