Нить Гильгамеша

Эпилог

Борт фрегата «Тольда», утро следующего дня

Наутро в медблок постучали. Духов, только что завершивший обход стационара, выглянул за перегородку и почти сразу вернулся назад. Подмигнул своим пациенткам:

– Девушки, крепитесь… К вам неожиданный гость.

Девочки переглянулись, пожали плечами – за это утро кто только к ним не приходил – от начальника службы безопасности до пресс-секретаря криминальной полиции, – сели, поправили серые больничные пижамы.

За ширму, отделявшую зал диагностики от палат пациентов, заглянул Василий Крыж. В одной руке у него была стопка перевязанных синей атласной лентой шоколадных плиток в бурой крафтовой фольге, в другой – корзина в фруктами.

– Привет, героини, – он подмигнул Семаль, устроился на стуле рядом с ее постелью. Принесенные гостинцы, подержав в руках, пристроил на ближайшую тумбочку. – Вы вчера такого шороха навели, что про вас теперь будут фильм снимать, я сам лично слышал.

Он поднял вверх указательный палец.

– Как самочувствие? Настроение?

Семаль просияла: землянин вживую ей понравился даже больше, чем накануне по видеосвязи. Высокий, широкоплечий и улыбчивый, он излучал какую-то неимоверно добрую и озорную силу. Глядя на него хотелось смеяться. И девочка улыбалась. Тавра при этом, казалось, проглотила язык. Она молчала, хлопала глазами и выглядела глупо.

– Привет, Василий. У моей подруги для тебя сюрприз. Правда, Тавра? – Она выразительно посмотрела на подругу.

Та медленно кивнула, словно смысл произнесенного доходил до нее с опозданием, например, с другого конца галактики.

– Ну, так отдай его Василию, – проговорила с нажимом Семаль. – Оно находится в тумбочке, под креоником…

Василий переводил настороженный взгляд с одной девочки на другую:

– Вы меня разыгрываете, да? Какие сюрпризы?

Семаль нахмурилась:

– Нет, не разыгрываем. Это просто кое-кто тупит, вчера сильно головой ударился.

Тавра покрылась пунцовыми пятнами. Вскочила с кровати, ударилась бедром о тумбочку, наступила на собственный палец на ноге, взвыла, рухнула на кровать, перевернув на себя стакан с водой. Василий озадаченно тер кончик носа.

Тавра, стряхнув с себя воду, наконец, открыла тумбочку и достала из-под креоника письмо. Прижав его к себе, шагнула к землянина и протянула. Ее руки дрожали:

– Это Ульяне, вы же видитесь с ней?

Василий смутился:

– Ну, видимся, конечно, но не часто. Она сейчас очень далеко. И вернется нескоро.

Тавра кивнула:

– Я знаю, у нее важная миссия. Но пусть это письмо будет у вас, при встрече вы передайте его ей. Я мечтаю с ней полетать, когда вырасту…

Василий взял конверт, пожал плечами:

– Хорошо, я передам… Даже как-то неожиданно, что нами вот так интересуются. – Он посмотрел на Тавру, заставив ту покраснеть еще сильнее. – Спасибо. Очень тронут.

И тут Тавру прорвало, она стала убеждать Василия, что зря он так скромничает, что их приключения уникальны, что по ним можно книги писать и вообще.

Василий то и дело посматривал на часы, откровения девочки-подростка его все больше смущали. Семаль поняла, что пора приходить на помощь подруге. Позвав, она предложила:

– Давай, отпустим Василия, а то он тут у нас заболтался. Его наверняка ищут… Куча важных дел, преступников ловить – это не диктант по ксенолингвистике писать.

Тавра стушевалась, опустила взгляд. Согласно закивала. Василий, пообещав заходить, торопливо скрылся за ширмой.

Тавра еще какое-то время стояла посреди палаты, прислушиваясь к удаляющимся шагам, а потом рухнула на кровать. Обхватив себя за плечи, мечтательно уставилась в потолок.

Семаль наблюдала за ней с настороженным интересом.

– Ну все, скоро твоя Ульяна получит письмо. Ты рада?

Тавра отмахнулась:

– А ты видела, какой он красивый? – прошептала с предыханием. На губах застыла восторженная улыбка.

Семаль опешила. Почесав в затылке, тактично напомнила:

– Он же старый, Тавра…

Подруга приподняла голову, посмотрела с обидой.

– Ничего он не старый, – пробормотала и, свернувшись клубком, отвернулась к стене.

Семаль вздохнула: кажется, у Тавры появился новый предмет для обожания. А она только-только привыкла к предыдущему.

Немного запущенный сад окрасился красным. Вдалеке, за островерхими сопками, шумел океан. Песок шелестел под ногами, забирая с собой остатки дневного тепла. Двое стояли перед красным обелиском. Немолодая клириканка в традиционном пурпурном траурном платье и темноволосый землянин в военной форме и с шевроном группы «Ягель» на плече.

– Мне будет очень тебя не хватать, – плакала клириканка, обращаясь к обелиску. – Как жаль что я тебя не уберегла.

Землянин молчал. Взгляд скользил по поверхности обелиска, по ровным буквам клириканской вязи. «Цеста Ноль Ирияз Регран. Верная дочь, смелый капитан. Верный друг».

В груди не утихала боль.

Землянин посмотрел в небо, протяжно выдохнул.

Клириканка дотронулась до его плеча:

– Куда ты теперь?

– Куда пошлют, как обычно, – он пожал плечами.

Женщина помолчала, словно обдумывая что-то важное. Решившись, проговорила:

– Знай, как минимум один человек на этой планете будет помнить о тебе и молиться о твоем счастье. Ты всегда можешь довериться на старую Рин Селерин.

Землянин кивнул, положил тяжелую ладонь на плечо клириканки. Та усмехнулась:

– Не кори себя… У вас бы все равно ничего не получилось, она была сильно хороша для тебя.

Влад Чайка тихо засмеялся:

– Я знал, что ты так скажешь… Но, знаешь, – он с сомнением покосился на Рин, но все-таки продолжил: – Однажды Ноэль сказала мне, что мой цвет коснулся ее. Это что значило? Я так и не нашел в инфосети.

Клириканка отвернулась, тайком смахнула слезу:

– Что ж, значит. моя девочка, успела познать любовь, – прошептала.

Рин подтолкнула его в посадочной площадке, на которой стоял, вздыхая двигателями, его небольшой катер.

– Ступай. Позволь старикам оплакивать своих мертвецов…

Прошло шесть дней после событий на «Тольде». СМИ немного успокоились, переключившись на другие, более свежие сенсации. Семаль выписали из медблока «Тольды». Она покидала его с волнением – за эти дни отец несколько раз заходил к ней, но всякий раз она делала вид, что спит, а он не решался разбудить ее и уходил.

И вот сейчас предстоял разговор.

Мама привела ее в его личную каюту. Большая светлая, с огромным окном-монитором, на которое сейчас транслировался туманный рассвет на Цериане. Семаль никогда на ней не бывала, но легко узнала знакомый пейзаж, часто использовавшийся в заставках. Когда они вошли, Теон, облаченный в мягкий домашний костюм, встал.

Семаль замерла на пороге. Грете пришлось чуть подтолкнуть дочь. Девочка сделала шаг и снова застыла, опустив глаза. Сердце лихорадочно билось, ноги подкашивались, тошнота то и дело подступала, из-за чего девочка отчаянно сглатывала.

Начальник криминальной полиции, которого она знала в мельчайших подробностях из криминальных хроник и пресс-релизов, которого запомнила суровым и неэмоциональным, смотрел на нее с замешательством.

– Это правда, да? – спросила Семаль больше у матери, чем у него.

– То, что я твой отец? Да, правда.

– А почему ты появился только сейчас? – Семаль все еще смотрел под ноги, внимательно изучая носки собственных ботинок и иногда бросая торопливые взгляды на хлопковые домашние туфли Теона… то есть отца.

– Об этом стоит спрашивать меня, – заговорила Грета.

Теон остановил ее:

– Какая теперь разница. Твоя мама молчала, я оказался не слишком догадлив, но достаточно горд, чтобы позволить ей уйти из моей жизни. Главное, что мы можем сейчас все исправить. И я хочу знать, с нами ты или нет?

Семаль впервые за это время посмотрела на него. Не красавец, но с сильными и выразительными чертами. Умный и усталый взгляд, морщинка на переносице – свидетельница тяжких дум и бессонных ночей. Девичье сердце дрогнуло.

Девочка кивнула, и будто бы распустилась натянутая между родителями пружина, воздух будто бы стал легче и светлей.

Теон выдохнул медленно, с заметным облегчением.

– Прежде ты была дочерью следователя прокуратуры. Это одна ответственность. Теперь ты дочь начальника криминальной полиции, это совсем другая ответственность. Потому что иная степень уязвимости, надеюсь, после произошедших событий ты это уяснила и дополнительных доказательств не потребуешь.

Он нахмурился, отчаянно жалея, что получилось выбрать такую начальственно-официальную интонацию, будто бы он не с дочерью разговаривал, а с рядовым подчиненным. Он вздохнул.

Семаль почувствовала, что земля у нее уходит из-под ног:

– Что вы хотите сказать?

Грета и Теон переглянулись:

– Думаем, тебе придется жить на «Тольде» и перейти на дистанционное обучение.

Грета вглядывалась в напряженное лицо дочери, ожидая всплеск возмущения, причитания, что родители вмешиваются в ее жизнь. Дочь вскинула голову, посмотрела сперва на отца, потом перевела взгляд на Грету, переспросила:

– На «Тольде»? Дистанционно?

Взвизгнув. Она бросилась на шею Теона и повисла на ней, уткнувшись.

– Это означает, что ты не против? – уточнил Теон, вопросительно поглядывая на Грету.

Та чуть кивнула:

– Придется мне теперь волноваться за вас обоих.

– С этим теперь ничего не сделаешь, на то мы и семья, чтобы друг о друге волноваться.