Но пасаран

Танки идут не останавливаясь

Январь 1945 года. Ночь на Мангушевском плацдарме на западном берегу Вислы.

Такого огромного количества войск, которые были бы сосредоточены на одном, сравнительно малом куске земли, я ни разу не видел за годы войны. Местность на плацдарме безлесная, все войска, вся техника, штабы, штабеля боеприпасов, медсанбаты, кухни — все зарыто в землю, тщательно замаскировано. Только подойдя вплотную, можно было разглядеть утопленные в землю танки, орудия, самоходки, земляные норы — блиндажи, склады. Какой же необъятный труд людей потребовался, чтобы десятки тысяч машин, пушек, танков были так тщательно спрятаны, изготовлены для мгновенного удара! Все это переправлялось ночами через Вислу и исчезало под землей.

Впереди — оборонительные линии врага. Бетон, минные поля, проволока, снова бетон, опять доты, танковые рвы, надолбы, эшелонированные окопы, предельная насыщенность огня. И все это помножено на отчаянно дьявольскую решимость держать этот оборонительный вал, стоять насмерть. За спиной у них — Германия, Берлин.

Пленные говорят: «У нас одна мысль — когда же русские начнут! Этого ужаса ждем каждое утро, в тишине чувствуем смерть. Знаем, что не выдержим. Все говорят — о, господи, скорее бы они начали, все равно — конец…»

Начнем мы завтра утром. Вернее, сегодня. Уже час ночи. Одновременно с двух плацдармов на Висле и третьего — на реке Нарев, севернее Варшавы. Когда минутная стрелка доползет до положенной черточки, на вражеские оборонительные рубежи обрушится невиданная сила огня.

Да, в эти дни мы будем вспоминать июль 1941 года. И гитлеровским генералам будет над чем задуматься. Пусть вспомнят, как рвались они к Москве, к Волге, торжествуя близкую победу.

Задолго до позднего январского рассвета начнется великое наступление советских войск на Германию.

Я вышел из землянки. Черное звездное небо, удивительная тишина. Где-то впереди одиночные выстрелы, в небо взлетали осветительные ракеты. Отсюда до границы Германии сто восемьдесят километров. Надо же вдуматься — граница Германии!..

Поеживаясь на холодном ветру, я слушал тишину этой ночи. Впервые подморозило. Ровно три года назад в декабре под Москвой были лютые морозы. Два года назад я снимал в Сталинграде. И вот до Германии рукой подать. А сколько километров отсюда до Великих Лук, до Старой Руссы, где я встречал войну? Как измерить долгие дороги войны, которые все-таки привели нас в Германию!

До рассвета считанные часы. Где-то в колоннах танков, которые устремятся завтра на запад, мой «виллис» будет как пылинка в грохочущем урагане. Спать сегодня не буду. Даже если и прилягу на земляной наре, накрывшись с головой полушубком, даже если и попытаюсь заснуть, хоть на часок, все равно — не засну…

* * *

В 1965 году, когда наша страна отмечала 20-летие Победы над гитлеровской Германией, на экраны страны вышел двухсерийный документальный фильм «Великая Отечественная». Работая над этим фильмом на протяжении почти двух лет, мы просмотрели более миллиона метров кинопленки, снятых фронтовыми операторами в годы войны.

Работая над фильмом, я производил «раскопки» и в моем личном архиве, к слову сказать, находившемся в хаотическом состоянии. Случайно раскрыв одну из заброшенных на дальнюю книжную полку папок, я обнаружил связку своих телеграфных корреспонденции, отправленных из фронтовых узлов связи в «Известия» и Совинформбюро. На листы бумаги наклеены ленты телеграфного аппарата «Бодо» со строками, напечатанными заглавными буквами. Листы пожелтели и приобрели жесткость березовой коры. На некоторых сохранились служебные пометки: «Передал Сатурн», «Приняла Береза»…

Погрузившись в чтение, бегло расшифровывая все эти «зпт», «тчк», «абзац», я окунулся в атмосферу последних недель, дней, часов войны.

Перед началом наступления наших войск от берегов Вислы к Одеру и на Берлин я на несколько дней прилетел с фронта в Москву. Руководитель Совинформбюро С. А. Лозовский в беседе со мной подчеркнул чрезвычайную важность освещения в зарубежной печати всех этапов Берлинской операции, просил хоть изредка писать для Юнайтед Пресс. Я обещал сделать все от меня зависящее, если это не отвлечет меня от основной моей работы — киносъемки.

Весь боевой путь от Вислы до Одера я прошел с войсками 2-й танковой армии. Я крепко привязался к танкистам. Меня — кинооператора и журналиста — увлекла стремительность танковых прорывов. Следуя в передовых частях, устремлявшихся в глубокие рейды, я фиксировал на пленку неповторимые эпизоды. Боевая дружба связала меня с начальником штаба 2-й танковой армии генералом А. И. Радзиевским — талантливым военачальником, эрудированным и высококультурным человеком. Алексей Иванович охотно помогал мне в работе. Учитывая важность информации о действиях наших войск для советской и зарубежной прессы, он отдал приказ: мои телеграммы в Москву отправлять немедленно. Во фронтовых условиях для журналиста такой приказ был неоценим!

Во время наступления на Берлин бывало, что я передавал в Москву ежедневно по две-три короткие корреспонденции. Писал их, с трудом убеждая себя, что эти строки достигнут Москвы. Однако писал. И только впоследствии мне показали американские и английские газеты, в которых эти фронтовые телеграммы были напечатаны огромными шрифтами на первых полосах…

Иной раз не верится, что прошло уже более четверти века с того дня, когда умолкло эхо последнего залпа на улицах Берлина. Как будто не прошумели над посеребренными головами эти нелегкие два послевоенных десятилетия. Видно, в сердцах солдатских слишком глубоки и остры рубцы пережитого. Идут годы, а грозные образы воины, и горькая боль первых месяцев, и гордая радость последних наших битв свежи в памяти.

Вспоминать пережитое мне помогают беглые записи во фронтовых блокнотах, кадры снятой пленки. Записей, впрочем, сохранилось мало. А запечатленные камерой эпизоды стали частицей боевой кинолетоппси, появившейся на свет благодаря работе всех советских фронтовых операторов, из которых многие геройски погибли в боях. Вот почему я так обрадовался, обнаружив пачку фронтовых телеграмм.

Конечно, я мог бы сегодня пройтись карандашом по их тексту. Мог бы кое-где их подправить, дополнить, отредактировать. Но я решил этого не делать. Пусть эти фронтовые очерки, репортажи, информации, написанные наспех прямо на телеграфном бланке в танке, в «виллисе», в блиндаже, в землянке, останутся такими, какими перестучал их тогда военный телеграф. Эти страницы фронтовых телеграмм дороги мне бесконечно. Они живо воскрешают в памяти трудные и светлые дни нашей победы. И мне кажется, именно в нетронутом виде эти строки могут в какой-то мере передать читателю живую атмосферу тех неповторимых дней.

Поэтому, ничего не правя, я дал машинистке перепечатать телеграммы со штампами войсковых узлов связи и с подписью: «Военный корреспондент майор Р. Кармен»…

Вот некоторые из этих телеграмм.

МОСКВА «ИЗВЕСТИЯ» БЕЛОГОРСКОМУ.

СЕЙЧАС КАЖЕТСЯ, ЧТО МНОГО, МНОГО ДНЕЙ И НОЧЕЙ ТОМУ НАЗАД ТАНКИ ТРОНУЛИСЬ СО СВОИХ ИСХОДНЫХ РУБЕЖЕЙ. СТОЛЬКО МАЛЫХ И БОЛЬШИХ ГОРОДОВ ОСТАЛОСЬ ПОЗАДИ. СТОЛЬКО ДЕРЗКИХ ШТУРМОВ, ТЯЖЕЛЫХ ПЕРЕПРАВ ЖЕСТОКИХ БОЕВ. ЧЕТЫРЕСТА КИЛОМЕТРОВ — ШУТКА ЛИ СКАЗАТЬ — ПРОГРОМЫХАЛИ, ПРОШЛИ С БОЯМИ ГУСЕНИЦЫ ТАНКОВ, УСТРЕМИВШИХ ДЛИННЫЕ ОРУДИЙНЫЕ СТВОЛЫ В СТОРОНУ БЕРЛИНА. А ВЕДЬ ВСЕГО ВОСЕМЬ СУТОК ПРОШЛО.

МАШИНЫ ДВИНУЛИСЬ В ШИРОКУЮ БРЕШЬ, ПРОБИТУЮ АРТИЛЛЕРИЙСКИМ ОГНЕМ, И, НЕ ОСТАНАВЛИВАЯСЬ, НЕСУТСЯ ВПЕРЕД, ОБХОДЯ ИЛИ СМЕТАЯ НА СВОЕМ ПУТИ НЕМЕЦКИЕ ОБОРОНИТЕЛЬНЫЕ РУБЕЖИ, УЗЛЫ СОПРОТИВЛЕНИЯ, ЗАМЫКАЯ СТАЛЬНЫМИ ПЕТЛЯМИ ТЩАТЕЛЬНО ОБДУМАННОГО МАРШРУТА БОЕВЫЕ ГРУППИРОВКИ ПРОТИВНИКА.

МОЩЬ И ТЕМП — ВОТ ЧТО РЕШАЕТ УСПЕХ ЭТОГО БЛИСТАТЕЛЬНОГО НАСТУПЛЕНИЯ, В КОТОРОМ ТАНКОВЫЕ ВОЙСКА ИГРАЮТ ВЕДУЩУЮ В ПОЛНОМ СМЫСЛЕ ЭТОГО СЛОВА РОЛЬ.

ПЕРВЫЕ СУТКИ РЕЙДА. ПЕРВАЯ ЗАДАЧА — ЗАХЛЕСТНУТЬ, ОТРЕЗАТЬ КРУПНУЮ ВАРШАВСКУЮ ГРУППИРОВКУ ПРОТИВНИКА. ТАНКИ РВАНУЛИ ПО МАГИСТРАЛЯМ НА СЕВЕРО-ЗАПАД. МАШИНЫ ШЛИ ПО ДОРОГЕ В ДВА РЯДА, И ЭТО БЫЛО БЫ ПОХОЖЕ НА ОБЫЧНЫЙ МАРШ, ЕСЛИ БЫ НЕ БОИ, КОТОРЫЕ ПЕРЕДОВОЙ ОТРЯД, ТАРАНОМ ПРОБИВАЮЩИЙ ПУТЬ ГЛАВНЫМ СИЛАМ, ВЕЛ НА КАЖДОМ ШАГУ, ОКОЛО КАЖДОГО ГОРОДКА, НА ПЕРЕКРЕСТКАХ ДОРОГ. ПРЕВОСХОДСТВО НАШЕ В СИЛЕ БЫЛО НАСТОЛЬКО ПОДАВЛЯЮЩИМ, ЧТО ЭТИ БОИ НЕ МОГЛИ ЗАМЕДЛИТЬ ДВИЖЕНИЯ ТАНКОВЫХ КОЛОНН. ВСЕ, ЧТО ОСТАВАЛОСЬ У ПРОТИВНИКА К ВОСТОКУ ОТ ДОРОГИ, БЫЛО ОТРЕЗАНО, ОБРЕЧЕНО. НЕМЦЫ МОГЛИ ЛИШЬ ПЫТАТЬСЯ ОБОГНАТЬ ТАНКОВЫЕ КОЛОННЫ, ЗАХОДЯЩИЕ К НИМ В ТЫЛ, И ВЫРВАТЬСЯ ИЗ ЗАМЫКАЮЩЕГО КОЛЬЦА. ПРОРВАТЬ КОЛЬЦО БЫЛО НЕВОЗМОЖНО: ЗА ТАНКАМИ НА ДЕСЯТКИ КИЛОМЕТРОВ СЛЕДОВАЛИ ПО ДОРОГАМ НАШИ ВОЙСКА — ПОЛЗЛИ САМОХОДКИ, БРОНЕТРАНСПОРТЕРЫ, АРТИЛЛЕРИЯ, ПЕХОТА НА МАШИНАХ, КОННИЦА. ДЕСЯТКИ ТЫСЯЧ МАШИН УСТРЕМЛЯЛИСЬ ПО БОКОВЫМ ПАРАЛЛЕЛЬНЫМ МАГИСТРАЛЯМ. НОЧЬЮ ШОССЕ БЫЛИ ЗАЛИТЫ СВЕТОМ ФАР, ГУДЕЛА ЗЕМЛЯ ОТ РЕВА МОТОРОВ. ДЛЯ ДЕМОРАЛИЗОВАННЫХ, ЛИШЕННЫХ УПРАВЛЕНИЯ НЕМЕЦКИХ ЧАСТЕЙ, РАСТЕКАВШИХСЯ ПО ЛЕСАМ, ЭТА МАГИСТРАЛЬ БЫЛА НЕПРОХОДИМОЙ.

ГОРОД ГРУЙЕЦ — ПЕРВЫЙ НА НАШЕМ ПУТИ — БЫЛ ВЗЯТ С ХОДУ. ЕЩЕ ГДЕ-ТО НА ОКРАИНАХ СТРОЧИЛИ АВТОМАТЫ ОСТАВШИХСЯ СМЕРТНИКОВ — ЭСЭСОВЦЕВ, А ЧЕРЕЗ ЦЕНТР ШЛИ НЕСКОНЧАЕМОЙ ЛАВИНОЙ ТАНКИ, САМОХОДНАЯ АРТИЛЛЕРИЯ. ТЫСЯЧИ ЖИТЕЛЕЙ ГОРОДА ШПАЛЕРАМИ СТОЯЛИ ВДОЛЬ УЛИЦ. НЕ РАСХОДИЛИСЬ ЛЮДИ И С НАСТУПЛЕНИЕМ НОЧИ. ЯРКИЙ СВЕТ ФАР И РОЗОВЫЕ ОТБЛЕСКИ ПОЖАРОВ ОСВЕЩАЛИ РАДОСТНЫЕ ЛИЦА. НЕ СМОЛКАЛИ ГРОМКИЕ ПРИВЕТСТВЕННЫЕ КРИКИ В ЧЕСТЬ КРАСНОЙ АРМИИ. КАЗАЛОСЬ, ОСВОБОЖДЕННЫЕ ЛЮДИ РЕШИЛИ ВЫСТОЯТЬ ДО ТЕХ ПОР, ПОКА НЕ ПРОВОДЯТ ВОСТОРЖЕННЫМ «НЕХ ЖИЕ!» ПОСЛЕДНИЙ ТАНК. НО ШЕСТВИЮ СТАЛЬНЫХ МАШИН НЕ БЫЛО КОНЦА И КРАЯ.

СЛЕДУЮЩИЙ ГОРОД — МЩОНУВ. ЗДЕСЬ ГИТЛЕРОВЦЫ ОКАЗАЛИ СИЛЬНОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ. ПЕРЕДОВОЙ ОТРЯД ТАНКОВ БЫЛ ВСТРЕЧЕН МАССИРОВАННЫМ АРТИЛЛЕРИЙСКИМ ОГНЕМ. ОСТАНОВКА БЫЛА НЕДОЛГОЙ. КОЛОННА ТАНКОВ РАЗВЕРНУЛАСЬ В БОЕВЫЕ ПОРЯДКИ И, ОТКРЫВ ОГОНЬ ИЗ ВСЕХ ОРУДИЙ, УСТРЕМИЛАСЬ В ГОРОД. ПУТЬ ЧЕРЕЗ ЦЕНТРАЛЬНУЮ УЛИЦУ БЫЛ ОЧИЩЕН ДЛЯ ПРОХОДА ГЛАВНЫХ СИЛ. КОЛОННЫ МАШИН ПРОДОЛЖАЛИ СВОЙ ПУТЬ, ОСТАВИВ НЕСКОЛЬКО ТАНКОВ С ДЕСАНТАМИ АВТОМАТЧИКОВ ДЛЯ ОКОНЧАТЕЛЬНОЙ ЛИКВИДАЦИИ ПРОТИВНИКА, ОТТЕСНЕННОГО К ОКРАИНАМ. ТО ЖЕ БЫЛО И В ГОРОДЕ ЖИРАРДУВ, ГДЕ ГИТЛЕРОВЦЫ, ПРОПУСТИВ ПЕРЕДОВОЙ ОТРЯД, ОТКРЫЛИ ОГОНЬ С ЧЕРДАКОВ ПО ПРОХОДЯЩИМ ЧЕРЕЗ ГОРОД МАШИНАМ. ЭТО ЗАДЕРЖАЛО ДВИЖЕНИЕ МАШИН БУКВАЛЬНО НА СЧИТАННЫЕ МИНУТЫ. КОЛОННЫ ПРОШЛИ ЧЕРЕЗ ОКРАИНЫ, А В ГОРОДЕ, ОСВЕЩЕННОМ ЗАРЕВАМИ ПОЖАРОВ, НЕСКОЛЬКО ТАНКОВ ОСТАЛИСЬ ВЕСТИ БОЙ ПО ЛИКВИДАЦИИ ПРОТИВНИКА.

ШТАБ ТАНКОВОГО КОРПУСА ДВИГАЛСЯ НА МАШИНАХ ВМЕСТЕ С КОЛОННАМИ ТАНКОВ. НЕСКОЛЬКО БРОНЕТРАНСПОРТЕРОВ, ДВА ТАНКА, ДВЕ РАЦИИ И ОПЕРАТИВНАЯ КОМАНДНАЯ ГРУППА НА ОТКРЫТЫХ «ВИЛЛИСАХ». ВСЕ РУКОВОДСТВО ОПЕРАЦИЯМИ — ПО РАДИО. В ЭФИРЕ ПРОТЯНУЛИСЬ ПРОЧНЫЕ НИТИ, ИДУЩИЕ ЗВЕНЬЯМИ ОТ КОМАНДУЮЩЕГО ФРОНТОМ ДО КОМАНДИРОВ ТАНКОВ, ВЕДУЩИХ БОЙ. ЧЕТКАЯ БЕЗОТКАЗНАЯ РАДИОСВЯЗЬ БЫЛА НА ВСЕМ ПРОТЯЖЕНИИ НАСТУПЛЕНИЯ.

КОЛОННА ШТАБА ДВИЖЕТСЯ В ГЛУБОКОМ НЕМЕЦКОМ ТЫЛУ. ТРЕВОЖНАЯ, ТРЕТЬЯ ПО СЧЕТУ, ТЕМНАЯ БЕЗЛУННАЯ НОЧЬ. МАШИНЫ ИДУТ ОЩУПЬЮ, БЕЗ СВЕТА ПО БОКОВОЙ ПРОСЕЛОЧНОЙ ДОРОГЕ. СПРАВА, ТАМ, ГДЕ ГЛАВНОЕ ШОССЕ, ИДЕТ ОЖЕСТОЧЕННЫЙ ТАНКОВЫЙ БОЙ. ТЬМУ ПРОРЕЗАЮТ РАЗНОЦВЕТНЫЕ ТРАССЫ СНАРЯДОВ, ВСПЫШКИ ОРУДИЙНЫХ ВЫСТРЕЛОВ. ВПЕРЕДИ — СОХАЧЕВ, СО ВЗЯТИЕМ КОТОРОГО ЗАВЕРШИТСЯ ПЕРВЫЙ ЭТАП РЕЙДА.

КОРОТКИЕ ОСТАНОВКИ У ОПУШКИ ЛЕСА, В НЕБОЛЬШИХ ХУТОРАХ. КОМАНДИР КОРПУСА ГЕНЕРАЛ ВЕДЕНЕЕВ ВЫХОДИТ ИЗ «ВИЛЛИСА», НЕНАДОЛГО ВЛЕЗАЕТ В МАШИНУ-РАЦИЮ. ТАРАХТИТ ДВИЖОК, ИЗ КУЗОВА МАШИНЫ ЗВУЧИТ ОХРИПШИЙ ГОЛОС ГЕНЕРАЛА. ОН ГОВОРИТ С КОМАНДИРАМИ ЧАСТЕЙ, ОТДАЕТ ПРИКАЗЫ, СВЯЗЫВАЕТСЯ С «ВЕРХОМ», УТОЧНЯЕТ ЗАДАЧУ. СМОЛКАЕТ ДВИЖОК, КОЛОННА ТРОГАЕТСЯ ДАЛЬШЕ В ТЕМНОТУ.

НА РАССВЕТЕ ШТАБНАЯ КОЛОННА СДЕЛАЛА ОСТАНОВКУ В НЕБОЛЬШОМ ХУТОРЕ. СЕМЬЯ ПОЛЬСКОГО КРЕСТЬЯНИНА ПОТЕСНИЛАСЬ В ПРОСТОРНОЙ ХАТЕ. ГЕНЕРАЛ РАССТЕЛИЛ НА СТОЛЕ КАРТУ И ЗАЖМУРИЛСЯ ОТ УСТАЛОСТИ, СЛОВНО ЗАСНУЛ НА НЕСКОЛЬКО МИНУТ. ИЗРЕДКА СТЕКЛА ХАТЫ ДРЕБЕЗЖАЛИ ОТ НЕДАЛЕКОЙ АРТИЛЛЕРИЙСКОЙ КАНОНАДЫ.

В ШИРОКОЙ КРОВАТИ ЛЕЖАЛА МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА, МОЛЧА РАЗГЛЯДЫВАЯ ПРИШЕДШИХ С МОРОЗА ЛЮДЕЙ.

— БОЛЬНА? — СПРОСИЛ ГЕНЕРАЛ, КЛАДЯ НА СТОЛ ПАПАХУ. ИЗ ТЕМНОГО УГЛА ШАГНУЛА К СТОЛУ СТАРУХА.

— НЕ, ПАНЕ ГЕНЕРАЛ, ОНА СЕЙЧАС РОЖАТЬ БУДЕТ, — СКАЗАЛА ОНА И ПРОШЕПТАЛА НА УХО: — МУЖА ЕЕ НЕМЦЫ ВЧЕРА УБИЛИ. ОН В САРАЕ ЛЕЖИТ, ОНА НЕ ЗНАЕТ…

ГЕНЕРАЛ МОЛЧА НАДЕЛ ПАПАХУ, ПОДНЯЛСЯ, МЕДЛЕННО СКЛАДЫВАЯ КАРТУ, СКАЗАЛ ОФИЦЕРАМ ШТАБА:

— ПОШЛИ, ТОВАРИЩИ. — И, ТОЛКНУВ СЛЕГКА В ПЛЕЧО ЛЕЙТЕНАНТА, ЗАСНУВШЕГО МЕРТВЫМ СНОМ У ПЕЧИ, СТРОГО СКАЗАЛ РОЖЕНИЦЕ: — МАЛЬЧИКА! ВОТ ТАКОГО БОЛЬШОГО, СЛЫШИШЬ?

ЖЕНЩИНА УЛЫБНУЛАСЬ И, КИВНУВ ГОЛОВОЙ, ПРОТЯНУЛА ГЕНЕРАЛУ ХУДУЮ РУКУ ИЗ-ПОД ОДЕЯЛА. МЫ ВЫШЛИ НА МОРОЗ. СВЕТАЛО. К ГЕНЕРАЛУ ПОДОШЕЛ РАДИСТ, ДОЛОЖИЛ:

— КОПЫЛОВ ВЫЗЫВАЕТ ВАС, ТОВАРИЩ ГЕНЕРАЛ. ЕГО ТАНКИ ВЕДУТ БОЙ В СОХАЧЕВЕ…

ВЗЯТИЕ СОХАЧЕВА ОЗНАЧАЛО, ЧТО ВАРШАВСКАЯ ГРУППИРОВКА НЕМЦЕВ ОКОНЧАТЕЛЬНО ВЗЯТА В КОЛЬЦО. ЧЕРЕЗ ОТКРЫВШУЮСЯ ДВЕРЬ Я УСЛЫШАЛ ПРИГЛУШЕННЫЙ ЖЕНСКИЙ СТОН. НОВЫЙ ГРАЖДАНИН ПОЛЬСКОГО ГОСУДАРСТВА ПОЯВЛЯЛСЯ НА СВЕТ, ЧТОБЫ ПЕРВЫМ СВОИМ КРИКОМ, ЗАГЛУШЕННЫМ АРТИЛЛЕРИЙСКОЙ КАНОНАДОЙ, ПРИВЕТСТВОВАТЬ ОСВОБОЖДЕНИЕ СТОЛИЦЫ РЕСПУБЛИКИ — ВАРШАВЫ.

В ЭТИ МИНУТЫ ХОЛОДНОГО УТРА ПЕРВЫЕ ШТУРМОВЫЕ ОТРЯДЫ СОВЕТСКИХ АВТОМАТЧИКОВ И СОЛДАТ ВОЙСКА ПОЛЬСКОГО ИЗ ПРЕДМЕСТЬЯ ВАРШАВЫ — ПРАГИ ПОШЛИ ПО ЛЬДУ ВИСЛЫ В ЛОБОВОЙ ШТУРМ. ГИТЛЕРОВЦЫ МЕТАЛИСЬ В ЗАМКНУТОМ КОЛЬЦЕ. ТАНКИ ПОЛУЧИЛИ ПРИКАЗ, РАЗВЕРНУВШИСЬ, НАЧАТЬ СТРЕМИТЕЛЬНОЕ НАСТУПЛЕНИЕ НА ЗАПАД. НА ГЕРМАНИЮ.

МОСКВА «ИЗВЕСТИЯ» БАКАНОВУ. МОЛНИЯ

…ПРОШЛО ВСЕГО НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ И НОЧЕЙ С НАЧАЛА НАСТУПЛЕНИЯ. НО СКОЛЬКО ПРОЙДЕНО! СЕЙЧАС УЖЕ ТРУДНО ВОССТАНОВИТЬ В ПАМЯТИ ОБЛИК КАЖДОГО В ОТДЕЛЬНОСТИ ИЗ ГОРОДОВ, ВЗЯТЫХ С ХОДУ. ЛОДЗЬ, ВРОЦЛАВЕК, ГНЕЗЕН, КОЛА, ИНОВРОЦЛАВ. МНЕ НЕ ПРИШЛОСЬ ЗАДЕРЖИВАТЬСЯ В ЭТИХ ГОРОДАХ. СНИМАЯ РЕПОРТАЖ ИХ ОСВОБОЖДЕНИЯ, Я СТАРАЛСЯ БЫСТРО ЗАВЕРШИТЬ СЪЕМКИ, ЧТОБЫ НЕ ОТСТАТЬ, НЕ ОКАЗАТЬСЯ ДАЛЕКО ПОЗАДИ ОТ ПЕРЕДОВЫХ КОЛОНН ТАНКОВ, ПРОДОЛЖАВШИХ БЕЗОСТАНОВОЧНОЕ ДВИЖЕНИЕ ВПЕРЕД.

ГОТИЧЕСКИЕ КОСТЕЛЫ, УЗКИЕ УЛОЧКИ, ФАБРИКИ НА ОКРАИНАХ. НЕМЕЦКИЕ ВЫВЕСКИ II ТАБЛИЧКИ, УКАЗАТЕЛИ, ПЛАКАТЫ НА СТЕНАХ, ПРИЗЫВАЮЩИЕ ТАЩИТЬ В ГЕСТАПО, В КОМЕНДАТУРУ «ШЕПТУНОВ». ПРИКАЗЫ, ОБРАЩЕННЫЕ К ПОЛЬСКОМУ НАСЕЛЕНИЮ, С ОБЯЗАТЕЛЬНЫМИ ФРАЗАМИ: «ЗАПРЕЩЕНО…», «…БУДЕТ СТРОГО НАКАЗАН…», «…ВПЛОТЬ ДО СМЕРТНОЙ КАЗНИ…». ЗАПРЕЩЕНО ПОЛЯКАМ БЫЛО ВСЕ — УЧИТЬСЯ, ЕСТЬ, ПОКУПАТЬ, ОДЕВАТЬСЯ, ГРОМКО РАЗГОВАРИВАТЬ НА СВОЕМ ЯЗЫКЕ. РАЗРЕШЕНО БЫЛО ТОЛЬКО РАБОТАТЬ НА ОККУПАНТОВ, ГОЛОДАТЬ, ХОДИТЬ В ДЕРЕВЯННЫХ БАШМАКАХ И ВЕРИТЬ ГИТЛЕРОВСКОЙ ПРОПАГАНДЕ. ВОТ ПОЧЕМУ ДОЛГОЖДАННОЕ ОСВОБОЖДЕНИЕ НАШИМИ ВОЙСКАМИ ПОЛЬШИ ПРЕВРАТИЛОСЬ ВО ВСЕНАРОДНЫЙ ПРАЗДНИК, МНОГОЛИКИЙ, ОЗАРЕННЫЙ УЛЫБКАМИ, ОРОШЕННЫЙ СЛЕЗАМИ СЧАСТЬЯ. И В ПАМЯТИ МОЕЙ ЗАПЕЧАТЛЕЛИСЬ НЕ УЛИЦЫ И ДОМА, А ЭТО СТРАСТНОЕ ЛИКОВАНИЕ МНОГОТЫСЯЧНЫХ ТОЛП, ОПЬЯНЕННЫХ РАДОСТЬЮ, СЖИМАЮЩИХ В СВОИХ ОБЪЯТИЯХ СМУЩЕННЫХ ТАНКИСТОВ И АВТОМАТЧИКОВ. ЭТО Я ЗАПОМНИЛ, ЭТО Я СНИМАЛ, ЭТОГО НЕ ЗАБЫТЬ НИКОГДА…

МОСКВА «ИЗВЕСТИЯ» БЕЛОГОРСКОМУ

НОЧЬЮ КОЛОННА МАШИН ПОДЪЕЗЖАЛА К НЕМЕЦКОЙ ГРАНИЦЕ. МНОГИЕ БУДУТ СПРАШИВАТЬ, ЧТО МЫ ПЕРЕЖИВАЛИ В ЭТИ МИНУТЫ.

«ВИЛЛИС» ШЕЛ БЕЗ ФАР ПО ДОРОГЕ, ОСВЕЩЕННОЙ ЛУНОЙ, СКРЫВШЕЙСЯ В МОЛОЧНОЙ МГЛЕ НИЗКОЙ ОБЛАЧНОСТИ. МЫ ОБГОНЯЛИ ПЕХОТУ И АРТИЛЛЕРИЮ. ЛОХМАТЫЕ ГОРБОНОСЫЕ КОНИ, ПОКРЫТЫЕ ИНЕЕМ, ТАЩИЛИ ДЛИННОСТВОЛЬНЫЕ ПУШКИ. ПЕХОТА ШЛА БОДРЫМ ШАГОМ, ОТДОХНУВШАЯ НА ПОСЛЕДНЕМ ПРИВАЛЕ.

НА МОСТУ ЧЕРЕЗ РЕКУ ПЕТЦЕ ОГРОМНЫЙ ПЛАКАТ:

«ВОТ ОНА — ПРОКЛЯТАЯ ГЕРМАНИЯ!»

КАЖДЫЙ СОЛДАТ, ПЕРЕХОДЯЩИЙ ЭТОТ МОСТ, ЗАМЕДЛЯЕТ ШАГ. С ЭТОГО МЕСТА НАЧИНАЕТСЯ НОВЫЙ ЭТАП БОЕВОЙ ЖИЗНИ ВОИНА, ПРОШЕДШЕГО ТЯЖЕЛЫЙ ПУТЬ ОТ ВОЛГИ, КУБАНИ ДО ГЕРМАНСКОЙ ГРАНИЦЫ.

БОЙ НА ГЕРМАНСКОЙ ГРАНИЦЕ БЫЛ ОЧЕНЬ ТЯЖЕЛЫМ. НУЖНО БЫЛО ФОРСИРОВАТЬ РЕКУ НЕТЦЕ, КОТОРАЯ БЫЛА ПРЕВРАЩЕНА НЕМЦАМИ В РУБЕЖ, РАССЧИТАННЫЙ НА ДЛИТЕЛЬНУЮ ОБОРОНУ. ТАНКИ ПРОРВАЛИСЬ К РЕКЕ, СОВЕРШИВ СТРЕМИТЕЛЬНЫЙ 60-КИЛОМЕТРОВЫЙ БРОСОК ЗА ДВА ЧАСА. СПЕШИВШИЕСЯ АВТОМАТЧИКИ ПЕРЕПРАВИЛИСЬ НА ЗАПАДНЫЙ БЕРЕГ РЕКИ И В ТЕЧЕНИЕ ДЕВЯТИ ЧАСОВ ВЕЛИ БОЙ, ПРИКРЫВАЯ ПОСТРОЙКУ ПЕРЕПРАВЫ.

В 14 ЧАСОВ 26 ЯНВАРЯ ТАНКИ ПЕРЕПРАВИЛИСЬ И, СМИНАЯ ОТЧАЯННОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ НЕМЦЕВ, ПОШЛИ ПО ГЕРМАНСКОЙ ЗЕМЛЕ.

НЕ ЗАБУДЕТСЯ ЭТА НОЧЬ, КОГДА МЫ ПРОСКОЧИЛИ ПЕРЕПРАВУ ЧЕРЕЗ НЕТЦЕ И ОСТАНОВИЛИ МАШИНУ НА ТОМ БЕРЕГУ. КРУГОМ ВСЕ ГОРЕЛО, ВПЕРЕДИ ШЕЛ БОЙ. НЕ ВЕРИЛОСЬ. ТРИ С ПОЛОВИНОЙ ГОДА ТЯЖЕЛЫХ ИСПЫТАНИЙ ПРИВЕЛИ НАС НА ЭТУ ЗЕМЛЮ. ВСЕ, ВСЕ ВСПОМНИЛОСЬ ЗА ЭТИ НЕСКОЛЬКО МИНУТ МОЛЧАНИЯ: ЛЕТО 41-ГО ГОДА, СТАРАЯ РУССА, БАРРИКАДЫ НА ОКРАИНАХ МОСКВЫ, ГОЛОДНЫЙ ЛЕНИНГРАД, ТРУПЫ ДЕТЕЙ И СТАРИКОВ, ЗОНЫ ПУСТЫНИ ПОД СМОЛЕНСКОМ И КАДРЫ НЕМЕЦКОЙ КИНОХРОНИКИ, В КОТОРЫХ МЫ ВИДЕЛИ, КАК ОРДЫ МОЛОДЫХ ГИТЛЕРОВСКИХ УБИЙЦ, ЗАКАТИВ РУКАВА, СМЕЯСЬ, ШАГАЛИ С АВТОМАТАМИ ПО РАЗВАЛИНАМ НАШИХ, СОВЕТСКИХ ГОРОДОВ.

ПЕРЕД НАМИ ВО МРАКЕ ТРЕВОЖНОЙ НОЧИ БЫЛА ГЕРМАНИЯ.

УЖЕ МНОГО СУТОК НАШИ ТАНКИ ИДУТ ПО ГЕРМАНСКОЙ ЗЕМЛЕ. В ЭТИ ДНИ МЫСЛИ И ЧУВСТВА ЛЮДЕЙ СОСРЕДОТОЧЕНЫ НА ОДНОМ: МЫ В ГЕРМАНИИ. ВОТ ОНА! ЕЕ ОБЛИК ДОПОЛНЕН ДЫМАМИ ПОЖАРОВ, ТЯЖЕЛЫМИ ТАНКАМИ, ОРУДИЯМИ И АВТОМАТЧИКАМИ В БЕЛЫХ БАЛАХОНАХ, ХРАБРЫМИ РЕБЯТАМИ, БОДРО ШАГАЮЩИМИ ПО ДОРОГАМ, — ЭТО ПЕЙЗАЖ ГИТЛЕРОВСКОЙ ГЕРМАНИИ 1945 ГОДА.

— ВОТ МЫ И В ГЕРМАНИИ, — ГОВОРИТ ВЫЛЕЗШИЙ ИЗ ЛЮКА ДЛЯ КОРОТКОГО ПЕРЕКУРА НА ТВЕРДОЙ ЗЕМЛЕ ТАНКИСТ. ОН ПРОШЕЛ ТЯЖЕЛЫЙ И ДОЛГИЙ БОЕВОЙ ПУТЬ, СТУПИЛ НА ВРАЖЕСКУЮ ЗЕМЛЮ. ОНА У НЕГО ПОД НОГАМИ.

— ВОТ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ. ШАГАЕМ ПО ГЕРМАНИИ! — ГОВОРИТ УЛЫБАЯСЬ ГЕНЕРАЛ, ОТОРВАВШИСЬ ОТ РАЗОСТЛАННОЙ ПЕРЕД НИМ КАРТЫ. — А ВЕДЬ КАК СЕЙЧАС ПОМНЮ, В 42-М ГОДУ ДРАЛИСЬ МЫ ТРОЕ СУТОК ЗА ДЕРЕВНЮ ПОДОСИНОВКА ПОД РЖЕВОМ. МАЙОРОМ Я БЫЛ. А ОТ ПОЛКА МОЕГО ТОГДА ОСТАЛОСЬ…

У ВСЕХ СЕГОДНЯ В МЫСЛЯХ ПРОШЛОЕ. ВЯЗЬМА, СТАЛИНГРАД, НАРВА, УБИТЫЙ ОТЕЦ, РУИНЫ ГОРОДОВ. У КАЖДОГО СВОЙ СЧЕТ ВРАГУ, КОТОРЫЙ ОН БЕРЕЖНО, КАК ГОРЬКУЮ ЧАШУ, ДОНЕС В БИТВАХ ДО ВРАЖЕСКОЙ ЗЕМЛИ. ВОТ ОНА — ГЕРМАНИЯ, С ЕЕ ДЕРЕВНЯМИ, ГОРОДАМИ, КИРХАМИ, ПОХОЖИМИ ОДНА НА ДРУГУЮ, АККУРАТНЫМИ ДОРОЖНЫМИ ЗНАКАМИ, ПУХОВЫМИ ПЕРИНАМИ, ДОРОДНЫМИ КОНЯМИ И БЛЕДНЫМИ ПОЛУГОЛОДНЫМИ ПОДРОСТКАМИ.

ГИТЛЕРОВЦЫ ОТСТУПАЮТ. ОНИ НЕ ПРОСТО БЕГУТ. ДЕРУТСЯ ЗА КАЖДОЕ ДЕРЕВО, КАЖДЫЙ ДОМ. СЛЕДЫ ЖЕСТОКОЙ БОРЬБЫ МОЖНО ВИДЕТЬ НА КАЖДОМ ШАГУ НАШЕГО НАСТУПЛЕНИЯ. ВТОРАЯ ТАНКОВАЯ АРМИЯ ИДЕТ ВПЕРЕД, СОВЕРШАЯ ЕЖЕДНЕВНО БРОСКИ ПО 50–60 КИЛОМЕТРОВ, И ГИТЛЕРОВЦЫ НЕ МОГУТ ОСТАНОВИТЬ ЭТОТ МАРШ СТАЛЬНЫХ КОЛОНН. ОНИ НЕ В СОСТОЯНИИ ЭТО СДЕЛАТЬ.

ГИТЛЕР ПРОСЧИТАЛСЯ В СВОИХ УПОВАНИЯХ НА «ФОЛЬКСШТУРМ», НА ВСЕНАРОДНОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ КРАСНОЙ АРМИИ. ЗА ДВА ДНЯ ДО НАШЕГО ПЕРЕХОДА ГРАНИЦЫ ОН ПРИЕЗЖАЛ В ШНАЙДЕМЮЛЬ И, ВЫСТУПАЯ НА ШИРОКОМ ПАРТИЙНОМ СОБРАНИИ, ПРИЗЫВАЛ ВСЕХ ОТ МАЛА ДО ВЕЛИКА ВЗЯТЬСЯ ЗА ОРУЖИЕ…

В КАЖДОМ ГОРОДЕ, В КАЖДОМ СЕЛЕ НАС ВСТРЕЧАЮТ СОВЕТСКИЕ ЛЮДИ. СКОЛЬКО РАДОСТИ В ЭТИХ ВСТРЕЧАХ, СКОЛЬКО СЛЕЗ, ОБЪЯТИЙ И ПОЦЕЛУЕВ. В ГОРОДЕ ВИЗЕНТАЛЬ, КУДА ВОРВАЛИСЬ НАШИ ТАНКИ, НАВСТРЕЧУ ИМ ПО ПУСТЫННОЙ УЛИЦЕ БЕЖАЛА ГРУППА МАШУЩИХ РУКАМИ ПЛАЧУЩИХ ДЕВУШЕК. ТАНКИ ОСТАНОВИЛИСЬ. ЛЮБА КОЗЛОВА ИЗ ОРЛА, МИЛЯ КУЗЬМЕНКО ИЗ СУМ, ТАНЯ МАЛЬЦЕВА ИЗ КУРСКА ВСКАРАБКАЛИСЬ НА ТАНКИ. СМЕЯСЬ И ПЛАЧА, ОНИ ОБНИМАЛИ И ЦЕЛОВАЛИ ТАНКИСТОВ. В БЮССОВЕ КАТЯ ГОЛОБОРОДЬКО, ЛИДА ИЩЕНКО С ПОЛТАВЩИНЫ, ПРОНЯ УПНАХОВА ИЗ ЧЕРНИГОВА НАПЕРЕБОЙ РАССКАЗЫВАЛИ НАМ О СТРАШНЫХ ГОДАХ РАБСТВА. С ЧЕТЫРЕХ УТРА ДО ПОЗДНЕЙ НОЧИ РАБОТА НА ХОЗЯИНА. ПОБОИ, ИЗДЕВАТЕЛЬСТВА, ГОЛОДНЫЕ ОБОРВАННЫЕ ДЕВУШКИ ВСЕ СНОСИЛИ, ТЕРПЕЛИ, ВЕРИЛИ, ЧТО СЕГОДНЯШНИЙ СВЕТЛЫЙ ДЕНЬ ПРИДЕТ.

НА ШОССЕ БЫЛ ВЫСАЖЕН ИЗ МАШИНЫ УДИРАВШИЙ ВИЦЕ-ПРЕЗИДЕНТ ГОРОДА ШНАЙДЕМЮЛЬ ИОГАННЕС ДАНЦИГ. Я РАЗГОВАРИВАЛ С НИМ. ВИДНЫЙ ФАШИСТСКИЙ ЧИНОВНИК. ЧЛЕН НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ С 30-ГО ГОДА. ИДЕЙНЫЙ ГИТЛЕРОВЕЦ. ОН ШАРКАЕТ НОГАМИ, СТОИТ НАВЫТЯЖКУ, РУГАЕТ НА ЧЕМ СВЕТ СТОИТ ГИТЛЕРА, ХУЛИТ ВСЕ, ЧЕМУ СЛУЖИЛ. ГОТОВ ВСЕ ПРОДАТЬ, СПАСАЯ СВОЮ ШКУРУ. С ОТКОРМЛЕННОГО ЛИЦА ЕГО НЕ СХОДИТ ПОДХАЛИМСКАЯ УЛЫБКА.

ВЧЕРА НА МАШИНЕ С БЕЛЫМ ФЛАГОМ ПОДЪЕХАЛ К НАШИМ ТАНКАМ НЕМЕЦКИЙ МАЙОР. ОН СКАЗАЛ: «РУССКИЕ ПОДХОДЯТ К ОДЕРУ. ВОЙНА ПРОИГРАНА. СДАЮСЬ В ПЛЕН».

МАЙОР Р. КАРМЕН

ПЕРВЫЙ БЕЛОРУССКИЙ ФРОНТ

Город Зольдин похож на все маленькие города Германии. Две остроконечные кирпичные кирхи, неуклюжая арка у въезда на окраине, несколько вымощенных булыжником улиц. Табличку «Гитлерштрассе» лижут языки пламени, перекрестки окутаны дымом, сквозь который идут нескончаемой вереницей машины, танки.

Город сравнительно с другими немецкими городами сохранился, гитлеровцев вышибли молниеносно, не дав им закрепиться в домах. На перекрестках к столбу прибиты стрелы с названиями городов. Невольно останавливаешь взгляд на стрелке «Берлин». Среди десятка других названий городов и деревень эта деловитая фанерная стрела говорит о главной цели.

Я сворачиваю с дороги, чтобы взглянуть на немецкий аэродром, захваченный нашими танкистами. Ангары, прожекторы, зенитные батареи, штабеля бомб — все брошено. Танки ворвались сюда внезапно. Кругом десятки самолетов — «юнкерсы», «хейнкели», «фокке-вульфы».

На аэродроме уже новые хозяева. Рулят из ангаров, садятся, взлетают советские истребители. Наш авиационный полк на рассвете овладел немецким аэродромом, чтобы отсюда прикрывать наступающие советские войска.

Рядом с аэродромом я увидел бараки, окруженные несколькими рядами колючей проволоки с белыми электроизоляторами. Точно как в Майданеке — фашистский стандарт. Я зашел в ближайший барак. В полумраке разглядел на нарах живые существа. На меня устремились взгляды больших глаз, сверкающих на пергаментных мертвенных лицах. Это были женщины. Они протянули поверх одеяла сухие, тонкие, как щепы, руки и молча глядели на меня.

— Кто вы?! — почти закричал я им. — Здесь есть русские?

— Есть! — ответил тихий голос с верхней нары. Я подошел и увидел девушку, приподнявшуюся на локте.

Прерывающимся шепотом она рассказывала:

— Осадчая Степанида. Шестнадцати лет увезли в Германию. Была во многих лагерях, городах. Здесь — филиал самого страшного лагеря Равенсбрук, что под Берлином. Строили этот аэродром. Босыми ногами утаптывали снег на посадочных площадках. Позавчера немцы всех угнали, нас, больных, оставили. Загубили мою жизнь проклятые фашисты… — закончила девушка и, закрыв глаза, легла на спину.

Сколько женщин погибло в этом лагере? На это никто не мог мне ответить. Сотни? Тысячи? Женщины всех национальностей томились здесь, умирая от голода, истязаний, болезнен. Неизвестна судьба двух американок — Джаксон и Виржинии Дальбер, трех женщин — офицеров английской армии, парашютисток — Лилиан Рольф, Даниэль Виллиям, Виолетты Шабо. Женщин до смерти избивала палками комендант лагеря садистка Вильгельмина Пилен.

— О, если бы она попалась нам в руки! — в один голос заговорили женщины, окружившие меня во дворе. На них — рубища с крестами, вшитыми на спине, деревянные колодки. Страшно смотреть на тринадцатилетнюю девочку Ядвигу Хомицкую. На ее прозрачном лице огромные серые глаза смотрят по ту сторону мира. Удастся ли спасти эту девочку-старуху? Научится ли она улыбаться?

Часть майора Куратова, расположившаяся вблизи лагеря, окружила оставшихся в лагере изможденных женщин заботой. Им обеспечена медицинская помощь, питание, уход.

* * *

Около города Бромберг я встретил на шоссе большую колонну людей, идущих с котомками за плечами. Впереди колонны развевался большой британский флаг. Это была группа английских солдат и офицеров, освобожденных нашими войсками из лагеря английских военнопленных. Они были взяты в Дюнкерке, Кале, Сен-Валери. Пять лет провели они в лагере в Торне. Там же наши войска освободили больше тысячи французов, проданных в рабство Гитлеру Лавалем. Англичане идут бодрым шагом по шоссе, хохочут, поют. Иногда останавливаются, чтобы поболтать с нашими бойцами и офицерами, среди которых некоторые кое-как изъясняются на английском языке.

В городе Шубин, в день его освобождения, я наткнулся на лагерь американских офицеров — военнопленных. В этом лагере содержалось тысяча пятьсот человек, взятых в плен в Африке, Сицилии и Франции. Накануне немцы угнали большую часть их на запад. Где-то наши танки их, наверное, догонят и освободят. В лагере осталось двести человек.

Меня встретил седой полковник Друри, одетый в свежий мундир с орденскими ленточками. Все офицеры, как и полковник, одеты в мундиры, сверкающие золотыми пуговицами и знаками различия, они в галстуках, сорочки открахмаленные, ботинки начищены до зеркального блеска.

Я первый, оказывается, советский офицер, оказавшийся в их лагере. Наши танки вошли в город всего лишь час назад, лагерь — в стороне от главной магистрали, по которой шли колонны войск. Знакомясь с офицерами, я сказал, что я кинооператор и журналист.

От имени освобожденных офицеров полковник Друри просил меня через печать передать благодарность Красной Армии и маршалу Сталину. Американцы наперебой говорили мне о том, какое сильное впечатление производит своей мощью Красная Армия. Многие из них уже успели, выйдя за ворота лагеря, побрататься с нашими солдатами и офицерами.

— Нас восхищает дисциплина в ваших войсках, высокая культура и рыцарский дух ваших солдат и офицеров в отношении к побежденным, — сказал полковник.

Веселые парни окружили меня тесным кольцом, сыпали шутками, задавали уйму вопросов, быстро организовали мне бритье — душистый мыльный крем, свежее лезвие «жиллет».

В первые минуты моего посещения лагеря ко мне подошел молодой высокий парень, представился: Райт Брайн, корреспондент американской радиовещательной компании. Раненым попал в плен во Франции. Не смогу ли я помочь ему отправить корреспонденцию в США.

«Даю вам два часа», — сказал я. Тем временем ребята потащили меня к столу.

На дощатом столе на тарелках были разложены плитки шоколада, жареные орешки, миндаль, сушеные фрукты, печенье, колбаса, масло. Все это — содержимое посылок, которые к рождеству прислал американским военнопленным Международный Красный Крест.

Меня не покидало чувство горечи и, скажу откровенно, даже злости при виде этих глаженых сорочек, щегольских мундиров, бритвенных приборов, пахучего мыла, а тут еще этот стол… Я вспоминал лагеря советских военнопленных, обнаруженные нашими войсками в Сталинграде, в Польше. Голод, истязания, пытки, груды мертвецов и живые скелеты…

Мы уже прощались, когда я вспомнил о Райте Брайне — журналисте. Он прибежал в последний момент и, вручая мне свою корреспонденцию, сказал:

— Я написал очень коротко о своем ранении во Франции, о жизни в плену, о том, как Красная Армия нас освободила. Прошу вас, сделайте так, чтобы эта первая моя после плена корреспонденция была переправлена в Соединенные Штаты.

Я твердо пообещал ему, что это будет сделано. Его статья была мной отправлена в Москву, в Совинформбюро через армейский узел связи. Впоследствии я видел в «Нью-Йорк таймсе» эту корреспонденцию, она начиталась словами: «Я передаю эти строки через несколько часов после того, как лагерь американских военнопленных был освобожден частями Красной Армии. Советскому корреспонденту и кинооператору Роману Кармену, обнаружившему наш лагерь, я вручаю первые после моего освобождения слова, обращенные к американским читателям…»

* * *

«На Берлин!» — написано на башнях танков, на брезентах грузовиков, на стволах орудий. Короткие остановки усталых невыспавшихся танкистов. Я подошел в лесу к костру. Экипажи двух танков сгрудились около огня. Парни опускали в языки пламени обмерзшие, черные с красными ссадинами руки, поджаривали на палочках ломтики черного хлеба. Из люка вылез танкист.

— Ребята, — сказал он, сдвинув на затылок шлем с наушниками, — через двадцать минут важное сообщение. Наверное, нам салют будет за сегодняшний город. Леша, как этот город называется?..

Хотелось рассказать им, как прекрасна в морозной дымке наша Москва, озаренная розовыми сполохами громыхающих залпов, ярким сиянием ракет. С какой любовью и лаской устремлены миллионы советских сердец к этим замечательным людям в черных полушубках, молча прильнувшим к заиндевевшей броне, слушающим через наушники далекий салют Родины, их доблести посвященный.

Отгремели залпы в честь воинов 1-го Белорусского фронта. Поудобнее уселись солдаты на броне, покрепче надвинули на уши шапки, поправили на груди автоматы. И танки, заворочав гусеницами, тронулись по шоссе к переправам на Одере.

МОСКВА СОВИНФОРМБЮРО

ПЕРЕДАЮ ДЛЯ ЮНАЙТЕД ПРЕСС

ВОЙСКА МАРШАЛА ЖУКОВА ВЫХОДОМ К ОДЕРУ ЗАВЕРШИЛИ ПЕРВЫЙ ЭТАП ГРАНДИОЗНОГО НАСТУПЛЕНИЯ, НАПРАВЛЕННОГО СВОИМ ОСТРИЕМ В СЕРДЦЕ ГЕРМАНИИ.

ЕЩЕ ДЕСЯТЬ ДНЕЙ ТОМУ НАЗАД ТРУДНО БЫЛО НАЧЕРТИТЬ НА КАРТЕ ЛИНИЮ ФРОНТА. БЕЗОСТАНОВОЧНО ПРОРЫВАЮЩИЕСЯ ВПЕРЕД ТАНКОВЫЕ СОЕДИНЕНИЯ ЛОМАЛИ ОБОРОНУ НЕМЦЕВ, ПРИКРЫВАЮЩУЮ ПОДСТУПЫ К ОДЕРУ. ОБХОДИЛИ УЗЛЫ СОПРОТИВЛЕНИЯ, ПРЕДОСТАВЛЯЯ ИДУЩЕЙ ПОЗАДИ ПЕХОТЕ ИХ ЛИКВИДИРОВАТЬ. ВО МНОГИХ ЛЕСАХ, ДЕРЕВНЯХ И ДАЖЕ ГОРОДАХ ОСТАВАЛИСЬ ПОЗАДИ НАШИХ ТАНКОВ НЕМЕЦКИЕ ГРУППИРОВКИ, ОБРЕЧЕННЫЕ НА УНИЧТОЖЕНИЕ.

СЕЙЧАС ВСЯ ПРОЙДЕННАЯ НАМИ ОГРОМНАЯ ТЕРРИТОРИЯ МЕЖДУ ВИСЛОЙ И ОДЕРОМ ЗАПОЛНЕНА СОВЕТСКИМИ ВОЙСКАМИ, И НЕТ УЖЕ ТАКИХ ЛЕСОВ, ГДЕ ОПАСНО БЫЛО БЫ ПРОЕХАТЬ, НЕТ ТАКИХ ЧЕРДАКОВ, ГДЕ СИДЕЛ БЫ НАЦИСТ С АВТОМАТОМ. В ОСВОБОЖДЕННЫХ ГОРОДАХ ПОЛЬШИ НАЛАЖИВАЕТСЯ НОРМАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ. МИНОВАЛИ ГОРЯЧИЕ РАДОСТНЫЕ ДНИ ОСВОБОЖДЕНИЯ, И ПОЛЯКИ ВЗЯЛИСЬ ЗА РАБОТУ — ВОССТАНАВЛИВАЮТ РАЗРУШЕНИЯ, ОТКРЫВАЮТ ШКОЛЫ, МАГАЗИНЫ, ПУСКАЮТ В ХОД ПРОМЫШЛЕННЫЕ ПРЕДПРИЯТИЯ, ОРГАНИЗОВЫВАЮТ СВОЙ БЫТ.

ПРОДЕЛАВ ВЕСЬ ПУТЬ С НАСТУПАЮЩЕЙ АРМИЕЙ, Я ПОБЫВАЛ ЗА ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ВО МНОГИХ ЗАНЯТЫХ СОВЕТСКИМИ ВОЙСКАМИ ГОРОДАХ ГЕРМАНИИ, В ДЕСЯТКАХ ДЕРЕВЕНЬ, ПРОЕХАЛ СОТНИ КИЛОМЕТРОВ ПО МНОГИМ ДОРОГАМ.

В НЕСКОЛЬКИХ СЛОВАХ Я ХОЧУ РАССКАЗАТЬ О ГЕРМАНИИ.

ПРОРЫВ НАШИХ ТАНКОВ В ГЛУБЬ ГЕРМАНИИ БЫЛ СТРЕМИТЕЛЕН. МНОГИЕ НЕМЕЦКИЕ СЕМЬИ, ПОГРУЗИВ СВОЕ ИМУЩЕСТВО НА БОЛЬШИЕ ФУРГОНЫ, ПУСКАЛИСЬ В ПУТЬ ПО ДОРОГАМ, НО ТАНКИ ДВИГАЛИСЬ БЫСТРЕЕ. ТЫСЯЧИ ТАКИХ ПОВОЗОК Я ВИДЕЛ НА ДОРОГАХ, ОНИ ВОЗВРАЩАЛИСЬ ДОМОЙ. НЕ ЗНАЯ СНА И ОТДЫХА, МЫ ДВИГАЛИСЬ ВПЕРЕД, ОСТАНАВЛИВАЯСЬ ИЗРЕДКА В ДЕРЕВНЯХ, ПОКИНУТЫХ ИХ ОБИТАТЕЛЯМИ. МЫ ЗАХОДИЛИ В ДОМА, ГДЕ НЕ БЫЛО НИ ЖИВОЙ ДУШИ: ГОРЕЛИ ДРОВА В ПЕЧАХ, СТОЛ БЫЛ НАКРЫТ ДЛЯ ОБЕДА, КОТОРЫЙ ЕЩЕ ТЕПЛЫЙ СТОЯЛ НА ПЛИТЕ. БРОШЕННАЯ НА СТОЛЕ СЕГОДНЯШНЯЯ ГАЗЕТА. ВО МНОГИХ МАЛЕНЬКИХ ГОРОДКАХ ЕЩЕ В ТЕЧЕНИЕ СУТОК ПОСЛЕ НАШЕГО ПРИХОДА ГОРЕЛО ЭЛЕКТРИЧЕСТВО, ИДУЩЕЕ ПО ВЫСОКОВОЛЬТНЫМ ЛИНИЯМ ИЗ-ЗА ОДЕРА. ЖИТЕЛИ, ОСТАВШИЕСЯ В СВОИХ ДОМАХ, СНАЧАЛА ПРЯТАЛИСЬ, ПОТОМ ВЫХОДИЛИ ИЗ СВОИХ УБЕЖИЩ И, ИСПУГАННО ГЛЯДЯ НА ПРОХОДЯЩИХ СОЛДАТ, ПРИНИМАЛИСЬ ЗА СВОИ ОБЫЧНЫЕ ХОЗЯЙСКИЕ ДЕЛА.

ОРГАНЫ НАЦИСТСКОЙ ПАРТИИ В ГОРОДАХ И СЕЛАХ ПЕРЕД ПРИХОДОМ КРАСНОЙ АРМИИ ПРОВОДИЛИ УСИЛЕННУЮ РАБОТУ, ПРИЗЫВАЯ НАСЕЛЕНИЕ К ВСЕНАРОДНОЙ ВООРУЖЕННОЙ БОРЬБЕ. НАСЕЛЕНИЕ ПОЛУЧАЛО ОРУЖИЕ. НО МАССОВОГО ДВИЖЕНИЯ СОПРОТИВЛЕНИЯ ГИТЛЕРОВЦАМ ОРГАНИЗОВАТЬ НЕ УДАЛОСЬ. НЕМЕЦКИЕ БЮРГЕРЫ ПО ПРИХОДЕ КРАСНОЙ АРМИИ ВЫВЕШИВАЛИ НА СВОИХ ДОМАХ БЕЛЫЕ ФЛАГИ. МНОГИЕ НЕМЦЫ, С КОТОРЫМИ Я БЕСЕДОВАЛ, ГОВОРИЛИ: МЫ ОЖИДАЛИ, ЧТО ВАШИ СОЛДАТЫ НАС ВСЕХ РАССТРЕЛИВАТЬ БУДУТ, НЕ ЩАДЯ ЖЕНЩИН И ДЕТЕЙ…

— Я ЗНАЮ ОЧЕНЬ ХОРОШО, — ГОВОРИЛА МНЕ ОДНА НЕМКА В ГОРОДЕ ЗОЛЬДИН, — ЧТО ТВОРИЛИ НАШИ НЕМЕЦКИЕ СОЛДАТЫ В РОССИИ. МЫ БОЯЛИСЬ ПОГОЛОВНОГО ИСТРЕБЛЕНИЯ.

ЧУВСТВО СТРАХА У НЕМЦЕВ ПОСТЕПЕННО ИСЧЕЗАЕТ. ОНИ НИЗКО КЛАНЯЮТСЯ КАЖДОМУ СОЛДАТУ, СНИМАЮТ ШЛЯПЫ.

С КАМЕННЫМИ ЛИЦАМИ ПРОХОДЯТ СОВЕТСКИЕ СОЛДАТЫ ПО УЛИЦАМ НЕМЕЦКИХ ГОРОДОВ. НЕНАВИСТЬ К НЕМЕЦКИМ ФАШИСТАМ, ИСКАЛЕЧИВШИМ НАШУ СТРАНУ, ТЯЖЕЛЫМ ГРУЗОМ ЛЕЖИТ НА СОЛДАТСКИХ СЕРДЦАХ. НО Я УБЕДИЛСЯ ЗА ЭТИ ДНИ, ЧТО ВО ВСЕЙ КРАСНОЙ АРМИИ НЕ НАЙДЕТСЯ ТАКОГО БОЙЦА, КОТОРЫЙ БЫЛ БЫ СПОСОБЕН ПРИСТРЕЛИТЬ БЕЗОРУЖНУЮ ЖЕНЩИНУ, РЕБЕНКА ИЛИ СТАРИКА.

НАСЕЛЕНИЕ ГОРОДА ЛИППЕНЕ БЕЗО ВСЯКИХ ПРИКАЗОВ ВЫШЛО НА УЛИЦЫ С ЛОПАТАМИ, МЕТЛАМИ. ПОДМЕЛИ ГОРОД, УБРАЛИ СЛЕДЫ БОЕВ — ТРУПЫ ЛОШАДЕЙ, СГОРЕВШИЕ МАШИНЫ; ЖЕНЩИНЫ ВСТАЛИ В ОЧЕРЕДЬ ЗА ХЛЕБОМ У ПЕКАРЕН, ГОРОД ПРИОБРЕЛ МИРНЫЙ ВИД. НЕКОТОРЫЕ ГОРОДА ВРОДЕ КЕНИГСБЕРГА, В ИЗЛУЧИНЕ ОДЕРА НЕСКОРО ПРИОБРЕТУТ МИРНЫЙ ВИД. ОНИ ПРЕВРАЩЕНЫ В ГРУДУ РАЗВАЛИН. БОИ ШЛИ В НИХ ЗА КАЖДЫЙ КВАРТАЛ, КАЖДЫЙ ДОМ. Я БЫЛ В ШНАЙДЕМЮЛЕ В ТОТ ДЕНЬ, КОГДА ОН БЫЛ ОКОНЧАТЕЛЬНО ОЧИЩЕН ОТ НЕМЦЕВ. В ЭТОМ ГОРОДЕ УЦЕЛЕЛ СРЕДИ ТЛЕЮЩИХ РУИН ТОЛЬКО ПАМЯТНИК ВИЛЬГЕЛЬМУ ВЕЛИКОМУ.

НЕМЦЫ СЕЙЧАС КОНЦЕНТРИРУЮТ БОЛЬШИЕ СИЛЫ ПРОТИВ ВОЙСК МАРШАЛА ЖУКОВА. ОНИ ПЕРЕБРАСЫВАЮТ ОТБОРНЫЕ ВОЙСКА С ЗАПАДНОГО ФРОНТА, И, ПО-ВИДИМОМУ, ДЕЛАЕТСЯ ЭТО ДЛЯ НАНЕСЕНИЯ СИЛЬНОГО КОНТРУДАРА ПО НАШЕМУ ФРОНТУ, УГРОЖАЮЩЕМУ БЕРЛИНУ.

СЮДА ПЕРЕБРОШЕНЫ ЛУЧШИЕ ТАНКОВЫЕ ДИВИЗИИ 6-Й ТАНКОВОЙ АРМИИ ДИТРИХА. СЮДА НЕМЦЫ ТЯНУТ ВСЕ СВОИ ОПЕРАТИВНЫЕ И СТРАТЕГИЧЕСКИЕ РЕЗЕРВЫ. СЮДА БРОШЕНЫ ТАК НАЗЫВАЕМЫЕ «АЛАРМ-ЧАСТИ», СФОРМИРОВАННЫЕ ИЗ ЛЕТЧИКОВ, МОРЯКОВ, ГИТЛЕРОВСКОЙ МОЛОДЕЖИ, «ФОЛЬКСШТУРМА». БОИ С КАЖДЫМ ДНЕМ ПРИНИМАЮТ ВСЕ БОЛЕЕ ОЖЕСТОЧЕННЫЙ ХАРАКТЕР.

Я ВИДЕЛ ВОЗЗВАНИЕ ГУДЕРИАНА, АДРЕСОВАННОЕ СОЛДАТАМ ВОСТОЧНОГО ФРОНТА. ТАМ ЕСТЬ ТАКИЕ ФРАЗЫ:

«ВТОРУЮ НЕДЕЛЮ МЫ ВЕДЕМ ТЯЖЕЛУЮ БОРЬБУ С ПРОДВИГАЮЩИМСЯ ВПЕРЕД ПРОТИВНИКОМ.. СОВЕТЫ ДУМАЮТ, ЧТО МОЖНО ПОБЕДИТЬ ДЕРЗОСТЬЮ… НЕ ДАЙТЕ ОБМАНУТЬ СЕБЯ ПОТЕРЕЙ ТЕРРИТОРИИ!.. НАТИСК БОЛЬШЕВИКОВ НЕОБХОДИМО ОСТАНОВИТЬ! В РУКИ ВРАГА НЕ ПОПАЛИ ЦЕЛЫЕ НАШИ ДИВИЗИИ И КОРПУСА. НАШИ СОЕДИНЕНИЯ НА СРЕДНЕМ УЧАСТКЕ ВИСЛИНСКОГО ФРОНТА ДВИНУТСЯ НА ЗАПАД КАК «БЛУЖДАЮЩИЕ КОТЛЫ» К НОВЫМ ЗАРАНЕЕ ПОДГОТОВЛЕННЫМ РУБЕЖАМ… У КОМАНДОВАНИЯ ЕСТЬ СВОЙ ЯСНЫЙ ПЛАН… ВСЯ ГЕРМАНИЯ СМОТРИТ НА ВАС, СОЛДАТЫ!..»

НЕМЕЦКИЕ ГЕНЕРАЛЫ НЕ ОГРАНИЧИВАЮТСЯ ВОЗЗВАНИЯМИ К СОЛДАТАМ. НА МОСТУ ЧЕРЕЗ РЕКУ ОДЕР У ДЕРЕВНИ НИДЕЛЬКРЕНИГ НАШИ РАЗВЕДЧИКИ УВИДЕЛИ ШЕСТЬ ВИСЕЛИЦ. НА ВИСЕЛИЦАХ — НЕМЕЦКИЕ СОЛДАТЫ. НА ГРУДИ У ПОВЕШЕННЫХ ТАБЛИЧКИ: «ТАК БУДЕТ С КАЖДЫМ, КТО ОТСТУПИТ БЕЗ ПРИКАЗА».

ПЕРЕДАЮ ДЛЯ ЮНАЙТЕД ПРЕСС

СЕГОДНЯ В ПЯТЬ ЧАСОВ УТРА ВОЙСКА МАРШАЛА ЖУКОВА НАЧАЛИ НАСТУПЛЕНИЕ НА БЕРЛИНСКОМ НАПРАВЛЕНИИ.

ЭТОМУ НАСТУПЛЕНИЮ ПРЕДШЕСТВОВАЛА СЕРЬЕЗНАЯ ПОДГОТОВКА. ЗА ПОСЛЕДНИЕ ДНИ Я БЫЛ СВИДЕТЕЛЕМ, КАК БОЛЬШИЕ МАССЫ ВОИНСКОЙ ТЕХНИКИ ДВИГАЛИСЬ ПО ДОРОГАМ, ВЕДУЩИМ К БЕРЕГАМ ОДЕРА. В РАЙОНЕ ПРЕДПОЛАГАЕМОГО УДАРА БЫЛИ СОСРЕДОТОЧЕНЫ МНОГИЕ СОТНИ ТЯЖЕЛЫХ ТАНКОВ И ОГРОМНЕЙШЕЕ КОЛИЧЕСТВО АРТИЛЛЕРИИ.

ПЕРЕД ФРОНТОМ НАШИХ ВОЙСК НЕМЦЫ СОСРЕДОТОЧИЛИ МНОЖЕСТВО ОТБОРНЫХ СТРЕЛКОВЫХ И ТАНКОВЫХ ДИВИЗИЙ, ПРИКРЫВАЮЩИХ СТОЛИЦУ ФАШИСТСКОЙ ГЕРМАНИИ.

ЭТИ СТРОКИ Я ПИШУ НА ПЛАЦДАРМЕ ЗА ОДЕРОМ. ОРУДИЙНЫЙ ОГОНЬ НЕВИДАННОЙ СИЛЫ ОБРУШИЛСЯ СЕГОДНЯ НА РАССВЕТЕ НА ПЕРЕДНИЙ КРАЙ НЕМЦЕВ, СОТНИ САМОЛЕТОВ ЕЩЕ СО ВЧЕРАШНЕГО ВЕЧЕРА БЕСПРЕРЫВНО БОМБЯТ ЕГО.

СЕЙЧАС ДВА ЧАСА ДНЯ. БОЙ НА ПЕРЕДНЕМ КРАЕ РАЗГОРАЕТСЯ С ВОЗРАСТАЮЩИМ ОЖЕСТОЧЕНИЕМ. Я УЖЕ ВИДЕЛ ГРУППЫ НЕМЕЦКИХ ПЛЕННЫХ СОЛДАТ И ОФИЦЕРОВ, ОТПРАВЛЯЕМЫХ В ТЫЛ. Я БЕСЕДОВАЛ С НЕКОТОРЫМИ ИЗ НИХ. ВСЕ ОНИ ГОВОРЯТ О СВИРЕПЫХ ПРИКАЗАХ СВОИХ КОМАНДИРОВ СРАЖАТЬСЯ ДО ПОСЛЕДНЕЙ ВОЗМОЖНОСТИ, НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ ДОПУСТИТЬ ПРОРЫВА РУССКИХ К ОКРАИНАМ БЕРЛИНА. ОДНАКО УЖЕ НАЧИНАЮТ ПОСТУПАТЬ ДОНЕСЕНИЯ С ПЕРЕДНЕГО КРАЯ, ГОВОРЯЩИЕ О ТОМ, ЧТО ВО МНОГИХ МЕСТАХ НЕМЕЦКАЯ ОБОРОНА ТРЕЩИТ. СЕЙЧАС, К ДВУМ ЧАСАМ ДНЯ ЕЩЕ РАНО ГОВОРИТЬ О ТОМ, ЧТО НЕМЕЦКИЙ ФРОНТ ПРОРВАН, НО, БЫТЬ МОЖЕТ, НЕ ЧАСЫ, А МИНУТЫ ОТДЕЛЯЮТ НАС ОТ МОМЕНТА, КОГДА МАССЫ БРОНИРОВАННЫХ МАШИН БУДУТ БРОШЕНЫ В ПРОРЫВ.

ВСЕ БОЙЦЫ И ОФИЦЕРЫ, ИДУЩИЕ СЕГОДНЯ В ЭТОТ ПОСЛЕДНИЙ ТРУДНЫЙ БОЙ, ЗНАЮТ, ЧТО ВОЙСКА СОЮЗНИКОВ УЖЕ НАХОДЯТСЯ НА ПУТИ К БЕРЛИНУ, ЗАВЕРШАЯ СВОЙ БЕСКРОВНЫЙ МАРШ ПО ДОРОГАМ ГЕРМАНИИ. Я БЕСЕДОВАЛ С СОЛДАТОМ, НА ГРУДИ КОТОРОГО МЕДАЛЬ СТАЛИНГРАДА.

— НЕ ЗАВИДУЮ НАШИМ СОЮЗНИКАМ, — СКАЗАЛ ВАСИЛИЙ ПРОКУДИН, РЯДОВОЙ БОЕЦ, СКРОМНЫЙ ГЕРОИ, ПРОШЕДШИЙ ТЯЖЕЛЫЙ ЧЕТЫРЕХЛЕТНИЙ ПУТЬ ЭТОЙ САМОЙ СТРАШНОЙ ИЗ ВОЙН. — Я БЫ НЕ ХОТЕЛ ПРОМАРШИРОВАТЬ БЕЗ ВЫСТРЕЛА ПОСЛЕДНИЕ КИЛОМЕТРЫ К СТОЛИЦЕ ФАШИСТСКОЙ ГЕРМАНИИ. Я ХОЧУ ПРИЙТИ В БЕРЛИН ПОД ГРОХОТ НАШИХ ОРУДИЙ II ВОДРУЗИТЬ НА ПЕРВОЙ КРЫШЕ ВОТ ЭТОТ МОЙ ФЛАГ ПОБЕДЫ, — ОН ВЫНУЛ ИЗ КАРМАНА АККУРАТНО СЛОЖЕННЫЙ КРАСНЫЙ ФЛАГ.

СПЕЦИАЛЬНЫЙ ВОЕННЫЙ КОРРЕСПОНДЕНТ МАЙОР Р. КАРМЕН.

* * *

Пригород Берлина Линденберг. 21 апреля, 13 часов. Запись из дневника:

«Вчера, двадцатого, в семнадцать тридцать я был на восточной окраине Бернау — пригорода Берлина. За ночь Бернау был окончательно очищен от фашистов, и наши танки получили задачу наступать непосредственно на Берлин. Утром сегодня дождь, туман, авиация не работала. Танкисты генерала Кривошеина, воодушевленные близостью заветной цели, устремились вперед. Вместе с танковыми колоннами я продвигаюсь на «виллисе» в сторону северо-западных окраин Берлина. Утром сегодня маршал Жуков в радиограмме сказал, что он надеется, что славные танкисты ворвутся в кратчайший срок в Берлин и водрузят над столицей фашистской Германии знамя Победы. Мы едем по дороге, на которой горят немецкие танки и самоходные орудия, валяются сотни трупов немцев. На каждом шагу тяжелые баррикады, которые саперам, продвигающимся на танковой броне, приходилось под огнем врага взламывать. Все дороги и поля густо минированы.

Полчаса тому назад я был на батарее тяжелых стомиллиметровых орудий полковника Грекова. Они в двенадцать тридцать открыли огонь по центру Берлина из района Ейрхцоль. Огонь открыт по мостам через Шпрее и по территориям Штеттинского, Северного и Петтерского вокзалов.

В двенадцать тридцать мне сообщили, что передовой отряд танков бригады полковника Е. Вайнруба прорвался на северо-восточную окраину Берлина в районе Вейсензее».

ТЕЛЕГРАММА ШЕСТАЯ ДЛЯ ЮНАЙТЕД ПРЕСС

ЭТУ КОРРЕСПОНДЕНЦИЮ Я ПИШУ В ТАНКЕ Т-34, КОТОРЫЙ МНЕ ПРЕДОСТАВИЛО КОМАНДОВАНИЕ, ЧТОБЫ ДАТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ ПОБЫВАТЬ В ЗАНЯТОМ НАШИМИ ВОЙСКАМИ РАЙОНЕ БЕРЛИНА И СНЯТЬ КАДРЫ БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ. ЧЕРЕЗ ПРИГОРОДЫ БЛАНКЕНБУРГ И МАЛЬХОВ Я ВЫЕХАЛ В РАЙОН ВЕЙСЕНЗЕЕ НА БЕРЛИНСКИЕ УЛИЦЫ, ОЧИЩЕННЫЕ ОТ ПРОТИВНИКА. ПО УЛИЦАМ РОЛЬКЕНШТРАССЕ, МЕЛЬХОВЕРШТРАССЕ, КЮСЛЕРШТРАССЕ И БЕРЛИНЕРАЛЛЕЕ БЕСПРЕРЫВНО БЬЮТ ТЯЖЕЛАЯ АРТИЛЛЕРИЯ И МИНОМЕТЫ ПРОТИВНИКА. БОЛЬШИНСТВО НАСЕЛЕНИЯ ПОКИНУЛО ЭТУ ЧАСТЬ ГОРОДА, ОДНАКО МНОГО НЕМЦЕВ ОСТАЛОСЬ В СВОИХ ДОМАХ, НЕСМОТРЯ НА АРТИЛЛЕРИЙСКИЙ ОГОНЬ. НАВСТРЕЧУ НАМ БРЕДУТ ГРУППЫ ПЛЕННЫХ ФОЛЬКСШТУРМОВЦЕВ, НИКЕМ НЕ КОНВОИРУЕМЫХ.

ЧЕМ ДАЛЬШЕ К ЦЕНТРУ ГОРОДА, ТЕМ ОЖЕСТОЧЕННЕЕ СТАНОВИТСЯ БОЙ. НАШИ ШТУРМОВЫЕ ОТРЯДЫ, СФОРМИРОВАННЫЕ ИЗ ТАНКОВ, САПЕРОВ, АВТОМАТЧИКОВ, ПРОТИВОТАНКОВЫХ ПУШЕК И ТЯЖЕЛЫХ САМОХОДОК, ИДУЩИЕ ПАРАЛЛЕЛЬНЫМИ УЛИЦАМИ К ЦЕНТРУ ГОРОДА, ШТУРМУЮТ КАЖДЫЙ ДОМ, ПОДВАЛ, ЧЕРДАК, ПРЕВРАЩЕННЫЕ НЕМЦАМИ В КРЕПОСТИ ОБОРОНЫ. БАРРИКАДЫ СООРУЖЕНЫ НА МНОГИХ ПЕРЕКРЕСТКАХ ИЗ БРЕВЕН, ИЗ РАЗВАЛИН ДОМОВ. СИЛЬНАЯ КАНОНАДА ДОНОСИТСЯ С ВОСТОЧНЫХ И ЮЖНЫХ ОКРАИН. БЕРЛИН ОКРУЖЕН С ТРЕХ СТОРОН, И ЭТО КОЛЬЦО НЕУМОЛИМО СЖИМАЕТСЯ С КАЖДЫМ ЧАСОМ.

ТОЛЬКО ЧТО Я ПОЗНАКОМИЛСЯ С ТРЕМЯ МОЛОДЫМИ ТАНКИСТАМИ. СООБЩАЮ ИХ ФАМИЛИИ: ГВАРДИИ МЛАДШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ КИРИЛЛОВ, ГВАРДИИ СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ ЛЕОНОВ И ГВАРДИИ КАПИТАН ЮРКЕВИЧ. КОМАНДИР БРИГАДЫ — ПОЛКОВНИК ВАЙНРУБ ПОСЛАЛ ИХ В БОЕВУЮ РАЗВЕДКУ, И ОНИ ПЕРВЫМИ ВОРВАЛИСЬ НА СВОИХ ТАНКАХ В БЕРЛИН.

МОЛНИЯ. МОСКВА, РЕДАКЦИЯ ГАЗЕТЫ «ИЗВЕСТИЯ». БАКАНОВУ

СНОВА ШОССЕ. НО ВОТ ПОКАЗАЛИСЬ ФАБРИЧНЫЕ ТРУБЫ, ДОМА. МЫ ВЫСКАКИВАЕМ ИЗ «ВИЛЛИСА». ПЕРЕД НАМИ, СПРАВА ОТ ДОРОГИ, ЖЕЛТЫЙ, ПРОБИТЫЙ ПУЛЯМИ ЩИТ… ЧЕТЫРЕ ГОДА ИДЯ ПО ДОРОГАМ ВОЙНЫ, ВЕРИЛИ МЫ, ЧТО УВИДИМ ЭТОТ ЩИТ С НАДПИСЬЮ «БЕРЛИН». ДЕНЬ ВЕЛИКОЙ ГОРДОСТИ НАШЕЙ НАСТУПИЛ. И ДОЛГО ХОТЕЛОСЬ ПРОСТОЯТЬ ЗДЕСЬ, У ВОРОТ БЕРЛИНА, ГЛЯДЯ НА ЭТИ ЧЕРНЫЕ БУКВЫ ОБЫКНОВЕННОГО ДОРОЖНОГО ЗНАКА…

ЧЕРНЫЙ ДЫМ СТЕЛЕТСЯ НАД ОКРАИНАМИ БЕРЛИНА. ГРЕМЯТ ЗАЛПЫ ОРУДИЙ, ВПЕРЕДИ СТУЧАТ ПУЛЕМЕТНЫЕ ОЧЕРЕДИ. МЫ ВЪЕЗЖАЕМ НА ШИРОКУЮ УЛИЦУ БЕРЛИНЕРАЛЛЕЕ. ОНА ПУСТЫННА. ВДОЛЬ ФАСАДОВ ИДЕТ ПЕХОТА. ЕЖЕМИНУТНО ТО ТУТ, ТО ТАМ ГРОХАЮТ РАЗРЫВЫ НЕМЕЦКИХ СНАРЯДОВ. НО ПУСТОТА ЭТОЙ УЛИЦЫ ТОЛЬКО КАЖУЩАЯСЯ. ЗАХОДИМ ВО ДВОР. НАС МГНОВЕННО ОБСТУПАЕТ БОЛЬШАЯ ГРУППА НЕМЦЕВ, НЕМОК. ОНИ ПРИГЛАШАЮТ ЗАЙТИ В КВАРТИРУ ПОЕСТЬ. ЖЕНЩИНА ПРЕДЛАГАЕТ НАМ БУТЫЛКУ С МОЛОКОМ. И ВСЕ НАПЕРЕБОЙ ГОВОРЯТ, ЧТО РАДЫ ПРИХОДУ КРАСНОЙ АРМИИ, ЧТО ЖДАЛИ НАС С НЕТЕРПЕНИЕМ КАК ИЗБАВИТЕЛЕЙ ОТ ГОЛОДА И ЛИШЕНИЙ, ОТ ТЕРРОРА ГЕСТАПО, ОТ БЕСКОНЕЧНЫХ БОМБЕЖЕК. ОНИ ПРИГЛАШАЮТ НАС В БОМБОУБЕЖИЩЕ.

МЫ СПУСКАЕМСЯ, И ПЕРЕД НАМИ РАСКРЫВАЕТСЯ ВО ВСЕЙ СВОЕЙ ТРАГИЧНОСТИ БЫТ ЖИТЕЛЕЙ БЕРЛИНА. ТЕСНЫЙ БЕТОННЫЙ ПОДВАЛ ЗАБИТ МАТРАЦАМИ. ПРИ ТУСКЛОМ СВЕТЕ СВЕЧИ ВОСКОВЫМИ КАЖУТСЯ ХУДЫЕ, ИЗМОЖДЕННЫЕ ЛИЦА ДЕТЕЙ. И ВЗРОСЛЫЕ ВЫГЛЯДЯТ МЕРТВЕЦАМИ В ЭТОМ ПОДВАЛЕ. В СВОЕ ВРЕМЯ ОНИ ВЕРИЛИ ВСЕМ ОБЕЩАНИЯМ ФЮРЕРА, СМОТРЕЛИ В КИНОХРОНИКЕ НА ВИНОГРАДНИКИ КРЫМА, ПОЛЯ КУБАНИ, САДЫ УКРАИНЫ. МОЛЧА ПРИНОСИЛИ В ЖЕРТВУ ПРИЗРАЧНОМУ БУДУЩЕМУ СВОИХ СЫНОВЕЙ, МУЖЕЙ, БЕЗВОЗВРАТНО УХОДИВШИХ НА ВОСТОК. ИХ ПОСТЕПЕННО ОТРЕЗВЛЯЛИ МОГУЧИЕ УДАРЫ КРАСНОЙ АРМИИ. ИМ ПЕРЕСТАЛИ ДАВАТЬ ХЛЕБ. ОНИ СТАЛИ ЖДАТЬ КОНЦА. И НЕСМОТРЯ НА ДОЛГОЕ ПРИСТАЛЬНОЕ ОЖИДАНИЕ, НАШИ ТАНКИ НА УЛИЦАХ БЕРЛИНА БЫЛИ ДЛЯ НИХ НЕОЖИДАННОСТЬЮ.

ТУТ ЖЕ В ПОДВАЛЕ МНЕ БЫЛ ПОКАЗАН ВЧЕРАШНИЙ ВЕЧЕРНИЙ НОМЕР «АНГРИФФ». ВО ВСЕЙ ГАЗЕТЕ НИ СЛОВА О ТОМ, ЧТО СОВЕТСКИЕ ВОЙСКА ПОДХОДЯТ К БЕРЛИНУ. ПЕРЕДОВАЯ ДОКТОРА ЛЕЯ, ПРИЗЫВАЮЩЕГО ВСЕХ НЕМЦЕВ К ОБОРОНЕ ГОСУДАРСТВА, К ЗАЩИТЕ БЕРЛИНА. ОТ КОГО ЗАЩИЩАТЬ БЕРЛИН И КАК СКОРО ЭТО ПОНАДОБИТСЯ, ДОКТОР НЕ ОБМОЛВИЛСЯ НИ СЛОВОМ. НО КОГДА БЕРЛИНЦЫ ЧИТАЛИ ЭТОТ ЛИСТОК, СОВЕТСКИЕ ОРУДИЯ УЖЕ БИЛИ ПО РЕЙХСТАГУ, А ТАНКИ НАШИ БЫЛИ В ПРИГОРОДЕ ВЕЙСЕНЗЕЕ.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

23.4.45.

МОСКВА, РЕДАКЦИЯ ГАЗЕТЫ «ИЗВЕСТИЯ». БАКАНОВУ. ПРОДОЛЖЕНИЕ

НОЧЬ Я ПРОВЕЛ НА УЛИЦЕ РЕННБАНШТРАССЕ, ГДЕ В ПОДВАЛЕ ОДНОГО ИЗ ДОМОВ РАЗМЕСТИЛСЯ ШТАБ ТАНКОВОГО СОЕДИНЕНИЯ ГЕНЕРАЛА КРИВОШЕИНА. НИКТО В ЭТУ НОЧЬ НЕ СПАЛ. ОЧЕВИДНО, ОТ ОДНОЙ МЫСЛИ, ЧТО ЭТО ПЕРВАЯ НАША НОЧЬ, ПРОВЕДЕННАЯ В БЕРЛИНЕ…

СИЛА НАШЕГО НАТИСКА В ЭТИХ УЛИЧНЫХ БОЯХ ОГРОМНА. ОНА ВОЗРАСТАЕТ С КАЖДЫМ ЧАСОМ. ВОТ СООБЩАЮТ:

— ТЯЖЕЛАЯ БАРРИКАДА НА РЕЛЬКЕШТРАССЕ ВЗЯТА. ДВИГАЕМСЯ ДАЛЬШЕ…

— ДОМ НА ПЕРЕКРЕСТКЕ ГЕТЕШТРАССЕ И ЛАНГХАНЕШТРАССЕ В НАШИХ РУКАХ, И СОКОЛОВ ПЕРЕНОСИТ ТУДА СВОЙ НП…

— ДАЙТЕ АРТОГОНЬ ПО СКВЕРУ ОСТЗЕЕПЛАЦ, ТАМ ПЕХОТА С ДВУМЯ САМОХОДКАМИ МЕШАЕТ НАШЕМУ ПРОДВИЖЕНИЮ….

Я ПОДНЯЛСЯ НА КРЫШУ ДОМА, ЧТОБЫ ВЗГЛЯНУТЬ ОТТУДА НА БЕРЛИН. В ЛЕГКОЙ МОЛОЧНОЙ ДЫМКЕ, ОЗАРЕННОЙ ЛУННЫМ СВЕТОМ, СМУТНО ВЫРИСОВЫВАЕТСЯ ДАЛЕКАЯ ПЕРСПЕКТИВА ОГРОМНОГО ГОРОДА. ЯРКИМИ ЗАРНИЦАМИ ВСПЫХИВАЮТ В НЕБЕ ОТБЛЕСКИ ОРУДИЙНЫХ ЗАЛПОВ. НЕСКОЛЬКО ОЧАГОВ ПОЖАРОВ РОЗОВЫМ ЗАРЕВОМ ПОЛЫХАЮТ В НОЧИ, КОТОРАЯ ВОЙДЕТ НЕИЗГЛАДИМОЙ СТРАНИЦЕЙ В ИСТОРИЮ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА.

23.4.45.

В ту ночь генерал-лейтенант танковых войск Семен Кривошеин, оторвавшись от карты города, раздумчиво сказал мне:

— Пройдемся. Выйдем на воздух.

Мы выбрались из подвала и медленно пошли по улице. На углу он осветил фонарем табличку «Берлинераллее». Гвардейский танковый корпус, которым командовал генерал Кривошеин, первым ворвался в Берлин. Генерал немногословен. Прочитав название улицы, он спросил только:

— Помнишь Мадрид?

— Помню, — ответил я.

В одну из ноябрьских ночей 1936 года в осажденном Мадриде, когда фашисты подошли к самым его стенам и жестокие бои шли в Каса дель Кампо и в Карабанчело, я вышел из здания военного министерства на улице Гранвиа. В ночном небе гудели немецкие «юнкерсы», где-то в соседнем квартале рвались бомбы, город был погружен в темноту.

В ворота въехала машина. Из нее вышел военный. Мигнув фонариком, я узнал его. Это был Семен Кривошеин — полковник, танкист. В Испании его звали колонел Нелле. Кривошеин со своими танками дрался в Каса дель Кампо. Советские танкисты стояли насмерть у ворот революционного Мадрида.

Как радостно было в ту тревожную ночь встретить близкого человека!..

— Как дела? — спросил я.

— Держимся, — ответил Семен.

Ты не был одинок тогда, истекавший кровью Мадрид. Многие отвернулись от тебя в те страшные дни. Джентльмены из Лондона хотели задушить Испанию кольцом блокады. Но советские люди были с тобой, Испания! В Каса дель Кампо они начали штурм Берлина.

…Молча шли мы вдоль Берлинераллее, медленно обходя трупы немецких солдат, обломки повозок, штабели снарядов в соломенных корзинках…

Я взглянул на генерала. А ведь он нисколько не изменился с тех пор! Только виски заиндевели. Восемь с половиной лет… Июнь сорок первого года, потом Воронеж, Волга, Дон. Днепр, Висла, Одер и… Берлин.

Вот мы и пришли в Берлин, завершая долгий путь сражений, начатый у стен Мадрида…

ПЕРЕДАЮ ВОСЬМУЮ ТЕЛЕГРАММУ ДЛЯ ЮНАЙТЕД ПРЕСС

СЕЙЧАС УЖЕ МОЖНО КОНСТАТИРОВАТЬ, ЧТО ЧАСТИ КРАСНОЙ АРМИИ ЗАВЕРШИЛИ ОПЕРАТИВНОЕ ОКРУЖЕНИЕ БЕРЛИНА. БЕРЛИНСКИЙ ГАРНИЗОН ОТРЕЗАН ОТ ГЛАВНЫХ ГРУПП ГЕРМАНСКИХ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ В РАЙОНЕ МЮНХЕНА И МЕЖДУ ШТЕТТИНОМ И ГАМБУРГОМ. НАШИ ТАНКИ УСТРЕМИЛИСЬ НА ЗАПАД И, ЛОМАЯ СОПРОТИВЛЕНИЕ ФАШИСТОВ, ПРОРВАЛИСЬ К ГОРОДУ НАУЭН, КОТОРЫЙ ЗАНЯЛИ СЕГОДНЯ НА РАССВЕТЕ. ТАНКИСТЫ, НАСТУПАЮЩИЕ В ЭТОМ НАПРАВЛЕНИИ, С ЧАСА НА ЧАС ОЖИДАЮТ ВОЗМОЖНОЙ ВСТРЕЧИ С СОЮЗНЫМИ ВОЙСКАМИ. ВСЕ СОВЕТСКИЕ ТАНКИ, ПРОДВИГАЮЩИЕСЯ НАВСТРЕЧУ СОЮЗНИКАМ, ИМЕЮТ НА БАШНЯХ СООТВЕТСТВУЮЩИЕ ОПОЗНАВАТЕЛЬНЫЕ ЗНАКИ, ИЗВЕСТНЫЕ СОЮЗНИКАМ. ПО ИМЕЮЩИМСЯ СВЕДЕНИЯМ, СОЮЗНЫЕ ВОЙСКА НАХОДЯТСЯ ПРИМЕРНО В 25–30 КИЛОМЕТРАХ ЗАПАДНЕЕ НАУЭНА.

ПРОДВИЖЕНИЕ НАШИХ ВОЙСК ПО УЛИЦАМ БЕРЛИНА СВЯЗАНО С БОЛЬШИМИ ТРУДНОСТЯМИ… ЧЕМ БЛИЖЕ К ЦЕНТРУ БЕРЛИНА, ТЕМ ОЖЕСТОЧЕННЕЕ СТАНОВИТСЯ СОПРОТИВЛЕНИЕ ВРАГА. ОБОРОНОЙ БЕРЛИНА, ПО ИМЕЮЩИМСЯ СВЕДЕНИЯМ, РУКОВОДИТ ЛИЧНО ГИТЛЕР. ОСОБЫЕ ПОЛНОМОЧИЯ ИМЕЮТ ПРИ ГИТЛЕРЕ ГИММЛЕР И ГЕББЕЛЬС. РЕЗИДЕНЦИЕЙ ГИТЛЕРА СЧИТАЮТ ЗАМОК В ТИРГАРТЕНЕ. В ГЛУБОКИХ ПОДВАЛАХ ЭТОГО ЗАМКА, ПО-ВИДИМОМУ, НАХОДИТСЯ ШТАБ ГИТЛЕРА.

…НА ВСЕХ СТЕНАХ ДОМОВ, НА ВСЕХ ЗАБОРАХ ЖИРНОЙ КРАСКОЙ НАПИСАНЫ ЛОЗУНГИ ГЕББЕЛЬСА, ПРИЗЫВАЮЩИЕ К ОБОРОНЕ БЕРЛИНА: «ОСТАНОВИМ КРАСНЫЕ ОРДЫ», «НЕ ПУСТИМ БОЛЬШЕВИКОВ В БЕРЛИН», «БЕРЛИН ОСТАНЕТСЯ НЕМЕЦКИМ». ЭТИ ЛОЗУНГИ ВЫЗЫВАЮТ УЛЫБКУ НАШИХ СОЛДАТ, ПРОХОДЯЩИХ ПО УЛИЦАМ БЕРЛИНА.

Впоследствии мы узнали, что резиденцией Гитлера был не замок в Тиргартене, а подземный бункер Рейхсканцелярии. Узнали мы и о Гиммлере — его не было в Берлине в эти последние дни, он вскоре был схвачен в британской зоне и при аресте отравился цианистым калием.

МОЛНИЯ. МОСКВА, ЛЕОНТЬЕВСКИЙ ПЕРЕУЛОК, 10. СОВИНФОРМБЮРО. ЛОЗОВСКОМУ, БАЛАШОВУ. ПЕРЕДАЮ ДЛЯ ЮНАЙТЕД ПРЕСС

ОДНИМ ИЗ САМЫХ ТЯЖЕЛЫХ ЭТАПОВ БОРЬБЫ ЗА БЕРЛИН БЫЛИ БОИ ПО ФОРСИРОВАНИЮ КАНАЛА БЕРЛИНШПАНДАУЭРШИФФАРТС. ВЧЕРА ОН БЫЛ ФОРСИРОВАН, И СЕГОДНЯ ТАНКИ ГЕНЕРАЛА БОГДАНОВА ПОДОШЛИ К РЕКЕ ШПРЕЕ. МЕЖДУ КАНАЛОМ И ШПРЕЕ РАСПОЛОЖЕНЫ РАСКИНУВШИЕСЯ НА БОЛЬШОЙ ПЛОЩАДИ ПРЕДПРИЯТИЯ «СИМЕНСВЕРКЕ» — ПЯТЬДЕСЯТ ПРОЦЕНТОВ ВСЕЙ ЭЛЕКТРОПРОМЫШЛЕННОСТИ ГЕРМАНИИ. СЕГОДНЯ Я ИХ ОСМАТРИВАЛ. ЭТУ КОРРЕСПОНДЕНЦИЮ Я ПИШУ В ОДНОМ ИЗ ДОМОВ РАБОЧЕГО ПОСЕЛКА СИМЕНСШТАДТ. МЕНЯ ЗАИНТЕРЕСОВАЛ ТЕЛЕФОН, СТОЯЩИЙ НА СТОЛЕ В ОДНОЙ ИЗ КВАРТИР ЭТОГО ПОСЕЛКА. ВЕДЬ ОТСЮДА ПРЯМАЯ СВЯЗЬ С ЦЕНТРОМ БЕРЛИНА. У МЕНЯ ВОЗНИКЛА МЫСЛЬ, КОТОРОЙ Я ПОДЕЛИЛСЯ С МОИМИ ТОВАРИЩАМИ — ОФИЦЕРАМИ-ТАНКИСТАМИ.

— ДАВАЙТЕ, — СКАЗАЛ Я ИМ, — ПОПРОБУЕМ ВЫЗВАТЬ ПО ТЕЛЕФОНУ ГЕББЕЛЬСА.

ПРЕДЛОЖЕНИЕ БЫЛО ВСТРЕЧЕНО ВЕСЕЛЫМ ОДОБРЕНИЕМ, И ЗА ВЫПОЛНЕНИЕ ЭТОГО ПЛАНА ВЗЯЛСЯ МОЛОДОЙ НАШ ПЕРЕВОДЧИК, ПРЕКРАСНО ВЛАДЕЮЩИЙ НЕМЕЦКИМ ЯЗЫКОМ, ВИКТОР БОЕВ. НО КАК ДОБИТЬСЯ ПО ТЕЛЕФОНУ ГЕББЕЛЬСА? МЫ НАБРАЛИ НОМЕР БЕРЛИНСКОГО «ШНЕЛЛЕРБЮРО». ОТВЕТИВШЕЙ СОТРУДНИЦЕ СКАЗАНО БЫЛО, ЧТО ПО ВЕСЬМА СРОЧНОМУ И ВЕСЬМА ВАЖНОМУ ДЕЛУ НЕОБХОДИМО СОЕДИНИТЬСЯ С ДОКТОРОМ ГЕББЕЛЬСОМ.

— КТО ПРОСИТ? — СПРОСИЛА ОНА.

— ЖИТЕЛЬ БЕРЛИНА.

— ПОДОЖДИТЕ У ТЕЛЕФОНА, — СКАЗАЛА ОНА, — Я ЗАПИШУ.

МИНУТ ПЯТНАДЦАТЬ МЫ ОЖИДАЛИ, ВСЛЕД ЗА ТЕМ СНОВА ГОЛОС СОТРУДНИЦЫ СООБЩИЛ НАМ, ЧТО СЕЙЧАС НАС СОЕДИНЯТ С КАБИНЕТОМ РЕЙХСМИНИСТРА ПРОПАГАНДЫ ДОКТОРА ГЕББЕЛЬСА. ОТВЕТИВШИЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС СНОВА СПРОСИЛ, КТО СПРАШИВАЕТ ГЕББЕЛЬСА. НА ЭТОТ РАЗ ВИКТОР БОЕВ СКАЗАЛ:

— ЕГО СПРАШИВАЕТ РУССКИЙ ОФИЦЕР, А КТО У ТЕЛЕФОНА?

— СОЕДИНЯЮ ВАС С ДОКТОРОМ ГЕББЕЛЬСОМ, — ОТВЕТИЛ ПОСЛЕ ПАУЗЫ ГОЛОС.

ЩЕЛКНУЛ ТЕЛЕФОН, И НОВЫЙ, МУЖСКОЙ ГОЛОС ПРОИЗНЕС:

— АЛЛО.

ДАЛЬНЕЙШИЙ РАЗГОВОР ПЕРЕДАЮ СТЕНОГРАФИЧЕСКИ.

ПЕРЕВОДЧИК ВИКТОР БОЕВ. КТО У ТЕЛЕФОНА?

ОТВЕТ. ИМПЕРСКИЙ МИНИСТР ПРОПАГАНДЫ ДОКТОР ГЕББЕЛЬС.

БОЕВ. С ВАМИ ГОВОРИТ РУССКИЙ ОФИЦЕР. Я ХОТЕЛ БЫ ЗАДАТЬ ВАМ ПАРУ ВОПРОСОВ.

ГЕББЕЛЬС. ПОЖАЛУЙСТА.

БОЕВ. КАК ДОЛГО ВЫ МОЖЕТЕ И НАМЕРЕНЫ ДРАТЬСЯ ЗА БЕРЛИН?

ГЕББЕЛЬС. НЕСКОЛЬКО… (НЕРАЗБОРЧИВО).

БОЕВ. ЧТО, НЕСКОЛЬКО НЕДЕЛЬ?!

ГЕББЕЛЬС. О НЕТ, МЕСЯЦЕВ!

БОЕВ. ЕЩЕ ОДИН ВОПРОС — КОГДА И В КАКОМ НАПРАВЛЕНИИ ВЫ ДУМАЕТЕ БЕЖАТЬ ИЗ БЕРЛИНА?

ГЕББЕЛЬС. ЭТОТ ВОПРОС Я СЧИТАЮ ДЕРЗКИМ И НЕУМЕСТНЫМ.

БОЕВ. ИМЕЙТЕ В ВИДУ, ГОСПОДИН ГЕББЕЛЬС, ЧТО ВАС НАЙДЕМ ВСЮДУ, КУДА БЫ ВЫ НИ УБЕЖАЛИ, А ВИСЕЛИЦА ДЛЯ ВАС УЖЕ ПРИГОТОВЛЕНА.

В ОТВЕТ В ТЕЛЕФОНЕ РАЗДАЛОСЬ НЕОПРЕДЕЛЕННОЕ МЫЧАНИЕ.

БОЕВ. У ВАС ЕСТЬ КО МНЕ ВОПРОСЫ?

— НЕТ, — ОТВЕТИЛ ДОКТОР ГЕББЕЛЬС СЕРДИТЫМ ГОЛОСОМ И ПОЛОЖИЛ ТРУБКУ.

СЛУХ ОБ ЭТОМ ВЕСЕЛОМ РАЗГОВОРЕ БЫСТРО РАЗНЕССЯ СРЕДИ ТАНКИСТОВ. БОЕВУ ПРИШЛОСЬ ДЕСЯТКИ РАЗ ПОВТОРЯТЬ СВОЙ РАССКАЗ О ТОМ, КАК ОН ПО ДУШАМ ПОБЕСЕДОВАЛ С КОМИССАРОМ ОБОРОНЫ БЕРЛИНА.

— НУ, А МЫ УЖЕ ПОСТАРАЕМСЯ, КАК МОЖНО СКОРЕЕ ПОГОВОРИТЬ С ГЕББЕЛЬСОМ НЕ ПО ТЕЛЕФОНУ, А ЛИЧНО, — СКАЗАЛ ОДИН ИЗ ТАНКИСТОВ, УСАЖИВАЯСЬ В ТАНК.

Сейчас, по прошествии многих лет, вспоминаю, как возникла идея разговора с Геббельсом. Как-то стихийно, в результате логической цепочки мыслей: вот стоит на полу молчаливый телефон. Действует ли он? Поднимаю трубку, слышу сигнал зуммера. Ага, значит отсюда можно соединиться с любым абонентом Берлина?! Стоит только захотеть… Бросаю взгляд в окно, вижу забитый нашими танками широкий двор.

Любой, значит, кто захочет, может поднять телефонную трубку и сообщить в штаб обороны Берлина о скоплении танков и войск в районе, где мы находимся. Этой мыслью я поделился с моими товарищами офицерами-танкистами. Война-то не окончена, как же можно мириться с тем, что в руках врага, хотя и уже почти добитого, такая возможность связи.

С кем же соединиться? Уже впоследствии я сообразил, что в моей памяти в те минуты возник облик Михаила Кольцова. Он непременно позвонил бы. Кому? Ну, конечно же, самому доктору Геббельсу, только ему!.. Попробуем…

Так родилась идея.

Чем ближе мы, переступая по этапам справочных бюро, секретарских телефонов, подбирались к цели, чем реальнее становилась возможность действительно услышать голос Геббельса, тем становилось страшнее: а вдруг и правда дозвонимся? А что, если доктор Геббельс возьмет да брякнет на весь мир, что большевики, дескать, пытаются вступить в переговоры… От этого предположения выступил холодный пот. За такое дело можно головы не сносить… Решение созрело молниеносно: нужно попросту облаять доктора. Облаять его в духе письма запорожцев турецкому султану!..

…Когда Боев повесил трубку, в комнате стояла зловещая тишина. К тому времени все присутствующие уже поняли всю меру риска. Каждый чувствовал себя соучастником, каждый прикидывал возможные последствия…

В комнату быстрым шагом вошел высокого роста офицер в почерневшем, видавшем виды полушубки с мятыми погонами старшего лейтенанта. Это был литературный сотрудник газеты нашего гвардейского танкового корпуса «В бой за Родину» Владимир Баскаков, прошедший с корпусом долгий боевой путь с конца 1942 года, с Калининского фронта. Мы рассказали ему о телефонном разговоре, поделились своими тревогами.

— А что, собственно, страшного в вашем разговоре, — весело сказал Баскаков, — прекрасный разговор, только советую: немедленно на свежую память составьте акт, запишите каждое слово. На всякий случай.

— Ну, и всыпят нам за это дело, братцы, ох, и влетит же нам, — растерянно проговорил фоторепортер Виктор Темин.

Мы тут же отстучали на машинке в нескольких экземплярах официальный акт, в котором стенографически, как и в моей телеграмме, посланной в Москву, воспроизвели телефонный разговор. В это время во двор въехал броневик с офицером связи из штаба армии.

— Кто тут разговаривал с Геббельсом? — сухо спросил молодой капитан, войдя в комнату.

Мы ему тут же вручили наш акт. Он бережно вложил его в полевую сумку и, обведя всех нас взглядом, не предвещающим ничего хорошего, молча удалился.

Откуда они узнали? И так быстро!.. Да, кажется, Темин прав, дорого нам обойдется разговорчик с руководителем обороны Берлина. Мы разошлись, стараясь не смотреть друг другу в глаза.

В общем, дело тем и кончилось. Никто не пострадал от этой озорной затеи. Но легенда о телефонном звонке доктору Геббельсу облетела тогда всю армию. Мне впоследствии говорили, будто Жуков, получив донесение, весело смеялся.

Геббельс через сорок восемь часов после этого телефонного разговора пустил себе пулю в лоб. Корреспонденцию эту Совинформбюро в Юнайтед Пресс не отправило. Вероятно, товарищи сочли всю эту историю неправдоподобной. Или решили, что она не соответствует серьезному духу времени.

МОЛНИЯ. МОСКВА, ЛЕОНТЬЕВСКИЙ ПЕРЕУЛОК, 10, СОВИНФОРМБЮРО, ЛОЗОВСКОМУ, БАЛАШОВУ. ПЕРЕДАЮ ДЛЯ ЮНАЙТЕД ПРЕСС

ЕЩЕ НОЧЬЮ СЕГОДНЯ ГРЕМЕЛА В ГОРОДЕ КАНОНАДА. В ОЖЕСТОЧЕННЫЕ АТАКИ ХОДИЛИ ГВАРДЕЙЦЫ, ТАНКИСТЫ И ПЕХОТИНЦЫ, ШТУРМУЯ ДОМ ЗА ДОМОМ, КВАРТАЛ ЗА КВАРТАЛОМ. И ВОТ ВСЕ КОНЧЕНО. НЕПРАВДОПОДОБНОЙ КАЖЕТСЯ ТИШИНА, НАСТУПИВШАЯ ВНЕЗАПНО В БЕРЛИНЕ, И ТРУДНО ПОВЕРИТЬ, ЧТО СВОБОДНО ЕДЕШЬ НА МАШИНЕ ПО УЛИЦАМ, ГДЕ ВЧЕРА ШЛИ ГОРЯЧИЕ БОИ, ГДЕ ЛИЛАСЬ КРОВЬ. РУШИЛИСЬ СТЕНЫ ДОМОВ И ГОРЕЛИ ТАНКИ. В ПОСЛЕДНИЕ ЧАСЫ БОЕВ КАЖДЫЙ БОЕЦ И КАЖДЫЙ ОФИЦЕР ЗНАЛИ, ЧТО С МИНУТЫ НА МИНУТУ ГИТЛЕРОВЦЫ НЕИЗБЕЖНО ДОЛЖНЫ КАПИТУЛИРОВАТЬ. НО НАТИСК НЕ ОСЛАБЕВАЛ, И ЛЮДИ ШЛИ В БОЙ, ЗНАЯ, ЧТО ИХ ЖИЗНЬ МОЖЕТ ОБОРВАТЬСЯ ОДНИМ ИЗ ПОСЛЕДНИХ ВЫСТРЕЛОВ ЭТОЙ ВОЙНЫ. ВЕРИЛИ В ПОБЕДУ И УМИРАЛИ С ЭТОЙ ВЕРОЙ ПЕРВОГО МАЯ СОРОК ПЯТОГО ГОДА ТАК ЖЕ, КАК ВЕРИЛИ ДВАДЦАТЬ ВТОРОГО ИЮНЯ СОРОК ПЕРВОГО…

В ЧЕТЫРЕ ЧАСА УТРА ПЕРВОГО МАЯ КОМАНДУЮЩЕМУ Н-СКОЙ АРМИЕЙ ГЕНЕРАЛ-ПОЛКОВНИКУ ЧУЙКОВУ СООБЩИЛИ, ЧТО С НИМ ЖЕЛАЕТ ВСТРЕТИТЬСЯ ПАРЛАМЕНТЕР. С БЕЛЫМ ФЛАГОМ В РАСПОЛОЖЕНИЕ НАШИХ ВОЙСК ПРИБЫЛ НАЧАЛЬНИК ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА ГЕРМАНСКИХ СУХОПУТНЫХ СИЛ ГЕНЕРАЛ ПЕХОТЫ КРЕБС В СОПРОВОЖДЕНИИ ПЕРЕВОДЧИКА, ПОЛКОВНИКА. ГЕНЕРАЛ ЧУЙКОВ ПРИНЯЛ КРЕБСА У СЕБЯ В ШТАБЕ, В ОДНОМ ИЗ ДОМОВ ВОСТОЧНОЙ ЧАСТИ БЕРЛИНА.

ГЕНЕРАЛ КРЕБС ОБЪЯВИЛ, ЧТО ЯВИЛСЯ С ЧРЕЗВЫЧАЙНО ВАЖНЫМ И СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНЫМ СООБЩЕНИЕМ. ОН ЗАЧИТАЛ ПИСЬМО, ПОДПИСАННОЕ ГЕББЕЛЬСОМ И БОРМАНОМ, В КОТОРОМ СООБЩАЛОСЬ, ЧТО В ТРИ ЧАСА ПЯТЬДЕСЯТ МИНУТ ТРИДЦАТОГО АПРЕЛЯ ГИТЛЕР ЗАСТРЕЛИЛСЯ И ОСТАВИЛ ЗАВЕЩАНИЕ, В КОТОРОМ РУКОВОДСТВО СТРАНОЙ ПОРУЧИЛ ГЕББЕЛЬСУ В КАЧЕСТВЕ КАНЦЛЕРА, ГРОСС-АДМИРАЛУ ДЕНИЦУ В КАЧЕСТВЕ ПРЕЗИДЕНТА И БОРМАНУ. ПИСЬМО НАЧИНАЛОСЬ СЛОВАМИ: «СООБЩАЕМ ВОЖДЮ РУССКОГО НАРОДА, ЧТО ФЮРЕР ГЕРМАНСКОГО НАРОДА САМОВОЛЬНО УШЕЛ ИЗ ЖИЗНИ…» ГЕББЕЛЬС В ЭТОМ ПИСЬМЕ ПРОСИЛ О ПЕРЕМИРИИ МЕЖДУ ОБОРОНЯЮЩИМСЯ ГАРНИЗОНОМ БЕРЛИНА И СОВЕТСКИМИ ВОЙСКАМИ. ОТВЕТ БЫЛ ДАН ПАРЛАМЕНТЕРУ В КАТЕГОРИЧЕСКОЙ ФОРМЕ: НИ О КАКОМ ПЕРЕМИРИИ МЕЖДУ СОВЕТСКИМИ И ГЕРМАНСКИМИ ВОЙСКАМИ, НАХОДЯЩИМИСЯ В СОСТОЯНИИ ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ С НАШИМИ СОЮЗНИКАМИ, НЕ МОЖЕТ БЫТЬ РЕЧИ. РЕЧЬ МОЖЕТ ИДТИ ТОЛЬКО О БЕЗОГОВОРОЧНОЙ КАПИТУЛЯЦИИ ГЕРМАНСКИХ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ.

ГЕНЕРАЛ КРЕБС ПОПРОСИЛ РАЗРЕШЕНИЯ ПРОВЕСТИ ТЕЛЕФОННЫЙ ПРОВОД К ГЕББЕЛЬСУ, ЕМУ ЭТО БЫЛО РАЗРЕШЕНО, ОН СОВЕЩАЛСЯ С ГЕББЕЛЬСОМ. ПЕРВОГО МАЯ В ЧЕТЫРЕ ЧАСА ДНЯ ГЕББЕЛЬС ОКОНЧАТЕЛЬНО ОТКАЗАЛСЯ КАПИТУЛИРОВАТЬ.

В ЭТИ ЧАСЫ Я НАХОДИЛСЯ В ШАРЛОТТЕНБУРГЕ, ГДЕ ШЛИ ОЖЕСТОЧЕННЫЕ БОИ. ТАНКИ С ПЕХОТОЙ НАСТУПАЛИ ПО БЕРЛИНЕРШТРАССЕ И ВДОЛЬ ЛАНДВЕРКАНАЛА. БОЙ ПРОДОЛЖАЛСЯ ДО ПОЗДНЕЙ НОЧИ.

СЕГОДНЯ НОЧЬЮ, ВТОРОГО МАЯ, НЕМЕЦКИЙ КОМЕНДАНТ БЕРЛИНА ГЕНЕРАЛ АРТИЛЛЕРИИ ВЕДЛИНГ ОТДАЛ ПРИКАЗ О КАПИТУЛЯЦИИ. С РАССВЕТОМ СТИХЛА КАНОНАДА. НАЧАЛАСЬ МАССОВАЯ СДАЧА В ПЛЕН НЕМЕЦКИХ СОЛДАТ И ОФИЦЕРОВ. ПЕРВЫМ СДАЛСЯ 96-Й КОРПУС. В ШТАБ ЧУЙКОВА, ГДЕ НАХОДИЛСЯ ЗАМЕСТИТЕЛЬ МАРШАЛА ЖУКОВА ГЕНЕРАЛ АРМИИ СОКОЛОВСКИЙ, ПРИБЫЛИ ЧЕТЫРЕ НЕМЕЦКИХ ГЕНЕРАЛА, СДАВШИЕСЯ В ПЛЕН.

ПО УЛИЦАМ БЕРЛИНА ПОТЯНУЛИСЬ БЕСКОНЕЧНЫЕ КОЛОННЫ ПЛЕННЫХ. ВИД ИХ УЖАСЕН. ОНИ ИЗМОЖДЕНЫ, НЕБРИТЫ, ГРЯЗНЫ, НО ЛИЦА ВЕСЕЛЫ — КОНЧИЛСЯ АД, КОНЧИЛИСЬ СТРАШНЫЕ ЧАСЫ, КОГДА НА НИХ ОБРУШИВАЛСЯ ГРАД СОВЕТСКИХ СНАРЯДОВ И БОМБ.

Я ПРОЕХАЛ СЕГОДНЯ МНОГО ДЕСЯТКОВ КИЛОМЕТРОВ ПО УЛИЦАМ БЕРЛИНА. ВОЙНА В ГОРОДЕ КОНЧИЛАСЬ. ВСЕ НАСЕЛЕНИЕ НА УЛИЦАХ. ГОРОД ЗАПРУЖЕН ВОЙСКАМИ КРАСНОЙ АРМИИ. ВСЯ ТА МОГУЧАЯ ТЕХНИКА, КОТОРАЯ ДЕСЯТКАМИ ДОРОГ ШЛА В НАСТУПЛЕНИЕ НА БЕРЛИН, СЕГОДНЯ ЗАПОЛНЯЕТ ЕГО УЛИЦЫ, ПЛОЩАДИ, СКВЕРЫ. НА МНОГИХ ДОМАХ РАЗВЕВАЮТСЯ КРАСНЫЕ ФЛАГИ. КРАСНЫМИ ФЛАГАМИ УКРАШЕНА КОЛОННА ПОБЕДЫ. С ЕЕ ВЕРШИНЫ ОТКРЫВАЕТСЯ ПАНОРАМА БЕРЛИНА. ЗА АЛЛЕЕЙ ПОБЕДЫ ЗА БРАНДЕНБУРГСКИМИ ВОРОТАМИ, ГДЕ ПРОТЯНУЛАСЬ ШИРОКАЯ МАГИСТРАЛЬ УНТЕР-ДЕН-ЛИНДЕН, ГОРИЗОНТ БЕРЛИНА ЗАТЯНУТ ЧЕРНЫМ ДЫМОМ. Я ЗАШЕЛ В ЗДАНИЕ РЕЙХСТАГА. ОНО РАЗРУШЕНО. НА ЛЕСТНИЦАХ И В СОХРАНИВШИХСЯ ПОМЕЩЕНИЯХ РЕЙХСТАГА СТОЯТ ПОЛЕВЫЕ ТЕЛЕФОНЫ, ЗДЕСЬ РАСПОЛОЖИЛИСЬ ШТАБЫ БАТАЛЬОНОВ, ПЕХОТНЫХ ПОЛКОВ. НЕСКОЛЬКО СОСЕДНИХ С РЕЙХСТАГОМ ДОМОВ ЕЩЕ ГОРЯТ, ДЫМ ПОДНИМАЕТСЯ К КУПОЛУ РЕЙХСТАГА, НА ФАСАДЕ КОТОРОГО СОХРАНИЛАСЬ СТАТУЯ КОННОГО РЫЦАРЯ. УНЫЛО ГЛЯДИТ НА БРАНДЕНБУРГСКИЕ ВОРОТА ЕДИНСТВЕННЫЙ МОНУМЕНТ, СОХРАНИВШИЙСЯ НА АЛЛЕЕ ПОБЕД, — ПАМЯТНИК ФРИДРИХУ ВИЛЬГЕЛЬМУ. НА БРАНДЕНБУРГСКИХ ВОРОТАХ РАЗВЕВАЕТСЯ ОГРОМНЫЙ КРАСНЫЙ ФЛАГ С СЕРПОМ И МОЛОТОМ. ЗДЕСЬ, У БРАНДЕНБУРГСКИХ ВОРОТ, УТРОМ ВТОРОГО МАЯ Я ВСТРЕТИЛ МНОГИХ СВОИХ БОЕВЫХ ДРУЗЕЙ. ВОТ Я ВИЖУ, ПОДНИМАЕТСЯ НА ТАНК КАКОЙ-ТО ЧЕЛОВЕК В СОЛДАТСКОЙ ШИНЕЛИ. НЕСКОЛЬКО СОТ БОЙЦОВ СЛУШАЮТ ЕГО ПЛАМЕННУЮ РЕЧЬ. ЭТО ПОЭТ ЕВГЕНИЙ ДОЛМАТОВСКИЙ. ОН ПРОШЕЛ СУРОВЫЙ ПУТЬ ВОЙНЫ. БЫЛ В НЕМЕЦКОМ ПЛЕНУ НА УКРАИНЕ, БЕЖАЛ ИЗ-ПОД РАССТРЕЛА, ВЕРНУЛСЯ В НАШУ СЕМЬЮ, КОГДА МЫ СЧИТАЛИ ЕГО ПОГИБШИМ. ВОТ ОТЧАЯННЫЙ ХРАБРЕЦ АЛЕКСЕЙ КОРОБОВ, КОРРЕСПОНДЕНТ ГАЗЕТЫ «ПРАВДА». НЕ РАЗ ОН ВОДИЛ БОЙЦОВ В АТАКУ, МНОГО БРОДИЛ С ПАРТИЗАНАМИ ПО ЛЕСАМ БЕЛОРУССИИ И УКРАИНЫ. В МОРСКОЙ ФОРМЕ ФОТОКОРРЕСПОНДЕНТА ЖЕНЯ ХАЛДЕЙ, СНЯЛИСЬ С НИМ И ДОЛМАТОВСКИМ НА ФОНЕ РЕЙХСТАГА. КАКАЯ РАДОСТНАЯ ВСТРЕЧА В ЭТОТ СЧАСТЛИВЫЙ ЧАС ПОБЕДЫ, ВСТРЕЧА ДРУЗЕЙ БОЕВЫХ У ПОДНОЖИЯ БРАНДЕНБУРГСКИХ ВОРОТ! О ТАКОЙ ВСТРЕЧЕ МЫ МЕЧТАЛИ ГОДАМИ В ХОЛОДНЫХ ЗЕМЛЯНКАХ В СТУЖУ И ПУРГУ, ПОДНИМАЛИ ТОСТЫ В СТАЛИНГРАДЕ И ОЩЕТИНИВШЕЙСЯ «ЕЖАМИ» МОСКВЕ. Я ГЛЯЖУ ПО СТОРОНАМ НА ВЗВОЛНОВАННЫЕ, СЧАСТЛИВЫЕ ЛИЦА СОЛДАТ И ОФИЦЕРОВ. КАЖДОГО ИЗ НИХ ОСЕНЯЕТ В ЭТИ МИНУТЫ ОДНО И ТО ЖЕ ЧУВСТВО ВЕЛИКОЙ ГОРДОСТИ: «ВОТ Я В БЕРЛИНЕ!»

2.5.45.

МОЛНИЯ. МОСКВА, ЛЕОНТЬЕВСКИЙ ПЕРЕУЛОК, 10, СОВИНФОРМБЮРО. ЛОЗОВСКОМУ

ТРЕТЬЕГО МАЯ БЕРЛИН УЖЕ ВЫГЛЯДЕЛ НЕ ТАК, КАК ВТОРОГО. ГОРОД БУКВАЛЬНО НА ГЛАЗАХ ПРЕОБРАЖАЕТСЯ. ВЧЕРА ЕЩЕ БЕРЛИН ПРЕДСТАВЛЯЛ ИЗ СЕБЯ ФРОНТОВОЙ ЛАГЕРЬ. СЕГОДНЯ НА УЛИЦАХ СТОЯТ РЕГУЛИРОВЩИКИ, НА КАЖДОМ ПЕРЕКРЕСТКЕ АККУРАТНЫЕ УКАЗАТЕЛИ, ПОМОГАЮЩИЕ РАЗОБРАТЬСЯ В СЛОЖНОМ ЛАБИРИНТЕ БЕСКОНЕЧНЫХ УЛИЦ ЭТОГО ГОРОДА-ГИГАНТА. НА СТРЕЛКАХ НАПИСАНО: «РЕЙХСТАГ», «ПЕРЕПРАВА ЧЕРЕЗ ШПРЕЕ», УКАЗАНЫ ВСЕ ПУТИ К ПРИГОРОДАМ. ВЕСЕЛО ПОМАХИВАЮТ НА ПЕРЕКРЕСТКАХ СВОИМИ ФЛАЖКАМИ ДЕВУШКИ-РЕГУЛИРОВЩИЦЫ. МИЛЫЕ ДЕВУШКИ, ОНИ ПРОВОЖАЛИ НАС ПО ДОРОГАМ ВОЙНЫ ОТ САМОГО СТАЛИНГРАДА И КАВКАЗА, В ПУРГУ И ДОЖДЬ НЕСЛИ ОНИ СВОЮ ВАХТУ НА ОПАЛЕННЫХ СНАРЯДАМИ И БОМБАМИ ПЕРЕКРЕСТКАХ, И ВОТ ОНА, ГОЛУБОГЛАЗАЯ, РЯЗАНСКАЯ БЕЛОКУРАЯ ТАНЮША, РЕГУЛИРУЕТ ДВИЖЕНИЕ НА ФРАНКФУРТЕРАЛЛЕЕ. НА ВИД ОНА ОЧЕНЬ СУРОВА, НО РАДОСТНЫЕ ИСКОРКИ В ГЛАЗАХ ВЫДАЮТ ЕЕ: ОНА ТОЖЕ СЧАСТЛИВА, ЧТО ВОТ ЗАВЕРШИЛА БОЛЬШОЙ ПУТЬ ВОЙНЫ ЗДЕСЬ, НА УЛИЦАХ БЕРЛИНА.

БЫЛ Я СЕГОДНЯ В ДВУХ ТЮРЬМАХ БЕРЛИНА. ЗНАМЕНИТАЯ МОАБИТСКАЯ ТЮРЬМА — ОБРАЗЕЦ ИНДУСТРИАЛЬНОГО ПРЕДПРИЯТИЯ ДЛЯ ЗАМУРОВЫВАНИЯ ЗАЖИВО. ЕЕ ФАСАД НА УЛИЦЕ АЛЬТЕМОАБИТ ПОХОЖ НА ОБЫКНОВЕННЫЙ ФАСАД ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОГО ЗДАНИЯ. И ТОЛЬКО КОГДА ВХОДИШЬ ВО ВНУТРЬ, СОМНЕНИЙ НЕТ — ТЫ В ТЮРЬМЕ. СОТНИ ОДИНОЧЕК, В КОТОРЫХ ТОМИЛИСЬ УЗНИКИ ГЕСТАПО, ПУСТЫ СЕГОДНЯ. СТАРЫЙ ГОРБУН, ПРОДАВЕЦ ГАЗЕТ, СИДЕВШИЙ В ТЮРЬМЕ ДО ПОСЛЕДНЕГО ДНЯ, ОСТАЛСЯ ТАМ ЖИТЬ, У НЕГО НЕТ ДРУГОГО ДОМА В БЕРЛИНЕ. ОН ПОКАЗЫВАЛ НАМ ТЮРЬМУ. МЫ ВИДЕЛИ СТРАШНЫЕ КАНДАЛЫ ВСЕХ ВИДОВ. НАПРИМЕР, ТАКИЕ: СТАЛЬНОЙ ПОЯС, ЗАТЯГИВАЮЩИЙ ТОРС ЧЕЛОВЕКА, К ЭТОМУ ПОЯСУ ПРИКОВЫВАЛИСЬ РУКИ. ДРУГОЙ ВИД КАНДАЛОВ — КОМБИНАЦИЯ НОЖНЫХ И РУЧНЫХ, СОЕДИНЕННЫХ СТЕРЖНЕМ. ПОСЛЕДНИХ ТРИСТА ЗАКЛЮЧЕННЫХ НЕМЦЫ ВЫВЕЗЛИ ИЗ ТЮРЬМЫ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОГО АПРЕЛЯ В НЕИЗВЕСТНОМ НАПРАВЛЕНИИ. КАКАЯ-ТО КАВАЛЕРИЙСКАЯ ЧАСТЬ ИСПОЛЬЗОВАЛА ДВОР ТЮРЬМЫ И НИЖНИЙ ПОЛУРАЗРУШЕННЫЙ ЭТАЖ ДЛЯ КОНЮШНИ. МИРНОЕ ПОХРАПЫВАНИЕ КОНЕЙ В ТИШИНЕ БЫВШЕЙ ТЮРЬМЫ ВНОСИТ ОСОБЫЙ КОЛОРИТ В ОБЛИК ЭТОГО СТРАШНОГО МЕСТА, ГДЕ БЫЛИ ЗАГУБЛЕНЫ ФАШИСТАМИ ТЫСЯЧИ НЕИЗВЕСТНЫХ НЕВИННЫХ ЛЮДЕЙ. ВМЕСТЕ С КАНДАЛАМИ НАМ ПОКАЗАЛИ ТОПОРЫ, КОТОРЫМИ ОТРУБАЛИСЬ ЛЮДЯМ ГОЛОВЫ. ВСЕ ЭТО УЖЕ ЭКСПОНАТЫ ДЛЯ МУЗЕЕВ, ГДЕ НАШИ ПОТОМКИ БУДУТ ИЗУЧАТЬ ТЯЖЕЛУЮ И МРАЧНУЮ СТРАНИЦУ ИСТОРИИ НАРОДОВ ЕВРОПЫ, ПОГРЕБЕННЫХ ПОД МРАКОМ ФАШИСТСКОГО ИЗУВЕРСТВА.

В ЛИЦЕНЗЕЙСКОЙ ТЮРЬМЕ, КОТОРАЯ СИЛЬНО РАЗРУШЕНА БОМБАРДИРОВКАМИ, МЫ ВИДЕЛИ КОМНАТУ СМЕРТИ — ГИЛЬОТИНА, ВИСЕЛИЦА В НЕСКОЛЬКО ПЕТЕЛЬ. ОДНА СТЕНА ПОЛНОСТЬЮ ОТВАЛИЛАСЬ, И ВСЯ ВНУТРЕННОСТЬ ТЮРЬМЫ РАСКРЫВАЕТСЯ ПЕРЕД ГЛАЗАМИ С ЕЕ БЕСКОНЕЧНЫМИ, КАК ПЧЕЛИНЫЕ СОТЫ, КАМЕРАМИ-ОДИНОЧКАМИ.

УЛИЦЫ БЕРЛИНА ЗАПОЛНЕНЫ ЛЮДЬМИ. ГОРОДСКОЙ ТРАНСПОРТ НЕ РАБОТАЕТ, И ТО, ЧТО МЫ НАБЛЮДАЕМ НА УЛИЦАХ, ПОХОЖЕ НА КАКОЕ-ТО МАССОВОЕ ПЕРЕСЕЛЕНИЕ НАРОДА. ВСЕ ВИДЫ ТЕЛЕЖЕК, ПОВОЗОК, КОТОРЫЕ ЛЮДИ ТЯНУТ И ТОЛКАЮТ ОДИНОЧКАМИ И ЦЕЛЫМИ СЕМЬЯМИ, ЗАПОЛНЯЮТ ПЛОЩАДИ, НАБЕРЕЖНЫЕ И УЛИЦЫ. ВСЕ ЭТО ПЕРЕМЕШАНО С ТЫСЯЧАМИ ВОЕННЫХ МАШИН, ПРОДОЛЖАЮЩИХ СВОЕ ДВИЖЕНИЕ ПО ГОРОДУ. ВОЙСКА НЕ ЗАДЕРЖИВАЮТСЯ НАДОЛГО В БЕРЛИНЕ, ОНИ ПРОХОДЯТ СКВОЗЬ НЕГО БЕСКОНЕЧНЫМ КОНВЕЙЕРОМ. СЕГОДНЯ Я ПОЗНАКОМИЛСЯ С КОМАНДИРОМ ВЗВОДА РАЗВЕДКИ ЛЕЙТЕНАНТОМ СЕМЕНОМ ЕГОРОВИЧЕМ СОРОКИНЫМ. ВМЕСТЕ С РЯДОВЫМ ГРИГОРИЕМ БУЛАТОВЫМ ОН ТРИДЦАТОГО АПРЕЛЯ ПОД УРАГАННЫМ ОГНЕМ НЕМЦЕВ ВЗОБРАЛСЯ НА КРЫШУ РЕЙХСТАГА И ВОДРУЗИЛ ЗНАМЯ. КОГДА МЫ ПРИШЛИ УТРОМ ВТОРОГО МАЯ К РЕЙХСТАГУ, НАД НИМ КЛУБИЛИСЬ ОБЛАКА ДЫМА. НЕМЕЦКИЙ ФАШИЗМ НАЧАЛ И ЗАКОНЧИЛ СВОЕ БЕССЛАВНОЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ ПОЖАРОМ РЕЙХСТАГА.

3.5.45.

Кто первый водрузил Знамя Победы над рейхстагом?

Прошли годы, в историю вошли имена Кантария, Егорова, капитана Самсонова. Сейчас, перечитывая свою телеграмму, в которой названы иные имена, я вспоминаю, как на ступенях рейхстага меня познакомили с лейтенантом Сорокиным и рассказали о подвиге, который он совершил 30 апреля вместе с солдатом Булатовым.

Я думаю, что мое телеграфное сообщение не опровергает официальной версии об историческом эпизоде водружения Знамени Победы в Берлине. Я помню, что видел на крыше рейхстага несколько флагов. Один развевался над куполом — его подняли Егоров и Кантария, другой был привязан к конной статуе. Полыхали флаги и на правом и левом крыльях здания. Флаги эти были водружены советскими воинами, которые, не помышляя о личной славе, совершили в разгаре боя свой подвиг. Многие из них, как, например, упомянутые мной Булатов и Сорокин, остались и поныне неизвестными. Где они, эти герои?

МОСКВА, ЛЕОНТЬЕВСКИЙ ПЕРЕУЛОК, 10, СОВИНФОРМБЮРО. ЛОЗОВСКОМУ

ПЕРЕДАЮ ИНТЕРВЬЮ С ВОЕННЫМ КОМЕНДАНТОМ ГОРОДА БЕРЛИНА ГЕНЕРАЛ-ПОЛКОВНИКОМ, ГЕРОЕМ СОВЕТСКОГО СОЮЗА БЕРЗАРИНЫМ.

ГЕНЕРАЛ БЕРЗАРИН ПРИНЯЛ МЕНЯ В СВОЕМ КАБИНЕТЕ, В ДОМЕ, ГДЕ ПОМЕЩАЕТСЯ ШТАБ АРМИИ, КОТОРОЙ ОН КОМАНДУЕТ, АРМИИ, КОТОРАЯ ПРОШЛА СЛАВНЫЙ ПУТЬ ОТ ВИСЛЫ ДО БЕРЛИНА. ЕМУ 41 ГОД. ГОЛОВА У НЕГО СЕДАЯ, А ЛИЦО МОЛОДОЕ, С ВЕСЕЛЫМИ ГЛАЗАМИ.

— УВЕРЯЮ ВАС, — ГОВОРИТ ГЕНЕРАЛ, — ЧТО ВОЕВАТЬ ГОРАЗДО ЛЕГЧЕ И ПРОЩЕ, ЧЕМ УПРАВЛЯТЬ ТАКИМ ОГРОМНЫМ ГОРОДОМ, КАК БЕРЛИН. ГОРОД РАЗБИТ БОМБАРДИРОВКАМИ, В ГОРОДЕ НАРУШЕНЫ ВСЕ ЕГО ЖИЗНЕННЫЕ ОРГАНЫ — ТРАНСПОРТ, ВОДА, ГАЗ, КАНАЛИЗАЦИЯ. И, КРОМЕ ТОГО, ГОРОД ТОЛЬКО ЧТО ПЕРЕЖИЛ ОЖЕСТОЧЕННЫЕ УЛИЧНЫЕ БОИ. МЕРЫ, КОТОРЫЕ МЫ ПРИНИМАЕМ, ЭТО МЕРЫ САМЫЕ ЭКСТРЕННЫЕ, В РЕЗУЛЬТАТЕ КОТОРЫХ ДОЛЖНА В КРАТЧАЙШИЙ СРОК БЫТЬ НАЛАЖЕНА НОРМАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ.

ВОПРОС. КАК ВЕЛИКО НА СЕГОДНЯШНИЙ ДЕНЬ НАСЕЛЕНИЕ БЕРЛИНА?

ОТВЕТ. БОЛЬШЕ ДВУХ МИЛЛИОНОВ, НО РАСТЕТ С КАЖДЫМ ДНЕМ ЗА СЧЕТ ПРИБЫВАЮЩИХ ИЗ ДРУГИХ РАЙОНОВ.

ВОПРОС. КАК ОБЕСПЕЧЕНО НАСЕЛЕНИЕ БЕРЛИНА ПРОДОВОЛЬСТВИЕМ?

ОТВЕТ. ЖИТЕЛЬ БЕРЛИНА ПОЛУЧАЕТ ЕЖЕДНЕВНО 200 ГРАММОВ ХЛЕБА, 400 ГРАММОВ КАРТОФЕЛЯ, 15 ГРАММОВ САХАРА, 30 ГРАММОВ МЯСА и 5 ГРАММОВ ЖИРОВ. УЖЕ ПУЩЕНЫ В ХОД КРУПНЕЙШИЕ МЕЛЬНИЦЫ БЕРЛИНА, ХЛЕБОПЕКАРНИ, ХОЛОДИЛЬНИКИ. ЧАСТЬ ПРОДОВОЛЬСТВЕННЫХ РЕСУРСОВ БЫЛА НА БЕРЛИНСКИХ СКЛАДАХ, НО УЖЕ ПРИХОДИТСЯ МНОГОЕ ПОДВОЗИТЬ. ЖИТЕЛЯМ БЕРЛИНА УЖЕ ВЫДАНЫ ПРОДОВОЛЬСТВЕННЫЕ КАРТОЧКИ, РАСШИРЯЕТСЯ СЕТЬ ПРОДУКТОВЫХ МАГАЗИНОВ.

ВОПРОС. СЧИТАЕТЕ ЛИ ВЫ ВОЗМОЖНЫМ В ЭТОМ ХАОСЕ РАЗВАЛИН ПУСТИТЬ В ХОД ГОРОДСКОЙ ТРАНСПОРТ?

ОТВЕТ. ЕСТЬ ПЛАН ВВОДА В ЭКСПЛУАТАЦИЮ ВСЕГО ГОРОДСКОГО ТРАНСПОРТА. ВЧЕРА Я ИМЕЛ ПРОДОЛЖИТЕЛЬНУЮ БЕСЕДУ С ГЛАВНЫМ ДИРЕКТОРОМ ГОРОДСКОГО ТРАНСПОРТА БЕРЛИНА ДОКТОРОМ УЛЬМЕРОМ И ГЛАВНЫМ ТЕХНИЧЕСКИМ РУКОВОДИТЕЛЕМ ДОКТОРОМ ХАУЭРОМ. ОНИ МНЕ ЗАЯВИЛИ О ПОЛНОЙ СВОЕЙ ГОТОВНОСТИ ВЫПОЛНИТЬ ВСЕ МОИ ПРИКАЗАНИЯ. ПО ПЛАНУ ПЕРВАЯ ОЧЕРЕДЬ МЕТРОПОЛИТЕНА ДОЛЖНА БЫТЬ ПУЩЕНА 15 МАЯ. ИДЕТ РЕМОНТ ПУТЕЙ ДЛЯ ПУСКА ГОРОДСКОГО ТРАМВАЯ. В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ МЫ ПУСТИМ ГРУЗОВОЙ ТРАНСПОРТ. ЭТО ПОМОЖЕТ НАМ БЫСТРО ПРИВЕСТИ ГОРОД В ПОРЯДОК.

ВОПРОС. А КАК ОБСТОИТ ДЕЛО С ЭЛЕКТРОЭНЕРГИЕЙ, ВОДОПРОВОДОМ И КАНАЛИЗАЦИЕЙ?

ОТВЕТ. УЖЕ РАБОТАЕТ КРУПНЕЙШАЯ ЭЛЕКТРОСТАНЦИЯ БЕРЛИНА МОЩНОСТЬЮ 730 ТЫСЯЧ КИЛОВАТТ. ВО МНОГИХ РАЙОНАХ БЕРЛИНА УЖЕ ЕСТЬ СВЕТ. ТАМ, ГДЕ СВЕТА НЕТ, ЭТО ОБЪЯСНЯЕТСЯ СИЛЬНЫМИ ПОВРЕЖДЕНИЯМИ СЕТИ. В БЛИЖАЙШИЕ ДНИ СЕТЬ БУДЕТ ВЕЗДЕ ВОССТАНОВЛЕНА, И ВЕСЬ БЕРЛИН БУДЕТ ОСВЕЩЕН. В ТРЕХ РАЙОНАХ УЖЕ ДЕЙСТВУЕТ КАНАЛИЗАЦИЯ И ВОДОПРОВОД. ВЕДУТСЯ УСКОРЕННЫМИ ТЕМПАМИ РАБОТЫ ПО ИСПРАВЛЕНИЯМ ВСЕХ ПОВРЕЖДЕНИЙ ВОДОПРОВОДА И КАНАЛИЗАЦИИ. ВОСЬМОГО ЧИСЛА Я ВЫСЛУШАЮ ПОДРОБНЫЙ ДОКЛАД ПО ЭТОМУ ВОПРОСУ ДИРЕКТОРОВ ПРЕДПРИЯТИЙ. СЕДЬМОГО МАЯ ВЕЧЕРОМ БУДЕТ ПУЩЕН ПЕРВЫЙ ГАЗОВЫЙ ЗАВОД, НЕСКОЛЬКО РАЙОНОВ ПОЛУЧАТ ГАЗ.

ВОПРОС. НЕ ВСТРЕЧАЕТЕСЬ ЛИ ВЫ С АКТАМИ САБОТАЖА ПРИ ПРОВЕДЕНИИ ВСЕХ ЭТИХ МЕРОПРИЯТИЙ?

ОТВЕТ. НАОБОРОТ, Я ДОЛЖЕН ПОДЧЕРКНУТЬ, ЧТО ДИРЕКТОРА ПРЕДПРИЯТИЙ, ИНЖЕНЕРЫ И РАБОЧИЕ С БОЛЬШИМ РВЕНИЕМ ВЗЯЛИСЬ ЗА ПРОВЕДЕНИЕ ВСЕХ НАМЕЧЕННЫХ РАБОТ ОНИ ИСКРЕННЕ ХОТЯТ ДАТЬ ЖИЗНЬ ГОРОДУ. ВСЕ МОИ ПРИКАЗЫ ВЫПОЛНЯЮТСЯ ОЧЕНЬ ЭНЕРГИЧНО.

ВОПРОС. КАК ОРГАНИЗОВАНО УПРАВЛЕНИЕ ГОРОДА? КАКУЮ РОЛЬ ИГРАЮТ В ВОПРОСАХ УПРАВЛЕНИЯ ПРЕДСТАВИТЕЛИ НЕМЕЦКОГО НАСЕЛЕНИЯ?

ОТВЕТ. ГОРОД РАЗБИТ НА РАЙОНЫ. В КАЖДОМ РАЙОНЕ — ВОЕННЫЙ КОМЕНДАНТ. НА ПОСТЫ КОМЕНДАНТОВ МЫ ПОДБИРАЕМ ОФИЦЕРОВ ИЗ СТАРШЕГО КОМСОСТАВА, ИМЕЮЩИХ ОПЫТ ОРГАНИЗАЦИОННОЙ РАБОТЫ. В КАЖДОМ РАЙОНЕ ЕСТЬ ТАКЖЕ НЕМЕЦКИЙ БУРГОМИСТР — НАИБОЛЕЕ ВЛИЯТЕЛЬНОЕ ЛИЦО, ПОЛЬЗУЮЩЕЕСЯ АВТОРИТЕТОМ СРЕДИ НАСЕЛЕНИЯ. КРОМЕ ТОГО, В КАЖДОМ РАЙОНЕ ОРГАНИЗОВАНЫ ГРУППЫ СОДЕЙСТВИЯ КРАСНОЙ АРМИИ. ЭТИ ГРУППЫ, СОСТОЯЩИЕ ИЗ АНТИФАШИСТОВ-НЕМЦЕВ, ОКАЗЫВАЮТ ОГРОМНУЮ ПОМОЩЬ БУРГОМИСТРУ И КОМЕНДАНТУ В НАЛАЖИВАНИИ ЖИЗНИ, СНАБЖЕНИИ ПРОДОВОЛЬСТВИЕМ, ПОМОЩИ НАШИМ ВОЙСКАМ, ОХРАНЕ ОБЩЕСТВЕННОГО ПОРЯДКА И ВЫПОЛНЕНИЯ НАСЕЛЕНИЕМ ВСЕХ ПУНКТОВ МОЕГО ПРИКАЗА НОМЕР ОДИН.

— МНЕ КАЖЕТСЯ, — СКАЗАЛ В ЗАКЛЮЧЕНИЕ БЕСЕДЫ ГЕНЕРАЛ, — ЧТО НЕМЦЫ НАСТОЛЬКО ИЗМУЧЕНЫ БЫЛИ ГИТЛЕРОВСКИМ РЕЖИМОМ, НАСТОЛЬКО ИСТОЩЕНЫ ДЛИТЕЛЬНОЙ ВОЙНОЙ, ЧТО ОНИ СОВЕРШЕННО ИСКРЕННИ В СВОЕМ ЖЕЛАНИИ ПОМОЧЬ НАМ ВО ВСЕХ МЕРОПРИЯТИЯХ, НАПРАВЛЕННЫХ К УСТАНОВЛЕНИЮ НОРМАЛЬНОЙ ЖИЗНИ ИХ СТОЛИЦЫ. НЕМЦЫ ОЧЕНЬ ОРГАНИЗОВАННЫЙ НАРОД, ОНИ ЛЮБЯТ ДИСЦИПЛИНУ И ПОРЯДОК. СМОТРИТЕ, С КАКИМ ЭНТУЗИАЗМОМ ВЗЯЛОСЬ НАСЕЛЕНИЕ БЕРЛИНА ЗА ОЧИСТКУ УЛИЦ ОТ ГРУД КАМНЕЙ, ОТ БАРРИКАД. ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ ВЫ БЕРЛИН НЕ УЗНАЕТЕ. ЕЩЕ ОДНА БОЛЬШАЯ ЗАБОТА У НАС — ЭТО ОКОЛО СЕМИДЕСЯТИ ТЫСЯЧ РАНЕНЫХ НЕМЕЦКИХ СОЛДАТ, ОСТАВШИХСЯ В БЕРЛИНЕ. ОНИ ВСЕ ОБЕСПЕЧЕНЫ УХОДОМ И ПИТАНИЕМ. МНОГИЕ ГОСПИТАЛИ, КОТОРЫЕ БЫЛИ ПОД ЗЕМЛЕЙ, МЫ ПЕРЕВОДИМ В ХОРОШИЕ ПОМЕЩЕНИЯ В ГОРОДЕ И ЗА ГОРОДОМ. МЕДИКАМЕНТАМИ ОНИ ОБЕСПЕЧЕНЫ. ОЧЕНЬ ЖЕСТКИЕ ТРЕБОВАНИЯ МЫ ПРЕДЪЯВЛЯЕМ К НАШИМ СОЛДАТАМ И ОФИЦЕРАМ, НАХОДЯЩИМСЯ В БЕРЛИНЕ. ПОДДЕРЖАНИЕ СТРОЖАЙШЕЙ ДИСЦИПЛИНЫ В ВОИНСКИХ ЧАСТЯХ ТАКЖЕ ВОЗЛОЖЕНО ПОМИМО КОМАНДИРОВ ЧАСТЕЙ НА РАЙОННЫХ КОМЕНДАНТОВ.

МЫ РАСПРОЩАЛИСЬ С ГЕНЕРАЛОМ. ПОЗДНЕЙ НОЧЬЮ Я ВЫШЕЛ НА УЛИЦУ. ЕДИНСТВЕННОЕ, ЧТО НАРУШАЕТ ТИШИНУ СПЯЩЕГО БЕРЛИНА, — ЭТО ШЕЛЕСТ ПРОНОСЯЩИХСЯ ВОЕННЫХ МАШИН И ЧЕКАННЫЙ ШАГ КОМЕНДАНТСКОГО ПАТРУЛЯ, СОВЕРШАЮЩЕГО СВОЙ НОЧНОЙ ОБХОД. МИГНУЛ ФОНАРИК, ОСТАНАВЛИВАЮЩИЙ МОЮ МАШИНУ. У МЕНЯ ПРОВЕРИЛИ ДОКУМЕНТЫ. СЕРЖАНТ С КРАСНОЙ ПОВЯЗКОЙ НА РУКАВЕ ШИНЕЛИ ПРИЛОЖИЛ РУКУ К КОЗЫРЬКУ И СКАЗАЛ:

— ДОКУМЕНТЫ ПРОВЕРЕНЫ, МОЖЕТЕ СЛЕДОВАТЬ.

Перечитав сейчас свои телеграммы и интервью с генералом Берзариным, я вижу два Берлина: трагический облик разрушенного, окутанного дымом пожарищ Берлина мая 1945 года и — столицу Германской Демократической Республики в наши дни.

Из груды развалин поднялся новый Берлин. Там, где торчали обугленные стволы деревьев, сейчас шумит свежая зеленая листва. И невольно вспоминаю: «…В ближайшие дни Берлин будет освещен…», «…скоро несколько районов Берлина получат газ…», «…группы содействия Красной Армии, состоящие из антифашистов, помогают работе военных комендантов…»

Я вспоминаю в связи с этим и другое, как в 1942 году, при въезде в освобожденную войсками Западного фронта Вязьму, я взял на память деревянную табличку, на которой готическим шрифтом было начертано: «Wiazma». Я сказал тогда товарищам: «К этому сувениру я добавлю еще одну табличку с берлинской улицы Унтер-ден-Линден». Почему-то я назвал именно эту улицу. И вот 2 мая 1945 года из груды дымящегося щебня на Унтер-ден-Линден я откопал пробитый пулями эмалевый щиток с названием этой улицы. Сейчас он, как реликвия, прибит к стене над моим письменным столом…

* * *

Дни были полны острыми волнующими событиями, впечатлениями. Знамя Победы над рейхстагом; путешествие в подземные недра бункера рейхсканцелярии; обугленный труп Геббельса… Безоблачным солнечным утром 8 мая на Темпльгофский аэродром съехались журналисты, кинооператоры. Здесь царило праздничное настроение. Как передать состояние легкости, счастья, душевного покоя, когда лежишь навзничь на траве и, глядя в небо, ощущаешь всем своим существом нечто непостижимое — война окончена! Четыре года позади!

А как же дальше жить? Без войны, без постоянной смертельной опасности, без того, что принято было называть храбростью, а по существу — или безразличия к смерти, которая была вокруг и всегда, или веры в то, что «повезет». Война приучила к тяжкому труду, к крови, к стуже, а порой такой тоске, от которой не спасали ни фляга с водкой, ни веселая шутка, ни раскаленная печурка, у которой можно было обсушиться и отоспаться…

Легкие белые облачка плывут в бледно-голубом небе, а если из-за облачка вынырнет самолет — долго еще нужно привыкать к тому, что не надо бежать, не нужно зарываться в землю…

В стороне приземлился серый «дуглас». Из него по шаткой алюминиевой стремянке сошли на землю фельдмаршал Кейтель, генерал-полковник Штумпф, адмирал Фридебург, их адъютанты и конвоиры. Кейтеля усадили в черный лимузин, вручили ему толстую папку с документами, он погрузился в чтение бумаг. Кажется, это были тексты акта капитуляции. Я снял Кейтеля через открытое окно машины. Он бросил быстрый удивленный взгляд в мою камеру, услышав ее шум, и снова, поправив монокль в правом глазу, углубился в чтение документов.

Оркестр грянул марш. Из самолета с опознавательными знаками ВВС Соединенных Штатов вышли представители командования союзников. В Берлин прилетели Главный маршал авиации Артур Теддер, генерал Карл Спаатс, адмирал Берроу и генерал Делатр де Тасиньи.

Кортеж машин направился в Карлсхорст. Через разрушенный Берлин. Маршрут наш был отмечен стоящими с небольшими интервалами советскими солдатами-регулировщиками. Путь от Темпльгофа в Карлсхорст по улицам Берлина был предпоследним путем фельдмаршала Кейтеля в этом городе, где он когда-то принимал парады, стоял на трибуне рядом с Гитлером. Завтра — в одиночку. В тюрьме он проживет в ожидании суда и казни последние свои дни.

В Карлсхорсте в томительном бездействии провели много часов. Лишь около полуночи загорелись люстры в зале заседаний, где все было уже подготовлено для торжественного акта, завершающего победный конец войны.

Зал выглядел более чем просто. Столы покрыты зеленым сукном, за ними стали занимать места советские генералы — командующие прославленными армиями, начальники штабов — Богданов, Чуйков, Берзарин, Радзиевский, Телегин, Малинин. Здороваясь со многими из них, я ловил веселые искорки в их усталых глазах, вспоминал встречи под Москвой, в траншеях Сталинграда, на берегах Вислы…

Несметное количество журналистов, фотографов, кинооператоров — в отведенных им местах. Много американцев, англичан, французов. Знакомимся с коллегами. Офицеры в который раз инструктируют нас, сообщают протокол процедуры, строго предупреждают о соблюдении порядка. Как бы не так! Я прикидываю, как в нужный момент пробьюсь в первые ряды, и понимаю, что то же самое на уме у каждого из них. Представляю, какая про-. изойдет свалка!..

Но вот по переполненному залу прошел шумок, и ровно в 12 часов — ноль часов 9 мая 1945 года — в зал вошел маршал Георгий Жуков. Он шел спокойно, походкой старого кавалериста, чуть покачиваясь, и, хотя в этот торжественный момент он был олицетворением монолитного мужества, силы, в его глазах сверкал озорной, радостный огонек. Жуков, конечно, знал, что каждый его жест — достояние истории. Но он не позировал. Был прост и спокоен. Был таким же, каким не раз я видел его в годы войны на командных пунктах, в штабах, когда он, откинувшись от карты, отчеканивая каждое слово, давал приказы. Я всегда смотрел на огромный выпуклый лоб, на крепкую его нижнюю челюсть, сильные руки.

Вслед за Жуковым в некотором отдалении шли к столу представители командования союзников Теддер, Спаатс, Берроу, Делатр де Тасиньи. В наступившей тишине прозвучали слова Жукова, приказавшего ввести в зал представителей верховного немецкого командования.

Зал замер в ожидании. Застрекотали кинокамеры. В дверях появился Кейтель. Он в мундире при всех орденах, за ним его свита. Шагнув в переполненный зал, он остановился и вытянул руку с фельдмаршальским жезлом. Жест получился фальшиво театральный, неуверенный. Кейтель продолжал стоять навытяжку, ему предложили сесть. Уселся тоже как-то неуверенно, боком и повел глазами по залу, оглядывая сидящих за столами советских генералов и маршалов. С этими полководцами свела его судьба на дорогах Украины, в подмосковных лесах, в степях Сталинграда… Рука, лежащая на фельдмаршальском жезле, слегка дрожит… Он опустил глаза. Жуков сказал:

— Согласны ли представители верховного немецкого командования подписать акт о полной и безоговорочной капитуляции?

— Яволь! — ответил отчетливо и громко Кейтель. Он согласен. Даже рука его потянулась к авторучке в верхнем кармане френча. Но неожиданно в тишине прозвучал холодным голосом произнесенный Жуковым приказ:

— Я предлагаю немецким представителям подойти к нашему столу и здесь подписать акт о капитуляции.

Кейтель понял приказ и глубокий его смысл. Дрогнули веки, сжались челюсти, выпал из глаза и повис на шнурке монокль. Медленно поднявшись, он, пытаясь сохранить выправку, подошел к левому краю стола президиума…

Вот тут-то и началась безумная свалка фотографов и кинооператоров. Все ринулись к столу президиума, как одержимые, отталкивая друг друга локтями, громоздясь на столы и стулья, забывая о приличии, об обещаниях, данных офицеру, толкая генералов и адмиралов. Мне посчастливилось прорваться на переднее место, потом меня оттеснили, потом я, кажется, сильно стукнув по голове ручкой от штатива американского адмирала, снова оказался в переднем ряду, одна мысль, одно чувство — снимать, снимать, чего бы это ни стоило, любой ценой, но только снимать!..

Кейтель ставил свою подпись на различных копиях и листах акта. В короткие промежутки, когда у него из-за спины забирали подписанный лист и клали перед ним новый, он выпрямлялся и растерянно взглядывал на фотографов, на зал, скинув нервным движением века монокль. Кейтель смотрел на советских генералов, разбивших полчища «третьего рейха».

Вслед за Кейтелем и его генералами акт был подписан представителями союзного командования. А когда Кейтель вернулся к своему столу и устало опустился на стул, он услышал приказ:

— Германская делегация может покинуть зал!

Переводчик на ухо перевел слова Жукова. Кейтель растерянно, неуклюже поднялся и, торопливо взмахнув жезлом, зашагал в открытую дверь, откуда навстречу ему и его генералам двинулись в зал официанты с шампанским и хрустальными бокалами. Начался банкет.

Помню, как журналисты тут же в зале собрались на короткую «летучку». Константин Симонов, оглядев боевых своих товарищей, сказал:

— Братцы, уже утро, и все равно в сегодняшний номер газеты материал не поспеет. Предоставим поэтому ТАССу сейчас передать информацию, а завтра, отдохнув, мы отгрохаем наши корреспонденции. Не возражаете?

Все бодрым хором заявили, что согласны.

— Будем надеяться, что никто из нас не нарушит этого джентльменского соглашения, — добавил Симонов.

Все хором заявили, что никто не нарушит.

— Тогда давайте выпьем за Победу! — сказал Симонов.

Банкет был оживленным, несмотря на крайнюю усталость его участников. За столом сидели полководцы — герои Берлинского сражения. Было много представителей союзных войск и иностранных корреспондентов. Звучали тосты. И мы искренне жалели Бориса Горбатова, который, сославшись на крайнее переутомление и невероятную головную боль, покинул зал.

— Если я сейчас не лягу на несколько часов в постель, — сказал он, — я не напишу завтра ни строки.

Мы пировали до утра.

На следующий день мы узнали, что, простившись с нами, Горбатов помчался на узел связи и продиктовал для «Правды» подвал — подробное описание акта капитуляции. Номер «Правды» вышел с опозданием, но с сенсационным горбатовским материалом…

При состоявшемся назавтра разговоре Горбатова с Симоновым никто не присутствовал. Мне Горбатов потом рассказал, как он с улыбкой преподнес Симонову:

— Это, Костя, реванш за Люблин…

Я вспомнил — в 1944 году в Люблине все происходило примерно так же, как и на этот раз в Берлине. Василий Гроссман, Константин Симонов, Борис Горбатов, Евгений Кригер, Евгений Габрилович прилетели специальным самолетом, чтобы написать о Майданеке. Они поклялись друг другу, что отправят в свои газеты материалы одновременно. Никаких «фитилей»! Но в ту же ночь узел связи фронта передал в «Красную звезду» три огромных с продолжением симоновских очерка о первом обнаруженном нами нацистском лагере смерти…

* * *

В четвертом часу утра мы вышли во двор. Над Берлином брезжил рассвет. Мы шли к своим машинам, о чем-то говорили, складывали аппаратуру и пленку. То, что произошло этой ночью, с трудом умещалось в сознании. Война стала за эти четыре года нашей жизнью, нашим существованием. И вот она закончилась этой ночью. Эта была последняя ночь войны. Об этом сейчас гудят телеграфные провода, весть несется над истерзанными, испепеленными полями Европы, заходит в дома, стучится в сердца…

9 мая 1945 года мы встретили первый рассвет мира в городе Берлине. Рассвет, который будут благословлять до конца своих дней и те, кто остался в живых после четырех лет войны, и те, кто родился в эту ночь.